скачать книгу бесплатно
– Мама, в конце концов, что такого произошло? Альберт сделал свой выбор, значит, нам надо принять и смириться! – сказала Эльвира, пытаясь утешить маму.
– Ах, если бы! Эта женщина намного старше Алика! Но даже дело не в этом! Она хитра, лжива и лицемерна! И потом, Алик не любит Людмилу, он страдает по Ольге! Я же вижу! – возразила мама.
– Какой страдалец, однако! Так страдает, что запросто упал в постель с другой! – ответила Эльвира со злостью.
А через три месяца Люся родила здоровую красивую девочку, которой дала имя Арина. Арина Альбертовна Вяцкая.
После окончания учёбы Эльвира с мужем какое-то время жили вместе с мамой. После работы она забегала к брату и с удовольствием возилась с племянницей.
В ней возник материнский инстинкт, который рос, разрастался и увеличивался. Пока не реализовался спустя два года.
Эльвира сама стала мамой крепыша весом в четыре килограмма.
* * *
В 1988 году Клима Аргунова, мужа Эльвиры, пригласили на строительство нового ледового дворца в Иркутске. Ему вне очереди выделили двухкомнатную квартиру. Клим окончил Красноярский строительный институт и имел практический опыт в строительстве спортивных сооружений в Красноярске. Они переехали без раздумий. Всё же областной центр имеет неоспоримые возможности в плане жизненных перспектив и развития ребёнка. А это волновало Эльвиру в первую очередь.
Они поселились в пятиэтажке почти в центре Иркутска. Тимофей пошёл в детский садик, Эльвира устроилась в городскую больницу возле дома.
В родной Январск Эльвира приезжала редко, только во время редких отпусков. Молодой семье не хватало денег. Клим пропадал в горных экспедициях, довольствуясь только самым необходимым. Он мог годами ходить в старой прожженной солнцем куртке и есть сухой суп из пакетов. Эльвире же для комфортного существования было не достаточно питаться кое-как и одеваться в дешевое тряпье на китайском рынке. Она днем принимала больных, ночью дежурила в отделении. Зато щеголяла в норковом полушубке и финских высоких сапогах.
В последний раз Эльвира приезжала в Январск на похороны мамы.
Моложавая активная Лилия Антоновна Вяцкая сама несколько раз приезжала в Иркутск увидеться с дочерью и внуком. Она никогда не жаловалась на здоровье, успевала посмотреть художественные выставки и сходить с внуком в драматический театр. Её короткое пребывание в Иркутске радовало Эльвиру и освобождало от многих проблем. Лилия Антоновна готовила вкусный ужин из свежих продуктов, купленных на рынке, вымывала до блеска квартиру и проверяла дневник Тимофея.
– Эх, доченька! Какой дорогой ценой ты платишь за эти тряпки! Пройдет несколько лет такой безумной гонки и ты не сможешь видеть себя в зеркале! – говорила Лилия Антоновна, вглядываясь в измученное лицо дочери.
– Знаю, знаю… Но как остановиться? Уже не могу занижать планку. Вот подрастёт Тим, брошу дежурства, оставлю только дневные приёмы… – заверяла Эльвира, набрасываясь на жаркое из говядины, поставленное заботливой мамой.
– Стремление всегда быть на высоте – это в тебе от отца. Он так заботился о том, чтобы понравиться окружающим. Боялся, что о нем могут плохо подумать, загонял себя в стальные тиски. Но это его и сгубило… – с грустью отозвалась Лилия Антоновна.
– Мамочка, не волнуйся за меня. Я – сильная! – горделиво ответила Эльвира.
Спустя годы, она будет вспоминать с горечью о том, что тогда даже не спрашивала мать о ее самочувствии. Никогда жизнерадостная Лилия Антоновна не давала ей повода печалиться.
Когда ей исполнилось 58 лет, мать легла в районную больницу на плановую операцию по поводу иссечения небольшой язвы кишечника. Во время операции её сердце остановилось.
* * *
– Эль, ты не против, если мы переселимся в мамину квартиру? – спросил Эльвиру Альберт после поминок. Все посторонние разошлись, они вдвоём горестно смотрели на мамину фотографию с черной полосой.
– Делайте, как вам удобно, – тихо произнесла Эльвира. В этот момент у неё не было сил думать и говорить о материальном. Шок от неожиданной утраты парализовал тело и дух.
Да и делить было нечего. О разделе квартиры, в которой они с братом выросли, Эльвира не хотела слышать. С её точки зрения, это выглядело кощунством – продать родительскую квартиру. Книжные шкафы с любимыми мамиными книгами, занавески из гобелена, подшитые мамиными руками, картины на стенах, вышитые маминой рукой – это то, что следует хранить и лелеять. Также, как трепетно хранила мама их детские рисунки и тетрадки с первыми словами. В том, что её брату мамины вещи были так же дороги, Эльвира не сомневалась.
Лилия Антоновна, проработав в должности директора школы двадцать пять лет, не заработала ни дорогой мебели, ни золотых украшений, ни денежных вкладов в сбербанке. Администрация школы взяла на себя все расходы по погребению своего бессменного директора.
– Мы оставим тебе нашу бывшую детскую комнату, чтобы ты приезжала туда, когда тебе захочется. Там будет всё, как при маме. Люся сказала, что двух комнат нам будет достаточно, – заверил Альберт, провожая сестру на вокзал.
Через полгода практичная Людмила сдала свою однокомнатную квартиру одной знакомой.
* * *
– Вам-то что за дело, куда я деваю свои таблетки? Можно подумать, медики их не продают втридорога! Не слепая, вижу в телевизоре, что про вас, апидов, показывают! – Фрида Игнатьевна выпучивала свои бесцветные глаза на Эльвиру и кричала на весь кабинет.
В прошлом месяце Фрида буквально вырвала у Эльвиры льготные рецепты на усиленную дозировку снотворного. Старушка утверждала, что все болезни у неё от бессонницы. Через две недели она снова пришла за льготными рецептами. Медсестра Зиночка Храмцова несколько раз видела, как Фрида продаёт таблетки прямо в торговом зале центральной аптеки. Учитывая психотип Фриды Игнатьевны, бессонница её никогда не мучает. Свою инвалидность второй группы Фрида выбила из врачей привычным путём угроз, скандалов и жалоб в департамент здравоохранения. Эльвире не хочется скандалить со старушкой, она вздыхает и выписывает ей пару упаковок феназепама.
– Опять пачки по семьдесят восемь рублей? А Василию Цакоркину моему соседу, значит, по триста пятьдесят? Это что же, он подкупил вас? То-то я смотрю шубейка-то норковая у вас на вешалке болтается! – снова воззрилась на врача Фрида, разглядев рецепты.
– Вы свободны, Фрида Игнатьевна! Зина, зови следующего! – железным голосом произносит Эльвира. Иначе Фриду не остановить.
– Сообщу, куда следует! Попомните моё слово! – кричит Фрида, уже за дверью.
Так называемая монетизация льгот вымотала нервы всему медицинскому персоналу. Бюджет на покупку льготных лекарств связывал врача по рукам и ногам. С одной стороны наседали пациенты, стремящиеся «выбрать» всё, что им положено, не зависимо от потребности. С другой стороны – представители аптек на планёрках взывали к совести. Рецепты, лекарства по которым не выдано, скапливались сотнями в недрах аптечных складов, поскольку уже к середине второго месяца квартальная бюджетная заявка исчерпывала себя. Посмотрев по телевизору очередную рекламу на препарат от всех болезней в красочной упаковке, пациенты бегом неслись в поликлинику и требовали это чудодейственное лекарство для себя. Разумеется, бесплатно.
На протяжении нескольких десятков лет народ видел на аптечных прилавках копеечные лекарства и вдруг с аптечными ценами случилось невероятное.
Мало кто пытался разобраться в причинах роста цен. Жертвами людского гнева становились те, кто лицом к лицу встречал пациента.
Народное возмущение умело подогревали журналисты, убеждая зрителей, что между врачами и аптекарями зреет некий коварный заговор, целью которого – наглый обман простых посетителей. На экране замелькали каменные особняки аптечных магнатов и владельцев платных клиник.
В поликлиниках вспыхивали скандалы, в аптеки вызывали репортёров с камерами и показывали пальцем на женщин в белых халатах, в ужасе снующих возле прилавков в надежде успокоить нервную орущую толпу.
Однажды на программу центрального телевидения пробился представитель от ассоциации аптек, Артём Кузнецов, худощавый паренёк в роговых очках. Он хотел обратиться к залу и рассказать о том, что в неудержимом росте аптечных цен виноваты вовсе не сами аптеки и никакого заговора врачей и фармацевтов не существует. После первых же фраз, паренька быстро вывели из зала под белы рученьки.
– Но я захватил с собой все выкладки в цифрах и номера постановлений! Народ должен знать правду! – гневно обратился Артём к ведущему прямого эфира, вышедшему в фойе.
– Ваше выступление – не формат! Мы организовали этот эфир не для того, чтобы выяснять причины роста цен! – заявил высокий статный ведущий представителю аптек.
– А для чего? – оторопел парень.
– Для того, чтобы народец выпустил пар и немножко поорал на вас, аптекарей! Небось, не растаете, не баре! – ответствовал ведущий и царственно удалился в недра зала, где разоблачался очередной аптечно – врачебный заговор.
Охранники схватили паренька за руки и вежливо вывели за пределы помещения.
* * *
– Эй, тётка, хорош над бабкой стоять! Быстро пошла со мной! Там в коридоре пацан кровью истекает, а она здесь, оказывается, бабку откачивает! Кому она нужна эта бабка? – рослый накаченный парень грубо схватил Эльвиру за рукав халата и потащил к каталке, на которой лежал молодой парень с огнестрельным ранением. Эльвира хотела возмутиться, но свирепое лицо парня, буквально тащившего её по коридору, заставило замолчать. Недавно убили Настю Пряшникову, её коллегу во время выезда в составе бригады скорой помощи. Подобных случаев по всей стране насчитывалось сотни. Давно кануло в лету почтительное отношение пациентов и их родственников к докторам.
Под строгим наблюдением толпы шумевших «братков» Эльвира произвела нужные манипуляции, остановила кровотечение, сделала перевязку.
– На, тётка, держи! Заработала! Отвечаешь за Кольку головой, усекла? – «рослый» небрежно сунул в карман Эльвириного халата пачку денежных купюр. Толпа нетрезвых парней, гогоча, удалилась из приёмного покоя.
– Кто пустил их сюда? На посту охрана! – тихо спросила Эльвира медсестру Инну Карловну, уткнувшуюся в журнал учёта поступивших пациентов.
– На посту тётка Надя сидит, тёща нашего главнюка! Она с места не сдвинется! Из мужиков один наш тщедушный Петрович, его ткни, он упадёт! Кто их задержит? Вы о чём, Эльвира Алексеевна? – отозвалась медсестра, предварительно оглянувшись на дверь.
– Иван Николаевич! Всё! Увольняюсь! Не могу! Ненавижу всех пациентов, до единого! – Эльвира положила на стол своё заявление на увольнение в связи с выходом на пенсию.
– Так, так… А где ваше гражданское самосознание? Увольняться, когда у нас не закрыты вакансии по терапевтам? Скажите, как я должен закрывать график ночных дежурств? Как? Да, вы отлично выглядите, никто не верит, что вы – пенсионерка! К примеру, наш реаниматолог Николай Петрович работает до сих пор, а ему скоро семьдесят два года. Я, конечно, понимаю, сейчас к нам, медикам отношение в социуме так себе… Многим досталось от неадекватных пациентов. Но именно вас, Эльвира Алексеевна никто не подверг телесным повреждениям. Нельзя в нашей профессии быть настолько щепетильной. Вон, в соседней области, нашу коллегу убили во время посещения больного на дому… Что касается того случая… Нет, я совсем не одобряю грубияна, который оскорбил вас. Мы же тот случай грубого отношения родственников больного Хрипунова расследовали. Я даже пробовал подать на них в суд. Но без результата. У нас по закону пациент имеет право высказывать врачу всё, что он думает, а врач такого права не имеет. Адвокат Хрипунова сослался на состояние аффекта у его родственника, когда он тащил вас по коридору. Дескать, он настолько переживал за жизнь брата, что переборщил с методом выражения, так сказать… Доказать, что вся эта братия была в алкогольном опьянении мы, к сожалению, не смогли… Ну, поработайте, милейшая Эльвира Алексеевна, хотя бы с годик, пока мы подыщем вам замену! – главный врач Артишников нервно размахивал листком с заявлением Эльвиры.
– Нет. Свой пенсионный стаж я выработала. Согласно закону, имею право на отдых. Простите, что ещё стою на своих ногах и не теряю сознания от чудовищной нагрузки, как это уже недавно случилось с нашим коллегой Петровичем в его семьдесят два года. И радоваться, что меня до сих пор не избили, не собираюсь! Считайте, что я начисто лишена гражданской ответственности! – твердо сказала Эльвира.
Клим, как всегда, поддержал жену.
– Проживём Элька! Видеть тяжело, какая ты приходишь с работы! Я прокормлю тебя, если ты, конечно, не станешь слишком прожорливой! – сказал Клим, узнав о решении Эльвиры уйти из медицины.
* * *
Через год после ухода на пенсию Эльвира Аргунова написала свой первый роман «Горячее желание».
Расслабление, наступившее после напряженных врачебных будней, просто ошеломило её. Эльвира с удовольствием читала в исторических романах о том, как протекают обычные дни обычного интеллигента в русских дворянских усадьбах и английских домах. Но представить, что она будет вставать в начале девятого и пить кофе до десяти часов утра, даже не мыслила в самых фантастических грёзах.
Сначала по выходным и праздничным дням Эльвира по протекции своей приятельницы Татьяны Ланкович, владелицы аптечной сети, иногда подрабатывала в соседней аптеке дежурантом, зарабатывая почти столько же, сколько за целый месяц в поликлинике. Но вскоре поняла, что плохо владеет знанием фармакологии, теряется, когда покупатели начинают задавать вопрос о свойствах препарата. Прежде она полагала, что врач лучше провизора знает о том, как действует лекарство в организме.
Во врачебной среде было принято пренебрежительно отзываться о провизорах, называя их простыми продавцами, не смыслящими в медицине. Когда пациент говорил, что в аптеке посоветовали не принимать одновременно какие-то препараты или пересмотреть дозировку, Эльвира презрительно усмехалась, как, впрочем, все её коллеги. Давая тем самым понять, что, дескать, понимают эти аптекари в лечебном деле. Их дело – стоять, продавать и не раскрывать рта.
Но столкнувшись на практике с аптечным ремеслом, устыдилась своего снобизма.
Увидела сотни ошибочно оформленных рецептов, наименования, корявым подчерком написанные на обрывках бумаги, взрослые дозировки, рекомендованные младенцам и много того, что вызывало её возмущение.
Ранее она была уверена, что провизоры нагло клевещут на врачей, обвиняя их в ошибках. Но каждую смену Татьяна Ланкович забирала стопки неправильно выписанных рецептов и уносила их в поликлинику для переписывания, поскольку препарат был уже выдан больному, а рецепт подлежал учёту.
– Меня, разумеется, доктора встретят без особой радости. Мало кому нравится осознавать свои промахи. Но это всё же лучше, чем слушать крики и возмущения больных, когда мы отправляем их снова к врачу. Люди принимают отказ в выдаче лекарств, как издевательство над ними. Вот сейчас бабушка принесла рецепт на обезболивающее. Она сама еле ходит, ей 76 лет, оставляет тяжелобольного деда и сидит в очереди в поликлинике за рецептом, обмирая со страха, что дед упадёт с кровати и ударится головой. Как я скажу ей: врач забыла указать шифр на рецептурном бланке, идите снова в поликлинику? Вот и беру риск на себя: иду сама к врачу и с ним разбираемся. Привыкли, а что делать, – сказала Татьяна, деловито собирая в коробку очередные «перлы» лечащих врачей.
– Да, мы все горазды рассуждать о других профессиях. Сознаюсь, был у меня такой грех. Мне казалось, мы – доктора призваны лечить и, разумеется, достойны всяческого уважения. А какие-то там аптекари нам в подмётки не годятся. В ординаторской мы часто злословили на тему, как смеют аптекари консультировать больных, если им бы только «впарить» дорогой препарат и нажиться поскорее на людской беде, – призналась Эльвира.
– Так уж повелось. Пусть говорят. Но сегодня ты промолчала, когда пятимесячному ребёнку педиатр Кольцова выписала антибиотик в дозе, превышающей суточную в двадцать раз? Вот он, рецепт! Отпустила полностью? – спросила Татьяна, показав рецепт местного педиатра Кольцовой.
– Но ребёнок бы отравился, а хуже того, погиб бы! Как я могла промолчать и отпустить? – возмутилась Эльвира.
– Мои сотрудники тоже не убийцы, – тихо ответила Татьяна.
* * *
Через полгода Эльвира оставила попытки выучиться аптечной практике и полностью предалась только писательскому творчеству.
Встречаясь порой на улице со своими бывшими коллегами, уставшими, издёрганными, затравленными бесконечными отчётами и планёрками, Эльвира снисходительно и сочувственно улыбалась. Она поправилась на пять килограммов, на её лице разгладились морщинки, руки были ухожены, в руках за редким исключением – маленький клатч из мягкой кожи.
Поймав завистливый взгляд своей бывшей коллеги, Эльвира быстро прощалась и продолжала идти по своему маршруту.
Она научилась ходить. Именно ходить, а не судорожно бегать по вызовам, неизменно встречаясь с недовольными лицами больных и их родственников.
* * *
Как-то к Климу наведался его старый друг – Илья Петрович Верман. Бывший военнослужащий в отставке, крепкий и деловой мужчина.
– В нашем селе продается хороший дом. Не новый, конечно, но сделан из кирпича, просторный, с камином. Соседи приличные, магазин рядом. Не желаете приобрести дачку? – спросил Илья за вечерним чаем.
Он много лет дружил с Климом. Они вместе увлекались туризмом, любили горные лыжи и альпинизм. Илье Петровичу очень хотелось, чтобы его друг жил по соседству, он много рассказывал о красотах жизни на природе. Благодаря рассказам Ильи Петровича, Эльвира с Климом заочно знали многих жителей села.
Несколько лет назад Илья Петрович жил в другом доме и исполнял должность председателя садово-огороднического товарищества, которое находилось по другую сторону Иркута. Старожилы уважали своего председателя за честность в ведении документации и порядок, который он навёл на улицах садоводства.
Всё было хорошо, пока однажды в садоводстве не поселилась чета Лисицыных. Приехали пожилые супруги откуда-то из Бурятии. Костлявая длинная Татьяна Ивановна и низкорослый полный Нил Петрович, вздрагивающий от пронзительного голоса жены. Лицо Татьяны Ивановны с близко расположенными глазами и длинным мясистым носом напоминало то ли осьминога то ли краба. В дачном посёлке её метко прозвали Миногой.
Минога ходила по посёлку с кислой миной на лице и всем была не довольна. Асфальт положили тонким слоем, электричество дорогое, магазины расположены неудобно. Она почти сразу стала скандалиться с соседями по всяким пустякам: баня дымит не тем дымом, калитка скрипит при сильном ветре, дети шумят в ограде.
Татьяна Ивановна получала огромное наслаждение, постояв «руки в боки» и покричав на соседей. Её щеки розовели, а маленькие пронзительные глаза сияли. Вскоре соседи стали уходить в дом и закрывать калитки, как только Минога выходила на «охоту». Тогда раздосадованная отсутствием источников энергетического удовольствия, она взялась за председателя.
Несмотря на своеобразную внешность, в голове у Татьяны Ивановны укоренилась мысль о собственной неотразимости. Она была уверена, что все жители мужского пола, независимо от возраста, вожделеют её. В этот список своих воображаемых поклонников она включила статного председателя садоводства.
К слову, Илья Петрович даже в возрасте шестидесяти пяти лет сохранил военную выправку. Высокий, подтянутый, с седыми тщательно подстриженными усами и густым ершиком на голове, он был хорош собой. К тому же сорок лет был счастливо женат. Его жена Вероника Михайловна, спокойная, рассудительная, в молодости особенно славилась красотой, но и в возрасте шестидесяти лет не утратила своей женской прелести. Желания посмотреть в сторону другой женщины Илья Петрович не испытывал. Любые знаки внимания со стороны женщин вежливо игнорировал.
Поэтому, когда услышал о том, что Татьяна Ивановна Лисицына рассказывает соседкам о том, как он по ночам стучит в её двери в порыве любовной горячки, был в лёгком замешательстве. Но решил, что соседки по – женски подшутили над ним. Но слухи росли.
Однажды Вероника Михайловна встретила соседок и услышала про невероятные ночные похождения своего мужа.
– Не обращай внимания, Вероника! Кто верит этой дуре? Никто. Я ведь из одного района с Лисицыными, мы с земляки. Знаю Таньку Миногу сызмальства. Она у нас в школе уборщицей работала. Также мотала нервы директору Андрею Николаевичу. Он у нас красавец был, вымахал ростом под метр девяносто. Уважительный, умный. Втемяшилось Таньке в мозг, что он влюблён в неё. Ну, дура, что с неё возьмёшь! Посмотри на Нила, он мужичок с ноготок, а бабе рослого гусара подай! Вот умом и рехнулась бабёнка! Пришлось Андрею Николаевичу перейти в другую школу! – принялась успокаивать Веронику Евдокия Евсеевна Морозова, для всех баба Дуся.
Разумеется, соседки только потешались над Миногой. Её отталкивающая внешность не подразумевала ничего даже отдаленно напоминающее любовный роман. Да ещё с таким бравым мужчиной, как их председатель.
Но быть объектом шуток Илья Петрович не привык. Да и страдания Вероники, которую соседи провожали сочувственным взглядом, не оставляли его равнодушным. Он решил выяснить природу этого патологического явления по имени Татьяна Ивановна Лисицына.
Ясность внёс Яков Васильевич Федосеев, врач-психиатр и давний приятель Ильи Петровича.
– Пробил её по нашим базам. Всё печально. Психические отклонения в трёх поколениях. Её бабушка страдала шизофренией. Её мать Марфа Савельевна сейчас находится на лечении в психоневрологическом диспансере. Кстати, Татьяна Ивановна лишила её дееспособности и сдала на принудительное лечение сразу, став её опекуном. Написала заявление, что Марфа Савельевна угрожает их поджечь и прочие ужасы. К слову, это произошло сразу, как только старушка получила жилищный сертификат, как пострадавшая от наводнения в Тулунском районе. На этот сертификат Лисицыны и купили дом в вашем садоводстве.
– А мне что делать? Эта уродина летит ко мне, как только я выйду из дома. Начинает орать и скандалиться. А мне с людьми надо работать! Почему её никто не определит в психушку? – воскликнул озадаченный Илья Петрович.
– Илья, кому она нужна эта старушенция? Диспансеры переполнены, бюджет ограничен. Чтобы определить больного в диспансер, надо чтобы его родственники сильно постарались. Нынче отпускают на вольные хлеба всех душевнобольных, кто не представляет реальной опасности для окружающих. Такова суровая правда, – ответил Яков Васильевич, вздохнув.
Через пару месяцев Илья Петрович не выдержал, сложил с себя полномочия председателя и решил переехать в другую часть поселка.
Пост председателя, как и ожидалось, попал в алчные руки толстенького Нила Петровича Лисицына. Тот активно провел избирательную компанию, заверив жителей, что имеет руководящий опыт и знает толк в ведении документации. Поскольку быть председателем мало кто хотел, жители проголосовали за Нила Петровича.
Став председательшей, Минога странно успокоилась, переключившись на управлением делами садоводства, что навело некоторых дачников на мысль, что поведение Татьяны Ивановны носит вполне целенаправленный характер. Прежний бухгалтер был изгнан, учёт денежных средств Минога взяла на себя. Отчитываться перед жителями о своих расходах она посчитала излишним. Обложив жителей поселка непомерными целевыми поборами, Минога торжественно шествовала по улицам посёлка, выискивая нельзя ли ещё кого-нибудь оштрафовать.
Илья Петрович не без сожаления наблюдал, как чистенькие улицы дачного поселка зарастают мусором, приходит в негодность система уличного освещения, над которой он столько месяцев трудился, как детская площадка превращается в стихийную парковку частных автомобилей.
Зато покосившийся деревянный домик Лисицыных преобразился: его отделали дорогими фасадными панелями, а вместо дырявого забора появился новый металлический с коваными элементами, которые засияли на солнце золотыми вензелями.
Жителям дач стало известно, что Нил Петрович продал часть общей земли, а другую часть сдал в аренду сотовой компании, которая начала воздвигать на этом участке высоченную сотовую вышку.
Какой бы придурковатой Минога не слыла, в её действиях существовала определённая последовательность. Причина, по которой Миноге всё сходит с рук скоро стала известна. С успехом выжив своих соседей напротив, Минога стала ещё самоувереннее и наглее. Оказалось, новой владелицей соседского дома стала её дочь Ниночка Букина. В короткие сроки деревянный одноэтажный дом стал кирпичным двухэтажным. Выстроенный вокруг него высокий кованый забор соперничал по красоте с забором родителей. А кому посчастливилось побывать внутри, поражались красоте итальянской мебели и широкой лестнице из массива дуба. Один только кухонный гарнитур Букиных стоил полмиллиона рублей. Любопытные соседи, изнемогавшие под вопросом: кому нынче под силу такие финансовые вложения в недвижимость, вскоре всё выяснили.
Муж Ниночки, Сергей Букин занимал должность старшего следователя в управлении внутренних дел. Каждый, кто видел Сергея Трофимовича в кабинете, не сомневался в том, что этот служитель закона – воплощенная честность. Скромный пиджак, заношенные джинсы свидетельствовали о неподкупности следователя Букина. Однако доверенные лица знали, что если на карту некой Евлампии Васильевны К. перечислить полмиллиона рублей, то следствие пойдет по другому сюжету. Изменится мера пресечения с содержания под стражей на домашний режим, а то и просто на подписку о невыезде, смягчится статья, съёжится срок до минимума.
К слову, сама владелица карты престарелая Евлампия Васильевна Кукушкина, приходившаяся Сергею Трофимовичу двоюродной тёткой, не подозревала о своих многочисленных спонсорах. Она скромно проживала в доме своей племянницы на небольшую пенсию.
