Дирк Лайер. Мое темнейшество

А один раз не сумели. Попали. Каратели. Из арбалета в спину мастера. Болт прошил сердце сразу и навылет. Так что никакое заклинание не исцелило бы.

Я тогда утащил мертвое тело на себе. И похоронил… Тогда, помнится, падал первый снег. А сейчас точно так же в воздухе белело. Только от опадавшего цвета вишни, которая торчала из-за низенького забора палисадника, мимо которого я шел. Глаза начали слипаться: от жаркого весеннего солнца разморило, и хотелось прикорнуть.

Я знал, что, если хочу выжить, недостаточно лишь быть бодрым, ловким и смелым. Надо еще при этом не зевать! А последнего так хотелось, аж челюсти сводило. Но я держался сам и держал под контролем всю улицу, по которой топал.

Мои шаги гулко отдавались по брусчатке, впереди маячила вывеска кабака «Гнилой зуб», к которому я и держал путь. Если Штропс сейчас где и был в это время суток, так только тут.

Войдя внутрь, я ощутил, как густой запах дыма и дешевого пойла ударил в нос, как опытный боец – под дых. Да, это был мой бзик – запахи. С учетом того, что я был некромант, то еще извращение. Но я ничего не мог с собой поделать. Всегда принюхивался и различал… Иногда казалось, что я ощущаю даже те ароматы, которых в природе и нет вовсе: опасности, вожделения, страха, скорби…

Здесь вот пахло безнадегой, угаром и неприятностями для случайных гостей.

В полумраке среди помятых лиц и усталых глаз я нашел того, кого искал, – Штропса. Я сел напротив него, и он, не отрываясь от своей кружки, бросил на меня взгляд из-под седых кустистых бровей.

– Хех, не ждал я сегодня увидеть тебя здесь. Думал, уже поймали… – его голос был хриплым, словно у ворона.

Я наклонился ближе, и в полумраке глаза старика блеснули, как два угля.

– Мне нужно уйти. И ты знаешь, как я могу это сделать…

Он едко усмехнулся:

– Да ты, должно быть, схватил проклятие безумия, рыжий. Вся стража на ушах стоит – говорят, ищут шпиона. Все ворота перекрыты. У каждого выхода из катакомб – по шпику…

Пот, гниль и смрад! Угораздило же меня попасть в розыск вместе с каким-то шпионом. Стиснул зубы. Ну уж нет! Без пропуска через стену я отсюда не уйду. Надо будет – душу из Штропса выбью и обратно затолкаю, но из столицы выберусь.

– В первый раз, что ли, на твоем веку государственных преступников ищут? – Я приподнял бровь, глянув на старикана. – Таких облав было много. А вот должок у тебя передо мной один-единственный, с клятвой на крови… – усмехнувшись, протянул я.

Старик, отхлебывавший свое пойло, услышав это, закашлялся. Он прекрасно понял, о чем речь. И за отказ мне помочь он может заплатить жизнью.

– Лис, это может закончиться плахой… – протянул он.

– А в ту ночь, год назад, когда я тебя на погосте спасал, рискуя шкурой, для меня все могло закончиться гробом. Так что оплата за услугу сходная…

Хрыч уже открыл было рот, чтобы что-то сказать, когда входная дверь бухнула о стену и с порога раздался приказ:

– Это имперская стража! Именем Владыки, стоять! Не двигаться!

При этих словах у меня заныли зубы. Твою ж преисподнюю…

Впрочем, не у меня одного оказалась подобная реакция на стражей. Их здесь вообще не жаловали. Да и сами кирасиры, мягко говоря, недолюбливали местных завсегдатаев. Одним словом, ненависть была взаимной. Правда, врут те, кто говорят, что из такой ненависти не может родиться ничего хорошего. Драка так получилась просто отличной!

А началась она с удара деревянной кружки о шлем стражника. Сидевший у входа детина обрушил утварь на голову стоявшего рядом служивого. От встречи двух жбанов раздался треск, и служивый упал, оглушенный.

Тут же кирасиры вскинули арбалеты. Кто-то не удержал палец на спусковом крючке, и болт с чавкающим звуком впечатался в стену, прошив при этом бутылку, которую держал в руках какой-то забулдыга. Так что теперь в его пятерне оказалась лишь стеклянная розочка от горловины.

– Это был мой первач! – взревел выпивоха и глянул на дозорных, как бык на красные подштанники.

– Бей их! – раздалось тут же из угла.

– Мочи гадов!

– Дави сволочей!

Крики полетели со всех сторон, но их легко перекрыл властный голос хозяина «Зуба»:

– Резать стражу только за порогом моего заведения!

– А душить, колоть и топить можно тут? – тут же деловито уточнил Штропс, оглядываясь и пригибаясь.

Вовремя. Над седой макушкой как раз просвистела чья-то метательная звезда.

Я тоже не спешил вмешиваться в заварушку. Потому как, во-первых, за участие мне не заплатили, а во-вторых, самых активных бойцов магическими силками вязали обычно первыми. И хотя среди этих кирасир магов не было…

А вот у появившегося спустя пару секунд подкрепления таковой имелся. На это ненавязчиво намекнул разрезавший воздух пульсар, врезавшийся в стойку рядом со мной.

– По-моему, наш разговор подошел к концу, – по-светски заметил Штропс, оглядываясь. – И в завершение беседы, в знак нашей дружбы, хочу вернуть тебе должок. Вывести отсюда…

– Из города? – деловито уточнил я.

– Из таверны, – хмыкнул старик.

Я поморщился. Вот пройдоха! Я, вообще-то, не на это рассчитывал. И тут на весь зал раздался бас:

– Р-р-разойдись!

И спустя мгновение в окно на бреющем полете шлемом вперед вылетел кирасир и вынес собой створки. В оголившемся проеме я увидел стражу. Так, значит, перекрыли не только вход… Таверну оцепили, а это значит, что деваться отсюда было особо некуда.

– Идет, – процедил я.

Старик протянул руку, и не успел я по ней ударить, как пришлось увернуться от летевшей в меня скамьи.

Припал к полу, придерживая шляпу, и увидел, как скамья пронеслась вперед и снесла бы того самого мага, но он успел сжечь ее заклинанием на подлете.

На миг все вокруг окрасилось алым. Едва сдержался, чтобы не выставить щит: используй я темный дар, и это сразу бы почувствовал светлый. Палиться было нельзя. А вот палить стражникам по всем – еще как можно. И из арбалетов, и магией.

Последняя как раз и стала причиной того, что какой-то объятый пламенем бородач начал кататься по полу, пытаясь сбить огонь.

Я огляделся в поисках Штропса. Тот шустро на четвереньках, с поистине тараканьим проворством несся под стол. Вот только едва старик оказался там, как сверху на столешницу запрыгнул один из стражников, фехтуя клинком и отбиваясь отточенной благородной сталью от кочерги. Ей орудовала бабища необъятных размеров. Причем она так ловко нападала, что чувствовалось: по молодости она была отчаянной пираткой, не иначе.

Только мне некогда было любоваться их поединком. Я нырнул по примеру Штропса под стол и последовал за стариком. И вот на середине пути над моей головой раздался звон металла, и меч пробил дерево рядом со мной. Отточенная сталь прошила столешницу прямо перед моим носом.

Выругался сквозь зубы, обогнул острие, вылез из-под стола и наткнулся на чьи-то сапоги. Взгляд прошел выше, и я увидел того самого светлого мага – любителя швыряться пульсарами. Судя по округлившимся глазам этого патлатого, он признал во мне некроманта без всяких наводящих подсказок в виде темных чар.

– Недобрый день! – выпалил я и сработал на опережение: не вставая, крутанулся на колене и врезал ногой по голенищу противника.

Раздался хруст, и патлатый заорал от боли. Я пнул его по колену, добивая, и светлый начал падать, теряя равновесие.

Я перекатился кубарем, врезался в ножку стола, а маг рухнул рядом. Его лоб с грохотом встретился с половыми досками, отправив противника в отключку и оставив на память внушительную шишку, которая тут же начала наливаться багрянцем.

Поправив шляпу, я понял, что хотя лежать на полу может быть приятно и даже полезно для спины, однако злоупотреблять этим не стоит. Иначе, пока расслабляешься, кто-нибудь не только свалится на тебя сверху, но и выведет из строя. Например, тем самым тесаком, которым размахивал сейчас хозяин таверны, отбиваясь от стражи.

– Всех перережу! А ну, кто первый! – фанатично голосил он, направляя свое грозное оружие то на кирасир, то на своих клиентов, как будто не мог определиться, кого нашинковать первыми.

Не дав событиям развиться дальше, стражник, который меньше минуты назад орал с порога: «Именем владыки!» – швырнул во владельца едальни бутылку. Та с размаху впечаталась в голову тесакообладателя, и он осел на пол под звон разбитого стекла.

Старик Штропс, который как раз готовился нырнуть под лестницу, обернулся, и его взгляд поймал мой в толпе.

– Рыжий, двигай за мной!

Я на это коротко кивнул и уклонился от дубины. Высокий тощий парень, видимо возомнивший себя грозой всея стражи, снова поднял дубину, явно намереваясь проломить мне череп, и заорал:

– Демон!

– Я за него, – быстро отозвался я и, скинув с плеча одну из сумок, использовал ее вместо пращи.

Увесистая котомка врезалась в челюсть долговязого. Раздался хруст. То ли кости, то ли фиалов, что были в торбе, а ремень, оборвавшись, выскользнул из моей руки.

Сумка взметнулась вверх и, описав дугу, со всего маху упала на стойку в десятке шагов от меня. Я мрачно глянул в ту сторону. Конечно, была примета – бросить монетку на память, если хочешь вернуться в это место еще раз. Но оставлять здесь весь кошель…

Выдохнул, вскочил на лавку, а затем на стол. Пробежал по нему, лавируя меж кулаками, свистящими бутылками, арбалетными болтами и клинками, перепрыгнул на следующий. И тут увидел, как рядом с моей сумкой на стойку плюхнулась еще одна. Ее скинул с себя малый, которому она мешала махать кулаками.

А работал ими плечистый, коротко стриженный молодчик лихо. Так, что уложил двоих стражей с одного удара, а после, не оборачиваясь, схватил мою котомку и сиганул через стойку, чтобы драпануть в кухню…

Да чтоб тебя! Бежать за ним времени уже не было. В зал валилось еще одно подкрепление. Мне же до стойки было всего несколько шагов. А на безрыбье и рак за щуку сойдет. Так что я схватил оставшуюся сумку и рванул к лестнице. Под ней старик уже открыл лаз в полу. И мало того, что открыл, так еще и спустился туда – только седая макушка мелькнула, когда я оказался у небольшого квадратного провала.

Я оперся рукой о половицу и прыгнул в люк, когда в меня полетело заклятье: маг, которого я оглушил, выбравшись из-под стола, очнулся и решил отомстить.

Чары просвистели рядом. Плечо ожгло болью, и я провалился.

Глава 3

Благо провалился не в беспамятство, а в подземный ход. Ноги спружинили об утоптанную землю, а надо мной сразу ударила крышка: старик дернул за веревку, что была примотана к скобе. Ощущения были, как будто тебя похоронили заживо, но очень комфортно. Вместо жесткого узкого ящика, где можно лишь лежать, вполне себе приличный тоннель, в котором допустимо и постоять. Правда, шагать приходилось, согнувшись в три погибели, но зато живым и невредимым.

Правда, насчет последнего появились сомнения. Меня вело так, что глаза застил кровавый туман. Все же этот маг, собака, зацепил. И сейчас по плечу разливалась дикая боль, от которой я зашипел сквозь зубы.

Достал из перевязи на запястье один из фиалов, откупорил крышку и проглотил плескающуюся в пузырьке дрянь.

Она пробрала до костей, но зато сознание прояснилось – теперь я мог не только послать матом противника, но и хуком задать нужное направление.

Встряхнулся, как мокрый пес, и поспешил за проводником, который и не думал подождать.

Подземный туннель, в котором мы со стариком оказались, напоминал желудок дракона: такой же узкий, извилистый, но рыцаря вместить и переварить вполне способен. И воняло здесь, как в потрохах.

В тусклом свете встроенного в стену артефакта я увидел каменные стены, покрытые паутиной и склизким мхом. Ему тут, в сырости и тьме, было привольно. А еще он отлично впитывал в себя не только влагу, но и звуки наших шагов и шума сверху.

Хотя что-то мне подсказывало, что тот стих скорее из-за прибывшего подкрепления… вовремя все же ушли. Если бы при этом со своими деньгами, было бы вообще замечательно. Но тот гад увел кошель вместе с сумкой. Может, у него в торбе хотя бы что-то было… Надо бы проверить. Но не сейчас. И с болью в плече тоже стоило разобраться… Но позже. Сначала – вылезти отсюда.

Внезапно, вторя моим мыслям, впереди забрезжил свет, слабый и мерцающий, как ночной кладбищенский светляк. Мы ускорили шаг, и вскоре перед нами возник выход на поверхность – это было зарешеченное подвальное окно, как раз вровень с брусчаткой.

Благо прутья были не вмурованы в кладку стены, а выкованы, образуя дверь на амбарном замке. И хотя ключа ни у старика, ни у меня не было, взломать ржавый запор не составило труда. А после – через дыру вылезти на улицу.

Мы оказались в квартале Мучеников, где глухие стены старых домов отбрасывали длинные тени. Знакомая улица встретила нас полуденной тишиной.

Солнце жарило вовсю, но припекало у старика не от палящих лучей.

– Ну что, долг засчитан? – нетерпеливо спросил он.

Я посмотрел на этого пройдоху. И не придраться ведь. Вывел, как просили? Вывел! Спасти жизнь? Спас! А то, что не из города, в соседний квартал – так предупредил же.

Я скривился, но нехотя процедил:

– Засчитан.

Тут же вокруг сморщенного запястья на долю секунды вспыхнуло кольцо черной магии и погасло. Клятва исполнена.

– Ну, бывай, рыжий, – весело отозвался Штропс, – как говорится, желаю тебе такой удачи, чтоб если тебя все же решили повесить, то веревка оборвалась.

– И я тебе пожелаю тоже всех благ, но хрен с тобой ими поделюсь, – хмыкнул я.

Старик на это криво усмехнулся, махнул рукой в прощальном жесте и развернулся, а затем, весело насвистывая, пошел прочь.

Я же выдохнул сквозь стиснутые зубы. Действие зелья закончилось, острая боль вновь прошила мое плечо, словно зубы гуля раз за разом вонзались в плоть. Сглотнув, я откинул край своего плаща и дрожащими пальцами закатал рукав рубашки. Вот дрянь! Под кожей расползалась серая гниль заклинания. Условно-боевого. Потому как применяли его к мертвякам.

Прикрыл глаза, призвал тьму. Она хлынула к ладони, и та раскалилась докрасна. И я прижал полыхавшую руку к посеревшему плечу.

Моя тьма начала выжигать все. В том числе и разум. Сознание затопило болью, но я терпел, чувствуя, как моя собственная энергия испепеляла чужую магию, оставляя после себя лишь обугленную кожу. Наконец заклинание исчезло, и я остался едва стоящим на ногах.

Сглотнул, мечтая сдохнуть.

– Еще не время, Дирк, еще не время, – приказал сам себе и, шатаясь, двинулся вперед, будто в тумане. Взгляд мой был рассеян, и я едва различал дорогу перед собой. Однако, несмотря на это, продолжил идти.

За поворотом тихая улица вливалась в шумный и оживленный бульвар. Я двинулся по нему вместе с толпой, поднимаясь в гору, не особо соображая. Надо было где-то укрыться. Вот только я печенкой чуял, что в знакомые места вроде сегодняшней таверны лучше не соваться. Вся стража на ушах, пока ищут шпиона – каждый камень на мостовой перевернут. А инквизиции это только на руку.

Значит, нужно место, где не будут искать ни каратели, охотящиеся за темными магами, ни законники, промышляющие шпика. Интересно, есть ли вообще такое? Ну, кроме дворца…

Я стоял на мостовой в самой высокой ее части, почти пригорок. Отсюда хорошо были видны базарная площадь, ратуша, черепичные крыши домов. Вдалеке маячила резиденция владыки, а перед ней – шпиль, от вершины которого расходилось семь лучей. Храм светлых богов. Именно из него в единственный выходной, который был на неделе, в приют приходил патер и читал проповедь. И рано как норовил припереться: только глаза успеешь продрать, а тебя гонят слушать про жития преподобных. А уж как тот светлейший – а именно так называли служителей небесной семерки – соловьем разливался о том, что в храме оказывали помощь всем страждущим…

Что ж, похоже, настало время проверить, насколько слова пресветлого расходились с делом. Ведь я был вылитым клиентом этой богадельни: болящим, нищим (я проверил сумку того детины – ничего стоящего, лишь дюжина гнутых медек, пара безделушек вроде огнива и ножа и тряпье), немощным, скорбным… и далее по списку.

Конечно, при другом раскладе и в здравом уме я бы ни за что туда не поперся, но солнце было в зените, кукушка – вне дома, а погоня – на хвосте.

Так что я решился. Осталось только лицо сделать подурнее – кхм – поодухотвореннее. Может, и выгорит чего…

Вот только когда я вошел в храм, оказалось, что помощь здесь для бедных телом и кошельком исключительно духовного плана. Даже похлебки на лебеде не раздавали! Это был минус. А вот плюс: местным патером оказался Одо… тот самый Одо, с которым мы некогда делили пайку хлеба в приюте.

Только за минувшие годы приятель повзрослел и… хотелось бы сказать, возмужал, но скорее воспушал: черные кучерявые волосы сейчас и вовсе напоминали шапку, которая была в ходу у горцев, а подбородок украшала бородка.

А вот что осталось прежним – это тощая фигура, живые глаза, длинноватый, словно созданный для того, чтобы его совали во все интересности, нос.

– Дирк?! – потрясенно выдохнул друг, тем дав понять, что и я не сильно-то за эти годы изменился, а после распахнул руки для приветствия. – Какими судьбами? А нам в приюте все говорили, что тебя драконы сожрали, – весело добавил он.

– Подавились, – воскликнул я, широко улыбнулся, обнимая приятеля, и начал делать то, что умел едва ли не лучше черной волшбы, – лгать: – А зашел я сюда исповедоваться… Выслушаешь старого приятеля? По-дружески?

– Конечно-конечно, – с охотой отозвался кучерявый.

А я же быстро огляделся, прикидывая, к какой из ниш направиться. Всего их было в храме семь, и стояли они полукругом. В каждой – статуя бога. В зависимости от того, в чем ты хотел покаяться и чьей помощи испросить, к тому изваянию и надлежало подойти.

По центру стояло изваяние Эльдора – бога огня и жизни с солнцем в руке. Помню, в приюте у нас стоял в обеденной зале подобный глиняный истуканчик, и мы воздавали ему молитвы каждый раз. Оттого и запомнил. А вот с идентификацией остальных были проблемы. Потому как волей-неволей богов-то я знал, а вот как они выглядят… Что скажешь, с благочестием у многих некромантов не очень.

Так, похоже, вот тот с мечом – бог войны и стратегии, рядом с ним какая-то тетка. То ли богиня мудрости, то природы, то ли любви и семьи… С учетом лжи, которую я придумал, мне точно не к последней. Значит, обхожу все статуи баб. На всякий случай.

С протянутым черепом, скорее всего, бог смерти и подземных богатств. Мне бы к нему, но не при паторе. Остались двое: один держал змею, другой посох… Похоже, это были врачеватель и путник.

Выбор, конечно, невелик, но покровитель странствующих мне, некроманту в бегах, как-то ближе. И я направился к нему. И у ниши поведал Одо, как одна девица из знати решила, будучи брюхатой от другого, заполучить меня в мужья.

– Так и заявила своему папаше, что отец ребенка – я. Отец вызверился и решил притащить меня к алтарю со своей дочуркой живым или мертвым. А я предпочел быть живым и не женатым. На этой почве у нас и вышли разногласия… – входя в роль, одухотворенно вещал я.

Да, я нес чушь! Но зато какую отборную! И ничего не расплескал по дороге. Хотя если рассуждать здраво: ну на кой я, голодранец, герцогу в зятьях? Будь это правда – прибил бы меня знатный расчетливый папенька по-быстрому, а дочурке сказал, что так и было. Еще бы и плод заставил дуреху скинуть. Но я упирал на то, что родитель у вздорной девицы любящий… И Одо сказочке поверил. Правда, после того, как проверил:

– Ты точно не отец того дитя, что носит обманщица под сердцем?

– Клянусь своей жизнью! – горячо заверил я, и меня даже окутало едва заметным сиянием. Ну а правда же: если нет ребенка, то нет и отцовства – это-то небеса и подтвердили. Правда, кривенько так, но все же. Но я, воодушевленный этим, добавил: – Только неизвестно, сколько ее еще осталось: герцог нанял головорезов по мою голову, и они рыщут по всей столице… А мне негде даже укрыться. Так что я решил исповедаться перед смертью… – И набожно сложил ладони перед грудью.

Одо же смерил меня взглядом, потом перевел его в задумчивости на статую Элиана – имя бога путешествия я прочел на табличке, что была прикручена на постаменте.

– Книга писаний гласит, что нет ничего ценнее истины и нет ничего хуже лжи… – начал задумчиво Одо. – И если твоя правда в том, что ты не виновен и не желаешь идти против сердца… То, быть может, в исключительных случаях, когда борьба за правду заставляет солгать и обман может стать богоугодным делом…

– О чем ты? – не понял я приятеля.

– О том, что я тебе помогу. Как другу, который был моим единственным спасением в приюте, пока не исчез. Сколько раз ты защищал меня от побоев и вступался в драке, помогал мне таскать книги у попечителя из-под носа, – по-доброму усмехнулся Одо. – Я помогу тебе укрыться от преследования.

– У тебя есть надежный погреб? – смекнул я.

– Гораздо лучше. Приход. Он находится в небольшой деревушке, и патером там служит мой наставник, преподобный Карфий. Я напишу ему письмо, расскажу, в чем дело, и он поможет тебе. Побудешь служителем в его приходе какое-то время, пока все не уляжется…

– План, конечно, хороший, но боюсь, что он обречен, – заметил я.

– Почему же? – удивился Одо. Его черные брови вскинулись вверх, словно он и вправду не понимал, что мне не по нраву.

– Я просто не доберусь до этой деревушки. Меня из города не выпустят… – выдохнул я и признался: – Никого сейчас не выпускают.

Только не стал распространяться из-за чего. Вернее, кого – шпиона, за которым охотилась стража. А инквизиция хоть с кирасирами и была в натянутых отношениях, но своего упускать не намерена – как удачного случая, так и некроманта в моем лице.

И почему у меня не светлый дар? С ним бы куда проще жилось, и каратели бы не преследовали, но увы… Магия мертвых была под запретом, и чернокнижие каралось всей строгостью закона…

– Жаль, конечно, что у тебя не светлый дар, – вторя моим мыслям, произнес Одо. – Но ничего, сутану светлейшего очень часто надевают на себя и абсолютно бездарные… Зато она открывает любые двери. Городские ворота для тебя, думаю, тоже откроет…

Мне понадобилось все мое самообладание, но глаз все равно дернулся. Такого поворота судьбы даже я не ожидал и с уважением глянул на божественную статую великого путника. О как завернул небожитель!

Мое же удивление было оправданно: обычно те, кто обладал светлым даром, шли в академию магии и никуда больше. Ну или в подмастерья к кому из чародеев, если сила была мала. Но мой наставник утверждал, что и в семинарию светлых принимали охотно. Только негласно. Делая вид, что это обычный человек, без волшебной искры. А что? Творить чудеса одним только добрым словом было тяжелее, чем словом и светлой силой. Кстати, наставник ехидно упоминал, что именно поэтому духовников и звали еще светлейшими, а не из-за белой сутаны, которую те носили.

Хотя сами храмовники перед простыми прихожанами отвергали любой намек на то, что имеют хоть крупицу дара. Вот теперь выяснилось, что мастер был прав…

Одо же, и не подозревая о моих мыслях, повел меня в неприметную дверь, через которую мы вошли в подобие кельи. Там друг открыл сундук и начал в нем рыться, чтобы найти на самом дне сутану и протянуть ее мне со словами:

– На, надевай!

Пока я возился с новой одеждой, друг сел за небольшой стол и взялся за перо. Писал он споро и красиво – чувствовался немалый опыт. Да и закончил быстро – и получаса не прошло, как приятель посыпал лист мелким речным песком.

Сдув тот спустя пару минут, сложил бумагу втрое, накапал воска на край, поставил оттиск кольца-печатки и, свернув, протянул письмо мне.

– Это для отца Карфия, – пояснил он и, взглянув на меня, добавил: – Да, сутана тебе, похоже, узковата…

– Ничего, накину плащ, – отозвался я, сожалея, что, в отличие от последнего, шляпу оставить не получится. Ее сменила белая биретта – маленькая четырехугольная шапка с четырьмя гребнями наверху, увенчанными помпоном посередине.

Так что выходил я из храма уже патером. Одо осенил меня четырьмя перстами напоследок, а я по привычке махнул рукой и мысленно выругался. Хотя бы до того момента, пока не выберусь из города, все же стоит перенять привычки светлейших…

Глава 4

Когда я покинул стены церкви, уже давно перевалило за полдень. Солнце успело раскалить камень мостовой и стен так, что под плащом с меня текло в три ручья.

Вот уже в который раз замечал: конец весны был жарче начала лета. Особенно здесь, на юге. Свой запах в нос буквально пихали магнолии, акации и сирень. Он смешивался с ароматом дамских духов, конским потом и душком из сточных канав… Это была какофония жизни, которая бурлила вокруг.

А что вы еще хотите от вокзальной площади? Тишины! Ха! Да тут даже ночью не бывает безлюдно… А сегодня еще и возмущенно: многих отказывались сажать в дилижанс без верительных грамот. Оно и понятно: возничему не хотелось у городских ворот возвращать деньги тем пассажирам, кого высадит из общественного экипажа стража, и везти потом всю дорогу пустое место.