скачать книгу бесплатно
Предостерегая моряков, могущих впоследствии посетить Новую Зеландию, Фаддей Фаддеевич подчёркивает следующие особенности маорийского менталитета:
«От привычки с юных лет не обуздывать своего нрава и следовать всем худым и добрым движениям сердца, жители Новой Зеландии хотя и горячи в дружбе, но непостоянны, за малейшую причину доходят до ссоры, которая производит пагубные последствия…
Когда старый начальник у меня обедал, я спросил его, ест ли он человеческое мясо, и показал на руку. Он объяснил, что очень охотно ест, и кажется в том нет никакого сомнения, ибо капитан Кук был сам очевидцем, как зеландцы с удовольствием ели мясо своих неприятелей, убитых в сражении».
Понятно, что, несмотря на великолепие местной природы (Беллинсгаузен описывает пение птиц в Корабельной бухте, где запасались водой, как «отзывавшееся подобно фортепианам с флейтами и обвораживающее слух») и отсутствие видимых признаков враждебности со стороны обитателей побережья, нервы у участников экспедиции были напряжены до крайности, и в глубине души каждый мечтал поскорее покинуть эту имевшую столь чудовищную репутацию землю.
Рисунок 41. Ф.Ф.Беллинсгаузен и М.П.Лазарев с отрядом вооружённых матросов наблюдают пляску маори на берегу залива Королевы Шарлотты. Художник П.Н.Михайлов
«Во время семидневного пребывания нашего близ берегов острова… мы были в всегдашнем согласии с его жителями, но это потому только, что они боялись наших пушек и ружей, – писал астроном И.М.Симонов. – При первом посещении своём на шлюп «Восток» они показали нам, что знают действие нашей артиллерии, и, показывая на пушки, с некоторым страхом произносили «пу». Однако ж, при всей уверенности их в превосходстве сил наших, мы никогда не решались посещать места, ими обитаемые, без оружия и достаточного прикрытия».
Поэтому, когда 4 (16) июня туземцы, видя приготовления к отходу шлюпов, выражали своё сожаление и просили русских остаться в бухте ещё ненадолго, для моряков их вздохи и просьбы звучали скорее настораживающе, чем трогательно. Впрочем, ни Беллинсгаузен, ни Симонов не сомневались, что огорчение, например, старого вождя было искренним, «потому что, – как иронически заметил учёный, – он (вождь – А.Л.) ещё надеялся за свои безделки выменять у нас много необходимых для него вещей». Некоторые аборигены, в основном юноши, и вовсе просили взять их с собой в Россию, и один добился-таки согласия командира «Востока», но старейшины, поняв намерение парня, почти силой заставили того вернуться к соплеменникам.
Зная, как маори непостоянны в своих привязанностях и непоследовательны в поступках, Фаддей Фаддеевич и Иван Михайлович с не меньшим, чем все остальные на шлюпах, облегчением смотрели на удаляющийся берег.
Но оказалось, что это чувство было преждевременным. Не успели суда покинуть гавань, как тучи закрыли небо, и сильный противный ветер с юга стал сносить шлюпы обратно, в залив Королевы Шарлотты. В полночь ветер, по словам Беллинсгаузена, «скрепчал и дул сильными порывами с дождём, снегом и градом; по временам молния, сопровождаемая громом, освещая берег, показывала нам близость оного и опасность. Порывы ветра наносили ужасные густые облака, и кроме водяных насосов (смерчей – А.Л.), мы в сию ночь испытали всё, что производит атмосфера Южного полушария».
5-го июня лучше не стало: ветер всё усиливался, дождь чередовался с градом и снегом, видимость даже днём оставалась нулевой – с «Востока» не было видно «Мирного», и наоборот. К ночи шторм бушевал уже вовсю; на зажигаемые на «Востоке» фальшфейеры «Мирный» не отвечал. 6-го, когда ветер, оставаясь противным, слегка сбавил силу, на каждом судне по-прежнему безуспешно пытались разглядеть в море корабль-спутник; и только утром 7-го шлюпы, наконец, обнаружили друг друга.
В течение, в общей сложности, шести дней суда лавировали в проливе, рискуя быть разбитыми о прибрежные скалы. По свидетельству Симонова, «капитан Беллинсгаузен беспрестанно пытался выйти из Кукового пролива, но всякий раз при выходе в открытое море встречал сильный противный ветер … Сильные порывы ветра преобразовывались иногда в совершенную бурю, иногда в штиль, а это в тесных морях не лучше бури, потому что зыбь несравненно беспокойнее волнения при ветре; а когда, при безветрии, течение повлечёт корабль к таким берегам, где нельзя бросить якорь, тогда надобно готовиться к кораблекрушению. Это шестидневное плавание взад и вперёд в Куковом проливе мы почитали одним из самых опасных случаев нашего путешествия…»
Действительно, крушение у берегов Новой Зеландии означало для мореплавателей в то далёкое время одно из двух: в лучшем случае – гибель в волнах вместе со своим разбитым судном, а в худшем – встречу на суше с каннибалами, давно наблюдавшими за агонией «чужаков» в море и теперь ожидающими их, обессилевших, безоружных и лишённых поддержки корабельной артиллерии…
К счастью, 10 (22) июня слабый, но попутный ветерок позволил русским шлюпам миновать мыс Пализер у восточного выхода из ставшего для них проклятым пролива. В тот день путешественникам казалось, что они удаляются от адских врат. А ведь им предстояло ещё много чего пережить и узнать…
Глава 10. Сюрпризы сердитых морей и опасных архипелагов
Теперь путь «Востока» и «Мирного» лежал к известному с 1791 г острову Опаро (сегодня – Рапа-Ити). Остров получил такое название потому, что, как утверждал открывший его капитан Ванкувер, местные жители, которых он встретил, часто повторяли это слово.
С борта «Востока» Опаро увидели на рассвете 29 июня (11 июля), и не успел шлюп приблизиться к берегу, как появились лодки, в каждой из которых сидело по 5, 6 или 7 туземцев. В «Памятнике» (дневнике) матроса 1-й статьи Егора Киселёва находим в связи с этим следующую запись:
«29-го. Пришли ко острову Опаро. На оном острову народу дикого премножество и народ преразбойный, того глядит, где бы гвоздик украсть. Тут приехали к нам 22 лодки, одеяния никакого нет, как рыба по воде плавают, так они питаются земляным хлебом, и народ прездоровый собой».
С моря, на расстоянии 8 с небольшим километров (подойти ближе шлюпам мешал слабый, но встречный ветер), остров выглядел как несколько довольно высоких островершинных горных хребтов, тянувшихся на восток и на запад. «На некоторых из вершин гор видны некие устроения, как будто бы укрепления, куда токмо по тропинкам входить можно», – указывал Ф.Ф.Беллинсгаузен; увиденное навело его на мысль, «что островитяне разделены на разные общества, имеют также свои причины к прерыванию взаимных дружественных сношений, и в таком случае укрепления служат им убежищем и защитою».
У него же говорится, что лодки островитян, непохожие на виденные россиянами в Новой Зеландии, были «вероятно, по неимению на острове достаточной толщины дерев, составлены из нескольких досок, вместе скреплённых верёвочками, свитыми из волокон древесной коры… С одной стороны вдоль лодки на отводах был брус в 3 с половиной дюйма (8,9 см – А.Л.) толщиною, заострённый с обеих сторон наподобие лодки, который служит для равновесия. По узкости лодок дородные островитяне не усаживаются в оные, а местами прикреплены дощечки, на которых они покойнее сидеть могут»[53 - Фактически здесь мы имеем дело с примитивным воплощением идеи катамарана – судна с палубным настилом, уложенным поверх двух параллельных корпусов. Двухкорпусная конструкция современного океанского плавсредства позволяет добиться большей остойчивости, чем у однокорпусных судов сопоставимых габаритов. По словам пассажиров катамаранов, качка на последних практически не ощущается.]. Модель такой лодки была доставлена М.П.Лазаревым в Музей государственного Адмиралтейского департамента.
Рисунок 42. Лодки жителей острова в Океании. Ретро-фотография
Туземцы, по свидетельству капитана «Востока», были «вообще среднего, а некоторые довольно высокого роста, по большей части все стройны, крепкого сложения, много дородных; в телодвижениях ловки и проворны, волосы… кучерявые, особенно быстро сверкающие чёрные глаза, бород не бреют, цвет лица и тела тёмно-красный, черты лица приятные и не обезображены испестрением, как то водится у многих жителей островов сего Великого океана».
В том, что опарцы, как и новозеландцы, знакомы с действием европейского оружия, сомневаться не приходилось. Они не сразу решились подняться на борт, но желание получить в подарок вещи, показываемые русскими моряками, оказалось сильнее страха. А освоившись на судне, дикари проявили те самые свои качества, которые вызвали такое раздражение не только у матроса Киселёва.
«Жители острова Опаро обнаруживали великую наклонность к воровству и старались красть всё, что только им попадалось в руки, – негодовал Ф.Ф.Беллинсгаузен. – Часовые с заряженными ружьями везде присматривали за ними. Один из островитян, бывший в кают-компании, успел украсть спинку от стула и бросился с оною прямо в воду. Лишь только сие увидели, прицелили на него ружьё, он испугался и возвратил украденное».
Это произошло на «Востоке» 29-го, т.е. в первый день пребывания кораблей возле Опаро. На другой день островитяне посетили и шлюп Лазарева, который накануне был довольно далеко от берега; 30-го оба шлюпа держались уже рядом друг с другом.
От внимательного взгляда начальника эскадры не укрылся один хитрый приём туземцев:
«…островитяне переезжали с шлюпа на шлюп, ибо, получив подарок от меня, спешили за тем же к господину Лазареву. Одарённые им, возвращались ко мне, протягивали руки и знаками объясняли, что ещё ничего не получили». И именно на «Мирном» разразился новый скандал, связанный с попыткой воровства.
Павел Михайлович Новосильский описал инцидент следующим образом:
«Один островитянин, выдернув со шкафута железный сектор с фалрепом[54 - Фалреп – это «верёвки, служащие вместо поручней для входа на судно или из кают на палубу» (Примечание самого П.М.Новосильского).], бросился с ним в воду. В то же мгновение и все островитяне, как будто по сигналу, последовали его примеру, только один старик по дряхлости своей не успел броситься за борт и был задержан. Ему дали знать, что освободят его не прежде, как возвращён будет похищенный сектор, и указали лодку, в которой он был спрятан. Старик…, переговорив с сидевшими в ней опарцами, уверял нас, что в ней нет ничего.
Видя, что старика не отпускают со шлюпа, опарец, укравший сектор, выдернув из него фалреп, спрашивал: не ту ли вещь у них требуют? потом шарил внутри лодки и показывал то изломанную корзину, то кусок камыша и, подняв руки кверху, делал знаки, что более ничего нет. Наконец, удостоверясь, что все его хитрости ни к чему не ведут и задержанного старика не освобождают, принуждён был, хотя очень неохотно, достать спрятанный сектор и отдать на шлюп. Тут старик и прочие островитяне стали бранить виноватого. Нетрудно было видеть, что это одна только комедия и что задержанный старик если не главный виновник, то и не противник похищения. Впрочем, капитан наш (лейтенант Лазарев – А.Л.) делал вид, как будто бы… не подозревает старика, и, отпуская его, подарил ему гвоздь»[55 - Приём, к которому в данном случае прибегнул М.П.Лазарев – взятие в заложники туземцев при совершении их соплеменниками кражи на борту с обещанием освободить задержанных после возвращения похищенных вещей – широко использовался командирами судов в XVIII в, в частности Куком, в подобных ситуациях. Это дало современным горе-исследователям, приверженцам «антиколониальных» догм (речь идёт не столько о вчерашних ортодоксах-псевдомарксистах, сколько о нынешних неолиберальных апологетах глобализационного проекта), одно из оснований для обвинения европейских первооткрывателей островов Океании в «жестоком обращении с беззащитными (?! – вспомним лишь один из многих фактов – судьбу капитана Мариона!) людьми». Сегодняшние комментаторы книг мореплавателей и учёных XVIII – ХIХ вв заявляют, что принимавшаяся за склонность к воровству привычка полинезийцев была на самом деле следствием первобытнообщинного отношения к собственности, характеризующегося отсутствием представления о неприкосновенности чужих вещей. Не оспаривая эти утверждения, считаю нелишним заметить, что участникам дальних плаваний на кораблях, где многие нужные, а то и жизненно необходимые вещи имелись лишь в нескольких или даже в одном экземпляре, от таких этнографических справок вряд ли стало бы легче.].
В обмен на свои дары (зеркальца, топоры и прочие изделия из железа, бисер, ткани и др.) путешественики получили от жителей Опаро немного: раков, коренья таро, напоминающие вкусом картофель, из ремесленных изделий – вёсла и лейки для вычерпывания воды из лодок. Ни рыбы, ни свиней, ни кур на корабли не привезли. Туземцы, правда, звали моряков к себе на сушу, но россияне не рискнули принять приглашение: из-за упоминавшегося выше тихого противного ветра «Востоку» и «Мирному» так и не удалось подойти к острову настолько близко, чтобы в случае необходимости можно было поддержать высадившихся на берег огнём корабельных пушек.
Как и в Новой Зеландии, здесь нашёлся молодой человек, который захотел остаться на «Востоке» и получил на это согласие капитана. Соплеменники уговаривали юношу не уезжать, и на его лице явственно отражался внутренний разлад, вызванный противоречивыми чувствами.
«С одной стороны, как думать должно, какое-то ожесточение против земляков своих, – предположил Беллинсгаузен, – а с другой – врождённая каждому человеку любовь к своей родине производили в нём сильное противоборство». В конце концов, победило второе, и несостоявшийся эмигрант последовал за своими уже покинувшими шлюп соотечественниками.
Задерживаться около этого довольно хорошо известного острова было незачем, и, произведя наблюдения с целью уточнения его координат, Беллинсгаузен и Лазарев двинулись дальше.
Как только они достигли архипелага Туамоту, который обнаруживший его в предыдущем столетии Луи Антуан де Бугенвиль[56 - См. главу 4.] назвал Опасными островами, открытия посыпались на них как из рога изобилия.
6 (18) июля в половине 3-го пополудни увидели неизвестный остров, до 8-го лавировали, пока, наконец, не приблизились к земле на расстояние, на котором стало возможным послать к берегу шлюпки с обоих судов. Осматривать сушу отправились: с «Востока» – сам Беллинсгаузен, художник П.Михайлов и мичман Д.Демидов; с «Мирного» – сам Лазарев, медик-хирург Н.Галкин, лейтенант М.Анненков и мичман П.Новосильский.
«Когда мы подошли к коральному берегу, – рассказывает Фаддей Фаддеевич, – о который разбивался большой бурун и … пристать было трудно, на берегу к сему же месту сбежались до 60 мужчин, коих число беспрерывно умножалось. Некоторые были с бородами, волосы… у всех не длинные, а курчавые, чёрные; островитяне среднего роста, тело и лицо… бронзового цвета, подобно как у всех островитян сего Великого океана; детородные части закрыты узкою повязкою. Все были вооружены длинными пиками, а некоторые в другой руке держали деревянную лопатку, коею, как и в Новой Зеландии, неприятелей бьют по головам. Женщины стояли поодаль у леса …, также вооружены пиками и дубинками; с пупка до колен тело их было обёрнуто тонкою рогожею.
Лишь только мы приближились, чтоб пристать к берегу, островитяне все с ужасным криком и угрозами замахали пиками… Мы старались ласками, бросая к ним на берег подарки, привлечь и склонить их к миру, но в том не успели. Брошенные вещи охотно брали, а допустить нас к берегу не соглашались (выделено мной – А.Л.).
Мы выпалили из ружья дробью поверх голов их, … женщины и некоторые из молодых людей отступили подальше в лес, а прочие все присели. Видя, что сим никакого вреда им не делаем, они ободрились, но после при всяком выстреле приседали к воде и плескали на себя воду, потом дразнили нас и смеялись над нами, что им никакого вреда сделать не можем. Сие явно доказывает, что смертоносное действие огнестрельного оружия им неизвестно. Видя исходящий огонь из ружья, вероятно, заключали, что мы их хотим обжечь, для того мочили тело водою… Когда шлюп «Мирный» подошёл, и по сигналу пущено было с оного ядро из пушки в лес выше островитян, все испугались, присели и мочили тело водою; женщины и некоторые молодые мужчины бежали и зажигали лес на взморье, производя длинную непрерывную линию ужасного огня с треском, и сим прикрывали своё отступление…
Из подарков они больше всего обрадовались колокольчику, в который мы звонили. Я бросил им несколько колокольчиков, предполагая, что приятный их звон установит между нами согласие; но лишь только приближались гребные суда к берегу, островитяне с ужасным криком от большой радости приходили в великий гнев. Таковое упорство принудило нас возвратиться».
Не правда ли, хороший повод порассуждать о «ружейном огне» и «пушечной канонаде», которыми европейцы ознаменовали своё прибытие к этим «счастливым, не знавшим до того горя и насилия берегам»?[57 - Поскольку в советские времена, начиная со Сталина, не было принято «бросать тень на светлые образы» наших героических (без кавычек, на самом деле) предков, в книгах «для широкого круга читателей» факты, подобные данному, как правило, замалчивались, когда речь шла о великих российских мореплавателях, и напротив, выпячивались и раздувались до размеров злодеяний испанских конкистадоров и германских нацистов, когда говорилось о мореплавателях западных. Подлинные же отчёты, дневники, записи и т.п. тех и других навигаторов были доступны лишь сравнительно узкому кругу завсегдатаев больших библиотек и архивов. Сегодня многое из этого опубликовано издательствами «Дрофа» и «ЭКСМО» и лежит на полках книжных магазинов, что можно было бы считать несомненным плюсом современного отечественного книгопечатания, не будь тиражи подобных изданий ничтожно малыми, а цены на них – непомерно высокими и повышающимися из года в год. Так или иначе, те, кому удалось эти книги приобрести, могут получить более адекватное, чем из «научно-популярных» брошюрок и художественных опусов недавнего прошлого, представление и о личностях первопроходцев морских путей, и о тех трудностях и опасностях, с которыми им пришлось столкнуться.] Любители такого рода клише используют их, где надо и, чаще, где не надо: как доставалось в своё время у нас и достаётся сегодня на «глобализованном», «толерантном» и «культур-мультурном»… простите, «мультикультурном» Западе, включая его родную Англию, бедному капитану Куку!
Посему продолжаю цитировать Ф.Ф.Беллинсгаузена:
«Ежели бы мы решились положить на месте несколько островитян, тогда, конечно, все прочие пустились бы в бегство, и мы бы имели возможность без всякого препятствия выйти на берег. Но, удовлетворив своё любопытство в довольно близком расстоянии, я не имел особенного желания быть на сём острове, тем паче что хотя и представилось бы небольшое поле к изысканиям по натуральной истории,… но как я натуральною историею мало занимался, а натуралиста у нас не было, то пребывание на берегу мало бы принесло пользы. Не желая употребить действие пороха на вред островитян, я предоставил времени познакомить их с европейцами… Остров сей я назвал остров Моллера, в честь контр-адмирала Моллера 2-го, который имел флаг свой на состоявшем под моим начальством 44-пушечном фрегате “Тихвинская Богородица”».
Имеющие глаза – да увидят, имеющие мозги – да разберутся.
Остров Моллера (местное название – Аману) представлял собой невысокий коралловый атолл с расположенной посередине лагуной (озером), которая соединялась с морем двумя проливами: через один из них туземцы, на глазах у моряков, переправлялись вброд. Берега атолла поросли лесом, над которым местами возвышались рощи кокосовых пальм, и кустарником.
Вскоре были открыты и нанесены на карту острова, получившие имена графа Аракчеева (местное название – Ангатау), князя Волконского (Такуме), князя Барклая-де-Толли (Рароя), Нигиру (Нихиру – туземное название), генерал-лейтенанта Ермолова (Танга), князя Голенищева-Кутузова-Смоленского (Макемо), генерала Раевского (Тепото), генерала графа Остен-Сакена (Танганеа), адмирала Чичагова (Фаите), графа Милорадовича (Факарава), графа Витгенштейна (Тоау) и вице-адмирала Грейга. Все они были похожи на остров Моллера и друг на друга: коралловые атоллы различной величины с лагунами посередине, низменные (последний – Грейга – был выше прочих), в большей или меньшей степени поросшие лесом, где высоким, где редким и низким.
Малочисленность (например, на островах Волконского и Милорадовича) или полное отсутствие кокосовых пальм, обеспечивающих туземцев пищей, прохладительным напитком и материалом для плетения верёвок, свидетельствовали не в пользу обитаемости атоллов. Только острова Аракчеева, Волконского и Барклая-де-Толли были населены, но и на большинстве остальных видели людей (обычно двоих, а на острове Витгенштейна – до 40) или лодки.
Встреча 13 (25) июля подтвердила предположение Беллинсгаузена, что жители других, близлежащих, островов наведываются на такие безлюдные атоллы с целью промысла. С острова Нигиру на небольшой, плоской, лёгкой лодке без киля приплыли 2 человека. Один из них, совершенно не робея, взобрался на судно и предложил для обмена улиток и сделанные из раковин рыболовные крючки, а потом вынул перевязанный кокосовыми волокнами свёрток, в котором оказалось немного мелкого жемчуга. На вопрос капитана, есть ли ещё, гость ответил: «Нюй, нюй» («много, много») – и показал на берег. Второй туземец, слуга первого, был на лодке послан обратно и вернулся в обществе молодой женщины: они привезли вяленых каракатиц и вынутых из раковин и нанизанных на волокна из древесной коры вяленых же моллюсков.
Пока слуга отсутствовал, поднявшийся на борт туземец объяснил, что он – вождь, живёт на острове Анюи, а сюда, на Нигиру, приехал для промысла. Вероятно, объектами такового служили те самые вещи, которые он и его соплеменники хотели обменять.
В ожидании возвращения слуги глава «промыслового отряда» с Анюи (его звали Эри-Татано) отобедал за одним столом с капитаном: Фаддей Фаддеевич отметил, что гость «ел всё, но с великой осторожностью, старался в действиях своих подражать нам, но при употреблении вилки встречал немалые затруднения, боясь уколоться».
Тем временем М.П.Лазарев с некоторыми офицерами обоих кораблей поехал на остров на двух шлюпках, но из-за обилия у берега коралловых рифов и разбивавшегося о них большого буруна пристать им не удалось; пришлось даже оставить в воде один из дреков (шлюпочных якорей), застрявший между кораллами.
Восхищённый смелостью и тронутый дружелюбием Эри-Татано, Беллинсгаузен велел одеть гостя в красный лейб-гусарский мундир и сам повесил ему на шею серебряную медаль при троекратном «ура!» команды шлюпа. Радости вождя не было предела.
Рисунок 43. Полинезийцы – ловцы жемчуга. Ретро-фотография.
Приехавшую с берега женщину (невысокую, полноватую, с чёрными кудрявыми волосами и того же цвета пылающими глазами на приятном смуглом лице) капитан в кают-компании одарил зеркальцем, серёжками, перстнем и куском красного сукна, которым она тут же обернула нижнюю часть тела до колен: «свою же рогожу из травы, искусно сплетённую, оставила нам, и она теперь хранится в числе редкостей в Музеуме государственного Адмиралтейского департамента. Островитянка с особенной стыдливостью при переодевании своего платья старалась сколь возможно скрыть части тела, которые благопристойность открывать воспрещает».
Также офицерам бросилась в глаза чёрно-синеватая татуировка на ляжках и бёдрах у вождя. Через 2 дня шлюпы находились у острова Голенищева-Кутузова, и с «Востока» на берегу заметили двух человек. Беллинсгаузен заключил, что атолл необитаем, а те двое прибыли сюда с другого острова, как и на Нигиру, для промысла.
Он оказался прав. Через некоторое время те самые туземцы привезли на «Мирный» свежую рыбу, и в тот же вечер Лазарев прислал часть этой рыбы на «Восток». Михаил Петрович сообщил, что видел на ляжках дикарей такие же узоры, как у Эри-Татано.
Жители Анюи вернулись на берег в 4 часа: выяснилось, что там у них – большая лодка, используемая для плаваний между островами (со шлюпов её толком не рассмотрели, потому что она стояла за лесом).
Но найти общий язык с аборигенами удавалось не всегда. На острове Аракчеева к путешественникам отнеслись не лучше, чем на острове Моллера. Туземцы встретили шлюпы довольно далеко от берега; они сидели в напоминавших опарские лодках длиной примерно 6 м, по 3 или 4 человека в каждой. Все дикари были вооружены пиками, небольшими булавами и арканами из травяных верёвок: из этого можно было сделать вывод, что они намеревались напасть на пришельцев, но, увидев такие большие «пироги» вблизи, не решились их атаковать.
Несмотря на бросаемые островитянам с обоих шлюпов подарки (топоры, выбойки, серебряные и бронзовые медали), аборигены не только не проявляли дружелюбия, но даже, по свидетельству капитана «Востока», старались «коварным образом пикой ранить офицера, который из каюты им изъявлял благоприязненное расположение».
Так и не поднявшись на корабли, туземцы в 4 часа вернулись на свой остров, а когда следом подошли шлюпы, островитяне подожгли кустарники и лес во многих местах побережья. В ответ с обоих судов запустили в небо несколько ракет.
После этого, ни о какой высадке русских на берег не могло быть и речи. Впрочем, и другие острова, в том числе необитаемые, участники экспедиции видели только с моря, а один – генерала Раевского (Тепото) – вообще лишь издали, поскольку ветер не позволил к нему приблизиться[58 - Беллинсгаузен открыл южный из трёх образующих группу островов; сейчас имя Раевского носит весь этот мини-архипелаг, а увиденный русскими остров известен под туземным названием – Тепото.]. О наличии населения на островах Волконского и Барклая-де-Толли на «Востоке» заключили по дымам, кое-где поднимавшимся над лесом; правда, Лазарев с борта «Мирного» разглядел на «Барклае» людей и лодки.
Единственным исключением из данного правила стал остров Грейга, который обнаружили в сумерках 17 июля, а утром 18-го, благо за крутым мысом море было тихое, а бурун невысок, послали-таки на берег в ялике отряд, состоявший из лейтенантов Торсона и Лескова, художника Михайлова, астронома Симонова и – в качестве и.о. естествоиспытателя – лекаря Берга. Они привезли на «Восток» сучья деревьев мягких пород, кораллы и обложенных кораллами «грецких» губок, улиток и застреленных офицерами птиц: попугая величиной с воробья с красивым синим оперением, а носом и лапами красными, как сафьян, и малую серо-зелёную горлицу.
Людей никто из отряда не встретил, но Константин Торсон доложил, что видел их следы, места, где разводили костры, а на берегу лагуны – старую лодку. По-видимому, атолл был необитаем, но тоже посещался жителями соседних островов.
Как бы «между делом» русские моряки уточнили расположение двух из четырёх открытых Джеймсом Куком в 1777 г островов Пализера. Ко второму из них (в порядке обнаружения их английским мореплавателем) подошли 17 (29) июля. Координаты его середины были: 15°55’40” южной широты, 145°56’ западной долготы.
Поначалу Беллинсгаузен не был уверен, что видит именно один из Пализеровых островов, но, поразмыслив, пришёл к следующему выводу:
«Когда капитан Кук прошёл остров первый Пализер, и находился у южной оконечности оного…, тогда видел с высоты мачты к SO (юго-востоку – А.Л.) берег, и, ежели бы луч зрения можно было продлить на 24 мили (44,472 км – А.Л.) по сему направлению, конечно, капитан Кук увидел бы остров, ныне нами обозренный. Находясь сего дня у северной оного оконечности, мы с салинга усмотрели на NWtW (северо-запад плюс один румб к западу – А.Л.) тот берег, подле которого был капитан Кук, а именно 1-й остров Пализер, а тот берег, у коего мы были, второй Пализер… »
17 (29) июля, почти одновременно с островом Грейга, но к западу от него, увидели ещё один остров, а 18-го в 4 ч 17 мин дня подошли к его восточному лесистому мысу. Полуденное наблюдение позволило установить, что эта оконечность имеет координаты 15°50’20” ю.ш. и 146°25’55” з.д., а западная – 15°41’20” ю.ш. и 146°48’30” з.д.
Поскольку полученные цифры было очень близки к указанным Куком в качестве координат открытого им 3-го острова Пализера, сомнений не осталось: перед ними был тот самый остров.
Если капитан Кук видел на его северном побережье вооружённых пиками дикарей, их шалаши, лодки и сооружения для вяления рыбы, то Беллинсгаузен и Лазарев, обозревая 19 июля противоположный, южный берег, разглядели лишь несколько шалашей, возле которых сидели островитяне и бегали собаки. Здесь почти один к одному повторилась история, приключившаяся на Нигиру: к «Востоку» подплыла лодка с двумя туземцами, они поднялись на корабль и, когда им подарили по поясу и ножу, а также некоторые другие вещи, совершенно осмелели. Один дал капитану горсть мелких жемчужин (за что получил ещё и зеркальце) и начал, указывая на остров, твердить «Нюй!».
Обобщая сделанные в этой первой части «вояжа» в полинезийских водах открытия, Фаддей Фаддеевич написал: «Вся сия гряда коральных островов, начиная от острова графа Аракчеева до острова Крузенштерна (открыт Отто Евстафьевичем Коцебу 26 апреля 1816 г, во время его плавания на бриге «Рюрик» – А.Л.), описана и приведена в известность российскими мореплавателями; хотя в числе сих островов находятся 4 острова Пализера и хотя они обретены капитаном Куком, но как после описаны лейтенантом Коцебу и нами определено их настоящее протяжение и вид, то я почитаю приличным всю гряду назвать островами Россиян».
20 июля (1 августа) «Восток» и «Мирный» достигли необитаемого, но посещаемого полинезийцами с целью всё тех же промыслов острова Матеа (Макатеа). Беллинсгаузен рассчитывал его осмотреть и уточнить, как это было сделано с островами Пализера, его местоположение. К удивлению моряков, они увидели на берегу четырёх человек, которые изо всех сил пытались привлечь их внимание: трое махали кораблям ветками, один – шестом с привязанным к нему куском рогожи. Шлюпы легли в дрейф, и командиры приказали поднять кормовые флаги в знак того, что заметили сигналы с берега. Затем с каждого судна направили к острову по ялику: на посланном с «Востока» находились лейтенант Игнатьев, художник Михайлов, клерк Резанов и гардемарин Адамс; с «Мирного» поехали лейтенант Анненков, врач Галкин и мичман Новосильский.
На острове нашли четырёх мальчиков, двоих из них привезли на «Восток», двоих – на «Мирный». Из этих последних одному было 14, другому 9 лет, а из взятых на флагманский шлюп – одному около 17, второму около 9. Оба старших, в основном с помощью знаков, рассказали русским леденящую душу историю.
Мальчики были родом с острова Анны (Анаа); буря занесла лодку с ними и их родственниками на Матеа, и они уже думали, что спаслись, когда туда же приплыли, и тоже в поисках укрытия от бури, жившие на близком к Анаа острове люди из враждебного им племени. Новоприбывшие напали на родичей мальчиков, перебили их и съели всех до единого, кроме самих ребят, которые вовремя спрятались в густом кустарнике в отдалении от берега: там они и сидели, пока их враги не покинули остров.
«Видя наши шлюпы и наслышась, что европейцы людей не едят и не обижают, решились просить знаками, чтобы мы взяли их с этого острова», – объяснял П.М.Новосильский в своей книге «Южный полюс. Из записок бывшего морского офицера». Там же он кратко охарактеризовал вызволенных русскими ребят: «Мальчики были понятливы и имели склад лица, близкий к европейскому. Они знали остров Отаити, который называли Таичь, и показывали, что остров их лежит от нас на юго-восток. Мальчиков остригли, вымыли, надели на них брюки и куртки из тика, и они не походили более на дикарей».
Аналогично поступили со спасёнными и на «Востоке». «Я приказал их остричь и вымыть, надеть на них рубахи и сделать им из полосатого тика фуфайки и брюки, – вспоминал Фаддей Фаддеевич. – Наряд сей весьма занимал их, и они охотно были в платьях, но башмаки по непривычке всегда сбрасывали и ходили босиком. Я неоднократно спрашивал у старшего мальчика, в которой стороне находится остров Анны, он всегда прежде ответа осведомлялся, где Таичь, и когда я показывал ему, … он указывал рукою на SO четверть, против направления пассатного ветра. Когда я ему говорил, что не так показывает положение своего острова и что оный находится от нас на север (там располагался о.Анаа на карте Арона Эрросмита – А.Л.), мальчик с сим не соглашался, а настоятельно утверждал своё мнение…».
21 июля (2 августа) 1820 г на горизонте показалась земля, появления которой абсолютно все на кораблях ждали с нетерпением, ибо она сулила полноценный отдых со многими характерными исключительно для тропических широт удовольствиями, при замечательной погоде и в окружении по-настоящему добродушных, незлобивых аборигенов. Разумеется, это был остров Таити, или, как его тогда называли, Отаити – место, считавшееся «райским уголком» Океании ещё со времён посещений его в XVIII в Луи Антуаном де Бугенвилем и тем же Куком. Ветер не позволял шлюпам до следующего утра подойти к острову ближе, чем на 7,4 км, и нетерпение участников плавания от этого, конечно, многократно усиливалось. Ф.Ф.Беллинсгаузен делится своими впечатлениями от последней ночи перед прибытием на таитянский рейд:
«… густые чёрные облака стлались по высоким горам; у взморья на едва видном береге сверкали огни; частые небольшие волны отличались по тёмному морю огненными грядами, местами на глубине в разных направлениях медленно исчезали слабые огненные струи пробегающих рыб… При таком разительном зрелище мы проводили всю ночь под малыми парусами, лавируя, чтоб не удалиться от берега».
С утра шли мимо мыса Венеры: все собрались на палубе и любовались видом берегов. Далее в книге Фаддея Фаддеевича:
«Высокие горы покрыты лесами, глубокие ущелины, крутые скалы, ровная и широкая зеленеющая низменность у подошвы гор, покрытая кокосовыми, банановыми и хлебного плода деревьями, в тени которых видны были опрятные домики жителей, желтеющееся взморье, катящиеся с гор ручейки, местами суетящиеся островитяне, плывущие на гребле и под парусами лодки с отводами, всё сие вливало в сердце каждого из нас приятнейшие чувствования».
Множество туземных лодок направилось к шлюпам, но всех опередил вполне европейский ялик, в котором сидели 2 таитянина. Один из них, в белой коленкоровой рубашке, с обёрнутой той же материей нижней частью тела, оказавшись на «Востоке», заговорил с капитаном на таком плохом английском языке, что его не поняли ни Беллинсгаузен, ни приглашённый по этому случаю Лазарев. Но письмо, которое имел при себе незнакомец, объяснило командирам, что эти двое – лоцманы, присланные королём острова с приказом провести корабли в залив.
Рисунок 44. Залив Матаваи на Таити. Художник Уильям Ходжес, участник экспедиции Дж.Кука
В результате островитянин с письмом остался на «Востоке», второй, сидевший до этого момента в шлюпке, был взят на «Мирный», и уже в 10 часов утра суда отдали якоря в том самом месте Матавайского залива, где открывший остров в 1767 г (по крайней мере, для широких кругов европейской общественности[59 - Считается, что первооткрывателем острова Таити стал ещё в 1606 г Педро Эрнандо Кирос, но поскольку идентификация открытых в те времена испанскими мореплавателями земель крайне затруднительна по причине искажения информации об их местоположении самими навигаторами и засекречивания сведений об этих плаваниях правительством страны, а отчёты именно Кироса вообще не отличались достоверностью (см. обо всём этом в главе 3), честь подлинного открытия острова по справедливости должна принадлежать англичанину Уоллису – подобно тому, как Колумбу принадлежит честь открытия Америки, хотя он не только не был первым европейцем, достигшим её берегов, но даже не знал, чего он достиг.]) английский капитан Сэмюэль Уоллис вступил, к сожалению, в бой с туземцами, а Кук, напротив, встретил самый радушный приём.
Таитяне привезли для обмена куда более разнообразные и вкусные продукты, чем до тех пор удавалось приобрести на полинезийских островах: тут были и лимоны, и апельсины, и ананасы, и бананы, и кокосовые орехи…
По воспоминаниям П.Новосильского, у туземцев были «открытые, весёлые лица», большая часть островитян не носила одежды, но кое-кто был в «неполных» европейских костюмах: на одном надета куртка или камзол без штанов, на другом, наоборот, одни штаны…
С аборигенами приехали 2 матроса – американец и англичанин. Первого, служившего некоторое время в Российско-американской компании, а ныне жившего на Таити с женой родом с острова Нукагива, взяли переводчиком на «Восток»; второго – с той же целью – на «Мирный».
После полудня флагманский шлюп навестил английский миссионер мистер Нот, живший на острове уже более 20 лет и преуспевший в приобщении туземцев к христианской вере; он объявил о скором приезде короля со свитой.
Помаре, король острова, не замедлил приплыть на большой двойной лодке. Он сидел на помосте и был облачён в кусок белой ткани с прорезью для головы, надетый поверх белых же коленкоровой рубашки и материи, обёртывавшей тело от пояса до пят; на глазах монарха были синие очки, а волосы, гладкие и остриженные спереди, сзади были завиты в один висевший локон.
Позади помоста под навесом сидели члены королевской семьи и придворные дамы. Моряки рассмотрели их получше, когда они, следом за королём, поднялись на борт судна.
Рисунок 45. Таитянка в праздничном одеянии. Фото 1906 г
Королева Тире-Вагине – невысокая, стройная, с маленькими живыми глазами, на вид лет двадцати пяти, была одета в белую ткань от груди донизу, а сверху – в некое подобие шали того же цвета; голову покрывала чем-то вроде зонтика из свежих кокосовых листьев. Дочь короля Аймата, девочка лет десяти, была в цветном ситцевом платьице европейского покроя; её тётка, одетая, подобно королеве, держала на руках грудного сына короля. Впоследствии, уже во время приёма в капитанской каюте «Востока», королева взяла младенца у сестры и на глазах у всех, нимало не стесняясь мужчин, покормила его грудью.
Придворные, «почти все хорошенькие дамы», как со знанием дела отметил П.Новосильский, очень грациозно драпировались в белые и жёлтые ткани из коры хлебного дерева и имели на головах такие же, как у королевы, «зонтики» либо гирлянды из душистых цветов. Не судите о таитянках по мужеподобным страхолюдинкам с картин Гогена!
В каюте капитана, куда пригласили гостей и где состоялся обед, король часто повторял слово «Рушень» («Русские»), произнёс имя «Александр», затем «Наполеон» и рассмеялся; присутствовавшие офицеры поняли, что и на Таити кое-что слышали о войнах в Европе. Когда приступили к трапезе, Фаддей Фаддеевич извинился за небольшое количество свежей еды на столе, на что Помаре ответил: «Знаю, что рыбу ловят при береге, а не в глубине моря!». Шутки короля подчёркивали его гостеприимство и готовность к дружескому общению: «Я думал делать дорогу от дворца до пристани, теперь это не нужно: надеюсь, что русские её протопчут!». Хозяева заметили, что высокий гость ел с большим аппетитом и очень часто наливал себе вина. Несвежая вода ему не понравилась, и он приказал своему слуге принести кокосовых орехов, сок которых тоже смешал с вином. П.Н.Михайлов нарисовал Помаре держащим в руке медаль с изображением императора Александра I: король был весьма доволен как собственным портретом, так и портретом жены.
После обеда островному монарху показали пушки на нижней палубе и произвели в его честь салют из 15 выстрелов. Помаре был в восторге, но, как свидетельствовал капитан, «при каждом выстреле, держа мою руку, прятался за меня».
Потом пришлось одаривать и поить грогом новых гостей – главного королевского секретаря с братом-военачальником и некоего хранителя собираемого в пользу Библейского общества кокосового масла. В 5 часов прибыла лодка с подарками от короля: 4 свиньи, плоды хлебного дерева, в том числе печёные, коренья, сахарный тростник и всевозможные фрукты. Матросы, привыкшие к скудной, да и то с трудом получаемой, продукции посещённых ими ранее островов, смотрели на всё это с радостным изумлением.
Отправив своё семейство домой в 6 часов вечера, Помаре остался на шлюпе до темноты, а потом мичман Демидов доставил его на берег (как выяснилось позже, почти к дверям дома) на корабельном катере.
Рисунок 46. Завтрак у короля острова Таити. Художник П.Н.Михайлов
Так закончился первый из нескольких поистине счастливых дней. Уже на следующее утро оба командира навестили на берегу мистера Нота, потом – в компании проповедника – и самого короля, позавтракав вместе с Помаре во дворе его дома. После еды король улучил момент и увлёк Беллинсгаузена за собой в маленький домик, причём, как только они вошли, сразу же закрыл дверь. Сделано это было, как понял потом капитан, для того, чтобы мистер Нот не застал их врасплох. В домике было 2 комнаты, и та, в которой они оказались, представляла собой что-то вроде кабинета: двуспальная кровать, полки с английскими книгами и свёрнутой картой мира, под полками – подаренные английским Библейским обществом сундук с замком и шкатулка из красного дерева. Из этой шкатулки Помаре вынул чернильницу с пером и листок бумаги и попросил Фаддея Фадеевича написать по-русски записку с просьбой отпустить её предъявителю бутылку рому (капитан распорядился дать 3 и 6 – тенерифского вина). Тут пришли Нот с Лазаревым; король сильно смутился и спрятал бумагу с чернилами.
Беллинсгаузену не надо было растолковывать суть дела. Ещё накануне вернувшийся с берега Демидов передал ему слова короля: мол, на Таити когда-то делали и сейчас могут делать ром, «но как отаитяне, употребляя крепкий напиток, беспокойны, то он вовсе запретил приуготовлять ром, невзирая, что сам принадлежит к числу первых охотников до сего напитка». Последствия этого, введённого, очевидно, по настоянию мистера Нота запрета сам Помаре выдерживал с трудом и изыскивал возможности втайне от своих подданных и от миссионера приобретать для себя лично алкогольные напитки.
Приближённые короля и члены его семьи в этом отношении не отличались от него и тоже пытались «разжиться» спиртным при каждом удобном случае. Когда Помаре со своим семейством посетил «Мирный», королева, оставшись на какое-то время наедине с Лазаревым, попросила дать ей бутылку рома, а когда тот упомянул посланное королю, пожаловалась: «Он всё выпьет один и мне не даст ни капли». Михаил Петрович велел выдать ей две бутылки.
Путешественники, побывавшие на Таити до русской экспедиции, сообщали не только о «кротком нраве» и гостеприимстве местных жителей, но и о том, что туземки хладнокровно убивали своих нежеланных, рождённых от мимолётных связей детей[60 - Уточняю, что речь идёт не об абортах, а именно об умерщвлениях уже родившихся младенцев.], а жрецы приносили человеческие жертвы уродливым языческим идолам. Так было при Уоллисе, Бугенвиле, Куке. Но ко времени посещения острова Беллинсгаузеном и Лазаревым очень многое здесь изменилось – главным образом потому, что аборигены были усилиями английских миссионеров обращены в христианство.
Христианизация Таити, бесспорно, имела благотворные последствия: исчезла зверская практика детоубийств и религиозные ритуалы с человеческими жертвоприношениями, перестало быть нормой так досаждавшее экипажам посещавших острова Полинезии судов воровство… Но для изголодавшихся в дальних океанских переходах по женскому обществу моряков смена религии таитянами означала ещё и другое: ведь остров раньше привлекал европейцев, не в последнюю очередь, свободными нравами его жителей. Здесь было можно «снять» вполне симпатичную девушку, и даже не одну, за подарки вроде дешёвых браслетов или бус; притом и мужчины-аборигены не были ревнивы и не отличались агрессивностью. Теперь же, хотя, как мы уже знаем, «стыдливость» европейских женщин была туземкам по-прежнему чужда, Таити больше не был прежним местом «безграничной сексуальной свободы».
