Изумрудные майские ночи, или Скелеты тут не тонут. Иронический околонаучный детектив

В общем, я придумывала разные уважительные причины отказа от участия в сомнительных увеселительных мероприятиях (зачёт, коллоквиум, конференция), но, когда семестр закончился и в моей зачётке, горделиво выпятив животы, стройным рядом красовались одни пятёрки, уважительных причин уж не осталось, и я вынуждена была привести главный довод: «А у меня парень есть, я его жду, он учится в Новосибирском военном университете, и показала фотографии Вовки Зорина с разных школьных мероприятий, где он удачно оказывался запечатленным рядом со мной. Она же не знала, что это была просто крепкая «пацанская» дружба, ну такая, когда при расставании хлопают ладонью по спине, а не нежно целуют в губки.

Она не особенно мне поверила, поэтому, для того, чтобы укрепить свою версию в глазах Светки, я попросил своего друга выслать мне фотографию в курсантской форме, посмотрев на которую и сомнительно хмыкнув, она отстала от меня, но только с ещё большим интересом стала прислушиваться к нашим телефонным разговорам.

Так удачно складывалось, что он периодически мне звонил и рассказывал о своих успехах в учёбе и строевой подготовке, а я рассказывала о студенческих буднях.

Вдруг я осознала, что за все годы общения я так и не узнала, чем же конкретно будет заниматься мой друг после завершения учёбы.

– Вот я выучусь и стану химиком, а ты? – спрашивала я его.

– А я выучусь и стану офицером.

– Но офицер – это же конкретное воинское звание. А чем ты будешь заниматься?

– Много будешь знать, скоро состаришься, – смеялся Вовка и обидно щелкал меня по носу.

За время учебы в ВУЗах мы с Володей встречались очень редко, так как не совпадали графики каникул: то у меня практика, когда у него летний отпуск всего 30 дней, то у него сборы, когда у меня каникулы. Даже в редкие недели совпадений встретиться не удавалось, потому что именно в это время я отдыхала с родителями где-нибудь на море.

В общем, такая долгожданная встреча состоялась только перед пятым курсом, в конце августа. Я вернулась с отдыха на Черном море и была очень довольна своим загаром цвета кофе с молоком, который хорошо оттеняло простое белое платьице.

Радостный Вовка догнал меня, когда я шла в босоножках на высоких каблуках по аллее к дому и очень сильно хлопнул рукой по спине с возгласом: «Привет, друган! Золотинка, мы с тобой сто лет не виделись!»

Конечно, следуя сложившемуся между нами этикету, надо было в ответ тоже хлопнуть его по спине, но, оказалось, что от его ставшей почему-то очень тяжёлой руки, я, вместо радости от встречи, испытала бурю совсем других эмоций. Во-первых, спине было больно, во-вторых, я была на высоких каблуках и могла упасть (что, он этого не видит?), в-третьих, он стал каким-то другим, не тем ушастым друганом, а другим, стройным юношей. На нём были одеты только шорты, а на голом торсе рельефно выступали все мышцы, однако, похвастаться загаром, как я, он, к сожалению, не мог. У него загорело только лицо и руки ниже уровня окончания рукавов футболки. Я серьёзно смотрела на него, пытаясь проанализировать свою реакцию от встречи и выработать правильную тактику поведения.

Улыбка сошла с его лица.

– Ты чего, Динка-Золотинка, меня не узнаёшь? Это же я, твой друг Вовка!

Дар речи вернулся в моё горло, и я серьёзно произнесла: «Привет! Я тоже рада тебя видеть. Только не бей меня больше по спине, это больно!»

– Извини, я же не нарочно. Силы не рассчитал, – засмущался парень.

– В следующий раз рассчитывай. Ты же не со своими друзьями амбалами общаешься, а со мной! – и я гордо выпрямила спину, выпятила грудь и задрала подбородок! Не зря же я стала посещать студию бального танца, совмещая учебу в университете с конкурсными выступлениями, моя осанка сразу поражала благородством и статью, а поступь приобрела королевское достоинство. Володька даже отступил на шаг назад, чтобы лучше рассмотреть такую композицию. Его ответ оправдал мои ожидания

– Ну, Динка, ну и красавица же ты стала! Обалдеть! – к сожалению, он так и не научился говорить красивыми словами, но по восхищению в его глазах и по неподдельной эмоции на лице я поняла, что желаемый эффект был достигнут и впредь он уже никогда не будет стучать мне по спине при встрече. Я поняла, что он, разглядел во мне то, что я хотела – красивую стройную девушку двадцати лет.

– Ладно, не напрягайся! Рассказывай, как у тебя дела, – рассмеялась я, растопив льдинку непонимания между нами, и все оставшиеся две недели мы провели в увлекательном общении друг с другом. Удивительно, но я даже не попыталась дочитать интересный детектив, который начала читать на отдыхе, возможно, потому, что уже догадалась, кто убийца (естественно, дворецкий), а, может быть, потому, что прогулки на свежем воздухе со своим верным другом были более увлекательным занятием.

Мы опять, как в детстве, катались на велосипедах, играли в теннис, и, чтобы не терять приобретенных с таким трудом навыков и не забыть движения, я усиленно пыталась научить моего друга азам красивого вальсирования. Однажды мы до самого вечера занимались на площадке, причём, чувствовалось, что занятия ему очень нравятся, но элегантности и легкости движений достичь так и не удавалось.

– Что у тебя такие движения резкие? В вальсе всё плавно должно быть, вверх, вниз, вверх, вниз…

– Ты лучше одна танцуй, а я на тебя посмотрю, хабиби…

– Что ты сказал? Я не поняла.

– Это на арабском языке.

– Ого! Ты и арабский изучаешь?

– Приходится много чего учить. Мало ли, куда после выпуска попаду, а у нас уже специализация началась. Я со своими внешними данными к чистокровным арийцам никак не подхожу, а вот за араба сойду без проблем: волосы и бороду отращу, разговорный язык подучу, и всё, готов «свой среди чужих».

– Скажи ещё что-нибудь на арабском.

– Ана ухИббуки! – сказал он и внимательно посмотрел на меня своими темными глазами.

– И что это значит?

– Что пора идти домой, а то твои родители нас только до одиннадцати вечера отпустили. А личный состав должен явится в район постоянной дислокации в установленное время, бодрым, с высокой работоспособностью и в хорошем настроении. Настроение хорошее?

– Так точно, командир!

– Вот видишь, поставленная задача выполнена!

По дороге я опять рассказывала о своей дипломной работе, о том, как я усиленно пытаюсь синтезировать новый водоразбавляемый алкид на основе алифатических эфирокислот, на что мой друг сказал, что это он запомнить не сможет.

– Вот получишь диплом и покажешь, что ты там «насинтезировала».

– Странное дело, Вовка. Вот арабские слова в твоей голове укладываются, а научные термины стучатся в твой мозг абсолютно бесполезно, он отказывается принимать такие буквосочетания.

– Ну, арабский язык, это понятно, это для службы надо, а эти твои алкиды, амиды и прочие ДНК, или как там ты её называешь…

– Дезоксирибонуклеиновая кислота…

– Вот-вот, она! Она-то мне зачем? Зачем мне это запоминать? Я аббревиатуры больше люблю: АКМ, РПГ, БМП, РШГ…

– Я смотрю, ты слов на три буквы много знаешь…

Он не понял моей иронии и гордо заметил: «А я и не только на три буквы помню, я даже твой тритон Б запомнил!»

Я рассмеялась.

– Не тритон Б, а трилон Б, это динатриевая соль этилендиаминтетрауксусной кислоты, она образует очень устойчивые комплексные соединения с большинством катионов, что делает нерастворимые соли металлов растворимыми. Трилон Б извлекает ионы металла из нерастворимых солей и замещает их на ионы натрия, все соли которого растворимы в воде.

– А как по мне, так самый хороший раствор – это этиловый спирт, растворенный в воде, в сорокапроцентной концентрации.

Я опять засмеялась.

– Вовка, ты же спортсмен и такое не пьешь.

– Это я так, фигурально выражаясь, а пить я люблю компот, особенно тот, который твоя мама варит.

Мама со своим сказочным компотом ждала нас каждый вечер и радовалась, что наконец я дала разгрузку глазам и могу ходить без очков.

Папа радовался, что я много нахожусь на свежем воздухе, а не в химической лаборатории, и не дышу всякими вредными химикатами.

Я радовалась тому, что опять, как в школьные годы, обо мне заботятся и меня оберегают, причём, я стала замечать, что теперь Вовка проявляет повышенное рвение именно в этом вопросе. Увидев микроскопическую корягу на дорожке, сразу хватает меня за талию и отводит на безопасное расстояние, как будто коряга может, как змея, подпрыгнуть и наброситься на меня, а, почувствовав малейшее дуновение слабого ветерка, усиленно закрывает меня от него рукой, а то и всем телом.

Сначала не радовался нашим прогулкам только Вовкин отец, потому что сын перестал тренироваться со штангой и гантелями, но, когда он узнал, что теперь роль груза выполняю я в те минуты, когда его сын радостно переносит меня через поверхность с подозрительным рельефом, то он успокоился и тоже стал радоваться.

И Вовка радовался, причем радовался больше всех, но чему? Естественно, как человек, желающий найти ответы на все вопросы, я так, напрямую, и спросила у него: «Не пойму, чему ты всё время радуешься?»

К сожалению, внятного ответа от него я так и не добилась: «Да так! Да это же так здорово! Вот, мы вместе, я и ты! Это так классно! Нам вместе классно!» В общем, набор эмоций и никакого внятного анализа.

В таком состоянии юношеской эйфории незаметно пролетели две недели. У меня ещё оставалась одна неделя, а Володе надо было выехать рано утром, чтобы успеть на поезд до Москвы, а потом на самолёт до Новосибирска.

В последний вечер он всё пытался шутить, а я смеяться, но смех был какой-то вынужденный, не натуральный, потому что, честно говоря, хотелось просто плакать, но природа сделала это за нас. Всё небо было занесено серыми тучами, шёл бесконечный дождь, лужи заполнили все тротуары, не оставив сухого места. Мы стояли под козырьком крыльца и не знали, что надо сказать на прощание.

«Ну, пока, звони», – первой нарушила я затянувшееся молчание, взгрустнув, что из-за плохой погоды вечерней прогулки не будет, и я даже спокойно смогу вернуться к перипетиям полузабытого детектива.

«Давай, пока», – так просто сказал он и ушёл в струи дождя.

«Как это пока? – обескуражено и возмущённо думала я вечером. – Где эти эмоциональные наречия и междометия? Где томные вздохи и прощальный поцелуй? А, впрочем, не зря же говорят, что долгие проводы – лишние слёзы! Вот уж чего-чего, а слёз совсем не надо, лучше детектив дочитаю. А Вовка… Вот он весь такой, простой и понятный, как дисциплинарный устав… И никакой романтики… А я-то, дурочка, размечталась, какие-то романтические отношения нафантазировала…»

На самом интересном моменте развязки интриги детектива, когда оказалось, что убийца, все-таки, не дворецкий, а парализованная глухая старуха, жившая в этом доме в качестве приживалки, впрочем, это уже не важно… Так вот, на самом интересном месте раздался телефонный звонок от Вовки.

«Что ему не спится? Завтра же вставать рано…» – подумала я сердито и ответила на вызов.

– Динка, дождь идет, – зачем-то сообщил он мне информацию о погоде, которую я и так знала. Ну, удивил!

– Идёт, я знаю…

– Дина, а ты выйти можешь? – с какой-то странной хрипотцой в голосе поинтересовался он.

– Зачем? Там мокро.

– Просто, попрощаться…

– Так мы уже, вроде, попрощались…

– Нет, по-настоящему…

– Ого! Это как? Устроим танцы под дождём? Я, конечно, девушка романтичная, но не до такой же степени! Да и тебе начинать учебный год с насморком и высокой температурой не совсем хорошо. Ещё подумают, что у тебя новомодная инфекция и вообще на карантин закроют.

– Нет, не волнуйся, всё будет нормально. Я всё продумал. Ты только из подъезда выйди.

Наверно, именно эта фраза так подкупила меня, как она действует и на всех женщин: «Я уже всё продумал!» Как хочется слышать, что кто-то другой, более сильный, опытный и ответственный, продумывает за тебя всю стратегию и тактику, анализирует возможные риски, и, вообще, берёт всю ответственность на себя! От такого приятного сюрприза, я, конечно, отказаться не могла и через несколько минут открывала железную дверь подъезда.

Мой «человек дождя» стоял на крыльце в дождевике. Второй дождевик, который держал в руках, он тут же накинул на меня и, быстро подняв на руки, понёс куда-то в тёмную мокрую даль. Я ощутила себя «Кавказской пленницей», которую Шурик украл и нёс в неизвестном направлении в спальном мешке.

– Сумасшедший! Куда ты меня несешь? – засмеялась я.

– Подожди, здесь недалеко. Сейчас увидишь.

Мы двигались между какими-то хозяйственными строениями воинской части, сначала по мокрому асфальту, а там, где асфальт закончился, по засыпанной щебёнкой дорожке.

– Вот и приехали! – радостно сообщил мой «носильник и потаскун» (это, если что, от слов «носить» и «таскать»), поставил меня на бетонную плиту под козырек, а сам начал открывать замок.

– Проходи, не стесняйся, будь как дома, – раздался его радостный голос откуда-то из темноты.

Было немного страшно, но интересно. Не возвращаться же мне назад, и вообще, лучше просто темнота, чем темнота, дождь и незнакомая дорога, посыпанная щебнем. На мне же новые босоножки!

– Не бойся, я сейчас свет включу!

Я увидела светящийся экран телефона и силуэт Вовки, зажигающего свечу. Свечу! Вот это да! Не думала, что он способен на такие романтические порывы! Так «заморочиться», свечи купить, нести меня на руках в непроглядную темень! Сразу вспомнились строки лирической песни Владимира Высоцкого: «Соглашайся, хотя бы, на рай в шалаше, если терем с дворцом кто-то занял…»

Однако, парень тут же разрушил нарисованный в моём воображении образ романтического поклонника одной фразой: «Здесь света нет, а свечку на всякий случай оставили. Проходи, здесь сухо и чисто. Не бойся, раньше здесь склад какой-то хозяйственный был, потом всё вывезли, вот пристройка пустая и стоит. Я ключи у отца взял на время, утром верну».

Фу, никакой романтики. Бетонный пол, обшарпанный письменный стол с рваным дермантином, две табуретки, даже окошка нет – как-то скудновато у него с фантазией. Где лепестки роз, где хрустальные бокалы с шампанским, где ненавязчивая музыка в стиле эротического саксофона? Хотя, нет, «пронос» меня под дождем на руках в течение примерно пятнадцати минут – это впечатлило! Хотя, чего я восхищаюсь? У него штанга значительно тяжелее моих пятидесяти килограммов.

Я подошла к столу и хотела сесть на табурет для дальнейшего официального разговора, но, внезапно, он обнял меня и стал пытаться поцеловать в губы. Ого, вот это уже такое нахальство! С его мокрой головы на моё лицо тут же потекли струи воды.

– Ты чего, обалдел? Ты чего целоваться лезешь? – возмутилась я. Нет, конечно, я не против первого поцелуя, но хотела бы, чтобы это произошло в более романтичной обстановке.

– А что не так-то? – удивлённо спросил он. – А, понятно, голова мокрая! Я сейчас!

Он стянул футболку и вытер моё лицо, а затем свою голову, после чего опять потянулся ко мне. Я отстранилась. Романтический флёр куда-то пропал, и я другими глазами посмотрела на себя, в белом летнем сарафанчике, на мокрого Вовку с голым торсом, на обшарпанные стены комнатёнки, на полуразвалившуюся мебель…

– Ты чего, Золотинка? Я же, всего-навсего, попрощаться хотел. По настоящему, с поцелуями… Прощальными… Что опять-то не так?

– Как-то это не правильно… Мы ведь, вроде, друзья… Да, ты мой самый дружеский друган, дружище… Да, друг, а не воздыхатель, не кавалер, не любовник, и даже не «сасный краш», как теперь подростки говорят. И я не твоя любовница или любимая, а твой друг. А друзья друг с другом в губы не целуются!

Вовка удивленно смотрел на меня, обескураженный такой логикой. Наконец у него созрел вопрос: «А в чём разница?»

– Как это «в чём»? Ты разве не понимаешь? С любовником я бы вела себя по-другому: жеманничала, говорила бы загадочными фразами, постоянно красила бы глаза и губы, наряжалась бы в самую красивую, сексуальную одежду и страдала бы…

– От чего страдала-то? Одежда сексуальная неудобная, что ли? Ведь ты же с любовником была бы…

– Ну, например, он бы не позвонил, как договаривались, или не пришел бы вовремя… Вот я и страдала бы, придумывала уважительные причины, почему не звонит или не приходит, страдала бы, что он разлюбил меня…

– А зачем страдать то? Позвони и спроси! И вообще, навыдумывала ерунду всякую! Ведь мне-то ты спокойно звонишь и спрашиваешь…

– Вот в том-то и разница! Ты мне друг и я тебе могу позвонить в любое время и спросить без церемоний, например: «Где ты запропастился?», «Когда появишься?» А с любовником так нельзя, девушка не должна звонить первой, не должна навязываться и вообще, показывать свой интерес…

– Тьфу, бред какой-то! Не думал, что у тебя в голове такая плесень водится! Прямо, девятнадцатый век! Это ты у Толстого или у Пушкина таких правил приличного поведения нахваталась? Правильно, что я всё содержание романов в кратком конспективном изложении узнавал.

– А вот и зря! Художественная литература нас плохому не научит! А ты ни одного произведения нормально не прочитал, вот и не знаешь, как надо с девушками правильно обращаться!

Я злилась потому, что никак не могла втемяшить в голову этого «солдафона», что такое «высокие отношения» и как, вообще, надо добиваться любви и расположения девушки. Он же улыбался во весь рот и не понимал важности момента.

– Знаешь, я не читал и не очень об этом сожалению. А в отношениях с девушками придерживаюсь главного принципа – быть честным и порядочным. Ну, а остальное: любовь, заботу, материальное обеспечение и всё, что для счастливой семьи надо, я думаю, смогу дать только своей жене.

– Ну и давай своей жене! Чего ты тогда ко мне целоваться лезешь?

Он перестал улыбаться, запустил пальцы в гриву моих кудрявых рыжих волос и зафиксировал мою голову так, что мне невольно, пришлось смотреть прямо ему в глаза.

– А потому, что я к тебе отношусь не только как к другу… Я… Я… —замялся и засмущался парень. – А вот скажи, как по твоей теории должен вести себя любящий мужчина?

– Ну, заботиться о любимой девушке…

– Так!

– Носить на её руках…

– Принято!

– Дарить цветы…

– Ты же сама сказала, что не любишь срезанные цветы!

– Согласна, минусую. Ещё – постоянно ей звонить.

– Сама же мне не велела звонить постоянно, чтобы не сбивать тебя с твоих сумасбродных идей! Вот и звоню, как тобой же установлено, только в субботу вечером!

– Хорошо, принимается. И, наконец, говорить о любви!

– А что говорить?

– Ну, описывать, что чувствуешь, говорить, что жить без любимой не можешь…

– С чего это я не могу? Живу ведь…

– Да это так, в фигуральном смысле. Что других девушек не существует…

– Дурь какая-то. Все нормально существуют. Атомная война ещё не началась, и надеюсь, не начнётся…

Ну, о чём с ним разговаривать? Он слишком конкретный и прямой, как линия, соединяющая только две точки. Я отвернулась и, за неимением окна, грустно смотрела в угол.

– Да, ладно, всё понятно. Считай, что это так…

– Что так?

– Ну, всё это… Так, как ты говорила… Что жить, там, не могу, что других не существует, и прочее…

– Вот, я тут распиналась, а ты даже не запомнил! – укорила я.

– А зачем мне это запоминать? Я вот, текст присяги наизусть помню, уставы помню, слова арабские стараюсь запомнить, да ещё много чего запоминаю, о чем тебе знать не положено, ведь там, где я потом буду, Интернета нет и «Алису» я запросить не смогу. Даже «морзянку» на слух воспринимаю!

– А это тебе зачем, в наш век Интернета?

– В боевых условиях не всегда есть возможность передать информацию через настоящую антенну, приходится использовать всё, что есть под рукой, например, кусок проволоки, да ещё, вдобавок, противник может глушить сигнал, поэтому в точке приема сигнал будет настолько слабым, что его сложно разобрать, он потонет на фоне шумов. А может такое произойти, что информация очень важная и передать её есть только один шанс. В телеграфном режиме передатчик просто включается и выключается, на приемнике работает так называемый телеграфный гетеродин, который пищит при наличии сигнала. Обычно передатчик настроен на частоту 1 кГц, как слышимую лучше всего, поэтому, даже при сильных помехах и слабом сигнале, принимающий оператор отчетливо слышит этот писк и способен принять сообщение.

Я с уважением посмотрела на Володю. Это я «кичусь» своей образованностью и «пыжусь», пытаясь придать значимость своим успехам на исследовательской ниве, а он просто и скромно делает то, что, в последующем, может быть очень важным для его, такого непонятного мне, сложного мужского дела…

– Подожди, в каких боевых условиях? У нас же сейчас войны нет?

– У нас нет, а в других местах есть. И мне придётся ехать туда и делать то, что местные жители не могут, потому что местные не знают того, что знаю я. Так что, как говорил Шерлок Холмс: «Зачем мне забивать голову не нужной информацией?»

– А если для того, чтобы моё сердце завоевать?

– Я что, древний рыцарь? Ведь всё и так ясно. Мы с тобой общаемся с самого детства, ну, не самого, с десяти лет. Ты меня прекрасно знаешь, все мои достоинства и недостатки, а я прекрасно знаю тебя. И ты мне нравишься любая, и такая, в нарядном белом платье, и другая, с не накрашенными глазами и губами, в вытянутой футболке, в шортах или кроссовках – это всё неважно, что на тебе надето, главное, что ты есть. Зачем придавать большое значение условностям? Нам с тобой хорошо вместе, у нас нет недопонимания и конфликтов, и, главное, нам хочется быть вместе. Ну, я и подумал, зачем надо что-то выдумывать, создавать проблемы? Нам и дальше надо быть вместе. Создадим счастливую семью, как ты мечтала в детстве, родишь мне троих детей. Я буду спокойно служить, а ты будешь ждать меня из командировок, варить компот и рассказывать детям, какой у них папа – самый смелый командир.

– Фу, Вовка, какой же ты не романтичный! Какой компот! Понимаешь, я любви хочу, чувств, а у тебя всё так рационально, так просчитано, продумано, и всё тобой одним решено! А меня ты спросил? Может быть, я химией хочу заниматься, я уже почти новое вещество синтезировала и меня на кафедре работать оставляют. Я в аспирантуру поступлю, буду дальше исследования в этой области проводить, потом кандидатскую диссертацию защищу, преподавать буду! Володя, у нас ещё целый год впереди, всё может измениться. Вдруг ты там, в Сибири, встретишь какую-нибудь хорошую девушку и влюбишься в неё, захочешь жениться, чтобы она тебе компот варила. Ну что же, я только рада буду за тебя. Или со мной произойдёт нечто подобное, только в отношении другого мужчины. Например, познакомлюсь с молодым аспирантом, и мы вместе будем работать на стыке наук. Вовка, мы друзья и я хочу, чтобы друзьями мы остались на всю жизнь!

Вовка задумчиво смотрел на меня.

– Значит, вот как… Только друзья… А я размечтался, – грустно произнес он. – Но, хоть, обнять-то, тебя, друг, на прощание можно? Мне уже скоро бежать надо. Друзья ведь обнимаются?

Доводов против у меня не нашлось. Да, друзья обнимаются… Он обнял меня, пожалуй, даже более сильно и ласково, чем это должно быть между друзьями, а затем начал осыпать лицо, шею, плечи и руки нежными поцелуями, тщательно обходя носогубную область. Странно, но это мне очень нравилось, в организме появились новые, не изведанные ранее ощущения и я даже начала жалеть, что сама строго ограничила ему зону дозволенности. В девятнадцатом веке, наверно, такое состояние было бы названо «томиться сладкой негой», а как это звучит теперь? Балдеть, тащиться, быть в экстазе… Нет, всё-таки «сладкая нега» звучит лучше! Фу, какая-то чушь лезет в голову…

Из состояния релакса меня вывел властный голос: «Владимир, ты здесь?», а в дверном проёме показался силуэт отца Вовки – Александра Егоровича.

– Ты почему ещё здесь, паршивец! Машина ждёт уже, я тебя по всему городку ищу! Здравствуй, Дина! – всё также сердито сказал он, но уже мне.

– Папа, извини, здесь окна нет, я и не заметил, что уже утро!

– Это плохо, сын. Офицер никогда не должен терять чувство времени, даже во сне или в эйфории рядом с любимой девушкой. Не всегда рядом с тобой будут часы или будильник на телефоне. Вспомни, как Штирлиц, дал себе установку проснуться ровно через пять минут – и через пять минут проснулся.

– Пап, но я же ещё пока не Штирлиц! Пап, я побегу, а ты Дину проводишь?

– Не волнуйся за свой изумруд в золотой оправе. Конечно, провожу. Беги!

Парень рванулся к двери, но на пороге оглянулся.

– Не грусти, Золотинка! И помни то, что я тебе сказал! – этими словами он выскочил в дверь и скрылся в предрассветной мгле.

Оказалось, что свеча уже давно догорела и я наощупь вышла из каморки. На улице меня ждал Вовкин отец, бурча под нос что-то вроде: «Вот, молодежь, никакой ответственности… Сказано, прибыть, значит надо прибыть. А у него любовь, понимаешь ли…»