скачать книгу бесплатно
Нет, он пойдет один. Конечно, оставаться нельзя. Для него ничто уже не будет прежним. Он преодолел дюйм, еще один. Отдохнул, глотнул Вег-каши из лужицы у своего рта…
И пополз снова. До зеленого света еще так далеко, но если не торопиться, двигаться потихоньку, дюйм за дюймом, дюйм за дюймом…
Наконец он добрался до двери. Толчки прекратились. Вдоль коридора в образцовом порядке выстроились стеклянные смотровые окна. Какая мирная картина! Благообразие нарушали только пятна кашицы на полу. Но скоро должны были прийти ремонтники. Так сказал мужик с неприкрытым лицом.
Сид вспомнил: чтобы открыть дверь, нужно помахать перед пятном света. Он поднял руку. Та окрепла. Отлично. Сиду почти не потребовалось усилий, чтобы поднять ее.
Дверь открылась, выпустив поток воздуха. Сид потянулся внутрь. На полпути дверь поползла вбок – видимо, под давлением тела включились механизмы закрывания, – но, коснувшись человека, снова отошла. «Работает, все в порядке», – подумал он.
Он подтянул ноги и полежал, отдыхая. Теперь нужно как-то дотянуться до кнопки: мудреная задача. Впрочем, пока он справлялся. Еще немного – и он догонит неприкрытолицых и присоединится к ним.
Потребовался час тяжелого труда, но Сиду все-таки удалось сначала подняться до низкой скамейки, потом дотянуться до кнопки на хромированном щитке. Качнувшись, кабинка двинулась вверх. Сид упал на пол, борясь с волнами головокружения, накатывавшими одна за другой. Сбросив кокон, он разрушил привычный порядок вещей. Но назад он уже не вернется. Даже для того, чтобы снова увидеть знакомый опознавательный символ Кластер. Никогда. Он должен выбраться.
Лифт остановился. Створка скользнула вбок, и волна субарктического воздуха ударила Сида, словно гигантский молоток. Его обнаженное тело – атрофировавшиеся мышцы, покрытые дряблой кожей, – скрючилось, как червяк в языках пламени. Все ощущения надолго исчезли, убитые холодом. А потом нахлынула боль, которая длилась и длилась…
Наконец боль прошла, стало почти так же, как когда-то в коконе, – тепло, уютно; вернулось чувство защищенности и безопасности. Так же, но не совсем. В голове Сида забрезжила мысль, и он попытался разогнать ватный туман, чтобы ухватить ее, покачивавшуюся на поверхности благословенного тепла.
Он открыл глаза. Над белым простором крыш, за последней кромкой снега, высилась сверкающая глыба льда, гигантская, кристально-голубая. А наверху, в высокой сине-черной арке неба, горела, как бриллиант, звезда.
«Вот о чем я хотел сказать Кластер», – подумал Сид. Именно об этом – о глубоком небе и о звезде, которая так далеко от тебя, но все же ты ее видишь.
Но было уже слишком поздно что-то говорить Кластер, да и кому бы то ни было. Неприкрытолицые ушли. Сид остался один. Один под огромным небом.
Когда-то давно, подумал Сид, на берегу теплого, мутного моря непоседливое морское существо выползло на сушу, моргнуло, глядя в открытое небо, глотнуло обжигающего кислорода и умерло.
Но не напрасно. Само стремление подняться было важным. Сила, что могущественнее всех законов природы, величественнее далеких звезд, сияющих в своем бессмысленном одиноком торжестве.
Те, другие, что остались внизу, в безопасности и комфорте, в уютных коконах, – они утратили это великое стремление, сделавшее человека человеком.
Но ему, Сиду Трондайку, – ему удалось подняться.
Сид лежал, глядя на звезду. Над ним порхал молчаливый снег; образовался неподвижный холмик. Потом снег похоронил холмик, а за ним и весь город.
И остались лишь лед и звезда.
Все, что угодно
– Отправление через минуту, Бретт, – сказал мистер Филипс и вернул часы железнодорожника в жилетный карман. – Пора садиться… если ты не расхотел уезжать.
– Ох уж эти книжки, будь они неладны, – вздохнула тетушка Хейси. – Сколько же он их прочел! И все такие толстые, и все без картинок. Знала я, что добром это не кончится.
– Не беспокойтесь обо мне, – сказал Бретт. – Я вернусь.
– Когда умру, дом достанется тебе, – пообещала тетушка Хейси. – Видит Бог, это случится скоро.
– Парень, почему бы тебе все-таки не остаться? – Мистер Филипс, моргая, глядел на Бретта. – Я бы поговорил с мистером Джей-Ди, думаю, для тебя нашлась бы работа на фабрике.
– Столько молодежи из Каспертона уехало, – посетовала тетушка Хейси, – и никто не вернулся.
Мистер Филипс неодобрительно хмыкнул.
– Поначалу-то они пишут, – сказал он, – а потом поминай как звали.
– Бретт, здесь же не чужие тебе люди, – сказала тетушка Хейси. – Неужто ты не был счастлив в родном городе, хоть капельку?
– Чем же вам, молодым, так не нравится Каспертон? – спросил мистер Филипс. – Тут есть все, что нужно для нормальной жизни.
– Он из-за Красотки Ли уезжает, – объяснила тетушка Хейси. – Если бы не эта дрянная девчонка…
Раздался перестук вагонов. Бретт поцеловал тетушку Хейси в сухую щеку, пожал руку мистеру Филипсу и взобрался по лесенке. Его чемодан уже лежал на скамье. Бретт отправил его на полку и сел к окну, чтобы помахать старикам на прощанье.
Было летнее утро. Откинувшись на спинку, Бретт смотрел, как мимо проплывает сельский пейзаж. «А ведь красивые виды, – подумал он. – Кругом кукурузные поля, кое-где стада, вдали холмы в синеватой дымке». Но теперь он увидит то, что за этими холмами: города, горы, океан. Ведь Бретт только по книгам и телепередачам знает, что находится за пределами Каспертона. Для него, рубившего лес и доившего коров в глуши, весь мир – одно сплошное белое пятно.
Может, все эти города и горы – просто отпечатанные на бумаге слова и картинки. Но хочется не только читать о том, что лежит вокруг. Хочется увидеть собственными глазами.
Красотка Ли не пришла его провожать. Должно быть, здорово разозлилась. Вчера она сидела у стойки в аптеке «Рексол», пила лимонад и читала журнал о звездах, с невероятно красивым лицом во всю обложку – таких людей никогда не встретишь на улице. Он занял соседний табурет и заказал кока-колу.
– Почему бы тебе что-нибудь толковое не почитать вместо этой дребедени? – спросил он.
– Что-нибудь толковое? В смысле, что-нибудь скучное? И пожалуйста, не называй это дребеденью. Невежливо же.
– А разве не дребедень? Девица по имени Звездная Куколка пресытилась гламуром и возмечтала о скромном доме в глуши и куче детишек? Ну так почему бы ей не переселиться в Каспертон?
– Тебе не понять, – сказала Красотка Ли.
Он взял журнал, полистал.
– Ну конечно, все о людях, которые тратят тысячи долларов на званые вечера, кочуют по странам, завязывают друг с другом интрижки, разводятся и совершают самоубийства. Как будто про марсиан читаешь.
– А мне интересно про звезд, и нет в этом ничего плохого.
– Как же нет, если из-за этой чепухи у тебя неудовлетворенность жизнью? Тянет делать дикие прически, как у этих журнальных див, и носить нелепую одежду…
Красотка Ли сломала соломинку для коктейля, встала и схватила хозяйственную сумку.
– Очень приятно было услышать, что ты мою одежду считаешь нелепой.
– Не надо все принимать на свой счет. Ты посмотри. – Он ткнул пальцем в полноцветную рекламную картинку на задней обложке. – Внимательно посмотри. Мужчина якобы готовит стейки на жаровне. А вид как у кинозвезды, дорогой костюм с иголочки, без единой морщинки. Даже на фартуке ни пятнышка и на сковороде нет жира. Лужайка гладкая, что твой бильярдный стол. А вот его сын, вылитый папаша, разве что виски не седые. Нет, правда, ты видела когда-нибудь наяву такого красавца и чтобы седина только над ушами, а остальные волосы черны как смоль? Дочка – настоящая старлетка, мать тоже красивая и холеная, и у нее седая прядка в челке, в тон мужниным вискам. Шины у автомобиля даже не запылились, а дорожка под ним ровнехонька, камешек к камешку. На клумбе все цветы распустились, а куда подевались увядшие? Нет палой листвы на лужайке и сухих веток на деревьях. Соседний дом на заднем плане – сущий дворец, а мужчина с граблями, что заглядывает через забор, ну прямо брат-близнец нашего кулинара. Листья сгребать вышел при полном параде…
Красотка Ли выхватила журнал из рук Бретта.
– Просто ты ненавидишь все, что лучше нашего убогого городишки.
– Я не считаю, что вот это – лучше. Знаешь, ты мне нравишься такой, какая есть: прическа не всегда безупречна, на платье заштопана дырка, но ты живой человек, ты теплая и пахнешь по-человечески…
– Ну хватит с меня! – Красотка Ли повернулась и выскочила из аптеки.
Бретт сменил позу на пыльном плюшевом сиденье и огляделся. Людей в вагоне мало: читающий газету старик, две шепчущиеся старушки, женщина лет тридцати с капризным ребенком и еще трое-четверо пассажиров. На журнального героя никто не похож.
Он попытался вообразить, как эти люди совершают преступления, о которых трубит пресса: пожилая дама подливает отраву в чай, старик приказывает начать войну. На ум пришли барражирующие над крышами самолеты, сыплющиеся бомбы огромной разрушительной силы. Бах! Бабах! И рушатся здания, и взмывают к небу куски стекла и камня. И вместе с ними взлетают дети… Но люди, которых он знает, ни на что подобное не способны. Им бы побездельничать, поесть, посудачить, хлебнуть пивка, купить новый трактор или холодильник, съездить на рыбалку. А если выйдут из себя и поколотят кого-нибудь, так потом смущенно извиняются и руку жмут…
Поезд сбросил скорость, тряско затормозил. За окном Бретт увидел домик, будто из картона сложенный, с намалеванной на фасаде надписью «ПОЛУСТАНОК БАКСТЕРА». И доску с несколькими выблекшими объявлениями. Старик остался на скамье, старушки и парень в синих джинсах вышли. Поезд тронулся. Бретт сунул под голову сложенный пиджак и попытался уснуть.
Он проснулся, зевнул, сел. Поезд сбрасывал ход. Бретт вспомнил, что на стоянке пользоваться туалетом нельзя. Он встал и прошел в конец вагона. Дверь поддалась не сразу. Бретт заперся в туалете. Поезд все замедлялся: тук-тук, тук-тук, тук-тук…
Бретт вымыл руки и толкнул дверь. Заело. Он толкнул сильнее. Слишком мала дверная ручка – не ухватиться толком. Поезд остановился. Бретт навалился на дверь плечом – не поддалась.
Он выглянул в грязное окно. Солнце уже садится, и ничего не видно, кроме иссохших полей.
Снаружи, в коридоре, раздались шаги. Он хотел было позвать на помощь, но не решился. Не хватало еще позориться, колотя в дверь и вопя: «Выпустите меня! Я застрял в туалете…»
Бретт попробовал шатать дверь – не шатается. Снаружи мимо нее протащили что-то тяжелое. Наверное, мешки с почтой. Все-таки надо покричать. Но, черт побери, дверь не такая уж непреодолимая преграда! Он осмотрел защелку. Надо всего лишь провернуть ее. Ухватился покрепче, нажал. Бесполезно.
Снаружи тяжко шлепнулся почтовый мешок, потом второй. Придется все-таки звать на помощь. Дождавшись шагов у двери, Бретт подал голос. Ответа не последовало. Снаружи было тихо. Он постучал. Ни звука. Может, в вагоне никого не осталось? Через минуту поезд тронется, и что же, торчать в сортире до следующей остановки? Он заколотил со всей силы.
– Эй! Дверь заклинило!
Как же стыдно… Он прислушался. Мертвая тишина.
Снова постучал. Вагон разок скрипнул. Бретт приник ухом к двери. Ничего не слыхать. Он повернулся к окну: людей снаружи не видно. Он прижался к стеклу щекой, глянул вдоль вагона. Только море сухих растений.
Бретт развернулся и дал двери крепкого пинка. Если сломает, не его вина – железнодорожная компания обязана следить за исправностью дверных замков. Пусть только попробуют оштрафовать, он их по судам затаскает!
Он прижался спиной к противоположной стене, поднял ногу и обрушил подошву на дверь в области замка. Что-то треснуло. Он распахнул дверь.
Бретт посмотрел через проем в окно. Там не было платформы, только убитая засухой нива, как и по другую сторону. Он вернулся к своей скамье. В вагоне никого. Бретт выглянул в окно. Может, что-то с локомотивом? Поезд стоит уже минут десять. Бретт вышел в тамбур, спустился на одну железную ступеньку, высунулся и увидел, что состав тянется далеко вперед: один вагон, второй, третий…
А локомотива нет.
Может, поезд успел развернуться? Бретт посмотрел в противоположную сторону. Там три вагона и тоже нет локомотива. Должно быть, он где-то на запасном пути…
Бретт прошел назад через свой вагон. Следующий тоже пустовал. Как и тот, что дальше за ним. Бретт двинулся назад по составу. Нигде ни души. Выйдя на заднюю площадку последнего вагона, увидел рельсы, убегающие по сухому полю прямо к горизонту. Бретт спустился на шлаковую насыпь и зашагал к голове поезда по краям деревянных шпал. Высокий запыленный первый вагон безмолвно стоял на своих железных колесах, ждал; свисали разомкнутые цепи сцепки. Впереди тянулись рельсы… и обрывались.
Бретт прошел дальше по шпалам вдоль этих чугунных полос, блестящих сверху, бурых по бокам. Они заканчивались в сотне метров от поезда. Еще десятью футами дальше исчезала насыпь и смыкались поля. Бретт глянул на солнце. Оно еще ниже опустилась к западу и светило теперь желто, предвечерне. Он повернулся и пробежал взглядом по составу. Большие, пустые, надменно молчащие вагоны… Бретт вернулся в свой, забрал с полки чемодан, надел пиджак. Спрыгнул на насыпь и побрел туда, где она заканчивалась. Немного поколебался и зашагал среди стеблей высотой по колено.
На далеком восточном горизонте за полем виднелось нечто вроде грязного пятна. Бретт шагал до темноты, а потом устроил себе ложе из засохших растений и уснул.
Бретт лежал на спине и глядел на розовые рассветные облака. Вокруг под слабым ветерком похрустывали сухие стебли. От малейшего прикосновения пальцев крошилась почва. Он сел, сорвал хрупкий стебелек, и тот рассыпался в труху. Интересно, что это за растение? Бретт таких еще не видал.
Он встал и осмотрелся. Куда ни глянь, ровное, как стол, поле. Со стрекотом прилетела саранча, приземлилась у его ног. Бретт поднял насекомое, нелепо сучащее длинными коленчатыми ножками, подбросил, и оно упорхнуло.
Пятно на горизонте как будто обрело контуры: похоже на серую стену. Город? Он поднял чемодан и пошел на восток.
Уже давал себя знать голод – Бретт не ел со вчерашнего утра. Не отставала от голода и жажда. До города часа три ходу, никак не меньше. Бретт шагал, и под ногами хрустели стебли и вздымались крошечные клубы пыли. Что же это за железная дорога, которая тянется и тянется по сухим полям, а потом обрывается? И куда исчез локомотив? Ведь Бретт слышал, как стонали его тормоза. И кто-то ходил по коридору. Куда все подевались?
Он размышлял о поезде, о Каспертоне, о тетушке Хейси, о мистере Филипсе. Кажется, они в далеком прошлом, превратились в зыбкие воспоминания. Солнце высоко, печет вовсю – вот что важно, а остальное кажется несущественным.
Впереди город. Надо продержаться; надо дойти. Бретт попробовал думать о других вещах. Телевидение, толпы людей, деньги: истрепанная бумага и стертое серебро…
Лишь палящее солнце, пыльная равнина и мертвые растения теперь реальны. Их он видит, чувствует. А еще чемодан. Какой же он тяжелый… Бретт сменил руку.
Что это белеет впереди? Чуть выступает из земли маленькое, гладкое, блестящее? Бретт уронил чемодан, опустился на колени, погрузил пальцы в сухую землю, извлек фарфоровую чайную чашку без ручки. Спекшаяся почва осыпалась, оставив чистую поверхность. Бретт посмотрел на донышко – клейма нет. «Почему только одна чашка посреди этого „черт знает где“?» – удивился он.
Бретт бросил чашку, поднял чемодан и пошел дальше.
Теперь он внимательней смотрел под ноги. Обнаружил ботинок, жутко истрепанный, но с целой подошвой. Рабочий башмак сорок третьего размера, с высоким берцем. Кто его тут оставил?
Через полчаса ему попалась ржавое переднее крыло старомодного автомобиля. Других деталей он поблизости не нашел. До стены было уже недалеко, миль пять, вряд ли больше.
Над полем порхал клочок белой бумаги. Бретт увидел второй, третий; все больше их приносило порывами ветра. Он догнал один, разгладил.
ПОКУПАЙ СЕЙЧАС, ПЛАТИ ПОТОМ!
Он подхватил второй:
ГОТОВЬСЯ ВСТРЕТИТЬ ГОСПОДА.
А третий гласил:
ПОБЕЖДАЙ ВМЕСТЕ С УИЛКИ!
Над ним высилась стена – гладкая, серая. На одежде и коже запеклась пыль; он машинально отряхнулся на ходу. Чемодан оттягивал руку, колотил по лодыжке. Есть и пить хотелось невыносимо. Он втянул носом воздух, инстинктивно пытаясь уловить ароматы пищи.
Бретт уже долго шагал вдоль стены, а прохода все не было. Стена плавно изгибалась вдаль и отвесно поднималась прямо от земли. Поверхность пористая, не оштукатуренная, но все равно слишком гладкая, да и высота футов двадцать, не вскарабкаться. И не из чего сделать лестницу…
Впереди он увидел широкие ворота с серыми колоннами по бокам. Приблизился, поставил чемодан и вытер лоб носовым платком. В проеме виднелись мощеная улица и фасады домов. Те, что через улицу, невысокие, в один-два этажа, но дальше вздымаются башни. Людей не заметно, и никакие звуки не тревожат горячий полуденный воздух. Бретт взял чемодан и прошел через ворота.
Потом он целый час бродил по мостовым, слушал собственные шаги, эхом отражавшиеся от сложенных из бурого песчаника стен, от магазинных витрин, от стеклянных дверей. Тут и там попадались пустыри с сорной травой и мусором. Он задерживался на перекрестках, смотрел вдоль безлюдных улиц. То и дело откуда-то долетал звук жизни: короткий гудок клаксона, отголосок дверного звонка, перестук копыт.
Он дошел до узкого, как ущелье, переулка между глухими стенами. Постоял, слушая доносящиеся звуки, похожие на шепотки в толпе на похоронах. И двинулся дальше. Десяток ярдов прямо, поворот. Поворотов было еще несколько, и за каждым голоса звучали все громче; отдельные он уже различал, выхватывал из гомона слова. Бретт прибавил шагу, ему не терпелось кого-нибудь расспросить.
Внезапно голоса – похоже, сотни голосов – слились в рев, в протяжное «Йа-а-а-айу-у-у…». Уж не стадион ли там с толпой, болеющий за местную команду? Слышен оркестр: визг труб, звон тарелок, буханье барабанов. Впереди виден выход на солнечную улицу, с флагами, с людскими спинами, а над головами – ритмичное колыхание флажков и высоких киверов, движущихся довольно ровными рядами. В поле зрения вплыл растянутый между шестами транспарант, и Бретт успел прочесть огромные красные буквы: «… ЗА НАШИХ!»
Он подошел к толпе и двинулся вдоль серых спин. Приближалась фаланга людей в желтых кителях, они чеканили шаг и покачивали кистями на фесках. На мостовую выскочил мальчуган, запрыгал возле строя. Музыка ревела, гремела, хрипела. Бретт похлопал по плечу стоявшего перед ним человека.
– Что празднуем?
И не услышал собственного голоса. Мужчина не отреагировал. Бретт пошел вдоль толпы в поисках просвета или возвышения. Кажется, впереди людей не так много. Он достиг края толпы, прошагал еще несколько ярдов и остановился на краю тротуара. Желтые уже промаршировали мимо, появилась группа фигуристых девиц в атласных блузках, черных сапожках и белых меховых шапках – все молчат, на лицах никаких эмоций. В пятидесяти футах от Бретта они вдруг пустились в пляс: вскидывали колени, крутили бедрами, жонглировали блестящими батонами…
Бретт вытянул шею, высматривая телекамеры. На противоположной стороне улицы плотными рядами стояли одетые в тусклое люди: глаза следят за процессией, шевелятся губы.
Вперед протолкался толстяк в мятом костюме и панаме, стал наблюдать, ковыряясь в зубах. Отчего-то Бретту показалось, что он здесь не на месте. Фасады магазинов позади зевак выглядели нормально – грязноватые кирпичи, мутные стекла, окисленный алюминий, реклама: «ТОЛЬКО СЕГОДНЯ СНИЖЕНЫ ЦЕНЫ».
Слева от Бретта тянулся пустой тротуар, справа плотная толпа снова и снова взрывалась ревом. За мажоретками шеренгой, в ногу шли полицейские, а над ними порхал вдоль улицы лист бумаги.
Бретт повернулся к соседу справа:
– Простите, вы не подскажете, как называется этот город?
