Юмор лечит. Новые смешные рассказы о жизни

Ну, бездельник – это я шибко грубо выразился. Без доктора на судне, конечно, не обойтись. Мало ли какие несчастные случаи могут произойти – травмы, например. Хоть и редко, но случаются. Это ж я так, утрирую. Не приврешь, говорят, – и рассказа не получится.

Надегустировавшись по своей профессиональной обязанности всех блюд, Док обычно приходил в кают-компанию уже чисто для символики, чтобы только поприсутствовать и пожелать всем приятного аппетита. Еще следил за санитарией, травил-ловил крыс и тараканов, которых чем больше он ловил-травил, тем больше появлялось.

Проработав несколько лет в суровых по трудоемкости условиях, Док уже так успевал дисквалифицироваться, (как казалось мне, наблюдающему за ним со своей высокой колокольни), что даже в редких случаях появления на борту пациента, например, с повышенной температурой, он давал ему единственные таблетки, название которых еще остались у него в памяти. Держал их наготове от всех недугов, и назывались они «Аспирин». И, что интересно, больные сразу как-то вылечивались и больше никогда не жаловались на свое здоровье доброму Айболиту.

Лекарем у нас была фельдшерица Федосья Марковна, которую все звали просто Фекла. Это была женщина лет сорока с небольшим, полная, невысокого роста. Колобок, одним словом! Самое важное, что сразу бросалось в глаза при взгляде на нее спереди, – большой живот. Можно было даже подумать, что Фекла каким-то образом остановила свою сороканедельную беременность на всю оставшуюся жизнь. (Да простят меня все знойные женщины – мечты поэтов за такой не совсем справедливый шарж. Уж больно я был обижен именно на эту самую Феклу). А при взгляде сзади, кроме самого́ широкообъемного зада, очень похожего на две огромные круглые подушки, сначала вообще ничего нельзя было заметить.

У любого, кто видел ее с кормы впервые, сразу выпячивались глаза и самопроизвольно изо рта издавался протяжный звук, напоминающий что-то среднее между «Е» и «Ю». Только через некоторое время можно было заметить две коротких ноги, выросших оттуда и носящих на себе всю тяжесть как самого зада, так и живота. Все остальные части тела занимали не более пятнадцати процентов от общей массы и не особо привлекали внимания.

И что самое главное, для Феклы на судне нашелся-таки добровольный любовник в лице помполита – помощника капитана по политической части. Должность, открыто надо сказать, ни с какого боку-припеку к морю даже близко не относящаяся.

Если Фекла была дармоедом женского пола, то Филипп Арсеньевич (подпольные клички: «Помпа», «Филиппок», «Плешь», «Пузо», «Ромео») – соответственно, мужского. Обладатель ленинской плеши имел к Фекле некоторые отношения, которые они оба уже практически и не скрывали. Как выдал во всеуслышание однажды знаменитый перл бывший главный шпион ЦРУ о секретах между США и СССР – «Мы знаем, что они знают, что мы знаем».

Ромео с Феклой тоже знали, что весь экипаж знает, но делали вид, что не знают. Мы знали, что они знают, что мы давным-давно знаем, но тоже делали вид, что ничего не знаем. Когда никто ничего не знает, всем как-то крепче спится. Для всех нас от этих взаимоотношений двух животястых дармоедов была очень большая выгода.

Филиппок-Помпа был очень большой шишкой на судне, и от этого до мозга костей коммуняги любому и каждому легко можно было поиметь огромную кучу неприятностей. Вплоть до закрытия визы на загранплавание, даже из-за самого пустячного (в кавычках) нарушения дисциплины, как, например, групповая пьянка в чьей-нибудь каюте с игрой в карты. Или притаскивания с берега во время стоянки в порту в свою каюту женщины, совсем не являющейся даже очень дальней родственницей хозяину каюты. Так как два дармоеда своими отношениями тоже замарали гордое имя моряков Советского флота, то главная партийная Плешь на нашем судне на всякие замарания остальных членов команды смотрела сквозь пальцы, а то и вовсе закрывала на них свои коммунистические глазоньки.

Экипаж был дружный, ребята все компанейские. Никто никому никогда не отказывал в просьбе, но все были разбиты на еще более спитые тесные маленькие компании.

Мы больше дружили вчетвером. Старпом Валера имел кликуху «Ковер» за то, что всегда отоваривал свою валюту только в Японии и тратил ее исключительно на покупку ковров, которые потом выгодно сбывал в родной Сызрани. Молодой мужик, лет на десять старше меня, дважды уже имел счастье жениться на сызрянках и столькожды с ними развестись, не прожив ни с одной и пары лет. Первая по приезде его домой в очередной отпуск спела ему свою любимую песню из кинофильма «Человек-амфибия» – «Эй, моряк! Ты слишком долго плавал», подарив Ковру вместе с песней и первые рога. Вторые у него выросли с песней «Море зовет» в исполнении второй жены, которой он потом выплачивал алименты за дочь.

Второй штурман, по прозвищу Климакс (какую еще более простую кликуху придумаешь, если его звали Клим Аксенович?), был старше меня всего на три года. И имел тогда только одни рога, которые привез из Кустаная, где после развода не появлялся уже четыре года. Родители у него нежданно-негаданно умерли один за другим, когда он швырял окурки в Тихий океан и даже не смог прибыть на их похороны. Кроме двоюродной сестры, у него там никого не осталось, но после нынешнего рейса он уходил в отпуск, во время которого планировал рискнуть получить вторые панты. Его невеста во Владивостоке уже считала часы до дня долгожданной свадьбы.

Третьим из нашей четверки мушкетеров был мой шеф, начальник радиостанции, Фатих Бурамбаевич по кличке Чуваш, родом из Чебоксар. Мы были с ним самыми закадычными, все было общее, кроме документов и женщин, не считая мелочи. Оба не торопились официально стать сохатыми, хотя Чувашу давно было пора рискнуть, так как он на два года уже перешагнул за возраст Христа. На ключе он работал, мягко говоря, не ахти. Таких радистов обычно называли ковырялками. Он всегда сильно потел, высунув язык во время связи. В общем, как говорится, не дано! Я бы, наверное, коленкой быстрее и чище отстучал радиограмму на любом ключе. Но он был хорош как специалист по радионавигационным приборам, чем я похвастаться тогда не мог. В работе мы взаимно компенсировали друг друга.

По пути следования наш теплоход должен был зайти на двое суток в родной порт Владивосток за углем, предназначенным для выгрузки в японском порту Фукуока, а потом уже порожняком шлепать в Индию.

За пару суток до подхода во Владик у меня вдруг непонятно отчего заболел зуб на нижней челюсти. Мои друзья, заходя ко мне на вахту для пообщаться и видя, как я мучаюсь, давали мне свои проверенные советы.

– Это у тебя из-за акклиматизации! После севера в тепло попал, вот и заныло маленько, – высказал свое мнение Ковер, – у меня сто раз такое было.

– Какое маленько? – шепелявил я в ответ сквозь зубы. – Каждая точка и тире прямо по нерву бьют, спасу нет.

– А ты лимонные корки вокруг него распихай. Я так делал, помогало. – Это Климакс, с которым мы одновременно несли свои вахты, заглянул ко мне в радиорубку с мостика на пару минут.

– Ну вы тут насоветуете, знахари! Не слушай их. Какой лимон? Это же кислота! Наоборот, еще сильнее нерв раздражится. Его заморозить надо, я думаю. Хочешь, я сейчас принесу из холодильника ледышек? – предложил Чуваш.

– А-а, мне уже все равно! Тащите все подряд, экспериментировать будем. Не к Фекле же за аспирином идти, – отреагировал я на все их предложения.

Но, что удивительно, намазав горчицей десну, напихав в рот возле больного зуба лимона, чеснока и ледышек из морозилки, через двадцать минут мы уняли боль. От радости я готов был хоть в пляс.

– Друганы, никогда вам этого не забуду! Все! По приходе идем в кабак, я угощаю!

Ну Климакса, понятное дело, невеста с нами не отпустила, но мы и втроем неплохо погуляли. Даже телок сняли и ночевали прямо всеми тремя парами в апартаментах двухкомнатной квартиры, хозяйкой которой была дама Ковра. Старпом с шефом еще оставались на хате, когда утром я побежал проходить очередную медкомиссию, срок которой у меня кончился два месяца назад.

Обходя с бегунком всяких врачей в поликлинике, наполучив в заднее место достаточное количество уколов в виде различных тропических прививок, я встретил одного моториста с нашего парохода, Витальку по прозвищу Тетеря.

– Тебе сколько уже навтыкали? Четыре? А мне еще только два. Последний такой болючий, гадство, – правая жопина вся отнялась. А тебе еще много врачей проходить?

– Только зубного осталось. Че-то боюсь я в этот последний кабинет заходить, у меня недавно зуб болел из-за смены климата. Найдут кариес какой-нибудь, заставят лечить, а это дня на два минимум. С мышьяком ходить придется, потом сверлить да иголки всякие втыкать будут – пароход уйдет! Меня ведь ждать не станут, другого радиста посадят! У тебя как с зубами?

– Зубного я прошел нормально. Боюсь, ушник завалит. Они там шепчут чего-то, а я не слышу, оглох совсем в этом машинном отделении. Слушай, нас с тобой прямо судьба вместе свела. Давай я за тебя зубы пройду, а ты за меня ухи. Мы с тобой даже мордами здорово похожи.

Преступная операция прошла удачно, врачи в медицинские книжки и не заглядывали, чтобы сличить наши фотоморды с подлинниками. Вечером следующего дня мы отходили на Японию.

Уже в Малаккском проливе, по пути в Индию, нам разрешили зайти в порт Сингапур для пополнения запаса продовольствия и забора питьевой воды, а также снятия льяльных и фекальных вод. К причалу нас поставили только на несколько часов, а затем судно должно было отойти на внешний рейд. Все свободные от вахт и работ могли сойти на берег до шести вечера по местному времени, но возвращаться на борт нужно было уже рейдовым катером.

Город-государство Сингапур по своему географическому расположению находится на самом перепутье морских дорог. Все суда, идущие с запада на восток и наоборот, пополняют здесь свои запасы. С середины двадцатого века Сингапур, бывшая колония Великобритании, стремительно превратился в крупнейший мегаполис мира, сплошь застроенный небоскребами. Как крупнейшая мировая перевалочная база, этот порт стал любимым местом наших моряков, так как именно здесь можно было очень выгодно отоваривать свою валюту.

Парча, кримплен, трикотин, крепдешин, джинса (джинсовая ткань) продавались за сущие копейки. Мода на такие ткани в странах загнивающего капитализма давно прошла, а у нас еще только начиналась, и стоила вся эта тряпча до неприличия дорого. Знаменитый в Сингапуре Малайбазар был настоящим раем для моряков-фарцовщиков.

Нам выдали валюту. В Сингапуре я уже бывал несколько раз и знал, что наш рубль – это примерно три местных доллара. Никто не сомневался, что нам разрешат сюда зайти и на обратном пути из Индии. Поэтому те, кто вдоволь наглазелся на город-базар, стаптывать пятки, блондать по магазинам ленились, экономя валюту на последний заход. А специальных магазинов для русских там было больше десятка, и все они носили названия русских портовых городов, как, например, Владивосток, Находка, Ленинград, Одесса и другие.

Никто из друзей в город идти не захотел. Чуть ли не силком они выпроводили меня, как самого младшего, гонцом за пивом в банках.

– Давай, давай! Мы уже по сто раз здесь бывали, а ты только три. Пивка выпьешь, ноги разомнешь – полезно!

За границей в увольнение всегда положено выходить группами, не менее трех человек. Помпа назначил меня старшим в нашей группе, в которую входили еще Тетеря и самая большая радость – Фекла. До Малайбазара от причала было километра три, поэтому на выходе из порта Тетеря поймал тачку. Я уже прыгнул на заднее сидение, как Фекла начала качать права.

– Мальчики, вы что, такие богатые? Я на такси не поеду, прогуляться хочу!

Стало сразу ясно, кто в нашей группе старший. Пришлось отпустить такси и шлепать пешкодралом по такой несусветной жаре в ста с небольшим километрах от экватора. Фекла напялила на себя какое-то старомодное цветастое платье, на ногах – белые туфли на каблуке. Выглядела она как фура с прицепом, еле-еле передвигающаяся между нами – двумя фонарными столбами.

К Малайбазару добрались только ближе к обеду. По лицу Феклы тек пот в три ручья, и она уже замучилась отжимать свой носовой платок. За два часа мы не успели пройти даже двадцатой доли пути по базару. Фекла останавливалась у каждого лотка, перещупывала своими толстыми короткими пальцами каждую шмотку, торговалась с китайцами до цента.

Мы с Тетерей выполняли миссию грузчиков и охранников одновременно, как две рабочие пчелки, оберегающие пчеломатку. У нас уже не хватало рук, чтобы держать ее пакеты, коробки и свертки. Похоже, она решила истратить всю валюту, что накопила, депонируя за полгода. Мы уже отчаялись ее оттаскивать от лотков и терпеливо ждали, когда у нее наконец кончатся деньги.

У одного лотка она перемерила больше десятка халатов, но на ее стройную фигуру подобрать что-либо было невозможно. Торговка-китаянка предложила тут же на месте что-то подшить, где-то распустить, и, когда эскулапша померила последний халат, осталась довольной.

– Ну как мне, мальчики? Нормально, правда?

И дернуло же Тетерю за язык высказать мнение в самый неподходящий момент, когда можно было просто поддакнуть.

– Так-то хорошо вроде, только он вас слишком полнит, мне кажется.

Переварив эту ценную информацию, Фекла скомкала халат и бросила в руки торговки. Та вдруг взбесилась, стала что-то орать по-своему, доказывая, что, она, мол, столько времени угробила, все подгоняла, подшивала, всю лавку сто раз перешвыряла, а ты, мол, такая неблагодарная.

– Руська жопа! – крикнула в гневе торговка и – хрясь Фекле пощечину по толстой роже. У нас с Тетерей от такой неожиданности коробки из рук попадали. Пока мы их собирали, наша соотечественница, задыхаясь от возмущения, заорала, как недорезанная свинья.

– Ах, граждане, русских бьют! Че щуришься тут, китаеза неумытая?! – И так толкнула торговку, приложив всю свою массу, что та перелетела через лоток, снеся с него всю кучу шмоток. Тут из-за шторки сразу возникли два китайских дуба, внешне похожих на японских сумоистов, весом на прикид под два центнера каждый. Фекла хотела было и им задать трепки, но мы смогли удержать ее от такого героического поступка. Кулак у каждого из этих дубов был размером с наши головы.

– Давайте лучше вежливо уйдем отсюда, Федосья Марковна. Зачем нагнетать международную обстановку?

Выбежав на улицу, мы сложили в большую кучу Феклины шмотки и закурили.

– Ну вы покурите пока, а я пойду еще прошвырнусь маленько. Я быстренько, здесь рядом! – На потной щеке у нее красовался багровый след пятерни. Мы молча кивнули в знак согласия.

– Фекла – она и в Сингапуре Фекла! – сделал философский вывод Тетеря. – Да-а, попили мы с тобой пивка!

Тут к нам подошел молодой китаец с двумя худющими молодыми тайками, которые чего-то изображали из себя, пытаясь строить глазки и улыбаться. Сутенер с проститутками, оказалось. Пока мы на пальцах объясняли аборигену, что, мол, нельзя нам, мы из коммунистической страны, да и товар у тебя, мол, с душком, подошла наша пчеломатка. У этого китайского сутенера, когда Фекла повернулась к нему кормой, из гортани вырвался звук, непохожий ни на одну гласную букву уже китайского алфавита. Что-то среднее между «Э» и «Ю», после чего местные аборигены быстренько ретировались.

На пароход мы прибыли самыми последними. Естественно, без пива!

Из Вишакхапотнама, где нас загрузили во все трюмы какими-то костями, которые прели на жаре и воняли, как на скотобойне, хоть нос зажимай, мы двинулись в Японию в порт Осака. На вторые сутки хода ночью попали в приличный шторм, а у меня, как назло, снова разболелся тот предательский зуб. Сначала просто ныл, отзываясь в мозгу тупой болью, потом все чаще из него стали простреливаться импульсы, словно током пробивало. К середине вахты пришлось пристегнуться к креслу, чтобы не улететь и не ботнуться о переборку из-за сильной качки. И так-то все нутро выворачивало, да еще и этот зуб как с ума сошел. К концу вахты я уже ничего соображать не мог, зуб болел так, хоть на стенку бросайся. У Климакса в каюте нашлось полбутылки водки, которой я стал полоскать рот, стараясь сдержаться, чтоб не проглотить. Опустошив бутылку себе унутрь, выждав полчаса, пока шло рассасывание обезболивающего, и убедившись в абсолютной неэффективности этого мероприятия, мы все вчетвером стали думать, что же делать дальше. Мазание десен горчицей, обкладывание больного зуба чесноком, лимонными корками и прочее в этот раз почему-то не помогало.

– Че, и водка не помогает? – удивился Ковер. – Да-а, тяжелый случай! Иди к Фекле, чего еще остается? Может, она сжалится, даст что-нибудь болеутоляющее?

К завтраку шторм почти утих. В девять утра я не выдержал, побежал к Фекле.

Она открыла дверь каюты на маленькую щелку.

– Чего тебе?

– Федосья Марковна, не будет ли у вас, случайно, какой-нибудь болеутоляющей таблетки? Зуб что-то заболел, спасу нет никакого!

– Только аспирин! Надо?

– А больше ничего? Тогда не надо, спасибо!

Когда дверь захлопнулась, из ее каюты послышался голос Ромео-Плешнера.

– Кто это к тебе?

– Да радист, придурок! Зуб у него, видишь ли, заболел! Набрали рахитов!..

– Ну че? Дала?

– А-а, пошла она! Не вовремя сунулся, у нее Плешь в гостях засел! Вот, плоскогубцы у токаря взял. Продезинфицировать бы чем, в масле все.

– Че, без наркоза будешь? У меня бутылка Сакэ-Этиго есть, в прошлый рейс в Токио брал, сорок шесть оборотов! Могу дать, только в Осаке купишь мне такую же, – предложил старпом.

– Давай, тащи!

Рвали сообща. Сначала, как самый сильный, дергал Ковер, но у него с первого раза не получилось, обломал только. Я взвыл, как раненый слон.

– Ты че делаешь? Костолом! Под самый корень надо было захватывать!

– Ну дак… я так и захватил! Извини, у меня что-то руки трясутся!

Я уже сидел почти пьяный, но после первой неудачной попытки пришлось выпить еще стакан Этиго, на всякий случай, чтобы успокоить нервы. Следующим дергал шеф, перед операцией предварительно отглотнув из моей бутылки приличную дозу для храбрости. Но и он весь измучился не меньше меня самого.

– Не хочет вылазить, гад такой! Крепко засел! Надо прямо за десну цеплять, а то опять обломится!

– Дайте-ка я, костоломы! Такого пустяка сделать не могут! – вызвался Климакс. Он уперся ногой мне в грудь и шатал зуб во все стороны. У меня уже кровь ручьем хлестала изо рта, даже орать не мог, был на грани потери сознания от боли. Но второй штурман проявил садистское упорство и выдернул-таки этот зуб. Мне показалось, что Клим Аксенович вырвал у меня не только больной, а сразу все зубы на правой стороне нижней челюсти, а вместе с ними и язык, и всякие гланды с аденоидами. Ахая и мыча, я кое-как допил содержимое бутылки.

– Все! Спасибо! Теперь валите все на хрен! Я привык умирать в одиночку…

Эх, жизнь моя моряцкая! Неужели ты взаправду была у меня? Или просто часто стала сниться мне под старость лет? Вернуть бы то золотое времечко да пожить хоть с недельку снова молодым, полным сил и добрых надежд!

Милена Миллинткевич

Однажды поутру

Утро было безнадежно испорчено, и все потому, что сломалась служебная машина.

Такси вызвать – не реально. На троллейбусе – смерти подобно. Автобусы, трамваи – битком.

Торможу маршрутку. К счастью, в нашем городе их много. Сажусь на единственное свободное место, и поехали. На Мира добавляется семь стоячих. Тесно! Духота! Три остановки вжатый в двери парень висит на подножке. Но вот он выходит, и в маршрутку вносит грузное тело женщина лет семидесяти. Подталкивает стоящих впереди животом, так, что они чуть не падают нам на колени, и со всей дури закрывает дверь. Водитель с невозмутимым видом, посмотрев на нее в зеркало, изрекает:

– Дама! Конкурс «Кто громче хлопнет дверью» закончился. Призы розданы.

Хрюкнув, женщина так же невозмутимо отвечает:

– Вот гадство! Опять опоздала!

Дальше – больше:

– Выключите вы эту попсу, – возмущается седовласый мужчина, когда из динамиков Army of Lovers начинает петь бессмертный хит «Sexual Revolution».

– О нет, – возражает женщина в пестрой панаме, – только не Лазарева. Я его дома вынуждена слушать сутки напролет.

Это водитель переключил канал.

– Пойдет! – когда из динамика раздается песня Александра Розенбаума, подает голос с задних мест то ли девушка, то ли парень – по внешности не разобрать.

Слушаем молча, вроде всем нравится. И вдруг…

– Да сделайте уже с ним что-нибудь! Он же в меня упирается. Это неприлично, в конце концов! – согнувшись пополам, в середине салона возмущается длинноногая блондинка в коротеньких джинсовых шортах.

Не знаю, о чем вы подумали, но это – о сумке с ноутбуком.

– Молодой человек, может, вы ко мне на колени сядете? – недовольно бурчит женщина с ярко-красной помадой на губах.

– А можно? – улыбается парень в рыжей футболке, делая вид, что присаживается.

Сзади смеются в голос.

– Тетю, ви шо, с мозгами поссорились? Пукайте в форточку, – морща нос, произносит средних лет одессит, неизвестно каким ветром залетевший в наши края. – Поимейте совесть, я еще жить хочу. А ваша газовая атака портит мне все планы!

– Увидеть Париж и умереть? – язвит парень, сидящий через проход.

– Молодой человек! В мире есть вещи интереснее Парыжу! И заметьте, я вашу внешность не оскорбляю, хотя есть куда.

– Мужчина, да сделайте что-нибудь, я через остановку выхожу.

– Водитель! А сдача будет?

– А вы деньги передавали?

– А что, нет? Ой, простите. Но сдачу могли бы передать.

На миг в маршрутке воцарилась тишина, как вдруг с первых сидений раздалось:

– Плебеи!

Статная дама в очках, шляпе и перчатках, поверх которых красуется массивный перстень, кривит носик и прикрывается платком.

– Варвара Филипповна, голубушка, держите себя в руках.

Худощавый мужчина неопределенного возраста отчаянно пытается оградить свою даму от торчащих в проходе сумок и портфелей.

– Мадам! Таки что ви делаете в нашей повозке? Будьте любезны, извольте пересесть в карету типа такси, – расплывается в неотразимой улыбке сидящий напротив одессит.

Дальше – больше…

До моего офиса осталось четыре квартала, и, радуясь, что дорога позади, прошу водителя об остановке. За мое место разыгрывается целая битва.

– Молодой человек, пустите меня сесть, – расталкивает локтями пассажиров дама в сарафане.

– Сядете, когда вас посадят, – не пускает стоящий перед ней парень с аккуратной стрижкой.

– Я вам что, картошка, меня сажать?

– Парень, таки ответьте даме. Ви агроном или юрист?

– Я стюард.

– О! Эта маршрутка летит в Рим?

– Маршрутка не летит, она едет. А точнее, ползет, – вставляет свои пять копеек водитель.

– Стюард, таки куда летим? Ми готовы послушать за ваше предложение.

– Я на внутренних линиях, – смущается парень и пропускает даму вперед.

– Таки нам не по пути. В Анапе карапузы мешали мене впечатляться. Вообразите! Не море, а лягушатник, и покушать нечего – всюду меню для рыбенков.

– Так это детский курорт, – раздается с задних мест.

– Та ви шо? А вот Одесса – курорт на 18 плюс?

– Вам нужно не 18 плюс, а кому за 80, – язвит Варвара Филипповна.

– Шоб ви так жили, как я на вас смеялся! Мне 57, и я мужчина в полном расцвете сил.

– Мама! Там Карлсон.

Девочка, забирается матери на колени и перегибается через спинку.

– А где ваш пропеллер?

Любопытные детские глазенки смотрят на одессита.

– Шо ви меня спрашиваете за пропеллер, деточка?

– Вы же Карлсон. У вас должен быть пропеллер, а на животе кнопка.

– Деточка! Кнопка имеется. – Одессит тычет себя пальцем в живот, указывая на большую пуговицу льняного пиджака. – А остальное… Я еще в прошлой неделе вентилятор в ремонт сдал. Таки эти шельмы сказали, к осени починят. Ви представляете, они так и сказали! Зачем мне осенью вентилятор?

Выходила из маршрутки, вволю посмеявшись, с чувством легкой досады, что моя необычная поездка закончилась.

Возвращаясь с работы и тормозя «газель», я и представить не могла, кого встречу. В маршрутке сидели одессит и Варвара Филипповна с серым мышем. Ой, мужем. На следующей остановке, хлопая дверью, вошла грузная женщина лет семидесяти. Громко пукнув, она уселась на два передних места.

– Тетю! Это опять ви? Я имею вам сказать за мое здоровье. Не надо делать газовый терроризм! Я столько не жил, чтобы ви кушали пирожки на моих поминках.

Поездка обещала быть веселой.

Максим Лазарев

Красной нитью

Солнце просачивалось через завивающий беседку виноград, словно через дуршлаг, и рисовало на столе замысловатые пятна, сливающиеся в кляксы. Отсвечивала матовой киноварью внушительного размера горка вареных раков на бронзовом подносе, и призывно манила пушистой, белоснежной пеной пузатая, еще советская, пивная кружка. Максим пил пиво. Бормотал фоном телевизор. Рядом за столом ежеминутно что-то строчил в своем смартфоне составлявший компанию сын Сергей.