скачать книгу бесплатно
– Каким образом он мог войти?
– Не знаю, но кто-то приходил, пока меня не было… Постойте-ка, здесь, на полу, лежал маленький кинжал, стальной… И потом, на столе был платок, весь в крови… А теперь ничего этого нет… Все унесли… Навели порядок…
– Но кто?
– Убийца!
– Но ведь все двери были заперты, когда мы пришли.
– Значит, он оставался в доме.
– В таком случае он и сейчас, должно быть, здесь, вы же от ворот далеко не уходили.
Слуга подумал и медленно произнес:
– В самом деле… в самом деле… я не уходил… и все-таки…
– Послушайте, кого последнего вы видели подле барона?
– Мадемуазель Антуанетту, компаньонку.
– Что с ней сталось?
– Как мне показалось, постель ее даже не была разобрана, она, должно быть, воспользовалась отсутствием сестры Августы, чтобы тоже уйти. Это меня не очень-то удивляет, она хороша собой… молода…
– Но как она могла выйти?
– Через дверь.
– Вы же закрыли ее на задвижку и навесили цепь!
– Это было гораздо позже! К этому времени она, верно, уже ушла из особняка.
– А преступление свершилось уже после ее ухода?
– Естественно.
Дом обыскали сверху донизу, облазили подвалы и чердаки, но убийца сбежал. Как? И в какой момент? Он ли сам или его соучастник вернулся на место преступления и убрал все, что могло его скомпрометировать? Все эти вопросы предстояло решить правосудию.
В семь часов прибыл медицинский эксперт, в восемь – шеф Сюрте. Потом настала очередь прокурора Республики и следователя. Еще в особняке толпились полицейские, инспекторы, журналисты, племянник барона д’Отрека и другие члены его семейства.
Повсюду шел обыск, изучали положение трупа по тому, как его описал Шарль, допросили, как только она появилась, сестру Августу. Обнаружить ничего не удалось. Больше всего сестру Августу поразило исчезновение Антуанетты Бреа. Она наняла эту девушку двенадцать дней назад, поверив ее блестящему аттестату, и отказывалась даже подумать, что она могла бросить больного, которого ей доверили, и сбежала одна среди ночи.
– И в этом случае, – поддержал ее следователь, – она бы уже вернулась сюда. Перед нами все тот же вопрос: что с ней произошло?
– По-моему, – сказал Шарль, – она была похищена убийцей.
Гипотеза эта была приемлемой и довольно логичной. Однако шеф Сюрте возразил:
– Похищена? Но, клянусь честью, это совершенно невероятно.
– Не только невероятно, – сказал кто-то, – но находится в полном противоречии с фактами, с результатами следствия, короче, с самой очевидностью.
Голос был грубый, с резким акцентом, и никто не удивился, узнав Ганимара. Впрочем, только ему одному прощалась эта кавалерийская манера так высказывать свое мнение.
– Надо же, это вы, Ганимар? – воскликнул господин Дюдуи. – А я вас и не видел.
– Я уже два часа как здесь.
– Вам, значит, сколько-нибудь интересно что-то, помимо лотерейного билета номер пятьсот четырнадцать, серия двадцать три, случая на улице Клаперон, Белокурой дамы и Арсена Люпена?
– Хо-хо! – усмехнулся старый инспектор. – Я бы не взялся утверждать, что в деле, которым мы тут занимаемся, Люпен ни при чем… Но оставим пока, до новых событий, историю с лотерейным билетом и посмотрим, в чем дело здесь.
Ганимар не принадлежит к тем талантливым и блестящим сыщикам, чей опыт изучают и чьи имена остаются в анналах правосудия. Ему не хватает гениальных озарений, которые вдохновляют Дюпенов, Лекоков и Херлоков Шолмсов. Но у него есть отличные рабочие качества: он наблюдателен, прозорлив, упорен и даже обладает интуицией. Его достоинство в том, что он умеет работать совершенно независимо. Ничто, разве только воздействие гипноза Арсена Люпена, не способно смутить его или оказать на него влияние.
Какой бы она ни была, его роль в это утро принесла ему известность, и его участие в расследовании высоко оценил бы любой судья.
– Прежде всего, – начал он, – я попросил бы господина Шарля уточнить следующее: все ли предметы, которые он видел перевернутыми или переставленными куда-то, точно возвращены на свои обычные места?
– Совершенно точно.
– Стало быть, очевидно, что предметы эти были поставлены на свои места кем-то, кто прекрасно знал, где они стояли.
Это замечание поразило всех присутствующих. Ганимар заговорил снова:
– Еще один вопрос, господин Шарль… Вас разбудил звонок… Как по-вашему, кто звал вас?
– Господин барон, черт побери.
– Пусть так, но в какой момент он мог позвонить?
– После схватки… когда умирал.
– Это невозможно, потому что вы нашли его распростертым, без признаков жизни, в четырех метрах от кнопки звонка.
– Значит, он звонил, когда шла борьба.
– Тоже невозможно, потому что, как вы сказали, звонок был долгим, звонили беспрерывно семь или восемь секунд. Вы полагаете, что тот, кто напал на барона, мог позволить ему звонить так долго?
– Значит, это было до того, как на него напали.
– Невозможно, вы же нам сказали, что от звонка до того момента, когда вы вошли в комнату, прошло самое большее три минуты. Таким образом, если барон звонил раньше, борьба, убийство, агония и бегство должны были произойти в этот короткий промежуток в три минуты. Повторяю, это невозможно.
– И однако, – сказал следователь, – кто-то ведь звонил. Если не барон, то кто же?
– Убийца.
– Зачем?
– Я не знаю, зачем ему это было нужно. Но в любом случае это доказывает нам, что он знал, что звонок соединен с комнатой слуги. А кто мог знать эту подробность, кроме человека, живущего в доме?
Круг подозрений сужался. Несколькими быстрыми, четкими и логичными фразами Ганимар ставил все с головы на ноги, мысль старого полицейского становилась понятной, и никто не удивился, когда следователь сделал вывод:
– Короче, в двух словах, вы подозреваете Антуанетту Бреа.
– Я не подозреваю ее, я ее обвиняю.
– Вы обвиняете ее в соучастии в убийстве?
– Я обвиняю ее в том, что она убила генерала барона д’Отрека.
– Ну и ну! А где доказательства?
– Волосы, которые я обнаружил в правой руке жертвы: когда барон с силой сжал руку, ногти впились ему в ладонь и волосы попали под кожу.
Он показал эти волосы: они были невероятно яркого цвета, похожие на золотые нити, и Шарль прошептал:
– Это волосы мадемуазель Антуанетты, без всякого сомнения, ошибиться никак невозможно.
И добавил:
– Потом… вот еще что… Я уверен, что нож, которого я потом не увидел… это был ее нож… Она пользовалась им для разрезания страниц в книгах.
Молчание было долгим и мучительным, словно преступление становилось еще более ужасным, оттого что его совершила женщина. Следователь начал размышлять вслух:
– Предположим, до получения более подробных сведений, что барон убит Антуанеттой Бреа. Но надо будет еще объяснить, каким путем она могла выйти после того, как совершила преступление, войти после ухода Шарля и снова выйти до того, как появился комиссар. У вас есть мнение по этому поводу, Ганимар?
– Никакого.
– Так как же?
У Ганимара был обескураженный вид. Наконец он заговорил, с видимым усилием:
– По этому поводу я могу сказать только то, что мы сталкиваемся здесь с тем же, что было в деле с билетом пятьсот четырнадцать – двадцать три, с тем же феноменом, который можно назвать способностью исчезать. Антуанетта Бреа появляется и исчезает в этом особняке так же таинственно, как Арсен Люпен оказался у мэтра Дэтинана и сбежал оттуда вместе с Белокурой дамой.
– Что значит?..
– Что значит, что я не могу не думать о двух совпадениях по меньшей мере странных: Антуанетта Бреа была нанята сестрой Августой двенадцать дней назад, то есть на следующий день после того, как Белокурая дама выскользнула у меня из рук. И второе: волосы Белокурой дамы точно такого же яркого цвета, с тем же золотым отблеском, как и те, которые мы обнаружили здесь.
– Иными словами, по-вашему, Антуанетта Бреа…
– Не кто иная, как Белокурая дама.
– И следовательно, Арсен Люпен провернул обе эти аферы?
– Я полагаю, что так.
Кто-то рассмеялся. Это был шеф Сюрте, ему было весело.
– Люпен! Как всегда, Люпен! Люпен во всем, Люпен повсюду!
– Где он есть, там он и есть, – раздельно и обиженно произнес Ганимар.
– Но ведь у него должны быть какие-то причины, чтобы оказываться там или сям, – заметил господин Дюдуи, – а в данном случае его резоны совершенно не ясны мне. Секретер не взломали, кошелек не был украден. На столе даже осталось золото.
– Да, но знаменитый бриллиант?
– Какой бриллиант?
– Голубой бриллиант! Знаменитый голубой бриллиант из французской королевской короны, подаренный герцогом д’А. Леониду Л. и после смерти Леонида Л. купленный бароном д’Отреком в память актрисы, которую он безумно любил. Это одно из тех воспоминаний, что не забываются, тем более такими старыми парижанами, как я.
– Тогда, если бриллиант не найдется, – сказал следователь, – все станет очевидным, все разъяснится… Но где его искать?
– На пальце господина барона, – ответил Шарль. – Он никогда не снимал его со своей левой руки.
– Я видел эту руку, – заявил Ганимар, подходя к жертве, – и, как вы можете убедиться, на ней только обычное золотое кольцо.
– Посмотрите со стороны ладони, – сказал слуга. Ганимар разжал руку барона. Кольцо было повернуто оправой внутрь, и в центре ее сиял голубой бриллиант.
– Черт побери, – озадаченно прошептал Ганимар, – я уже ничего не понимаю.
– И надеюсь, больше не подозреваете бедного Люпена? – ухмыльнулся господин Дюдуи.
Ганимар выдержал паузу, подумал и ответил сентенцией:
– Именно тогда, когда я отказываюсь что-либо понимать, я и подозреваю Арсена Люпена.
Таковы были первые выводы следствия. Выводы нетвердые и непоследовательные, которые и в ходе следствия тверже и последовательнее не стали. Приходы и уходы Антуанетты оставались абсолютно необъяснимыми, как и визиты Белокурой дамы, и даже больше: полиции так и не удалось выяснить, что за златовласое создание это было, убившее барона д’Отрека и не надевшее себе на палец сказочный бриллиант из короны французских королей.
И сверх всего, любопытство, вызванное ее персоной, придавало преступлению характер чудовищного злодеяния, крайне раздражавшего общественное мнение.
Наследники барона д’Отрека могли только радоваться подобной рекламе. Они устроили на проспекте Анри Мартен, прямо в особняке, выставку всех предметов и мебели, предназначавшихся на продажу в салоне Друо. Мебель была современная, довольно посредственного вкуса, предметы художественной ценности не имели, но в самой середине комнаты, на постаменте, обтянутом малиновым бархатом, защищенный стеклянным колпаком и охраняемый двумя полицейскими, поблескивал перстень с голубым бриллиантом.
Бриллиант был великолепный, огромный, несравненной чистоты и того неопределенно голубого цвета, какой приобретает чистая вода, когда в ней отражается небо, того голубого цвета, которым светится белоснежное белье. Им восхищались, восторгались и… с ужасом оглядывали комнату жертвы, то место, где лежал труп, паркет, с которого был убран окровавленный ковер, а главное, стены, непроницаемые стены, сквозь которые проникла преступница. Убеждались, что мрамор камина неподвижен, что резная рама зеркала не таит в себе скрытой пружины, способной вращать его. Представляли себе зияющие провалы в стенах – входы в тоннели с водосточными трубами и катакомбами…
Продажа голубого бриллианта должна была состояться в отеле Друо. Публика давилась у входа, и аукционная лихорадка порождала безумие.
Как всегда по торжественным случаям, там был весь Париж, все, кто мог купить, и все, кто хотел показать, что может купить, – биржевики, художники, дамы света и полусвета, два министра, один итальянский тенор и даже один король в изгнании, который, дабы укрепить свои кредиты, позволил себе роскошь выкрикнуть дрожащим голосом, но с большим апломбом сумму в сто тысяч франков. Сто тысяч франков! Он мог выложить их, чтобы не скомпрометировать себя. Итальянский тенор рискнул на сто пятьдесят тысяч, а один член Общества французских кредитов на сто шестьдесят.
На двухстах тысячах франков тем не менее любители сдались. Когда была названа сумма в двести пятьдесят тысяч, остались только двое: Гершманн, известный финансист, король золотых приисков, и графиня де Крозон, богатейшая американка, чья коллекция бриллиантов и драгоценных камней ценилась очень высоко.
– Двести шестьдесят тысяч… двести семьдесят тысяч… двести семьдесят пять… двести восемьдесят… – произносил аукционист, вопросительно поглядывая то на одного, то на другого участника борьбы… – Двести восемьдесят тысяч предлагает мадам… Никто больше не желает сказать свое слово?..
– Триста тысяч, – прошептал Гершманн.
Стояла тишина. Все смотрели на графиню де Крозон. Она улыбалась, опершись на спинку стула, стоявшего перед ней, но бледность выдавала ее замешательство. В самом деле, графиня, так же как и все здесь присутствующие, знала, что исход дуэли не вызывает никаких сомнений: логически рассуждая, она неизбежно должна была закончиться в пользу финансиста, чьи прихоти обеспечивались более чем полумиллиардным состоянием. И все-таки она произнесла:
– Триста пять тысяч.
