скачать книгу бесплатно
– История обычная: мы его застукали, когда он перевозил взрывчатку. Выбор у него оказался невелик: или в петлю, или к нам. Понятно, выбрал последнее. К тому же у него произошло полное разочарование в терроре. Ведь все эти гоцы, гершуни, каляевы, фиалки при ближайшем знакомстве вызывают лишь отвращение. Это страшные эгоисты, лишенные дара сострадать. Чтобы получить деньги на пьянство, кокаин, разврат, они готовы убивать.
– Другие – кровавые маньяки. Они прикрывают свое психическое расстройство якобы возвышенными идеями «борьбы за светлые идеи», – добавил Соколов.
– А к простому народу эти типы всегда относятся презрительно, – вставил Сильвестр.
«Анна Монс»
Соколов поднял бровь:
– Хорек решил делом искупить свою вину? Или его прельстили деньги, которые он от вас получает?
– Думаю, что и то и другое, – сказал Заварзин. – Он весьма неравнодушен к женщинам. Но не ко всяким, а лишь к публичным. Мы поселили его на конспиративную квартиру по разным причинам. И главная: чтобы всегда был под контролем, а то прежде случалось, что неделями скрывался в каком-нибудь притоне с очередной пассией. Итак, Аполлинарий Николаевич, я передаю Хорька тебе и назначаю руководить операцией. Ты, Сильвестр, поступаешь в подчинение полковнику Соколову. Поздравляю!
Выпили еще по рюмке. Сильвестр, ласково глядя в лицо Соколова, произнес:
– Сейчас Хорек втюрился по уши в знаменитую своими безобразиями Клавку, по прозвищу Железная Нога. Клавка сотрудничает с нами. И – смешно сказать – тоже влюбилась, дни и ночи проводит с Хорьком на его конспиративной квартире в Большом Златоустинском переулке. Представляете, если молодые сыграют свадьбу, какие детишки у них родятся: папаша – террорист и осведомитель, мамаша – из публичного дома. Жаль, что Толстой умер: тема как раз для него, продолжение «Воскресения»… – Съел жульен, добавил: – Их надо видеть: Хорек – довольно щуплый, с недавних пор подслеповатый, а Клавка – что тебе гвардеец: громадного роста, сисястая, задница шире телеги. Умора! Случалось, ее из заведения мадам Карской, что на Солянке, за пьянство и драки не раз в участок доставляли, грозили этапом из Москвы выслать на родину в Курск. Что в ней нашел Хорек?
В это время, ловко удерживая на поднятой руке поднос, к столу подлетел Семен.
– «Анна Монс» – во всей красе своей, – угодливо изогнул спину.
Соколов поднял рюмку:
– Знайте, судари, что девица из Немецкой слободы Монс не только обучала юного Петра азам любви, но, кажется, стала единственной, кто в конце концов мужественно отказался разделить с грозным монархом амурное ложе. Любовь – это чувство святое, трепетное. Любой несчастный и падший имеет право на любовь. Тот же Петр свою Катерину едва ли не из-под солдатской телеги вынул, а она стала императрицей. Смешно сказать: какая-то Монс, которой впору кур пасти, бросила самого царя. Не откажи в амурных утехах Анна Монс Петру, так была бы на Руси иная императрица. Выпьем за то, чтобы госпожа удача не отказала нам…
Дом под номером 13
Вскоре Заварзин вытащил карманные часы:
– Э, да нам пора! Хорек нас ждет на «кукушке». (Так сыщики называют нелегальную квартиру.)
Вышли на улицу. Гроза закончилась. Порывами налетал ветер. Он стремительно гнал над крышами фиолетовые облака, сквозь которые проглядывала чистая луна. На горизонте время от времени громыхало, сказочно и широко озаряя полнеба.
Закутавшись в брезентовый балахон, на козлах дремал Антон. Теперь он встрепенулся, привычно заругался на лошадей:
– Ух, животные, уснули! Я вот вас, холерных, сей миг благословлю под брюхом кнутом. Модель, вишь, взяли – спать. Ну прямо тебе какие благородные.
Соколов вспрыгнул в коляску, и она аж просела.
Крепкие застоявшиеся лошадки рванули с места, весело цокая и выбивая искры из булыжной мостовой. Свежий ветер рванул в лицо. Поднялись на Лубянскую гору. На Мясницкой, за фарфоровым магазином фирмы Кузнецова, свернули вправо – в Большой Златоустинский.
– Остановись у дома Булыгиной! – приказал Сильвестр. – Стой же, антихрист, приехали!
* * *
Соколов поднял голову, прочел на стене эмалированный указатель: № 13. Дом был о трех высоких этажах, с лепниной и претензией на изящество.
– На верхнем этаже его квартира, вон угловое окно открыто, – негромко пояснил Заварзин.
– А почему он в темноте сидит? – удивился Соколов.
– Может, прикорнул малость, нас дожидаясь?
– Сейчас мы его разбудим! – захихикал Сильвестр. – Ишь, окно распахнул, а после грозы весьма прохладно сделалось. С чего бы Хорьку вспотеть? Со своей марухой утрудился, поди. Только бабы в голове. Ну и жеребец!
– Консьержка есть? – полюбопытствовал Соколов.
Заварзин ответил:
– Мы приказали домовладелице Булыгиной, чтоб не держала консьержку. Зачем нам лишние свидетели? Ключи лишь у Хорька, а теперь и у тебя, граф, будут. Пойдем за угол, вход напротив монастыря.
В переулках было пустынно. Лишь в редких окошках теплился свет. Где-то протяжно и тоскливо выла собака, да на углу прохаживался городовой.
Сильвестр открыл ключом уличную дверь. Стали подниматься по узкой, чисто вымытой лестнице с фигурными чугунными перилами. В первом лестничном марше Соколов насчитал тринадцать ступеней.
И уже не удивился, когда они остановились против квартиры с белой эмалированной табличкой – № 13.
В подъезде – сонная тишина. Где-то на нижнем этаже заплакал ребенок. С улицы послышался шум проезжающей коляски.
Сломанный замок
Сильвестр деловито покрутил ручку старинного механического звонка – влево-вправо. На скрежещущий звук бронзовых зубцов никто не отозвался. Еще и еще раз – гробовая тишина.
Сильвестр удивленно почесал кадык:
– Что это мой дорогой друг, упился, что ль?
– Или возлюбленную пошел провожать да малость задержался, – задумчиво произнес Заварзин. – Подождем его в квартире. Открой дверь, Сильвестр!
Тот достал английский ключ и стал прилаживать его к замочной прорези – и так и этак. После минуты-другой бесплодных усилий удивленно произнес:
– Не лезет!
– Позволь мне, – вызвался Заварзин. Он долго и старательно пытался вставить ключ в замок. Улыбнулся. – Нет, и у меня не выходит! Кажется, в прорезь что-то попало. – Он вопросительно смотрел на Сильвестра. – Что-то случилось?
– Павел Павлович, позвольте я через крышу в окно влезу и открою замок изнутри.
Заварзин отрицательно помотал головой:
– Мы нарочно такую квартиру подобрали, чтобы влезть было сложно. Над угловым окном на крыше кирпичная кладка – украшение такое. Чтобы ты, поручик, не грохнулся, надо тебя привязать веревкой к трубе. Еще надо страховать на мокрой крыше и в темноте. Да и где веревку сейчас взять? Опасно…
– И что? – с запальчивой готовностью произнес Сильвестр. – Возьмем у дворника.
Заварзин негромко, иронически произнес:
– Еще пожарных вызовем, весь околоток соберем возле «кукушки»? Засветим ее? А завтра, – Заварзин выразительно ткнул пальцем в сторону квартиры, – его в другое место перевозить? – И он вновь яростно покрутил звонок – без результата.
Тогда вступил в дело Соколов:
– Я знаю, что делать. Известный в прошлом взломщик сейфов Буня Бронштейн, а ныне мой сторож и клеврет, откроет эту дверь столь же легко, как бутылку «Трехгорного» пива. – Обратился к Сильвестру: – Поручик, сбегайте в соседнюю аптеку, что на углу Спасо-Глинищевского переулка, позвоните мне домой, что у Красных ворот, номер телефона 13–77. Пусть срочно приедет Буня да прихватит с собой необходимые инструменты!
Виртуоз
Не прошло и полчаса, как со стороны Мясницкой послышалось дробное цоканье копыт по мостовой – то на лихаче к месту событий несся Буня. Сыщики ожидали его у входа.
Прибывший специалист по чужим замкам с неожиданной прытью соскочил с коляски. Одежда на нем была фантастичной: поросшую буйным волосом широкую грудь обтягивал зеленый махровый халат, на ногах – ночные шлепанцы. Шнифер сделал общий поклон:
– Шалом! Надеюсь, мой скромный наряд никого не смущает? Мне было сказано: «Беги со всех ног, как на пожар!» Вот я и прибежал.
– Извини, Буня, что беспокоим тебя среди ночи! – сказал Соколов.
– Мой старый папа Бронштейн говорил: «Не желай себе конца тревог, ибо с тревогами оканчивается жизнь». Что мне надо делать?
– Открыть замок, поднимемся наверх.
Остановились у тринадцатой квартиры. Буня презрительно глядел на дверь.
Заварзин спросил:
– А где ж инструментарий?
Буня усмехнулся:
– Я почему-то думал, что вам надо дверцу эту отомкнуть! А вам интересна не работа, а чемодан с буравами, долотом, клещами, сверлами и фомками? Тогда вам нужен не я, а магазин слесарного инструмента Роберта Кенца – это рядом, в Милютинском переулке, дом Обидиной.
Заварзин с любопытством наблюдал за знаменитым взломщиком, имя которого ему было известно по судебным газетным хроникам.
Тот продолжал рассуждать:
– Не обижайтесь, но ваш смешной случай напоминает тот, что был у меня в одна тысяча восемьсот семьдесят девятом году. Я тогда в Берлине почти случайно попал в Рейсхбанк, что на Ягерштрассе. Там стоял новейший сейф фабрики Крамера из Митавы. Говорили, что его без ключей открыть невозможно. Так уверяю вам, что я вскрыл сейф быстрей, чем вы успеете себе чихнуть. И я взял «цифру». Полиция как безумная искала меня на всех вокзалах и загородных дорогах.
– А где же вы прятались? – профессионально заинтересовался Заварзин.
– Я прятался? – возмутился Буня. – Да никогда! Я наслаждался жизнью по соседству с полицейпрезидиумом на Александерплаце – в лучшем ресторане с южными винами – «Континентале». Так я отметил Рейхсбанк.
Соколов строго посмотрел на своего сторожа:
– Буня, приступай к работе!
Великий взломщик, задумчиво насвистывая мелодию «Маруся отравилась», послюнявил палец и пощупал им прорезь для ключа.
Сильвестр, внимательно наблюдавший за этими манипуляциями, подсказал:
– Господин Буня, вам ключ дать? Вы его попробуйте засунуть…
Взломщик тут же отозвался:
– Сынок, ты посоветуй своему батьке, куда засовывать, чтоб у него детишки умные получались.
Сильвестр покраснел, Заварзин не удержался – улыбнулся, Соколов стоял с непроницаемым лицом.
Читатель нашей книги «Граф Соколов – гений сыска» помнит, что, в отличие от нормальных евреев, Буня носил на груди не маген давид – шестиконечную звезду, а некий инструмент, похожий на малую трехлопастную вилку. Это был самый необходимый предмет для вскрытия замков, и назывался он замысловато – щебенный катер. Представители определенной профессии гордились качеством своих инструментов, как маэстро – скрипкой Страдивари.
Чуть ковырнув щебенным катером в замке, Буня вытащил оттуда нечто. Объяснил Заварзину, как гимназический учитель на экскурсии:
– Это засунуто было – гвоздь с откушенной шляпкой. Берите себе на память.
И далее полным изящества движением Буня вновь вставил инструмент в замок, легонько толкнул дверь, и она, чуть скрипнув, растворилась.
Заварзин восхищенно покачал головой:
– Виртуоз! – и с чувством пожал руку королю шниферов.
Буня с достоинством произнес:
– Мой старый папа Бронштейн учил: «Если хочешь кушать цимес, делай свое дело хорошо!» Вот я и делаю. – Повернулся к Соколову: – Мне можно ехать спать?
– Скажешь извозчику Антону, он отвезет тебя.
Буня галантно расшаркался.
– Зай гезунд! – и, шлепая по ступеням ночными тапочками, отправился вниз по лестнице. За его спиной раздались негромкие, но дружные аплодисменты.
* * *
Сыщики шагнули в темноту квартиры. Соколов нутром почувствовал: тут кто-то есть. Такое же ощущение было, кажется, и у остальных.
Во всяком случае, Сильвестр полез под мышку и вытащил из кобуры револьвер. Заварзин повернул выключатель. Ярко вспыхнула люстра с висюльками.
В гостиной, возле стола, опершись на него плечами, сидел в глубоком кресле Хорек. Голова его была неестественно откинута назад. Она держалась на шейных мышцах, как на ниточках. Шея была перерезана электрическим проводом, со стороны затылка накрученным на палку.
На пол натекла громадная лужа крови.
Смертельная любовь
Обхватив голову руками, начальник охранки Заварзин, полный отчаяния, рассуждал: «Кто мог думать, что любовные досуги Хорька закончатся столь плачевно! И то сказать, сколько самых кровопролитных войн, сколько ужасных преступлений вызвали любовные страсти. И я уверен, что этот страшный труп с вытаращенными глазами, с оскалом белых молодых зубов – на совести Клавки, которую несчастный так любил».
Шпильки
Всякая смерть по-разному отзывается на других. Одних оставляет почти равнодушными или даже возбуждает чувство какого-то нехорошего, странного удовольствия: «Думал, сто лет будет жить, а вот – отпел и отплясался. Ну, а я еще малость небо покопчу!»
Другая часть людей, всегда малочисленная, чужой смертью бывает поражена столь сильно, что, кажется, отчаяние готово убить их самих.
Вот и на сей раз смерть важнейшего осведомителя была воспринята сыщиками различно. Враз рухнули мечты начальника охранки. Он уже не мог блеснуть перед высшим начальством разоблачением врагов империи и еще более продвинуться по должности и чину. Заварзина оскорбляло, что его, словно школяра, провели за нос, что кто-то оказался хитрее.
Вчерашний адъютант генерал-губернатора Сильвестр Петухов, человек, верно, впечатлительный и робкий, не привыкший к трупам и крови, судя по выражению лица, испытывал лишь одно – страх и отвращение перед видом задавленного человека. Его кадык быстрой мышью бегал по горлу, уста сухо сглатывали, лицо было бледнее обычного.
У Соколова, лишенного излишних сантиментов и еще никак не связанного с этим делом, главным чувством было профессиональное любопытство. Его цепкий взгляд с интересом останавливался на различных предметах и малозаметных деталях, которые помогли бы навести на след убийцы.
