скачать книгу бесплатно
– Да, кажется, министру и сорока нет, а он себя хорошо зарекомендовал в бытность черниговским губернатором! Государь его и заметил.
– И образован: окончил филологический факультет Московского университета. К тому же он ярый монархист.
– И уж слишком нетерпим и горяч.
Соколов успокоил:
– Это быстро проходит – вместе с молодостью.
Маневры политиков
– Итак, господа, – бодрым баском начал министр, – мы пригласили вас по причинам весьма существенным. Мы должны нынче заслушать руководителей нескольких центральных губернских охранных отделений, узнать, как идет на местах подготовка к празднованию земского юбилея. Впрочем, слово при необходимости может взять каждый, дабы мы сообща рассудили дела, которые встают перед нами. Празднования должны пройти везде без малейших эксцессов. Но по имеющимся у нас сведениям, подрывные силы готовят новые акты, планируют покушение на государя и его августейшую семью. Сегодня же мы закончим нашу работу…
Министр отпил сельтерской воды, вытер платком губы и продолжил:
– С вашего позволения, я желал бы предварить наш разговор кратким анализом: каким образом сказываются на нашей деятельности последние реформы, нами предпринятые? – Министр чуть улыбнулся, словно отмежевываясь от тех болезненных перемен, которые предпринял с благословения государя Джунковский. – Прошу вас, Владимир Федорович…
* * *
Почти два часа длился доклад Джунковского.
Бывший московский генерал-губернатор был человеком знающим, толковым, преданным престолу и меньше всего думающим о собственных выгодах.
С прямотой военного, шевеля жесткими, чуть подкрученными вверх усами, время от времени проводя рукой по высокому, с большими залысинами лбу, министр в самых откровенных выражениях указывал на упущения, называл по именам виновных, призывал, увещевал, требовал.
Все это мало нравилось обиженным. Нет, открытой оппозиции не было, но имелось тайное и сильное недоброжелательство.
И было еще нечто – главное, что во все времена вызывало неудовольствие чиновников. Речь шла о решительных шагах по экономии средств. Их предпринял Джунковский, а одобрил государь.
Все знали, что этот вопрос, как бомба, взорвет зал. Но кто запалит шнур? Это было пока неизвестно.
* * *
Как всегда бывает при кадровых переменах, одних эти перемены делают счастливей, ибо возвышают по службе или развязывают руки на том поприще, которое они уже занимали, другие сразу же теряют свои позиции и выгоды или боятся потерять. В зависимости от хитросплетений обстоятельств и отношений, сразу же начинается скрытая, вполне партизанская война. Война с засадами, провокациями, неожиданными выпадами, неизбежными жертвами.
Когда последовал давно ожидавшийся высочайший указ об увольнении Александра Александровича Макарова, то полагали на этом посту увидать кого-нибудь из самых значительных особ – Кривошеина, Щегловитова или еще кого.
Подобное назначение было бы логично. Но вдруг вакансию занял Маклаков. Все недоумевали.
Но политика дело хитрое, что-то вроде шахмат: надо продумать партию на много ходов вперед.
Председатель Совета министров Коковцов был человек умный и расчетливый. На посту министра внутренних дел он не пожелал иметь лицо влиятельное, которое могло бы ему противодействовать или стать конкурентом на высокий премьерский пост.
Для усиления нового министра он назначил ему товарищем властолюбивого и любимого народом московского губернатора Джунковского.
И не ошибся.
Тот поставил условие: он, Джунковский, должен соединить в себе руководство всей имперской полицией и занять место генерал-майора Толмачева, начальника Отдельного корпуса жандармов.
Государь, несколько поколебавшись, согласился.
Джунковский занял пост и тут же принялся круто проводить реформы: сокращать расходы по департаменту полиции, упразднять районные охранные отделения, резко уменьшать количество охраны высокопоставленных лиц и прочее.
Как бы ни клялись государственные чиновники в любви к «великой России», но любой государственный урон они переносят куда легче, чем малейшее утеснение их личных благ.
Вот почему каждую фразу, каждую мысль Джунковского многие сидевшие в зале встречали с открытой неприязнью.
Плохая арифметика
Наконец речь зашла о самом болезненном – о сокращении расходов.
Директор департамента полиции генерал Белецкий, крупный ширококостный мужчина с густой, коротко подстриженной бородкой и усами, похожий на помещика-сибарита из отдаленной губернии, решительный в движениях и словах, язвительно процедил:
– Уважаемый Владимир Федорович, вы себе задавали вопрос: нужна ли такая экономия? Тут в самую пору вспомнить библейскую притчу о рабе, которому хозяин дал капитал. Вместо того чтобы его приумножать, он спрятал золотой талант поглубже – экономии ради. А вышло совсем плохо.
– Это бережливость Плюшкина, – ядовито отозвался Мартынов.
Белецкий продолжал:
– Экономия хороша лишь до той поры, пока она не идет во вред делу.
– И какому же делу вредит моя экономия? – усмехнулся Джунковский.
Начальник московского охранного отделения подполковник Мартынов – человек молодой и по этой причине горячий – снова крикнул с места:
– Террористы усиливают кровавую и подрывную деятельность, идет постоянная охота за высшими государственными чиновниками! Я уже не говорю об августейших особах. – Трагический пафос зазвучал в голосе Мартынова. – И в этот напряженный момент вы, уважаемый Владимир Федорович, принимаете решение: больше чем на треть сократить охрану высших лиц. Простите за прямоту, но это ни в какие ворота не лезет.
Джунковский налился гневом, нервно вцепился руками за край стола. Все стихли, ожидая со стороны товарища министра сердитой отповеди.
Но случилось все иначе.
Вдруг раздался громовой голос Соколова:
– Александр Павлович, в вас говорит не голос разума, а уязвленное самолюбие. Вы денег не жалели, но постоянно происходили политические убийства, и вы перед ними часто оказывались беспомощными. Стыдно сказать – преступников далеко не всегда умели поймать. Хотя не отыскать их было сложнее, чем отыскать. А Владимир Федорович провел сокращение в разумных пределах, даже отказался от собственных четырех охранников.
Белецкий растянул рот в ехидной улыбке:
– Так давайте вообще упраздним охрану – на радость террористам!
– Столыпина охраняли ровно сто агентов, и что? При полном их попустительстве и на глазах самого государя великий государственный муж был застрелен. Как это называется? – Голос Соколова громово раскатывался под сводами зала.
– Как? – язвительно улыбнулся Белецкий.
– Служебное преступление, последствия которого, возможно, будут испытывать и наши внуки. Будь моя воля, я отправил бы вас, Степан Петрович, в рудники.
Белецкий парировал:
– К счастью, Аполлинарий Николаевич, воля не ваша!
Соколов продолжал:
– Дело вовсе не в количестве охранников, а в их качестве. И ваш департамент, насколько я знаю, тоже охраняют сто человек. Вы, Степан Петрович, свою персону цените столь же дорого, как покойного премьера?
В зале раздались смешки, даже министр улыбнулся.
Белецкий, бледный от злости, подскочил в кресле, всем туловищем повернулся к министру:
– Почему всякий полковник может меня, старшего по чину и должности, оскорблять?
Соколов громко рассмеялся, а министр резонно заметил:
– Этот полковник не «всякий», а гордость российского сыска.
Умный, но злой Мартынов не к месту выскочил:
– И все же из уважения к генеральскому мундиру можно было бы полковнику вести себя сдержанней!
Джунковский, прищурившись, процедил сквозь зубы:
– Кстати, прежде чем вы, Александр Павлович, уселись в кресло начальника московской охранки, это кресло предлагали Аполлинарию Николаевичу.
– Да, это так! – подтвердил премьер-министр Коковцов. – Но граф отказался…
– И в правах вполне равен всем присутствующим! – веско добавил Джунковский. Он теперь твердо решил: «Наглеца этого Белецкого следует отправить в отставку! Корыстный, не заслуживающий доверия тип!»
Запоздалые споры вокруг урезанной сметы, значительное сокращение выдачи железнодорожных билетов и изъятие их из ведения Белецкого, а также выработка мер против народного пьянства продолжались часа три.
О принятии мер по последнему, злободневному вопросу весьма и давно ратовал государь.
Уход по-английски
– Вопросы есть, господа? – спросил Джунковский.
Все совещание дремал в кресле новый (взамен умершего в октябре генерала Дедюлина) дворцовый комендант Воейков. Должность его была тихой, вроде бы незаметной, но по своей близости к государю весьма влиятельной.
И вот, воспрянув от дремоты, Воейков негромким голосом проскрипел:
– Владимир Федорович, курсирует слух, видимо лживый, что вы якобы добились сокращения расходов по графе «Секретные суммы». И даже государь не согласен с вашим проектом. И по сей прозаической причине мы все еще не получили сведения по финансированию наших ведомств. Опровергните, пожалуйста, сии инсинуации.
Джунковский тяжело выдохнул, словно собирался принимать горькое, но необходимое лекарство, и сказал:
– Я уже говорил: намечено большое уменьшение расходов. Лучше сказать: мы будем проводить сокращение безмерно раздутых штатов. Отсюда естественным образом и произойдет сокращение расходов. Об упразднении районных охранных отделений вы уже знаете. Вас, Владимир Николаевич, сокращения сметы коснулись тоже – теперь вы, как дворцовый комендант, на секретные расходы, содержание охранной агентуры и на командировки агентов будете получать в год на сто пятьдесят тысяч рублей меньше.
– Но это не совсем разумно! – возмутился Воейков.
И он в пространных выражениях стал доказывать вредность такого сокращения.
Его поддержали Мартынов и Белецкий.
Маклаков возражал.
Премьер Коковцов занял нейтральную позицию.
На него обрушился Джунковский.
Соколову стало скучно.
Председательствующий Коковцов наконец объявил:
– Господа, нам предстоит заслушать доклад Владимира Федоровича. Но я предлагаю на час прерваться. В столовой ждет хороший обед. Привезли свежие устрицы.
Вдруг, вспомнив о гастрономических приверженностях Соколова, Коковцов многозначительно взглянул на гения сыска и добавил:
– И жирные копченые угри.
– Очень заманчиво! – сказал Соколов и пошел не в столовую, а к гардеробу.
Все совещания на свете гений сыска полагал совершенно ненужными пустяками, которые устраивают начальники, чтобы своей деятельности придать более энергичный вид.
Он надел шинель и, ни с кем не прощаясь, покинул совещание.
* * *
Отобедав, важные чиновники обсуждали вопрос, который весьма волновал государя: о народной трезвости и создании в противовес трактирам чайных, где мужички, ведя степенные, душеполезные беседы, вместо водки пили бы чаи – вприкуску и с баранками.
Разговор этот почти всем был скучен. Чем искоренить пьянство? Этого ни тогда, ни ныне никто не знает.
Некоторые чиновники откровенно дремали. Другие вяло спорили по пустякам.
В бесплодной перебранке попусту ушло время.
Так и не обсудив главный вопрос – мер по предотвращению террористических актов, – в начале шестого чины разъехались.
Силок для осведомителя
Прослушав «Аиду», Соколов вернулся в гостиницу.
Едва стал просматривать вечерние газеты, как в дверь кто-то постучал. Часы пробили ровно одиннадцать.
Роман Малиновский оказался крепко сбитым человеком лет сорока, с шевелюрой темных волос, щегольски подвитых. Щеки и борода были бритыми, усы – пышными и тщательно причесанными. Костюм на депутате-осведомителе был дорогим, модного покроя, но вида на хозяине не имел. Пролетарий, вдруг прикоснувшись к власти, пыжился навести на себя аристократический лоск. Но, как всегда случается, эти усилия гляделись напрасными и лишь вызывали улыбку сострадания.
На Соколова гость произвел впечатление какой-то немытости, сальности, словно человек давно в баню не захаживал.
Малиновский изрядно картавил, держал себя нахально, плохо слушал. Он много пил дорогого коньяка, который предусмотрительно выставил Соколов. Крупное лицо осведомителя все более наливалось кровью.
Соколов взглянул в глаза гостя как-то по-особенному, негромко произнес:
– Вы, Роман Вацлавович, догадались, почему я захотел встретиться с вами не в Голодаевском переулке, на конспиративной квартире, а здесь?
