скачать книгу бесплатно
Внутри ныряльщик немного отдышался, постоял две минуты, чтобы привыкнуть к своему временному обиталищу. Колокол немного давил малым пространством – прямо ад для человека, подверженного клаустрофобии. К счастью, Ган вообще не знал, что это за бяка такая и почему нужно бояться тесных пространств. В окошко иллюминатора виднелась голубоватая вода с плавающими кусочками водорослей – от прежней смены. Кружилась беспорядочно стайка мальков, а дно было усеяно буйно растущими, похожими на сочные стебли травы буро-зелеными водорослями. Солнечный рассеянный свет освещал пространство – глубина была небольшой. Кое-где предыдущая смена уже проредила дно, срезала часть водорослей. Но их было еще достаточно вокруг.
Ган вытащил из-за пояса самодельный нож, вдохнул воздух и отправился на первую ходку. С непривычки успел срезать только один пучок, который отправился в контейнер, притороченный к бочке-колоколу. Снова пара минут на восстановление дыхания. Он вспомнил наставления – что к ритму и процессу сбора водорослей надо просто привыкнуть, и тогда дело пойдет по накатанной. Следующие выходы оказались результативнее. Занятие было несложным, но психологически тянуло вынырнуть, подышать на поверхности, ощутить ветер на коже. Постепенно механическая однообразная работа затянула с головой – отключаешь мозг и совершенно ни о чем не думаешь. Воздух – вода – водоросли. Вселенная сузилась до нескольких метров в длину и ширину, а центром ее стала пузатая бочка с воздухом, кислорода в котором становилось меньше и меньше.
Бобр предупреждал, чтобы в первую свою смену Ган трудился без особого фанатизма – как только почувствует, что дышать стало тяжелее, пусть сразу всплывает. Тем более надо оставить силы, чтобы прицепить на крюк лебедки бочку, ведь ее еще тащить наверх, чтобы наполнить свежим воздухом для следующего работника.
Начальник цеха также рассказывал, что метод с колоколами – достаточно древний. Давным-давно даже некоторые военачальники опробовали такой способ – то ли для того, чтобы подобраться к вражескому флоту, то ли чтобы незаметно подойти к крепости на берегу. Бобр сам точно не помнил – где-то что-то читал подобное. А может, сочинил, хер его знает. Но звучало дерзко и красиво.
Контейнер был заполнен наполовину, он уже подумывал заканчивать, как вдруг во время очередного выхода заметил, как от соседней бочки ему машет рукой другой работник. Тот пытался отчаянно жестикулировать, но движения в воде выходили плавными, похожими на непонятный танец, затем он стал тыкать, указывая за спину Гану.
Он не сразу сообразил повернуться, а когда сделал это, сердце ушло в пятки. Возле сетки в десяти метрах от него крутилась настоящая тварь из кошмаров. Внешне она напоминала здоровую рыбу, только плавников было многовато, вдоль спины тянулись костяные выросты-шипы. Глаза были на отростках, вращались как безумные, а пасть уж очень напоминала рот рыбы-удильщика, только в разы больше. Кривые зубы в несколько рядов усеяли верхнюю и нижнюю челюсти. Вот рыба заметила Гана и вильнула телом. Как будто кокетливо потерлась о железную сетку, нажала на нее, но та выдержала. Рыбе это не понравилось, она отплыла, виляя хвостом, а затем резко развернулась и бросила всю свою массу на ограду. Сетка выгнулась, принимая на себя не один центнер веса, погнулась, но спружинила и отбросила тварь.
Ган забрался в бочку и через иллюминатор наблюдал, как рыба бросается на сетку снова и снова. И только спустя время в голову пришел вопрос, почему он торчит здесь, а не всплывает и не пытается спастись на барже. Дышалось уже тяжело, от первобытного страха перед опасностью и притока адреналина он жадно нахватался воздуха из бочки, потратив почти весь запас кислорода, и теперь в глазах плыла пелена. Пора было действовать. Он медленно снял пояс с грузом, повесил его внутри бочки, зацепив за крепление. Сделал три глубоких вдоха и, присев и схватившись за нижний край колокола, резко вытолкнул тело из убежища.
Рыба неистовствовала, билась злобно о сетку, которая уже порвалась в некоторых местах. Три метра отделяли пловца от поверхности, голова гудела, в глазах стало темнеть. Он был на полпути к цели, практически на расстоянии вытянутой руки. Свежий бриз ждал его наверху, спасительный борт и крепкая палуба под ногами. В этот момент сетка не выдержала, лопнула поперек. Водная тварь рванулась в пробоину, застряла лишь на мгновение – мощное мускулистое тело продралось сквозь преграду. Острые края оставили глубокие рваные царапины на боках, но это лишь разозлило рыбу еще больше. Ган развернулся в воде и вслепую махнул ножом – мимо. Но промахнулась и рыба. Зубы схлопнулись в нескольких сантиметрах от человека, его задело хвостом и швырнуло вперед. Это его и спасло – рыба, сама того не ведая и не желая, подтолкнула мужчину к спасительным ступенькам.
Грубые руки схватили Гана и выдернули из воды. Легкие жгло огнем, он лежал на палубе и хватал ртом воздух, надышаться никак не получалось.
– Манит к тебе всяких тварей, – прогудел рядом голос Бобра. – Только появился недавно у нас – а уже столько происшествий. Еще и пираты были, пока ты в каюте валялся, приходил в себя.
Спрут и уродливая рыбина – действительно, слишком много для нескольких дней. Постепенно сердце перестало скакать как ополоумевшее, а дрожь ушла. Ган дышал все еще часто, но уже спокойнее. Он вспомнил беседу с Натуралистом, когда тот назвал его «дитя тумана». Он ведь и правда появился будто из ниоткуда и совершенно ничего не помнит. Что, если в этом сошедшем с ума мире возможно и такое? Что, если он – порождение этой тьмы?
Мужчина поморщился. Бредовые мысли приходят в голову, когда был на волосок от гибели. Гнать такие надо на хуй. Мало других забот ему, что ли?
– Это не ко мне тварей манит, это от вас дурно пахнет, вот они, как на падаль, и плывут – мясо халявное получить, – огрызнулся он запоздало. – А тут я им, как назло, попадаюсь. Еще и пытаюсь уколоть булавкой своей, – он кивнул на нож. Не нож, а одно название. И только сейчас озарило – у него же в колоколе гарпунное ружье было!
Мужики удивленно обернулись, когда услышали трехэтажный мат, не прекращавшийся с минуту, а то и больше. Заухмылялись, довольные.
– Правильно, не держи в себе, – сказал кто-то.
А когда он им объяснил причину, загоготали.
– Ну, ничего, хоть не обосрался от страха – и то хорошо. Вон, все остальные сразу повыскакивали из воды как ошпаренные – им точно надо штаны проверить. А ты молодцом!
Бобр распорядился вытащить бочки с уловом в контейнерах чуть позже, когда уйдет эта тварь. Рыба то и дело показывалась над водой – выглядело это устрашающе. Иззубренный плавник рассекал воду, костяные наросты вспенивали жидкость. Тварь бесновалась, но понемногу успокаивалась – объект, раздражавший ее под водой, скрылся на судне. А в пустом загоне делать было нечего. Стоящие бочки интереса у рыбы не вызвали.
– Если не сбежит из загона, расстреляйте ее гарпунами, – отдал указание Бобр, разглядывая силуэт монстра в воде. – Надо еще сегодня успеть залатать сетку, скрутим ее проволокой, да покрепче.
Он похлопал Гана по плечу на прощание.
– Иди к себе, отдохни. Такие ситуации выматывают похлеще заплыва на пару-тройку километров. Не физически – морально опустошают. Уж я-то знаю, о чем говорю, – Бобр приподнял майку и показал на спине уродливые шрамы. – Тоже одна рыбка цапнула.
И он ушел, растворился в зеве, ведущем в помещение цеха.
Остались двое работников, они трепались о чем-то, не обращая внимания на сидевшего неподалеку Гана. Сначала он думал о своем, а потом до него стали долетать обрывки разговора:
– В Джубге… где еще?..
– А я слышал, такие только в Туапсе бывают… – гундосил второй.
Они явно вспоминали побережье, тоскуя о потерянном когда-то или о приключениях, случавшихся в упомянутых местах. Но Гана вдруг будто током ударило. Голова снова заболела, как несколько дней назад. Перед глазами ясно всплыла картина, четкая, словно резкость настроили в стареньком телевизоре.
Холод от сырой земли разливается по телу. Ждать долго в засаде на возвышении посреди камней – то еще удовольствие. А если от сырости и холода занемеют руки, то есть шанс «завалить» выстрел. Но лучше места в округе не найти – до дозорной башни далеко, высокая, буйно разросшаяся трава скрывает меня с СВД, схоронившегося у здорового валуна. Кривое бревно служит упором, еще не хватало, чтобы ствол повело в самый неподходящий момент.
Низко висящие тучи над холмами почти цепляются за их вершины, свинцовое небо давит своей угрюмостью, грозится смыть всех глупцов, осмелившихся оказаться без укрытия здесь, недалеко от побережья мертвого Черного моря. Хотя некоторые адепты Южного Рубежа называют его Понтийским, а пираты – Сугдейским, намекая на древнее название Судака. Один хер, как его ни назови сейчас, гостеприимнее оно не станет. Вдалеке кричат орланы, возможно, в предвкушении добычи.
Черт его знает, сколько еще мне здесь торчать. Шлюха из таверны «У Красного водопада» под Туапсе рассказывала, что мой клиент будет следовать сегодня утром этой тропой, направляясь в Заречье по какому-то личному таинственному делу. Настоящая находка для тех, кто ценит и умеет использовать информацию – я ее даже ни о чем не спрашивал, просто болтала обо всем, что узнала от своих посетителей, все глубже погружаясь в дурман от некачественного кальяна на сомнительных травах с холмов Джубги, которыми промышляют местные торговцы. Дури, одним словом. И очень популярной у местного населения. Я же предпочитаю держаться от такого подальше – для моих дел нужны ясные мозги. Посетители и шлюхи в барах побережья знают всегда больше всех, надо только уметь отделять зерна от плевел, распознавать, где раздутые слухи, а где факты.
Крики орланов становятся громче, и скоро я понимаю, чем они встревожены. Из-за поворота тропы показывается человек. Возможно, он идиот, что идет без какого-либо сопровождения, возможно, дело у него действительно настолько тайное, что не требует свидетелей. А может, он вполне способен сам постоять за себя, тем более, здесь не пролегают караванные тропы, поживиться нечем, а значит, нет и мародеров. Человек высок, широк в плечах, за спиной болтается на ремне дробовик, а за пояс заткнут широченный самодельный нож, смахивающий на грубую подделку под мачете. Я жду, когда он подойдет еще метров на сто, главное – не выдать себя, а то жертва скроется в высокой траве, прыгнет за один из камней, щедрой рукой природы раскиданных на склоне, и попробуй потом поиграть в догонялки. Да и ролями охотник и жертва могут поменяться. Человек идет, лениво отмахиваясь от надоевшей мошки – насекомые еще не избавили побережье от своего присутствия до следующего года, хоть и стало их уже заметно меньше. Тонкие пряди налипли на лоб, грудь тяжело вздымается и опадает – ночь в баре не прошла даром.
Локоть, упирающийся в землю, противно ноет – от холода и от ожидания. Но сейчас нужно сосредоточиться. Указательный палец ложится на спусковой крючок, сливается с ним в одно целое; я задерживаю дыхание на выдохе и плавно нажимаю; исцарапанный приклад толкает в плотно прижатое плечо. Хлопок вряд ли слышен за три сотни метров, которые разделяют меня и жертву, глушитель гасит звук, гильза падает на ковер из примятой травы. Пуля калибра 7.62 ввинчивается в сырой, плотный воздух и отправляется на свидание со своей жертвой.
Глава 5
Улей
Еще один кусочек мозаики нашелся. Эти картинки, неожиданно всплывающие в уме, явно что-то значили. То ли память пыталась ему напомнить о чем-то важном, то ли промелькнула перед глазами сцена из кинофильма, который он когда-то смотрел. Варианты были разные, никто, кроме него, не ответит на эти вопросы. Но в голове прочно обосновался туман, не желающий сдавать позиции. Мгла внутри, мгла снаружи. Остался лишь небольшой пятачок свободного пространства. В своем внутреннем мире он – такой же корабль, как этот танкер, застрявший посреди океана забытья, посреди хаоса.
Ган промаялся почти всю ночь. Утром приплелся на работу с кругами под красными глазами. Бобр взглянул, покачал головой и выгнал из цеха:
– Нам здоровые люди нужны, вали спать.
Все думали, что Ган переживает по поводу происшествия с рыбой, но он даже не вспоминал о ней. Рыба как рыба, пусть выглядит, как монстр, но ей есть объяснение. А его видению – нет. Как будто ему дали почитать книгу, а он прочитал только кусочек главы из середины и пытался теперь понять весь сюжет.
Бездельничать не хотелось, Ган пытался вяло сопротивляться – два раза проникал в цех. Тогда Бобр дал ему промасленный сверток с отремонтированным обрезом и велел прогуляться в первый резервуар, где находились жилые отсеки и обитали люди, переселившиеся некоторое время назад с лайнера.
Не дают поработать за станками – хоть поручение выполнит, справедливо рассудил он. Появилась цель, квест. Куда проще – отнести передачку неизвестному лицу. Даже огрызок бумаги сунули – акт о выполненной работе, в котором должен расписаться получатель. Скорее, дань прошлому, чем необходимость. Потом этой бумажкой только жопу подтереть, ни на что другое она не сгодится.
Ган пересек палубу баржи, а затем пробрался по мостику, связывающему два судна, на танкер. Мостик выглядел надежно, еще ни разу, по уверениям местных, его не приходилось чинить после шторма или по причине изношенности материалов, из которых построили переправу. Немного качался при сильных порывах ветра, но не более того. Хорошо, расстояние было не таким большим – баржа и танкер стояли рядом, а то без промежуточных опор было бы уже сложнее построить, а для них необходимо было оборудование посерьезнее, чем имелось в Черноморье.
С двух краев были закреплены пилоны, между ними натянуты тросы и цепи, к которым крепилось полотно моста. Для жесткости использовали также длинные металлические шесты, чтобы исключить сильную качку. К этим же шестам прикрутили ограждения моста – еще не хватало, чтобы кто-то свалился вниз.
Мужчина не особо торопился, уже смирился с тем, что Бобр не пустит его на рабочее место, и если он быстро смотается и отнесет заказ, то опять будет слоняться без дела. Поэтому не спеша прогуливался вдоль палубы. Первый резервуар находился практически на носу, так что время было. Срочность начальник цеха не обозначил.
Сегодня море было самым спокойным за все время нахождения Гана в Черноморье. Стоял почти полный штиль. Вода была похожа на мутное, зеленоватое зеркало. Очень четко отражались надстройки танкера и фигурки людей у бортов. Мужчина глянул вниз – вон он, человек без памяти, отражение смотрит снизу, в точности повторяя все за ним. Человек без дома, нашедший приют у добрых людей. Отвел взгляд от воды, решился, глянул прямо и немного с вызовом.
– Ну, здравствуй, туман, – прошептал зло сквозь зубы, – чего тебе от меня надо?
Туман был далеко, не отозвался, остался недвижим. Сегодня он не казался мрачным, как в хмурую погоду, скорее, белесой дымкой, мягко укутывающей свою территорию. Лайнер был виден четко, почти целиком. И не подавал признаков жизни. Даже издали было заметно, что ничего человеческого там не осталось. Те, кто переселился на танкер с лайнера, старались о нем не говорить и делали вид, будто всегда были здесь – с того момента, как газовоз сел на мель. Переселение было похоже на бегство, так рассказывал один из команды танкера, но скорее всего, просто нагнетал краски, так как любил потрепаться. А по факту, пассажиры лайнера просто захотели под защиту более опытной команды, еще и вооруженной.
– Если это ты поселился в моей башке, то тебе не справиться с моим рассудком, – продолжал Ган, обращаясь к туману, – я выселю тебя оттуда рано или поздно.
Проходивший мимо черноморец толкнул его плечом, он резко развернулся, но прохожий уже извинялся, мол, случайно, просто вышло так, оступился. «И чего я так злобно посмотрел на него? – недоумевал Ган. – Он же ничего мне не сделал, видно же, не специально. А я уже хотел толкать в ответ». Внезапный приступ злости быстро сошел на нет.
Он продолжил путь к первому резервуару и скоро оказался у входа в жилые помещения. В народе их прозвали «Улей». Внутри они действительно отдаленно напоминали соты, которые соединялись между собой маленькими лесенками и мостиками. Прямо от главного входа в резервуар начинались ступеньки на второй этаж. На первом в основном было открытое пространство – там проводились собрания, находился вонючий бар – людям ведь тоже надо культурно отдыхать после работы, иначе жить совсем тошно станет.
Ган поднял глаза. Голова закружилась от этого огромного купола и снующих под ним людей. Как муравьи, те бегали с одного этажа на другой, стоял шум и гвалт, где-то в глубине этого хаоса плакал ребенок, тут же самоучка-бард перебирал струны дешевой, исцарапанной гитары. Мужчина вздохнул. Надо было пробираться на седьмой этаж по этим не заслуживающим доверия хлипким мосткам и лестницам.
На одних этажах ограждения были, а на других напрочь отсутствовали, но все ходили без страха по самому краю. Сразу было заметно, что строилось все наспех, о геометрии линий позабыли, всем хотелось отжать себе угол. Хижины лепились как попало и были построены из чего попало. То одна на другой, то нависая на шестах над колодцем-провалом, а кое-где и гамаки на ремнях с натянутым вверху брезентом заменяли черноморцам жилища.
«Да уж, повезло, что отжал пустую каюту», – подумалось Гану.
Седьмой этаж. Как тут различить, где заканчивается один и начинается другой? Ган никак не мог понять эту бессистемную систему. Пришлось спрашивать у местных. Те указали ему на цифры, написанные на стене резервуара через примерно равные промежутки вдоль всего периметра.
Если стоишь напротив цифры «7», значит, это то, что тебе нужно, – сказали ему.
Ган поблагодарил и полез дальше. Не единожды приходилось переступать через спящих, однажды сдуру залез в чье-то жилище, посчитав, что это просто коридор перед ним. Оттуда ругнулись, послали по матери, он отпрянул, забормотал извинения.
Улей поглотил мужчину, всосал в себя, ему уже стало казаться, что он вечность бродит тут. Несколько раз он снова оказывался там же, где проходил пять минут назад, – просто не туда сворачивал. Мостки под ним скрипели протяжно и уныло, они знали десятки ног и бессчетное число шагов. Кто по ним только не топтался – и стар, и млад, женщины и мужчины, даже дети встречались.
Времени прошло немало, прежде чем заветная цифра этажа указала, что он добрался. «Теперь хоть двигаться в одной плоскости, не скакать по лестницам», – подумал Ган и побрел по этажу. Спросил с дюжину человек по пути и наконец оказался у нужной «двери», представлявшей из себя полог из резинового коврика.
– Есть кто? – громко произнес Ган.
По ту сторону заворчали. Волосатая рука отбросила полог в сторону, и из хижины вылез мужик средних лет с сальными волосами. Одет он был в грязнущую майку-алкоголичку и рваные вельветовые джинсы. Ноги босые. Не ходить же дома в обуви.
– Михалыч? – Бобр поделился только отчеством клиента.
Тот кивнул.
Ган сунул ему в руки сверток. Михалыч почесал одну ногу о другую, резво развернул тряпку. Перекинул обрез из одной руки в другую, надломил, зачем-то заглянул в дуло.
– Добро, как новенький.
Ган не стал ничего уточнять, ему вообще хотелось свалить побыстрее отсюда. Сунул лишь клиенту огрызок бумаги со сточенным карандашом. Михалыч послюнявил его и вывел закорючки. Бумажка перекочевала обратно. На том и расстались.
Дорогу он не запомнил, тут и захочешь – не сможешь это сделать. Покружил по этажу, нашел лесенку. Спускаться было стремно, приходилось глядеть вниз, чтобы не полететь, сшибая своим телом эти постройки.
– Высотка, бля, многоквартирный дом, нахуй, – бросил он в сердцах, – шедевр постъядерной архитектуры.
На пятом этаже вообще застрял. Ходил-ходил кругами, психанул, решил отдохнуть и присел на перевернутый тазик. Перевести дух толком не получилось. Тут же нарисовалась бабка и выдернула из-под задницы столь удобно подвернувшийся импровизированный табурет.
– Чего расселся на чужом имуществе? Шароебишься тут, шагай в свой двор и там сиди.
Хотел было ответить грубо, но сдержался. Встал, зыркнул исподлобья, двинулся дальше.
– Может, помочь чем? – Неожиданный новый голос заставил обернуться. Возле приземистого строения из натянутых простыней, картона и фанерных щитов заинтересованно глядела девушка. Не красавица, но вполне миловидная. Сколько лет – с ходу и не скажешь, двадцать пять, тридцать, да и не важно. Одета в выцветшую бесформенную футболку и камуфляжные штаны. Светло-русые волосы стянуты в тугой хвостик, смешно морщит лоб. А губы… пухлые и слегка приоткрыты.
– Выход ищу, э-э-э, спуск, как тут правильно называется? Короче, вниз мне надо.
Она покрутила в руках цветной платок, вытянутый из заднего кармана, уронила. Посмотрела хитро на Гана и наклонилась за ним. Подхватила тряпицу, а футболка сползла как бы невзначай, оголяя плечо с ключицей. Соблазнительно! Мужчина чуть не облизнулся, но сдержался.
Пухлые губы слегка улыбнулись.
– Отдохнуть не хочешь? Потом выведу тебя отсюда.
Девушка снова наклонилась – поправить язычок на ботинке. В растянутом вороте футболки была видна почти вся грудь – налитая, с большими темными сосками. Она посмотрела на него снизу вверх, подмигнула, прекрасно понимая, что он все видит, и ничуть этого не стыдясь.
А затем махнула призывно, приглашая в свою хибарку.
Ган не стал раздумывать, шагнул в темное, пыльное жилище со сваленными в углу плошками, посудой, одеждой – все вперемешку. В двух метрах от него расположилась лежанка, были даже одеяло и подушка.
Девушка ловко стянула футболку и легла на одеяло. Призывно раздвинула ноги, но штаны снимать пока не стала. Во мраке комнаты она казалась красавицей. Ган неотрывно смотрел на голую грудь, внизу живота зашевелилось.
Кольнуло в висках, и в мыслях он очутился в другом месте, память выкинула из тумана очередной кусочек пазла.
Полупрозрачная занавеска из органзы – яркая, алая, в затяжках. Где-то вверху вспыхивает сорокаваттная лампочка, мигает заговорщически, словно она – мой партнер по делу, поддерживает меня и придает сил. Но по факту – только раздражает. Скамья, изодранная, будто саблезубик поточил о нее свои когти. На стене – выцветшая репродукция Рембрандта «Даная», выдранная из какого-то журнала или из книги по искусству. Но еще можно различить, как обнаженная женщина все так же тянет руку к свету, вглядывается в него, а по ее лицу разливается безмятежность. За тяжелым пологом в углу комнаты, на двуспальной, сколоченной из чего попало кровати угадываются очертания женского тела на накиданных в беспорядке одеялах. Тихо скрипит заводной проигрыватель – роскошь современного мира. Но Роксана всегда особое внимание уделяла обстановке, умудрившись из говна и палок со вкусом обставить небольшую комнату в трактире на втором этаже. Роксана… Златовласая дева, по которой сходит с ума добрая половина холостых и женатых мужчин округи. Не только дама, обладающая пышными формами, но и крайне интересный собеседник, с которой можно поболтать не об одной лишь погоде. Шлюха, элитная шлюха, которая не каждому по карману, еще и выбирающая сама, с кем трахаться, а кого гнать с порога ссаными тряпками. Сколько же воспоминаний, теплых и приятных, связано с тобой, Роксана!.. Умеешь же ты дарить радость и удовольствие счастливчикам с «монетами» за пазухой.
– Ган?
Я откидываю полог и любуюсь ее телом, будто сотканным из всего лучшего, что осталось в этом мире.
– Я всегда узнаю тебя по походке, – улыбается она томно.
Роксана садится в кровати, опираясь на руку, ее груди покачиваются, упругие, налитые, с нежно-розовыми ореолами сосков. Она сводит ноги и проводит ладонью по животу, медленно опускаясь ниже.
– Как же хорошо, что это ты, верный солдатик Кардинала. – Она смеется, ярко и заливисто, а вместе с ней смеется и поет ее гладкое, смугловатое тело, созданное для любви.
– Я не солдат Кардинала. – Мне не нравится сравнение, хотя оно недалеко от истины.
– Ладно, агент, – Роксана кивает, – тайный агент и убийца. Знаю-знаю. Я все знаю.
– Вот это и плохо, – вздыхаю я, – есть секреты, которые должны оставаться секретами.
Она перестает улыбаться, глядит с подозрением.
Я продолжаю:
– Два дня назад у тебя был один тип приятной наружности, с аккуратной бородкой, не из наших. И явно не бедный. Возможно, вы много выпили, возможно, употребляли дурь… ты ведь очень много знаешь, золотко, у тебя бывают авторитетные люди, которые болтают лишнее, среди них и люди Кардинала, не самые последние в его окружении… Роксана, Роксана, не стоило этому залетному щеголю ничего рассказывать. Вон как оно все получилось…
Я вздыхаю и смотрю, как меняется выражение ее лица, как рука сжимает простыню, стискивает так, что даже в полумраке видно, как белеют костяшки пальцев.
– Прости, златовласка, – как можно нежнее говорю я, пряча за словами неожиданное щемящее чувство в груди, – обстоятельства такие, понимаешь? Ты должна была держать язык за зубами. Это просто политика, грязная, перемалывающая людей, плюющая на все сука-политика…
Она не сразу понимает, а мне не хочется торопиться, внутренне я просто надеюсь, что она будет способна – нет, не на оправдание, а хотя бы на осознание того, что у меня просто нет выбора. Что если не я, то может быть еще хуже. Гондонов у Кардинала предостаточно – таких, что любая жертва предпочтет быструю смерть тому, что они ей предложат взамен.
– Прости, златовласка, – снова повторяю я, как мантру, два слова, будто так станет легче, будто раскаяние всего гребаного мира обрушится на наши плечи.
– Ган? Я убегу, дай лишь шанс, немного времени.
Я качаю головой:
– Ты не выберешься из города и пожалеешь, что осталась жива.
– Я сделаю это быстро, – после паузы длиной в вечность внезапно пересохшим голосом хриплю я. – Пожалуйста, повернись лицом к стене.
– Ган?!
– Пожалуйста. Ты знаешь, выхода нет.
