скачать книгу бесплатно
– Да так, – сказал пенсионер, – которая российская, ту задерживают, а надбавку заводскую платят.
– А велика ли надбавка?
– Пятьсот рублей.
– А вы с завода?
– Да тут все с завода, милый.
– А что, Петр Евграфыч хороший директор был? – полюбопытствовал Черяга.
– О! Это не директор был, а золото! По всем цехам пройдет, у кого что и как расспросит! Вот, помню, в семьдесят четвертом году…
И старик пустился в рассказ о том, как в семьдесят четвертом году директор лично вручил его цеху переходящее красное знамя и как при этом билось сердце рабочих, исполненных чувства своего высокого предназначения.
– А новый – Извольский? – спросил Черяга, – вы его еще застали?
– А что новый! – с визгливой обидой сказал старик, – молодой еще. Глупый. Наглый. Тридцать четыре года мужику, а завод уже ему принадлежит. Почему ему, а не мне?
Черяга помолчал.
– А добавку к пенсии кто начал платить – Петр Евграфыч или Извольский? – спросил он.
– Да что добавка! На миллион украл, а на грош делится, – с обидой ответил старик.
Бывший директор Ахтарского металлургического комбината Петр Евграфович Чаганин жил на четвертом этаже обыкновенной заводской девятиэтажки, в подъезде с выкрученной лампочкой и за дверью, обитой видавшим виды дерматином.
Черяга долго и безуспешно давил на кнопку звонка. Если бы не телевизор, который громко орал за дверью, он бы решил, что в квартире никого нет. Наконец Денис, отчаявшись, забарабанил в дверь. Телевизор щелкнул и умолк, за дверью послышалось шарканье шлепанцев, и женский голос спросил:
– Вам кого?
Денис поднес к дверному глазку раскрытое удостоверение.
– Я бы хотел поговорить с Петром Евграфовичем.
Дверь распахнулась на ширину цепочки, из-за цепочки вылезла старческая рука, и зацапала удостоверение.
Через минуту цепочка была снята.
– Проходите, проходите, – сказала полная седая женщина в пестром бесформенном платье, обвязанном фартуком.
Тут же Денис был введен в уютную гостиную, обставленную в типичном стиле 70-х годов: польская хельга во всю стену, в хельге – горки хрусталя и посуды, покойные кресла и журнальный столик, на котором стояли конфеты, чай и коньяк.
В креслах сидели двое: высокий сухой старик в тренировочном костюме и шлепанцах, и другой, в чопорном черном костюме – явный гость.
– Присаживайтесь, Денис Федорович, – проговорил старик в шлепанцах, будем знакомы, я Петр Евграфович, а вот это Миша Селиверстов, зашел на чаек, между прочим – бывший первый секретарь горкома, прошу любить и жаловать. Так какими же судьбами московскую прокуратуру занесло в наш изъеденный смогом край?
– Забастовка, – объяснил Черяга, – разбираемся, куда деньги угольщиков делись.
– Ну, это вы у угольщиков и спрашивайте, – рассмеялся Чаганин.
– Вы слышали, что вчера обстреляли пикет, а потом чуть не убили чернореченского мэра?
– Там еще, кажется, профсоюз обстреляли?
– Мэр уверен, что это было сделано по приказу Извольского.
– А, вот откуда ноги растут! А что Слава?
– Утверждает, что чернореченский мэр воспользовался случаем, чтобы свести с ним счеты, а стреляли в мэра из-за его жадности.
Глаза Чаганина вдруг молодо взблеснули, и Черяга понял, что этого человека еще рано записывать в пассив.
– Так зачем же вы пожаловали ко мне, молодой человек?
– Спросить, кто говорит правду – мэр или Извольский.
– Да тут и спрашивать нечего, – заявил бывший секретарь горкома, – Сляб сам бандит! Он знаете, кого поставил мэром Ахтарска? Своего зама и поставил, фальсифицировал выборы и мне угрожал, чтобы я снял кандидатуру…
– Да будет! – досадливо отмахнулся бывший генеральный, – ты шесть процентов собрал, кому ты нужен был – угрожать?
И замолчал.
– Петр Евграфович, – осторожно сказал Черяга, – если Извольский стрелял в пикет, то он же ведь не сам это делал? Значит, у него должны быть прочные связи в этих кругах? Вот когда вас убрали с поста генерального – вам угрожали?
– Да ему… – вскинулся было опять бывший секретарь горкома.
– Помолчи!
В комнате наступила тишина. Было слышно, как за стенкой, на кухне играет радио и скворчит поспевающая к ужину картошка. Чаганин мелкими стариковскими глоточками пил чай.
– Нет, мне не угрожали, – сказал Чаганин, – то есть звонки и все прочее было, но, по правде говоря, я сам парочку таких звонков организовал – Извольскому. Слава человек чистый, без криминала. Никто за ним никогда не стоял и с бандитами он связываться не хотел. И зачем ему, скажите на милость, бандиты, если все гаишники в городе ездят на машинах, подаренных комбинатом и прокуратуру за счет АМК отремонтировали?
Чаганин помолчал и снова отхлебнул чаю.
– Вы про историю с Никишиным слыхали? – спросил он.
– Это которого братки губернатором хотели сделать?
– Ну да. Ведь это Слава его вылил в канализацию. Очень качественно и навсегда. Согласитесь, после этого ему с братками как-то не с руки было дружить, а?
Черяга промолчал.
– Есть у нас один человек по кличке Премьер, – сказал бывший директор, – негласный хозяин группы фирм «Доверие». Комбинату он несколько раз помогал, когда надо было выбивать долги за тридевять земель. Еще при мне помогал. Когда меня с комбината попросили, Премьер мне предлагал помощь. Мол, давай возьмем Сляба, посадим на цепь и будет держать до тех пор, пока он не подпишет бумажку о том, что половину этой своей фирмочки он продал. Только вот такой интересный момент – продать эту долю Извольский должен был не мне, а Премьеру.
– То есть Премьер хотел воспользоваться раздором на комбинате, чтобы заполучить его для себя? – уточнил Черяга.
– Ну, для себя или для братвы, я не разбирался, – сказал бывший генеральный, – а только Премьер уже тогда был человек серьезный и отомстить я Славе мог по полной программе. Но вы знаете, я старый человек, и я, наверное, воспитан в дурных социалистических принципах и прочей отжившей дряни – но мне как-то жутко показалось, что пятый по величине в мире металлургический комбинат будет работать на общак. В общем, я отказался.
– А Извольский? Он об этом знает?
– Я ему об этом рассказал.
– И какие у него были после этого отношения с Премьером?
– Нормальные. Премьер ему поклялся, что ничего такого не было, и что это я придумал для того, чтобы разжалобить Славу. Мол, мне от его жалости лишняя копейка перепадет.
– И Извольский ему поверил?
– Поверил не поверил, а деньги на милицию стал давать. Он, Премьер, и потом на Славу работал, но дальше приемной Слава его не пускал. Так, заместо собачки держал: туфли там принести или долг просроченный выбить. И если бы Премьер захотел что-нибудь учудить, – то вот он городской прокурор и прочие выкормыши, которые у завода клянчут подачки, и пришлось бы Премьеру лицезреть небо в квадратик.
– А почему вы в прошедшем времени говорите?
– А потому что вхожу я три дня назад в кабинет Славы, и сидит там Премьер и ноги на столе держит. И я спрашиваю: «В чем дело?», и Слава мне рассказывает длинную историю о том, как на Октябрьской железной дороге местное начальство арестовало вагон с оцинкованным рулоном за неуплату долга дороге, и как Премьер будет с этим разбираться.
– И?
– Он меня совсем уже за дурака держит, – с обидой сказал бывший генеральный, – было это дело с Октябрьской дорогой и разобрались с ним за неделю до этого. По телефону и вполне культурно, Славик даже матюгнулся не больше пяти раз.
– И о чем же говорили Извольский с Премьером, если не о дороге и не о стали?
Старый гендиректор развел руками.
– Делайте выводы сами, – сказал он.
– Премьеру – лет тридцать, волосы цвета соломы, походка борца и кожа плохо загорает?
Гендиректор кивнул.
– Я не специалист в металлургии. Это правда, что если вам не привезут кокс, то завод можно будет закрыть?
– Да. Коксовая батарея – это непрерывное производство. Если кокс не вынуть вовремя из печи, получится «козел». После этого всю печку можно выбрасывать.
– Хорошо. А разве Извольский не может обратиться к губернатору? Разве без завода бюджет области выживет?
– У нас шахтерская область. У губернатора избиратели шахтеры и он не допустит, чтобы с их головы упал хоть волос.
– Если Извольский поручил Премьеру разогнать пикетчиков, то Премьер с этого что-нибудь получит? Например, власть его на заводе возрастет?
Бывший гендиректор задумался.
– Вряд ли, – наконец сказал он. – Ну, подстрелили парочку шахтеров, – это что, по нынешним временам большая услуга? Слава никогда ни с кем властью не делился и начинать не намерен.
– Петя, – подал голос сбоку бывший первый секретарь обкома, – если человек так интересуется Премьером, может, ты позвонишь Володьке?
Черяга вопросительно взглянул на бывшего генерального.
– Володя Калягин, бывший зам начальника городского угрозыска, – пояснил Чаганин, – не вся, знаете ли, ментовка была должна исключительно Извольскому. – Если хотите, позвоню.
Черяга, разумеется, хотел, и через пять минут было условлено: они встречаются в пол-третьего, на центральной площади у памятника Маяковскому; Черяга, взглянув на часы, обнаружил, что ему пора уходить. Тем более, что о географии Ахтарска он имел весьма смутное представление.
Чаганин вышел проводить его в прихожую. У него были неверные старческие шажки, и Черяга вдруг заметил, что руки старого гендиректора слегка дрожат.
– А кстати, – внезапно спросил Чаганин, – у вас нет брата?
Черяга замер.
– Я видел молодого человека, похожего на вас, в приемной Извольского. У меня, знаете ли, хороший глаз – на заводе десять тысяч рабочих и я почти всех помнил в лицо.
Черяга вытащил из бумажника фотографию Вадима.
– Он?
– Да. Только он был в черной куртке и волосы не такие длинные. Я, признаться, принял его за одну из шестерок Премьера. Он ваш брат?
– Его застрелили позавчера, – ответил Черяга. – Мы не виделись десять лет.
Петр Евграфович задумчиво сощурился.
– Ах вот оно что… – пробормотал он.
– А какое у Вадима было дело к Извольскому?
– Вот уж, поверьте, не знаю. Я захожу в приемную – сидит бритая бошка в кожаной куртке. Просто запомнилось. Может, он и не был у Извольского. Может, он охранял кого-то, кто к Извольскому явился. Хотя… так по виду он не бычок был. Глаза у него были поумнее, чем у простого колотушки.
* * *
Жизнь на центральной улице Ахтарска била ключом. Памятник на площади был окружен плотными рядами лотков, и веселые толстые бабы торговали с лотков мороженым, пончиками и корейской капустой.
Чуть поодаль начинался базар. Стены рынка были увешаны дешевыми бельгийскими коврами, и от этого рынок напоминал средневековый замок, прихорошившийся к приезду императора. Перед рынком на десятки метров тянулись столы и диваны, аккуратно задернутые целлофаном. Целлофан блестел на солнце, и гортанные худые азербайджанцы прохаживались вокруг диванов и зазывали покупателей, и веселые трамваи, дзынькающие вдоль площади были с ног до головы расписаны рекламой «Стиморола» и группы фирм «Доверие».
Двадцатиметровый Маяковский, певец города-сада, стоял посередине площади, и воздетая его рука указывала путь торговкам и хачикам. Выглядел Владимир Владимирович несколько удивленно.
Денис включил радио.
Российские акции в очередной раз подешевели на пятнадцать процентов. В газете «Лос-анджелес таймс» была напечатана статья, объясняющая выгоды девальвации российского рубля. Вчера неизвестными хулиганами был избит мэр города Чернореченска Геннадий Курочкин. Мэр города известен своими симпатиями к шахтерским забастовкам и категорическим отказом применять силу против пикетчиков, требующих у правительства честной выплаты заработанных им денег. В конце недели ожидается прибытие в город Чернореченск вице-премьера Ивана Володарчука.
Кто-то постучал по приспущенному стеклу «Мерса». Черяга оглянулся и увидел человека лет сорока, с жилистыми волосатыми запястьями, выпирающими из летней рубашки, и бледным, слегка испитым лицом. Для бывшего мента Калягин выглядел очень неплохо: свободные брюки-слаксы, короткая стрижка и кожаная куртка явно не турецкого извода. Из кармашка куртки торчало ушко мобильного телефона.
– Ты Черяга? – спросил человек.
Денис кивнул.
– Я Калягин.
Бывший мент легко запрыгнул во внедорожник.
– Ишь ты! – не удержался он от добродушного вздоха, проводя заскорузлым пальцем по безукоризненно ограненному металлу, – почти как у Извольского!
