Бабий круг

После её ухода Тамара почувствовала себя обманутым, покинутым болванчиком с пустой и обезличенной душой. О том, что всю сознательную жизнь она жила во лжи, думать не хотелось, а другое просто не думалось – голову обручем сжала тупая разъедающая боль.

Достала из маминой шкатулки «итальянские» письма. Открыла наугад. «Дорогая Леночка! В который раз прошу – прости…» Дальше читать не стала – разорвала пополам, потом ещё раз, и ещё, после чего, захлебываясь слезами, неистово набросилась на письма: с остервенением рвала длинные, желтоватые от возраста конверты на мелкие клочки, будто расправлялась с заклятым врагом, пока не услышала, что проснулся Семён.

Сгребла в мусорное ведро кучу бесполезной бумажной трухи, по ходу умыла опухшее от слёз лицо. Немного полегчало. Остался только сквозняк в голове да заиндевевшие мозги, отчего казалось, что летом в доме холодно. Взяла лежащую рядом бабушкину шаль. Тонкая шерсть мягко обняла-обвила озябшие плечи, окутала сердце миром и покоем, казалось, и дышать стало легче. Вспомнилось бабушкино: «Спиночкой к стеночке, плечики расправила, локоточки прижала и… пошла!» Машинально выровняла спину, приподняла голову, успела даже в зеркало на себя взглянуть, с горечью отметив под глазами темные круги, и пошла – к сыну. Действительно, не время жалеть себя, когда не на кого больше положиться.

А с утра в дом зачастил народ. Первой пришла соседка. В расстроенных чувствах попросила:

– Томка, можно, я у тебя немного пересижу, с Сёмой поиграю? С братом поссорилась. Даже не спрашивай – видеть его не могу!

И только Настя это сказала, как в коридоре снова раздался звонок. Посмотрела в дверной глазок – на площадке топтался мелкого росточка мужичок с огромной охапкой роскошных белых роз. Завидев Тамару, он ткнул ей в руки квитанцию и ручку: «Распишитесь», затем цветы, и убежал, оставив её в неведении, кто такую красоту прислал.

Настя деловито обшарила букет, но, не найдя в нём никакой зацепки, подозрительно спросила:

– Ты точно на бумаге свою фамилию видела? Не-е? Совсем не смотрела? М-да… Как дитя. Могла бы просто крестик поставить, зачем расписываться, утруждать себя? Слушай, а, может, дверью ошиблись? В нашем доме нет, случайно, другой Степановой? Ну, да ладно, не пропадать же добру, – девочка по-взрослому отчитала Тамару, по ходу присматривая подходящую вазу и заталкивая в неё цветы.

«Ага, конечно, дверью ошиблись, – обиделась на соседку Тамара, – будто я и впрямь недостойна подарков», но тут же себя одернула, вспомнив, что курьер даже паспорта у неё не спросил: «А ведь, действительно, кто же всё-таки их прислал?»

Вопросов добавилось, когда ещё через час в дверь квартиры снова позвонили. На лестничной площадке стоял всё тот же мужичок с бумагой, ручкой и, на этот раз, с не менее изысканными чайными розами.

– Правду говорила – дверью ошиблись, – проворчала Настя, приготовившись возвращать полученный ранее букет, но посыльный в очередной раз подал Тамаре квитанцию: «Распишитесь. Получите». Соседка пристально посмотрела на Тамару, взяла вместо неё квитанцию и дважды вслух прочитала в ней адрес и фамилию.

– Странно. Вроде правильно, – не понимая, в чем подвох, она рассеянно черкнула свою подпись на листе, и с ещё большим подозрением уставилась на Тамару. – Ану-ка, подруга, колись! Откуда цветочки? Рассказывай.

Рассказывать было нечего. Даже приблизительно. Разгадка цветочного бума появилась со знакомым уже водителем, который не так давно советовал «с такими людями не шутить». В полном молчании он важно прошествовал мимо них на кухню с целой корзиной отборных фруктов, объяснив свои действия почти тостом:

– За моральный, так сказать, ущерб.

Потом степенно, со стариковским достоинством, обращаясь к Тамаре, произнёс:

– Отныне вы будете самым ярким украшением моего ближайшего окружения!

У Насти, которая пропустила телефонно-сумочный обмен, от неожиданности челюсть отвисла, да и сама Тамара была не менее шокирована, недоумевая, шутит пожилой человек, или, что тоже может статься, решил за ней приударить?

– Надеюсь, цветы вам понравились? – спросил водитель, оценивая розы в вазах, и с гордостью добавил:

– Сам выбирал! Лично!

И только Тамара хотела спросить, кто именно «сам выбирал», и к чему такая любезность, как снова раздался звонок. На сей раз звонил телефон.

– Да? – осторожно выдохнула в трубку, теряясь в догадках, чего ожидать и на что рассчитывать.

– Тамара? – не менее осторожно переспросили на том конце провода, и, услышав утвердительный ответ, уже более уверенно продолжили:

– Здравствуйте! Я – Маттео. Можно просто Матвей.

Перед её глазами пронеслись мамины «итальянские» воспоминания, опостылевшая в детстве безотцовщина, письма с иноземными штемпелями, «лучшие семьи Ломбардии», «мир-дружба-жвачка»… Только после смерти мамы и бабушки ей было так больно и обидно, как сейчас. Не отвечая, молча нажала красную кнопку. Потом растерянно оглянулась по сторонам, увидела такую же расстроенную Настю, широко открытые глазки-бусинки маленького Семёна, вспомнила бабушкино: «Ему новую линию рода зачинать…», тряхнула головой, прогоняя тоску-печаль, широко улыбнулась и… набрала последний номер, будто сызнова открывая только-что наглухо запертую дверь.

Пока звучали гудки вызова, собралась с духом, чтобы спокойно произнести:

– Здравствуйте. Я очень рада вас слышать. Действительно, очень рада, – сама себе удивляясь, произнесла абсолютно искренне.

Разговор, начиная с первого слова, напоминал тщательно взвешенный дипломатический обмен. Воодушевился Матвей лишь однажды, когда речь зашла о Семёне. Тему мамы заведомо не трогали, с сожалением упомянув только её безвременную кончину.

Попрощавшись со своим собеседником, Тамара поймала себя на мысли, что глупо улыбается, и снова вспомнила бабушку: «Давайте не будем так долго стараться понравиться друг другу», так как оба они прилагали большие усилия, чтобы не разрушить незримую нить, соединившую их во время разговора. Оценив деликатность Матвея, она почувствовала, как от сердца отлегло.

– Представляешь, мой маленький, теперь у тебя есть не только я, но и дедушка, – подхватывая на руки сына, сообщила она вслух.

– Ага, – вместо Семёна недоверчиво пробормотала Настя. – Это что же, Сёмочкин дедушка – тебе отец, получается? В самом деле, что ли, родной?

– Двоюродный! – шутя ответила Тамара, но, заметив, как у девочки от удивления вытянулось лицо, на полном серьёзе добавила:

– Родной, Настя. Самый настоящий родной. Так уж случилось. Родителей не выбирают.

– Но как же так? Не было, не было отца, и вдруг – на тебе, явился, не запылился. Откуда? Какая ему польза? Может, на квартиру претендует? – не унималась докучная соседка, продолжая что-то упрямо бубнить себе под нос.

Остаток дня прошёл под впечатлением утреннего телефонного звонка, и, как ни странно, высказанных Настей опасений по поводу новоявленного Тамариного родственника. Занимаясь домашними делами, всякий раз возвращалась она к разговору с Матвеем, откладывала работу и просто сидела, углубившись в себя – думала. К вечеру, после долгих размышлений и сомнений, сделала неутешительный вывод: «А ведь и вправду, какой он мне родной? Даже если рассматривать кровь, суть всё равно не меняется – чужой он человек, чужой по определению, и даже время не поможет – поезд давно ушёл. Вот Сёме легче: он – молодой, привыкнет, будем надеяться». Решив, что ради сына стоит продолжить общение, обрадовалась, когда позвонила Настя – можно будет с ней поделиться.

С этим намерением открыла настежь дверь, но девочка, застыв на площадке, войти в квартиру не спешила. Помедлив несколько секунд, она виновато потупилась, показывая рукой на стоящую сбоку попутчицу. Сначала в глаза бросились розовые, в густую пену взбитые волосики, потом – ярко синий комбинезон, тесно облегающий легкую спортивную фигуру.

– Это я, – раздалось хрипловатое. – Как бы, наверное, это… пришла просить прощения.

«Вижу, не слепая», – с досадой вспомнила Тамара недавний случай в парикмахерской, но, не желая выглядеть занудой, снисходительно бросила:

– Да ладно, чего извиняться, ведь всё по-доброму разрешилось, к тому же я не менее виновата: сумку твою взяла, да и к мастеру не была записана…

– Это – не то, хотя, чего греха таить, в салоне я тоже не лучшим образом выглядела, но тут… Понимаешь, я по другому поводу, – внезапно сморщившись, как печёное яблоко, зябко передернула плечами девушка. – В дом пригласишь, или будем под дверью стоять, соседей интриговать? Мне бы водички попить… Холодненькой.

«Ну-ну!» – напряглась Тамара, пропуская в квартиру незваную гостью. Всё ещё не понимая, в чём дело, на автомате включила чайник и достала из буфета праздничный чайный сервиз и коробку конфет, которую тут же подвинула к себе Настя.

– Сядь, что ли? – оглядываясь по сторонам, продолжала настаивать девушка, непроизвольно складывая в замок длинные тонкие пальцы со сломанными, обгрызенными ногтями.

«В своём доме, знаю, что делать», – чуть не вырвалось у Тамары, но, как радушная хозяйка, она молча набрала стакан воды и поставила его перед гостьей.

– Тут совсем другое. Понимаешь, это я виновата в том, что с тобою произошло, – совсем хрипло произнесла девушка, слишком быстро хватаясь обеими руками за стакан и не замечая, что вода расплескалась на стол и одежду. – Не специально, конечно… Ну, не лично… то есть, косвенно. Ты бы знала, как я мерзко себя чувствую!

Она сделала несколько жадных глотков, откашлялась, и, не закончив мысли, наконец представилась:

– Меня Светкой зовут.

«Светка – плакса, гуталин…» – усмехнулась про себя Тамара, вспоминая довольное мужское лицо на экране айфона, но вслух произнесла:

– Да уже догадалась как-то.

– Тут, понимаешь, дело такое: мужик… ну, мужик, что тебя… что на тебя напал, мой добрый, точнее, недобрый знакомый, – призналась девушка.

Тамара насторожилась.

– Да-да, ты не ослышалась, он – мой близкий знакомый. Мы с ним год вместе прожили. Родители были против, но он квартиру снял. Здесь поблизости. Замуж взять обещал: в Лас-Вегасе – бракосочетание, в Париже – венчание, медовый месяц на Сейшельских островах… Что уголовник он, брат случайно узнал. Оказалось, соседа избил. До инвалидности. Отсидел. Мне рассказал, что случайно всё: в споре мужика толкнул, тот оступился, по лестнице съехал. Неудачно. Божился, что пальцем не тронет. Я ему поверила. На защиту кинулась. С родителями и братом поругалась. Надеялась, что у нас всё получится, – продолжала рассказывать Светлана о своём.

– А в тот день мы с утра поссорились – он меня к консьержу приревновал. Из дому ушёл. Вечером пьяный вернулся. Я дверь открыла, а он меня с ходу в лицо кулаком, и… в дверь опять. Я брату позвонила. Сашка дверь на засов закрыть попросил. Не успела. Будто узнал. Или угадал. Снова вернулся, и с порога мне ногой в живот, а сам – в дверь опять. А во дворе – ты как раз. Он и накинулся.

«Так «Сашка-козёл» «Светке-плаксе» брат, оказывается?» – отстранённо отметила Тамара.

Девушка сглотнула, будто у неё пересохло в горле, взяла воду со стола, но пить не стала, просто крутила в руках стакан, а Тамара, как заворожённая, смотрела на него, чувствуя, как постепенно в голове становится пусто, в глазах меркнет свет, потом открывается дверь… Сознание выхватило на миг перекошенное от злобы лицо, падающие на сырую землю лекарства для мамы, удар головой об асфальт…

Очнулась она от невыносимой жгучей боли во всем теле, потом почувствовала, будто тело насилующего её уползает, услышала глухие удары, звуки шагов… Затем её подняли с земли. А дальше, как в густом тумане, лицо уходящего человека и его короткое: «Опоздал. Прости».

–…Сашка не успел тогда, ни ко мне не успел, ни к тебе. У меня – выкидыш, – звучало отрывисто. – Он скорую вызвал. Оказалось поздно. Тебя искал. Вбил себе в голову, что виноват. Что не успел, виноват. Нашёл. Ходил кругами вокруг тебя, а подойти не решался – обидеть боялся. От соседей узнал, что мама твоя в тот вечер умерла, позже, что ты родила… А потом эта встреча, в парикмахерской. Я из квартиры съехала, но к мастеру привыкла. Сашка, как дитя, обрадовался, за ниточку обеими руками ухватился – к тебе водителя послал, с цветами, – продолжала рассказывать Светлана, настойчиво связывая воедино судьбы чужих, незнакомых между собой людей, а Тамара вспоминала мрачную цепочку нелепых совпадений и случайностей: «скорая» не успела на вызов, она не успела из аптеки, даже Сашка этот, который «козел», и тот не успел.

С трудом дождавшись, когда уйдёт гостья и уснёт Семён, она свалилась, чуть живая, но оказалось, что сюрпризы в этот день ещё не закончились – видимо, небеса решили сделать контрольный выстрел, отложив самую важную встречу на поздний вечер, хотя, казалось, больше впечатлений нормальный человек не всякий может выдержать.

Проснулась она оттого, что кто-то дёргает её за руку. Не открывая глаз, отмахнулась, как от назойливой мухи, решив, что будит неугомонная соседка, но тут же вспомнила, что в квартире к ночи осталась с сыном одна.

Протёрла закисшие от усталости и сна глаза, осмотрелась: Семён спит, а больше в комнате – никого, зато из кухни слышится неторопливый разговор. Прошла на голос. За столом по-домашнему разместились две женщины – пили чай вприкуску с мятными конфетами и вишнёвым вареньем.

– На завтра обещают хорошую погоду, – не спеша, прабабушка отхлебнула из чашки глоточек, на секунду замерла, смакуя:

– Чай, как всегда, великолепен!

Завидев Тамару, кивнула ей, здороваясь, добавила в напиток кусочек льда со стоящей рядом хрустальной розетки, о существовании которой Тамара давно уже забыла, потом спокойно заметила, показывая на окно:

– Смотри, судьбы своей не проспи.

Тамара перевела взгляд в направлении, которое та указывала. На улице, как из ведра, лил дождь. Под узким козырьком, на освещённом тусклой лампочкой пятачке у подъезда, ссутулившись, застыл одинокий сиротливый силуэт. Даже в кромешной темноте она бы его узнала – слишком он был похож на человека из мрачной подворотни, лицо которого так упорно месяцами она пыталась вспомнить. Тамару передернуло от забытого страха, но комментировать слова прабабушки она благоразумно воздержалась.

С шумом отхлёбывая чай, бабушка и себе добавила:

– И Семёна будущее в твоих руках, о сыне, девочка моя, не забывай. Ты чего бегаешь от мужика? Неужели обиделась? Ничего он тебе не должен. Не его вина, что тебе на дороге подонок встретился. Глупо отрицать, что человек тебе помог. Как мог, помог – не дежурить же ему в подъездах в ожидании того, что там произойдёт. Забудь всё страшное. Живи, как люди.

Тамара сделала попытку что-то сказать в своё оправдание, но её перебил телефонный звонок.

– Это я, Тамара.

Мужчина за окном поворачивается к ней лицом, смотрит просто в глаза, потом говорит:

– Не успел. Прости…

Не дослушав, она отключается. В окно видно, как человек во дворе смотрит на экран, пока тот не тухнет окончательно, потом кладёт телефон в карман и медленно исчезает под аркой дома.

Тамара оглядывается, но в комнате уже никого нет. Она устало садится на ещё тёплый стул, где только что, как ей показалось, сидела бабушка.

***

В воздухе стоит густой запах роз, лета и дальней дороги. Пожилой водитель укладывает в багажник огромный баул, детскую коляску, сумки поменьше, с гордостью хвастается помогающим ему Насте и Светке:

– Я отца его возил, его вожу, даст бог, и Сёмочку буду возить… Три поколения, однако! Не всякому служивому в жизни такое случается, – непринуждённо записывает он Семёна в семью, потом с удовольствием хлопает ладонью по пристроенному багажу, смотрит на часы и намеренно строго понукает:

– Вы бы, барышни, пошевеливались, не то мы к самолёту опоздаем. Эх, с ветерком! К дедушке мальчик летит, к дедушке Матвею!

Из другой машины, стоящей поодаль, за сборами наблюдает ещё один человек. Даже на расстоянии заметно, как он серьёзен и напряжён.

Усаживаясь возле сына, Тамара поднимает руку, чтобы поправить прическу, но, неожиданно даже для себя, улыбается и машет мужчине.