скачать книгу бесплатно
Вероника тоже не издала ни звука. Ни слова, ни крик не могли отвратить гибель отца. Ей следовало сделать одно: броситься между отцом и сыном. Она резко подтянулась и перелезла через подоконник.
Но было поздно. Раздался выстрел, и господин д’Эржемон со стоном повалился на пол.
И в ту самую секунду, когда старик рухнул как подкошенный, а мальчик застыл с поднятой для выстрела рукой, дверь в глубине комнаты растворилась. Ворвавшаяся Онорина узрела картину во всей ее, если так можно выразиться, жути.
– Франсуа! – вскричала она. – Ты?!
Мальчик бросился на нее. Бретонка попыталась преградить ему путь, но борьба даже не успела завязаться. Франсуа попятился, вскинул руку с револьвером и выстрелил.
Колени Онорины подогнулись, и тело ее медленно осело в дверном проеме. Мальчик перескочил через нее и скрылся, а бретонка все продолжала бормотать:
– Франсуа! Франсуа!.. Нет, не верю… Это невозможно… Франсуа!..
За дверью послышался хохот. Да, это смеялся мальчик. Услышав его жуткий, адский смех, похожий на смех Ворского, Вероника ощутила ту же нестерпимую муку, какую она испытывала когда-то, находясь рядом с Ворским.
Она не стала преследовать убийцу и даже не окликнула его.
Внезапно Вероника услышала свое имя, произнесенное слабым голосом:
– Вероника… Вероника…
Распростертый на полу господин д’Эржемон смотрел на нее остекленелым, уже полным смерти взором.
Она опустилась на колени рядом с отцом и принялась было расстегивать окровавленные жилет и сорочку, чтобы хоть немного унять струящуюся из раны кровь, но он мягко отвел ее руку. Вероника поняла: старания ее напрасны, но отец хочет ей что-то сказать. Она нагнулась к его губам.
– Вероника… Прости… Вероника…
Это было главное, что занимало угасающие мысли старика. Она поцеловала его в лоб и сквозь слезы проговорила:
– Молчи, отец… Не нужно себя утомлять…
Но он хотел сказать что-то еще, с его губ срывались нечленораздельные звуки, в которых Вероника в отчаянии пыталась уловить хоть какой-то смысл. Жизнь быстро покидала старика. Его рассудок погружался во мрак. Вероника приложила ухо к обессилевшим губам отца и разобрала несколько слов:
– Берегись… Берегись… Божьего Камня…
Внезапно старик приподнялся. Его глаза вспыхнули последним отблеском угасающего пламени. Веронике показалось, что, взглянув на нее, отец только теперь понял важность ее присутствия здесь и испугался опасностей, которые ее подстерегали. Хриплым, полным ужаса голосом, однако вполне отчетливо он проговорил:
– Не оставайся здесь, иначе погибнешь… Беги с этого острова… Прочь… Прочь…
Голова его вновь упала. Он пробормотал еще несколько слов, которые Веронике удалось разобрать:
– Ах, крест… Четыре креста Сарека… Дочь моя, дочь моя… Распятие…
Все было кончено.
Молодая женщина почувствовала, как наступившая тишина навалилась на нее и с каждой секундой давит все сильнее.
– Бегите с этого острова, – раздался голос рядом с Вероникой. – Прочь. Это воля вашего отца, госпожа Вероника.
Бледная Онорина сидела на полу подле нее, обеими руками прижимая к груди пропитанную кровью салфетку.
– Но вы ранены! – воскликнула Вероника. – Дайте-ка я посмотрю.
– Потом… Мною займетесь потом, – прошептала бретонка. – Ах, чудовище! Если бы я успела… Но дверь внизу была забаррикадирована…
– Позвольте вам помочь! – с мольбой в голосе настаивала Вероника. – Не упрямьтесь.
– Хорошо… Но сначала… Мари Легоф, кухарка, внизу, на лестнице… Тоже ранена, может, уже при смерти… Ступайте к ней…
Вероника бросилась к двери, в которую убежал ее сын. За нею оказалась просторная прихожая. На нижних ступенях лестницы, согнувшись пополам, хрипела Мари Легоф.
Она умерла почти тотчас же, не приходя в сознание, – третья жертва непостижимой трагедии.
Как и предсказал старый Магеннок, господин д’Эржемон оказался ее второй жертвой.
Глава четвертая
Несчастные жители Сарека
Перевязав рану Онорины, оказавшуюся неглубокой и с виду не угрожавшей жизни бретонки, и перенеся тело Мари Легоф в загроможденную книгами и обставленную как рабочий кабинет большую комнату, где лежал труп ее отца, Вероника закрыла господину д’Эржемону глаза, накинула на него простыню и попробовала молиться. Однако слова молитвы не шли у нее с губ, а рассудок не мог ни на чем сосредоточиться. Многочисленные удары судьбы оглушили женщину. Обхватив голову руками, она просидела почти час; Онорина забылась горячечным сном.
Изо всех сил Вероника старалась прогнать образ сына, как привыкла уже прогонять воспоминания о Ворском. Однако два этих образа смешивались, кружили вокруг нее, плясали перед закрытыми глазами, словно светлые пятна, которые во мраке наших упрямо сомкнутых глаз проплывают взад и вперед, раздваиваются и вновь соединяются. Перед мысленным взором Вероники все время вставало одно и то же лицо – жестокое, насмешливое и мерзко кривляющееся.
Она не испытывала горя матери, оплакивающей сына. Ее сын умер четырнадцать лет назад, а тот, который только что воскрес, тот, на кого она готова была излить всю свою материнскую нежность, почти сразу стал ей чужим, даже хуже того: он стал сыном Ворского! Как же она могла испытывать горе?
Но насколько же глубоко было ранено все ее существо! Потрясение, испытанное ею, было подобно тем катаклизмам, что переворачивают вверх дном дотоле мирную землю. Что за адский спектакль! Что за безумная и ужасная картина! Что за удар судьбы – страшный и в то же время иронический! Ее сын убивает ее отца в тот самый миг, когда после стольких лет разлуки и скорби она уже готова была обнять их обоих и зажить с ними в согласии и нежности! Ее сын – убийца! Ее сын сеет вокруг себя смерть! Ее сын наводит на людей беспощадное оружие и убивает – с легким сердцем и даже испытывая при этом порочную радость!
Мотивы, которыми можно было все это объяснить, ее не интересовали. Почему ее сын так поступил? Почему его учитель Стефан Мару – безусловно сообщник, а может быть, и подстрекатель – сбежал, прежде чем случилась драма? Вероника даже не пыталась искать ответы на эти вопросы. Она думала лишь об ужасной сцене насилия и смерти. И спрашивала себя, не является ли смерть единственным для нее выходом, единственной развязкой.
– Госпожа Вероника… – прошептала вдруг бретонка.
– Что? Что случилось? – воскликнула молодая женщина, выходя из оцепенения.
– Вы ничего не слышите?
– А что?
– Внизу звонят. Должно быть, принесли ваши чемоданы.
Вероника вскочила:
– Но что я им скажу? Как это все объяснить? Если станут обвинять мальчика…
– Ни слова, прошу вас. Предоставьте разговаривать мне.
– Но вы слабы, моя бедная Онорина.
– Ничего, так будет лучше.
Вероника спустилась вниз и, попав в обширную прихожую, выложенную черными и белыми плитками, отодвинула засов массивной двери.
За нею и в самом деле стоял один из матросов.
– Я стучался в кухонную дверь, – сказал он. – Мари Легоф, наверно, куда-то вышла. А госпожа Онорина дома?
– Она наверху и хотела бы с вами поговорить.
Несколько оробев при виде столь бледной и серьезной молодой женщины, матрос молча пошел за ней.
Онорина уже поджидала их на втором этаже, стоя в открытой двери:
– А, это ты, Коррежу? Слушай меня внимательно, но только не болтай потом лишнего, ладно?
– Что случилось, госпожа Онорина? Вы никак ранены? В чем дело?
Онорина вышла из дверного проема и ровным голосом проговорила, указывая на покрытые белыми простынями трупы:
– Господин Антуан и Мари Легоф. Убиты.
Лицо мужчины перекосилось, и он воскликнул:
– Убиты?! Да как же это?! Кто их убил?
– Не знаю, мы пришли, когда все уже было кончено.
– А… а как же маленький Франсуа? И господин Стефан?
– Исчезли. Вероятно, тоже убиты.
– А… а Магеннок?
– Магеннок? С чего это ты вдруг о нем вспомнил, а, Коррежу?
– Потому что… потому что если Магеннок жив, то другое дело. Магеннок любил повторять, что первым будет он. А уж он-то просто так ничего не говорил. Он всегда на три туаза[5 - Туаз – французская единица длины, использовавшаяся до введения метрической системы и равная приблизительно двум метрам.] под землю видел.
Недолго помешкав, Онорина сказала:
– Магеннока тоже убили.
На этот раз Коррежу явно потерял присутствие духа: на лице его появился безумный ужас, какой Вероника уже не раз замечала у Онорины. Он осенил себя крестом и тихо прошептал:
– Стало быть… стало быть, вот оно как, госпожа Онорина? Магеннок ведь знал, что такое случится. Однажды он плыл со мной в лодке и сказал: «Это не за горами. Нужно отсюда уезжать».
И, недолго думая, матрос развернулся и поспешил вниз по лестнице.
– Погоди, Коррежу! – приказала Онорина.
– Нужно уезжать, так сказал Магеннок. Всем нужно уезжать.
– Погоди, – повторила Онорина.
Матрос в нерешительности остановился, и она продолжила:
– Я согласна, нужно уезжать. И завтра к вечеру мы уедем. Но прежде следует заняться господином Антуаном и Мари Легоф. Сейчас ты пошлешь сюда сестер Аршиньа – пусть пободрствуют эту ночь над мертвыми. Женщины они гадкие, но зато им это не впервой. Пусть явятся две из трех. Я заплачу каждой вдвое против обычного.
– А потом, госпожа Онорина?
– Ты вместе со стариками займешься гробами, а на рассвете мы похороним погибших в освященной земле, на церковном кладбище.
– А потом, госпожа Онорина?
– Потом ты свободен, и другие тоже. Можете собирать пожитки и отправляться на все четыре стороны.
– А как же вы, госпожа Онорина?
– У меня есть лодка. Ладно, хватит болтовни. Ну что, договорились?
– Договорились. Нужно ведь провести здесь еще всего одну ночь. Думаю, за ночь тут ничего больше не случится?
– Да нет же, нет. Ступай, Коррежу, и поторапливайся. Главное, не говори другим, что Магеннок мертв. Иначе их здесь будет не удержать.
– Обещаю, госпожа Онорина.
И с этими словами матрос убежал.
Через час появились сестры Аршиньа – две высохшие костлявые старухи, похожие на колдуний, в чепцах с засаленными бархатными лентами. Онорина перешла к себе в комнату, расположенную на том же этаже, в конце левого крыла.
Бодрствование над покойниками началось.
Часть этой ночи Вероника провела подле отца, а часть – у изголовья Онорины, состояние которой ухудшилось. В конце концов Вероника уснула. Разбудила ее бретонка, которая вдруг заговорила в одном из тех приступов горячки, когда сознание затемнено еще не полностью:
– Франсуа, наверно, спрятался… и господин Стефан тоже… Магеннок показал им на острове много всяких укромных уголков. Так что их никто не увидит и никто ничего не узнает.
– Вы в этом уверены?
– Уверена… Значит, так. Завтра, когда все покинут Сарек и мы останемся вдвоем, я дам в раковину условный сигнал, и Франсуа придет сюда.
Вероника возмутилась:
– Но я не желаю его видеть! Он меня ужасает! Будь он проклят, так же как и его отец! Сами посудите: он убил моего отца прямо у меня на глазах! Убил Мари Легоф! Он и вас хотел убить! Нет, я ненавижу это чудовище, он мне отвратителен!
Бретонка легонько пожала Веронике руку и прошептала:
– Не осуждайте его, он не понимал, что делал.
– Что вы такое говорите? Не понимал? Но я же видела его глаза – глаза Ворского!
– Он не понимал… он обезумел…
