Защитник

Не дожидаясь приглашения, Егор Степанович шагнул в комнату, громко потянул носом, и глаза его налились кровью.

– Ты чем тут занимаешься, черт бы тебя побрал?! А? – прошипел он и хотел было схватить его за грудки, но Сашка оказался без майки, рука скользнула мимо. – Завтра у нас финал, а ты дезертируешь с поля боя?

– Тренер, мы же не на войне, – пробормотал Саша, пряча глаза.

– За тобой команда.

– Я же не капитан…

– Ты – больше, чем капитан! Ты – защитник.

«Это я уже слышал сегодня», – хотел сказать Саша, но усомнился: вдруг это было вчера или несколько дней назад? Как давно он блуждает во времени?

– Ты – лидер, Борисов. Ребята любят тебя. Что смотришь? Можно подумать, он этого не знал! Без тебя можно и не выходить на поле… Целый год работы всей команды – коту под хвост!

– Егор Степанович, вы же сами твердили, что перед игрой нужно переключаться на другое… Не думать о ней. Вот я и…

Впившись в его голые локти, тренер сдавил их так, что Саша сморщился от боли:

– Шутить изволите?! А ну, быстро оделся и за мной!

– Что вы делаете в моей комнате? – раздался голос Тины.

Вжавшись в стену, Саша пробормотал:

– Тина, это мой тренер – Егор Степанович. Он пришел за мной.

– И ты намерен отправиться с ним?

– Именно. Именно это он сейчас и сделает.

– Я не вас спрашиваю. Саша, ты уходишь с ним?

Он виновато пробормотал, уже понимая, что при любом исходе становится предателем:

– Завтра финальная игра. Я не могу подвести команду…

– Ты предпочтешь подвести меня?

– Я же вернусь…

В ее взгляде он прочел: «Кому ты будешь нужен, когда вернешься?» И Саша уже готов был взмолиться, обратившись к тренеру, чтобы отпустил его, оставил с этой невероятной девушкой, сводившей его с ума, ведь это было единственное, чего он сейчас хотел.

Но Тина опередила его, улыбнувшись так, что он обмер:

– Хорошо. Игра так игра. Надеюсь, она стоит свеч. Но я иду завтра с тобой.

Егор Степанович настоял, чтобы ночь перед матчем Саша провел дома. И он проспал двенадцать часов кряду, пока Илья, которому тренер дал жесткую установку, не растолкал его.

– Только не воображай, что я вечно буду этим заниматься, – пробурчал он, протянув большую чашку кофе.

Саша только кивнул – способность говорить еще не вернулась к нему. Но крепкий кофе прояснил его мысли. С каждым глотком он и чувствовал себя, и соображал все лучше.

– Я твой должник…

– Ты даже не представляешь насколько, – зловещим тоном протянул Илья и забрал у него пустую чашку. – Я сказал преподу, что ты свалился с температурой – вот и не явился на экзамен.

– Илюха…

– Ну да, да! Я – твой ангел-хранитель. Не забудь об этом, когда будешь получать Нобелевку.

– О да…

– Что – да? Ты, черт возьми, самый талантливый изо всех, кого я знаю! – внезапно взвился Илья. – Что ты делаешь с собой? Ну да, она – красавица, не спорю. Но, Сашка, она же убивает тебя!

«Это правда», – отстраненно подумал Саша. Но сопротивляться у него не было ни сил, ни желания.

…Во втором тайме, когда им пробивали штрафной, Саша вдруг заметил красное платье Тины возле банки[7]. Отвлекся он лишь на секунду, но этого хватило, чтобы в защите образовалась брешь.

В вопле студенческого стадиона смешались отчаяние и радость.

– Борисов, ну ты привез[8] так привез! Спасибо! – проорал за его спиной Ваня, вытащивший мяч из сетки.

Не услышав этого, Саша проследил, как Тина садится рядом с Прохором Ковалевым, которого удалили в начале игры на глазах у отца-ректора. Из-за Саши, конечно… Прохор злился на него, а сорвался на противнике. Борисов при всей команде послал его перед матчем, чтобы не лез с наставлениями. Хотя, если разобраться, капитан имел право…

У Саши мелко затрясся подбородок: «Зачем я рассказал ей о нашем противостоянии? Как она сказала? «Игра так игра». Тина сама вступила в игру… А я-то, дурак, не понял, о чем она!»

– Офсайд!

Кто-то пихнул его в бок:

– Борисов, проснись, наконец!

– Уже наелся[9], что ли?

Тренер тоже что-то кричал ему, но слов Саша не понимал. Он и не видел ничего вокруг, кроме Тины: голова запрокинута, смуглая шея плавно изогнута, грудь подрагивает… Она смеялась над тем, что нашептывал ей Прохор. И хотя ее смех заглушил рев стадиона, Саша знал его слишком хорошо, чтобы не слышать.

Когда эти двое встали и двинулись к выходу, он забыл, где находится. В ушах зашумело, и трибуны внезапно заалели розами[10]. Его любовь похищали у него на глазах, мог ли Саша оставаться в стороне? Даже если б Тина уходила не с этим чертовым Прохором, он все равно бросился бы следом. Отнял бы у любого. Но именно рука его главного противника по-хозяйски опустилась на ее точеное плечо.

– А ну вернись в игру! – Перед ним возникло лицо тренера, но Саша даже не сообразил, кто пытается остановить его.

Отмел живую преграду одним жестом. Выросли другие, все старались удержать Сашу, помешать ему вернуть свое счастье. И он дрался за свое право на любовь со всей яростью, на какую способен двадцатилетний человек…

Когда с окровавленными руками и разбитым лицом он догнал Прохора, Тина сразу отскочила в сторону. Зачем? Разве Саша тронул бы ее? Она предпочла не проверять его рыцарские качества… А Прохор остался на месте, чтобы принять бой. Или просто не успел увернуться?

Что-то хрустнуло под Сашиным кулаком… Звука он не расслышал, а брызнувшая кровь мгновенно смешалась с его собственной. В своей ненависти эти двое слились, как в любви, стали единым существом – рычащим чудовищем, распугавшим окружающих.

Но ребятам из их команды потребовалась всего минута, чтобы прийти в себя. Подскочили с двух сторон, растащили дерущихся, попытались усадить Сашу на скамью, но он вырвался и бросился бежать – не от наказания, конечно, ему хотелось укрыться от боли, разрывающей душу.

И уже не видел того, как Прохор рухнул на траву, а подбежавший к сыну ректор упал на колени. И поклялся, что Борисов завтра вылетит из его вуза с «волчьим билетом»…

Не переодевшись, Саша прямо в футбольной форме выскочил на улицу и заметался, пытаясь понять, куда теперь бежать. Мелькнула мысль о матери, но до родительского дома еще нужно было доехать, а у него не было с собой ни денег, ни карты.

Нужно найти Илью! На футбол его друг не пришел, это Саша знал точно: сессия для него была временем неприкосновенным. Странно, что вообще финальный матч назначили на июнь…

До Бибирева можно было добраться и пешком, и Саша уже приготовился поступить именно так, когда на другой стороне улицы заметил девушку из своей группы. Хотел окликнуть ее, но в гудящей голове затерялось имя. И когда вспомнить не удалось, Саша просто бросился за ней следом, чтобы занять немного на проезд. Если даст, лучше было бы взять такси…

Больше он не успел ничего подумать – мощный удар сбил его с ног. Мысль о такси материализовалась. Того, как он перелетел через встречный автомобиль и распластался на асфальте, Саша уже не запомнил…

* * *

В то Рождество случилось маленькое чудо…

На время каникул родители увезли десятилетнего Сашу за город, на дачу, хотя тренировки не прекращались, и мальчик бурно протестовал. Ему было страшно потерять форму, что-то упустить, отстать от других…

Но мама шепнула:

– Папа очень соскучился по тебе… Ему хочется походить с тобой на лыжах, слепить снеговика. Ты же пойдешь ему навстречу?

И Сашка сдался. Обижать отца ему не хотелось, пусть будут и снеговик, и лыжи… Это же все действительно здорово! Хоть он и большой для таких развлечений, – особенно для того, чтобы лепить снежного человечка! – но никто же из одноклассников не узнает…

Уже следующим утром они втроем выскочили из дома, и, как в каком-нибудь клипе, начали бросаться снежками. Вроде ничего забавного и не было, когда снег сыпался за шиворот или прилетал в лицо, но они почему-то хохотали как ненормальные.

А потом нашли нетронутое снежное поле и, взявшись за руки, по папиной команде опрокинулись навзничь и долго смотрели, как мягкие, зеленые верхушки сосен поглаживают голубое небо. Саша до сих пор помнил те незнакомые до этого дня ощущения смирения и восторга, которые каким-то образом уживались в душе.

Мальчик даже не особенно удивился, когда мама вдруг заплакала и убежала в дом. А отец предложил:

– Санька, а давай сходим в церковь?

Он произнес это таким тоном, будто говорил о самом обычном деле и ходить в храм было для них в порядке вещей. Сашка молча кивнул. Не стал спрашивать, что вдруг изменилось, ведь отец всегда называл себя убежденным атеистом. В их доме не заводили разговоров о Боге и не читали молитв – ни перед едой, ни на ночь. Отец был ученым, хоть и не высокого полета, но все же, и религии не признавал. Никто даже не сказал Саше, что в этот день отмечается Рождество.

И все равно все было особенным тогда… Настолько, что Саша даже не стал спрашивать, почему плачет мама, ведь у него и самого щипало в носу от тех самых чувств – смирения и восторга.

Хорошенько отряхнувшись от снега, они серьезно посмотрели друг другу в глаза, точно готовились к многотрудному походу, хотя небольшая деревенская церковь была видна издали – за полем, по которому вилась узкая тропка. Сашка пошел за отцом, пытаясь попадать в его следы. Было совершенно непонятно, как успели тучи затянуть все небо, пока они чистились от снега? Ведь только что солнечное небо улыбалось им сквозь сосновую хвою…

А сейчас ветер толчками подгонял их в спину, и отец крикнул, обернувшись:

– Назад придется идти ему навстречу, будь готов!

И рассмеялся, потому что это прозвучало пионерским призывом. Сашка, правда, не понял причины смеха, пионером он уже не был.

«Навстречу – это противно, – подумал мальчик и представил, как придется закутаться в шарф, сейчас спрятанный под пуховиком. – А вдруг еще что-нибудь изменится?»

В храме оказалось почти пусто – только что завершилась утренняя Божественная литургия. Бесшумные служительницы в косынках гасили свечи, чему все вдруг воспротивилось в Сашиной душе: «Люди же их специально зажгли! Зачем сразу тушить?!»

Словно не замечая того, что происходит, отец купил две тоненьких свечки и одну протянул Саше.

– А как надо молиться? Я не знаю, – мальчик встревожился, крутя свечку в озябших пальцах, но отец улыбнулся:

– Ты можешь произносить про себя то, что считаешь нужным. Бог все услышит и поймет. Надеюсь… Проси о самом главном.

Сашка замер:

– А что самое главное?

– Жизнь, – просто и очень серьезно ответил отец. – Разве нет?

«Жизнь, – повторил мальчик про себя. – Я очень хочу, чтобы мама с папой жили долго-долго! Ну, и я тоже…»

Он не догадался, что надо опалить основание свечи, чтобы оно подтаяло и надежней закрепилось в подсвечнике. Без этого она качалась, и Сашка боялся, что свечка упадет на пол. Потом подглядел, как делает папа, и установил ее заново. Теперь свеча стояла ровно, а огонек ее трогательно подрагивал.

«Долго-долго», – настойчиво повторил Саша, не спуская глаз с теплого свечения. Потом спохватился, перевел взгляд на икону и на несколько секунд перестал дышать. На него смотрели такие глаза, каких мальчик никогда не видел. В них была печаль понимания… Казалось, эти глаза видели все, что случится с Сашей в жизни.

Он хотел было спросить папу: «Почему Бог жалеет меня?» Но не решился: может, все лишь показалось ему, а отец ничего такого не заметит… Скосив глаза на папу, Сашка нахмурился. Ему показалось, будто на нижних ресницах его зависла слеза. Но разве мужчины плачут?

Когда они вышли из храма, оба так и замерли на крыльце. Над полем и бором вдали, где пряталась их дачка, сияло самое синее небо, какое только можно представить. И солнце сразу согрело лица отца и сына, поднятые кверху.

– Вот оно! – вырвалось у папы непонятное, но задавать вопросы Саша не стал.

Просто решил, что случилось чудо. Настоящее и очень красивое. Оно тепло сияло в маленьких ямках, образовавшихся в сугробах по всему полю, и почему-то хотелось смеяться, глядя на эти следы от копыт сказочного коня, привозившего в больших санях Деда Мороза. Под елочкой Сашка нашел огромный набор «Лего», о котором написал волшебнику уже в последний день года, и прыгал от радости, что письмо успело дойти… Никто ведь не знал, как ему хочется именно такой конструктор, который они с папой увидели на витрине магазина. Клянчить он себе не позволял…

…Только через несколько лет Саша узнал: той самой зимой, как раз перед Новым годом, у отца обнаружили опухоль. Но биопсия, проведенная после Рождества, показала, что новообразование доброкачественное.

* * *

По белому больничному потолку медленно проползали узкие параллелограммы света. Они двигались друг за другом и навстречу, исчезая в углу, но не пересекались. Это зрелище завораживало…

«От фар», – первая мысль, пришедшая Саше в голову после недельной искусственной комы, в которую его погрузили после операции.

Семь дней он блуждал в мире теней, пугавших отсутствием лиц. Заговорить с ними не удавалось, они зловеще колыхались в тишине.

Очнулся он вечером, когда никого не оказалось рядом, и долго лежал, не решаясь шевельнуться, не понимая, как оказался в больнице – запах уловил сразу. Через несколько минут в палату заглянула медсестра, обрадовалась, встретив его осмысленный взгляд, и снова исчезла.

Зато прибежали родители, выходившие выпить кофе, и мир сразу обрел четкие, уверенные контуры. Правда, мама опять заплакала – второй раз на его памяти, но быстро взяла себя в руки, высморкалась в салфетку.

– Вот и славно, – бормотала она. – Теперь все будет хорошо. Ты скоро поправишься…

– Он понимает нас? – шепнул отец с опаской.

– Понимаю.

Саше показалось, будто он ответил громко, и его удивило, что мама наклонилась к самому его лицу:

– Что, сыночек?

– Почему я в больнице?

– Тебя сбила машина. Не помнишь? У тебя черепно-мозговая травма… Тебе сделали операцию. Но все будет хорошо! Правда, Антоша?

«Я – Саша», – почему-то до него не сразу дошло, что она обращается к отцу.

Тот осторожно сжал руку сына:

– Мы тебя вытянем, Санька. Дома и стены вылечат.

– Домой еще рано, – встрепенулась мама. – Дней десять, как минимум, придется полежать. Пройти курс реабилитации. Потерпишь? Дома продолжим.

Выдавливая по слову, он все же сумел перебить:

– Ноги… целы?

– Да! – воскликнула она и победно взмахнула кулаком.

Как ни стыдно было признаться даже себе самой, ее порадовало, что первым делом сын подумал о футболе, а не о науке. Хотя опасения врачей касались как раз этого, все-таки черепно-мозговая травма – не шутка…

Чтобы не выдать подспудного торжества, Светлана Александровна погрозила пальцем, как маленькому:

– Только пока нечего и думать об игре. На поле ты выйдешь не скоро, нужно хорошенько подлечиться.

– Но выйду?

– Конечно!

«Это главное», – Саша с облегчением закрыл глаза.

Но тут же накатила новая тревога. Мама говорила что-то еще, а Саше хотелось услышать только одно: приходила ли к нему Тина? Родители не догадывались о ее существовании, и, если б она даже появилась в больнице, вряд ли придали бы этому особое значение. Какая-то девушка…

И все же он выдавил:

– Кто-нибудь приходил?

– Твой тренер, – отозвался отец.

Лицо обожгло стыдом. Не проклял? Пришел…

– Егор Степанович очень обрадовался, что врачи дают благоприятные прогнозы, – зачастила мама. – Надеется на твое возвращение в команду.

– Но лучше этого не делать.

Она взглянула на мужа через плечо, и хотя Саша не видел ее глаз в этот момент, но знал, как мама может пронзить взглядом.

– Теперь ему нужно особенно беречь голову, она – его хлеб в будущем, а не ноги, – парировал Антон Вадимович, хотя жена не произнесла ни слова.

Саше показалось, будто они продолжают давний спор. Вмешиваться не стал, попросил телефон. Но выяснилось, что никто не заряжал его целую неделю – просто не вспомнили.

– Когда Илюша снова заглянет, я попрошу его принести твою зарядку.

– Кто? А, Илюха! Он был?

– По два раза на дню забегает, – усмехнулся отец. – Верный друг.

«А она – неверная. С кем она сейчас? С Прохором?»

От боли захотелось зажмуриться, но Саша услышал шаги за головой и дернулся, чтобы увидеть: она?! Рука отца удержала его:

– Это медсестра.

– Сейчас доктор придет, – сообщила она, забавно пришептывая. – А еще с его универа звонили…

– Беспокоятся? – обрадовался Антон Вадимович. – Не сказали – сессию продлили?

– Исключили его вроде…

– Что?!

Мама ахнула:

– Не может быть!

– Ну, может, я не поняла чего…

«Кто бы сомневался, – подумал Саша и снова закрыл глаза. Ему никого не хотелось видеть. – Я избил сына ректора на глазах у всего вуза… Не явился на экзамен… Сорвал игру. С чего бы им жалеть меня?»

Его самого удивляло, насколько все это было сейчас неважно, незначительно. Собственное будущее сузилось до контуров тела одной девушки… Если не будет Тины, то и все остальное не имеет значения.

– Она приходила?

– Кто? – Мама снова наклонилась к нему. – О ком ты, сынок?

Он приоткрыл глаза: «Я произнес это вслух?»

– Черт возьми, его исключили! – отец расхаживал по палате, задыхаясь от гнева. – Все пропало! Загубил свой талант из-за этой чертовой игры!

Оттолкнувшись от края больничной койки, Светлана Александровна подскочила к мужу и прошипела:

– Замолчи! Наш мальчик жив – вот что сейчас главное. Остальное будем исправлять потом.

Не ожидавший такого напора, он пристыженно затих, кивнул и вернулся к постели сына. Сел рядом, взял крупную, тяжелую Сашину руку и посмотрел на нее удивленно, будто до сих пор не мог поверить, что его малыш вырос.

– Ничего. Годик отдохнешь. В твоем возрасте это не страшно. Потом страсти улягутся, и восстановишься в вузе.

– Сначала надо восстановиться самому.

– Она приходила?

Саша повторил это уже смелее, все равно мама расслышала, только сделала вид, будто не разобрала его слов. Ее лицо дрогнуло:

– Кто именно? Много девушек приходило…

– Ее ты узнала бы, мам. Она – особенная. Как ты для папы.

* * *

Тина была в ярости.

Таких ошибок она раньше не допускала, как вообще это могло произойти?! Мало того что этот неудачник, Сашка Борисов, пустил под откос собственную карьеру, так еще и ее жизнь попытался сломать – наверняка однажды ночью воспользовался тем, что она в отключке… Другого объяснения беременности Тина не находила.

Разумеется, можно было просто наведаться в женскую консультацию: срок ранний, деньги есть, никаких осложнений возникнуть не могло. Но ей захотелось отомстить… Никто не вправе пользоваться ее телом без позволения! И Борисов должен поплатиться за это. Говорят, он очнулся в своем уме, значит, поймет все, что она скажет. И пусть потом оплакивает своего не родившегося ребенка: Тина даже не сомневалась, что Саша из тех излишне сентиментальных мужчин, которые мечтают о продолжении рода. Как будто это может иметь какое-то значение, когда твоя жизнь кончится. Просто сдохнешь, и все… Чернота. Книги могут остаться. А дети в лучшем случае не плюнут на твою могилу… Нет уж, никаких детей.

Тина была намерена сделать все, чтобы жить ярко и наслаждаться всем, подаренным природой. Она знала, что красива, – видела отблеск восторга во всех глазах, обращенных на нее. В женских он быстро мутнел от зависти, и это радовало ее больше чистого восхищения.

Тина была неглупа, и способности ее были выше средних. Обычно ей удавалось убедить себя, что это настоящий талант, но случались моменты, когда она отчетливо видела: ее стихи не дотягивают до уровня, на котором гарантировано бессмертие. И это невозможно изменить…

Тогда наваливалась тоска, и Тина беспомощно вязла в ней и плакала от бессилия. Пытаясь выкарабкаться, использовала алкоголь или наркотики, но отпускало ненадолго, а после становилось еще хуже, ведь добавлять дозу Тина остерегалась. Так можно и не выпутаться…

Нынешнее положение пугало ее куда меньше. От беременности проще избавиться, чем от бездарности, и она сделает это не моргнув глазом. Вот только наведается к Саше в больницу… Надела то самое красное платье, которое так волновало его, рассыпала по плечам волосы, окутывавшие ее темным маревом. Такой он увидел ее и влюбился? Такой и потеряет.

А вот встретить в палате его родителей Тина не ожидала, и не то чтобы смутилась – это состояние было ей незнакомо! – но опешила, замерев на пороге. Илья-то говорил, что у Сашки отдельная палата, и Тина мысленно проиграла всю сцену не один раз: вот она подходит к его постели, потрясение заставляет его покраснеть… Он же чувствует себя виноватым? Прохор ни разу не позвонил ей за это время, а ведь какая партия намечалась. Через полгода она, конечно, развелась бы и с Ковалевым, но райский уголок в центре Москвы себе обеспечила бы. И тогда – книги, сигареты и она сама…

Все сорвал Сашка, все испортил! Начнет ли он заикаться или вообще не сможет выдавить ни слова? Пусть хлебает без нее, в одиночку! Скорее всего, он заплачет ей вслед, будет тянуть руки. Тина не остановится…

Такой представлялась эта встреча. Но присутствие двоих взрослых людей, которые с радостью забросают ее камнями, стоит ей лишь вякнуть против их сына, Тина не предусмотрела.

«А могла бы догадаться, что родители примчатся ухаживать за ним, – она мысленно выругалась. – Мать же медик, или вроде того…»

Она не запоминала, что Саша рассказывал о своей жизни, не представлявшей для Тины интереса. С этим человеком ее будущее не могло быть связано. Получить удовольствие с красивым парнем – одно дело, но не замуж же выходить за того, кто вечерами подрабатывает официантом!

А он, дурашка, признался ей во всем, посчитал, будто нашел родную душу… При чем здесь вообще душа, если они начали с постели?

– Тина!

Успел-таки заметить ее, теперь не ускользнешь. Тина вобрала побольше воздуха, чтобы заодно и старший Борисов обратил внимание, какая у нее грудь, это враз сделает его сторонником… В присутствии красивой девушки ни одному мужчине не захочется становится дедом.

– Наверное, сейчас не самый подходящий момент, – начала она, обращаясь к Сашиному отцу. – Но я не могу упустить время…

Тина перевела взгляд на женщину, улыбавшуюся слишком радостно: «Что Сашка наплел им обо мне?» Потом заставила себя посмотреть на исхудавшее, темное, особенно на фоне бинтов, но все еще красивое лицо Саши.

– Ты ведь поправляешься? Я рада.

– Иди сюда, – позвал он и похлопал по крапчатому пододеяльнику. И совсем по-детски произнес: – Мама, папа, это Тина.

– Я поняла…

– Очень приятно, – произнес его отец.

Вот удивительно, в его глазах Тина не обнаружила и оттенка вожделения, с которым смотрели на нее почти все… Она снова взглянула на его жену: красивая, конечно. Была когда-то… Сашка похож на мать. Только ей ведь уже за сорок? Контуры поплыли, появились морщинки. А муж до сих пор видит ее такой, в которую однажды влюбился? Возможно ли?

Ответила машинально:

– Мне тоже.

Потом спохватилась: не стоило их обнадеживать, настраивать на человеческие отношения, раз пришла сообщить, что собирается убить их внука. Такого же глазастого, похожего на Сашку… Да они сами ее прибьют, если Тина только заикнется об этом!

Но отступать было не в ее правилах. Да и глупо бояться, что кто-то посмеет поднять на нее руку… Надо действовать решительно: сказать и выйти. В коридоре врачи, медсестры, они вступятся.

– Я пришла сообщить тебе, – у Тины дрогнул голос, но она не дала себе спасовать. – Я беременна. Твоего ребенка я оставлять не собираюсь. Но ты имеешь право знать.

«Чтобы это терзало тебя до конца жизни!» – Она уже хотела выскочить из палаты, из его жизни вообще, но старший Борисов неожиданно шустро метнулся к двери, загородил ее.

– Нет-нет-нет! – крикнула Сашина мать.

Не успела Тина опомниться, как эта совершенно незнакомая женщина уже обнимала ее, восклицая так радостно и слишком пафосно, словно Тина сообщила им о том, что собирается родить ребенка, а не слить его в унитаз.

Но нет, кажется, они все же поняли, о чем речь…

– Пожалуйста, девочка моя, пожалуйста! Пусть он родится, мы освободим тебя ото всех хлопот. Пусть он только живет, прошу тебя!

И Саша тоже выкрикивал какие-то несусветные глупости… Умолял выйти за него, позволить ему заботиться о Тине до конца жизни.

– Ты будешь счастлива со мной! Клянусь, ты будешь счастлива.

Ей хотелось стукнуть его по забинтованной голове: «Ты совсем идиот, что ли?! Я не собираюсь за тебя замуж! Мне не нужен ни ты, ни твой ребенок! Чем ты вообще можешь осчастливить меня?»

Но тут она услышала за спиной невозмутимый голос Борисова-старшего:

– Девушке нужно собраться с мыслями. Я угощу ее чашечкой кофе. Не волнуйтесь, мы скоро вернемся.

Он вытащил Тину в коридор прежде, чем кто-либо успел возразить. Хватка у него оказалась стальной, хотя на вид, можно сказать, хлюпик… Она попыталась вырваться – куда там! Так вцепился в руку, что еще и синяки останутся… Молчком оттеснил Тину подальше от палаты. Она быстро оглянулась на ходу: кофейный автомат стоял в другом конце, что нужно этому типу?