Матерь Тьмы

– Но вы уверены, что вас не э-почистить? – встревоженно осведомилась она. – Я думать, что у нас на втором этаже жить э-воришка.

– Портативный телевизор и магнитофон на месте, – ответил Франц. – Вор обязательно унес бы их.

– А мосол ты проверил? – ввернул Сол. – Таффи не спер его?

– А фрамугу вы закрыть и запереть дверь на два оборот? – продолжала допытываться Доротея, для большей ясности выразительно покрутив рукой со сложенными щепотью пальцами. – Сейчас она закрыт на два оборот?

– Я всегда закрываю на два оборота, – заверил ее Франц. – Вообще-то, я долго думал, что только в детективных книжках воры отжимают язычок замка пластиковой карточкой, но однажды обнаружил, что на моей двери это можно сделать даже фотографией. А вот фрамугу не закрывал. Я всегда держу ее открытой, чтобы квартира проветривалась.

– И фрамугу тоже всегда закрывать, когда уходить, – наставительно произнесла Доротея. – Вы все закрывать, слышать? Вы лучше верить, что худой мочь пролезть во фрамугу. Ну, я рада, что вас не почистить. Gracias[9], – добавила она, кивнув Кэл, и отхлебнула вина.

Кэл улыбнулась и повернулась к Солу и Гуну:

– Почему бы в современном городе не быть своим собственным привидениям, как некогда в замках, на кладбищах и в особняках аристократов?

– У меня есть такая миссис Уиллис, – снова включился в разговор Сол. – Так она считает, что против нее замышляют недоброе небоскребы. По ночам, дескать, они еще сильнее тощают и ползают по улицам, пытаясь разыскать ее.

– Я однажды слышал, как молния свистела над городом, – сказал Гун. – Дело было в Чикаго, чуть ли не в Лупе[10], а я в это время находился в университете, в Саут-Сайде, совсем рядом с тем местом, где был первый атомный котел. На севере полыхнуло, а потом, через семь секунд, раздался вовсе не гром, а тоненький не то визг, не то стон. Мне тогда пришло в голову, что все эстакадные дороги вошли в звуковой резонанс с радиокомпонентом этой молнии.

– С какой стати такая масса железа будет?.. – с неожиданной горячностью заявила Кэл, но, не закончив вопрос, обратилась к Францу: – Расскажи им об этой книге.

Он повторил то, что утром рассказал ей о «Мегаполисомантии», не упустив и части сопутствующей информации.

Гун тут же вмешался:

– И он, значит, утверждает, что наши современные города – это все равно что египетские пирамиды? Красиво сказано. Вы только представьте себе, что, когда мы все вымрем от загрязнения (ядерного, химического, под завалами неразлагающегося пластика), захлебнемся красными волнами умерших микроорганизмов (этой омерзительной кульминацией нашей климактерической культуры), на космическом корабле из другой солнечной системы прилетит археологическая экспедиция и начнет исследовать нас, как наши чертовы египтологи исследуют пирамиды! Они запустят самодвижущиеся роботы-зонды, которые станут обшаривать наши совершенно пустые города, а те все еще будут слишком радиоактивны для всего живого, столь же мертвы и смертоносны, как наши отравленные моря. Что они смогут сказать о Всемирном торговом центре в Нью-Йорке и Эмпайр-стейт-билдинг? Или Сирс-билдинг в Чикаго? Или даже о местной пирамиде Трансамерика? Или о корпусе для сборки космических кораблей в Канаверале, который настолько велик, что внутри можно летать на легких самолетах? Вероятно, они решат, что все это построено для религиозных и оккультных целей, как Стоунхендж. Им даже в голову не придет, что там жили и работали люди. Несомненно, наши города превратятся в самые жуткие руины, какие только могут быть. Знаешь, Франц, этот де Кастри был прав – города чересчур захламлены. Это тяжело, тяжело…

– Миссис Уиллис говорит, – снова вмешался Сол, – что небоскребы делаются очень тяжелыми, когда они, прошу прощения, трахают ее по ночам.

Глаза Доротеи Луке широко раскрылись, а потом она неудержимо захихикала и проговорила, погрозив пальцем:

– Это же просто неприлично.

Сол вперил взгляд в пространство и с видом безумного поэта продолжил:

– Вы только представьте себе, как эти громадные тощие фигуры пробираются бочком по улицам, вздыбив каменные фаллосы-контрфорсы.

Миссис Луке снова рассмеялась. Гун подлил ей вина, а себе открыл вторую бутылку эля.

8

– ФРАНЦ, – сказала Кэл, – я весь день, уголком разума, не занятым Бранденбургским концертом, нет-нет да и подумаю о «Родосе шестьсот семь», из-за которого ты поселился тут. Это какое-то определенное место? И если да, то где оно находится?

– Родос шестьсот семь? Это еще что такое? – заинтересовался Сол.

Францу пришлось рассказать о дневнике в тетради рисовой бумаги, о любителе фиолетовых чернил, превратившихся от времени в бледно-лиловые, о человеке, который мог быть Кларком Эштоном Смитом, и о его возможных беседах с де Кастри. В завершение он сказал:

– Шестьсот семь не может быть номером дома, как, скажем, «Гири восемьсот одиннадцать»: во Фриско нет улицы с названиями Родос или Родс, я проверил. Самая похожая по написанию улица – Род-Айленд, но она далеко в Потреро, а из записей прямо следует, что дом шестьсот семь находился здесь, в центре города, в нескольких минутах ходьбы от Юнион-сквер. И составитель дневника как-то упомянул, что смотрит в окно на Корона-Хайтс и гору Сатро (конечно, никакой телебашни тогда не было)…

– Черт возьми, в тысяча девятьсот двадцать восьмом году не было ни Оклендского моста, ни Золотых Ворот, – вставил Гун.

– …и на Твин-Пикс, – продолжал Франц. – А в другом месте написал, что Тибо постоянно называл Твин-Пикс Грудями Клеопатры.

– Интересно, могут ли быть груди у небоскребов? – спросил Сол. – Надо будет задать вопрос миссис Уиллис.

Доротея в очередной раз закатила глаза, прикоснулась к своей груди, пробормотала «О нет!» и снова расхохоталась.

– Может быть, «Родс» было названием какого-нибудь здания или отеля? – предположила Кэл. – Что-нибудь вроде Родс-билдинг.

– Разве что название изменилось с тысяча девятьсот двадцать восьмого года, – ответил Франц. – Сейчас, насколько мне известно, в городе нет ничего подобного. А кого-нибудь из вас имя Родс, в связи с Сан-Франциско, наводит на какие-либо размышления?

Все промолчали.

– Интересно, а у нашей несчастной обители имелось когда-нибудь собственное имя? – задумчиво произнес Гун.

– Знаешь, мне тоже хотелось бы это знать, – отозвалась Кэл.

Доротея покачала головой:

– Это просто Гири, восемьсот одиннадцать. Когда-то здесь быть отель, вы знать, с ночным портье и горничными. Но я не знать.

– Домус анонимус, – сказал Сол, не поднимая глаз от косячка, который сворачивал.

– А теперь мы закрыть фрамугу, – сказала Доротея и тут же сама осуществила свое предложение. – Ладно уж, дымовой свой трава. Только… Как это сказать?.. Не говорить никто.

Остальные дружно закивали.

Вскоре все сошлись на том, что проголодались и вместе отправятся обедать к «Немецкому повару», за угол, потому что сегодня там подают зауэрбратен. Доротею уговорили пойти с ними. По пути она захватила с собой дочку Бониту и молчаливого Фернандо, который обрадовался приглашению.

Франц и Кэл двигались в хвосте компании.

– Но ведь ты воспринимаешь Таффи серьезнее, чем хочешь показать, не так ли? – спросила она.

Он был вынужден согласиться, хотя насчет некоторых из сегодняшних событий испытывал странную неуверенность – вечерний туман, в котором он обычно не видел ничего дурного, окутывал его разум, словно призрак старого алкоголика. Высоко в небе висел перекошенный диск растущей луны, соперничавший с уличными фонарями.

– Знаешь, глядя на эту штуку в моем окне, я старался как можно туже обуздать фантазию, чтобы не допустить всяких… Э-э… Сверхъестественных объяснений. Я даже предположил, что это могла быть ты в своем старом халате.

– Ну… Это была не я, однако вполне могла бы быть, – спокойно ответила она, – ведь ключ твой у меня есть. Гун отдал его мне в тот день, когда тебе привезли большую посылку, а Доротея куда-то ушла. Я отдам его тебе после обеда.

– Можешь не торопиться.

– Интересно было бы выяснить, что это за Родс, шестьсот семь, – сказала она. – Думаю, что Родос и всю Грецию можно смело отбросить. А вот как назывался дом, в котором мы живем, если он вообще как-нибудь назывался…

– Попытаюсь как-нибудь. Кэл, а что, твой отец действительно клялся именем Роберта Ингерсолла?

– Правда-правда. «Клянусь Робертом…» – и так далее. А также Уильямом Джемсом и еще Феликсом Адлером, выдумавшим этическую культуру. Его единоверцам (по большому счету, безбожникам) это казалось странным, но ему нравилось звучание жреческих речевых оборотов. Он и науку воспринимал как священное действо.

В ресторанчике, где их знали и относились к ним с симпатией, Гун и Сол, под одобрительным взглядом розовощекой официантки, блондинки Роз, тут же сдвинули вместе два соседних столика. Покончив с расстановкой стульев, Сол уселся между Доротеей и ее дочерью, а Гун – по другую руку от Бониты. Девочка была так же черноволоса, как и мать, но уже на полголовы превосходила ее ростом и имела вполне англосаксонскую внешность – худощавая, с удлиненным североевропейским лицом, – и в ее речи типичной американской школьницы не улавливалось никаких признаков испанского. Франц вспомнил, что Доротея вроде бы разведена и отец Бониты, имени которого никто никогда не слышал, был хоть и смуглым, но не испанцем, а ирландцем. И все же девочка, при своем приятно стройном обличье в свитере и слаксах, была несколько неуклюжа и совершенно не походила на ту призрачную торопливо двигавшуюся фигуру, которая этим утром ненадолго встревожила его и пробудила неприятное воспоминание.

Он сел рядом с Гуном, Кэл – рядом с ним, а Фернандо – возле своей сестры. Роз стала принимать заказы.

Гун переключился с эля на темное пиво. Сол заказал бутылку красного вина для себя и обоих Луке. Жаркое было великолепным, картофельные оладьи с яблочным соусом – превыше всяких похвал. Немецкий повар (вообще-то, венгр) Бела, с вечно потным от кухонного жара лицом, превзошел самого себя.

– С тобой на Корона-Хайтс действительно произошло что-то очень странное, – сказал Гун Францу во время паузы в разговоре. – Ты, похоже, оказался на пороге того, что можно назвать сверхъестественным.

Сол, конечно же, услышал эти слова и встрял:

– Ого! Ты же материалист, ученый! И говоришь о сверхъестественном…

– Сол, уймись, – ответил, усмехнувшись, Гун. – Да, я изучаю материю, но что это такое? Невидимые частицы, волны и силовые поля. Совершенно ничего такого, что можно было бы пощупать. Так что не учи бабушку варить яйца.

– Ты совершенно прав, – ухмыльнулся Сол и демонстративно срезал верхушку с поданного ему яйца. – Реальности не существует, есть только личное непосредственное ощущение. Все остальное выводится из него. Даже личность – это умозаключение.

– Я думаю, что единственная реальность это число… И музыка, приходящая к тому же самому. И то, и другое реально и обладает истинной силой, – сказала Кэл.

– Мои компьютеры согласны с тобой, согласны целиком и полностью, – ответил Гун. – Числа – это все, что они знают. Музыка… Что ж, они способны научиться музыке.

– Очень рад, что вы все рассуждаете в одном примерно ключе. Вы же знаете, что сверхъестественные ужасы – это мой хлеб, и даже с маслом, и эта дребедень «Подполье»…

– Нет! – возмутилась Бонита.

– …и более серьезные вещи, но случается, мне говорят, что никаких сверхъестественных ужасов теперь и вовсе не бывает, что наука уже разгадала (или скоро разгадает) все тайны, что религия – лишь другое название для социального обеспечения и что современные люди уже достаточно образованны и просвещенны, для того чтобы не бояться духов, даже понарошку.

– Не смеши меня, – отозвался Гун. – Науки лишь расширяют область непознанного. И, если бог все же есть, его зовут Тайна.

– Посылайте этих отважных эрудированных скептиков к моему мистеру Эдвардсу, или миссис Уиллис, или хотя бы к их собственным потаенным страхам, которые существуют, как бы кто этого ни отрицал. Или ко мне; лично я расскажу им о Незримой медсестре, которая наводит страх на острое отделение в клинике Святого Луки. А еще было… – он вдруг замялся, покосился на Кэл и закончил: – Впрочем, это слишком длинная история для застольного разговора.

Бониту его слова явно разочаровали. А ее мать воскликнула:

– Но ведь странные вещи бывать! В Лиме. И в этот город тоже. Brujas… Как это по-вашему?.. Ведьмы! – Она радостно поежилась.

Ее брат просветлел лицом, уловив нить разговора, и поднял ладонь, дав понять, что желает вставить одно из своих редких замечаний.

– Hay hechiceria[11], – горячо заявил он, всем своим видом указывая, что ему очень хочется быть понятым. – Hechiceria ocultado en murallas. – Он слегка пригнулся к столу, глядя при этом вверх. – Murallas muy altas.

Все дружно закивали, как будто поняли его речь.

– Что такое «hechi»? – понизив голос, спросил Франц у Кэл.

– По-моему, это значит «колдовство». «Колдовство прячется в стенах. Очень высоких стенах». – Она зябко передернула плечами.

– Хотелось бы узнать, где именно в стенах, – пробормотал Франц. – Замуровано, как болевой излучатель мистера Эдвардса?

– Меня, знаешь ли, Франц, занимает еще одна мысль, – сказал Гун. – Не ошибся ли ты, когда искал с Короны свое окно? Сам же сказал, что крыши походили на море с берега. И тут сразу приходят на ум трудности, с которыми я сталкивался при определении мест на фотографиях звезд или на спутниковых снимках Земли. С этими проблемами, знаешь ли, сталкивается каждый астроном-любитель, да и профессионал тоже. Ведь любому наблюдателю то и дело попадаются почти неразличимые места.

– Я и сам об этом думал, – сказал Франц. – И обязательно проверю.

Сол откинулся на спинку кресла:

– Послушайте, а ведь это идея! Давайте-ка, не откладывая надолго, устроим пикник на Корона-Хайтс. Гун, мы с тобой возьмем наших дам, им это понравится. Бонни, что скажешь?

– О да! – восторженно откликнулась Бонита.

На этом обсуждение главной темы закончилось.

– Спасибо за вино, – сказала Доротея. – Но все запомнить: запирать дверь на два оборот и закрывать фрамугу, когда уходить.

– Если никто мне не помешает, я просплю двенадцать часов подряд, – объявила Кэл. – Франц, ключ я тебе отдам как-нибудь в другой раз.

Сол взглянул на нее.

Франц улыбнулся и спросил Фернандо, как тот смотрит на то, чтобы сыграть в шахматы вечером. Перуанец с улыбкой согласился.

Когда они расплачивались, Бела Славик, как всегда обливавшийся по́том, возник из кухни, чтобы выдать сдачу, а Роза крутилась вокруг и придерживала дверь перед выходившими.

Когда они собрались в кучку на тротуаре около ресторана, Сол обратился к Францу и Кэл:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

BART (Bay Area Rapid Transit) – «Скоростная система Зоны залива», система метрополитена в городах Сан-Франциско и Окленд.

2

Muni metro – название современной трамвайной системы Сан-Франциско.

3

Очень романтично (фр.).

4

Родс – по-английски название греческого острова Родос, где несколько лет провел в изгнании будущий император Древнего Рима Тиберий, и распространенная фамилия Родс, в честь представителей которой были даны многие названия улиц и т. п., пишутся одинаково – «Rhodes».

5

Shredbasket – можно перевести как «шинковочная корзинка»; Destroysit – как «уничтожает это».

6

«Да, сеньора Луке. Духи и призраки» (исп.).

7

«Черный бархат» (Black Velvet) – песня из репертуара Алланы Майлз, в которой обыгрывается название сорта канадского виски или одноименного коктейля из шампанского и темного пива.

8

Buena Vista – хороший вид (исп.).

9

Спасибо (исп.).

10

Чикаго-Луп – деловой центр Чикаго.

11

Колдовство существует (исп.).