
Полная версия:
Черный клинок
– Наверняка у тебя готово объяснение.
– Я не думал, что оно мне нужно.
Она бросила на него быстрый взгляд.
– Конечно, не нужно.
Она метнулась мимо него и швырнула свое сумки под старую дубовую вешалку для шляп рядом с дверью.
– Стиви!
Ощутив его руки, она остановилась. Он повернул ее к себе. Она не сопротивлялась, но выражение ее лица стало холоднее льда.
– Действительно, с какой стати ты должен давать мне объяснения? Только потому, что я позаботилась о тебе? Потому что ты живешь у меня в доме? Потому, что мы... Боже мой, Вулф, мы были так близки! Для тебя это хоть что-нибудь значит?
– Конечно, значит. Стиви, почему ты сердишься?
– Я не сержусь. Просто разочарована, – сказала она и кивнула в сторону Чики. – Кто это, Вулф?
– Не знаю. Но надеюсь, что она выведет меня на след убийц Аманды. Я не рассказал тебе все о той ночи. Стиви, я должен найти их.
Инстинктивно Стиви поняла, что эта девушка – та самая, с которой уедет Вулф, как предупреждал Торнберг. Старик просил ее содействовать этому. Но сейчас она почувствовала, что не может – и не хочет! – исполнить его просьбу. Теперь, когда реально возникла угроза потерять Вулфа, она вдруг осознала, как он дорог ей. При мысли, что он покинет ее, у нее словно оборвалось что-то внутри. Голосовые связки стали будто чужими, и ей пришлось прикусить губу, чтобы не разрыдаться. В этот момент Стиви чуть было не рассказала Вулфу о Торнберге, но вовремя спохватилась, представив выражение ненависти на его лице, ненависти к ней как к предательнице. Вынести это было бы выше ее сил. Обуреваемая двумя чувствами – вины и любви – одновременно, Стиви поступила совсем не так, как обещала Торнбергу.
– А если она не та, за кого себя выдает? – воскликнула она. – Ты хоть об этом подумал?
– Разумеется, подумал.
Она испытывала к Вулфу такую нежность, что старалась не смотреть на него из страха, что он прочтет измену в ее глазах.
– Нет, не подумал! У тебя не было на это времени.
– Признаю, что иду на риск, но на риск осознанный.
– Вот мы и дошли до этого. Риск. Ты не можешь без него жить, – покачала головой Стиви, обхватив себя руками. – Боже, это что-то невероятное. Тебе, Вулф, пора перестать играть в мальчишеские игры. Пора начать жить в реальном мире.
– Это и есть реальный...
– Нет-нет. В настоящем реальном мире. Вот, например, мы с Амандой ходили каждый месяц красить волосы. Понимаешь, Вулф? Мы красили волосы, потому что время идет и у нас появляется седина. Вот это и есть реальный мир, а не тот, другой, когда глухой ночью охотятся за опасными тенями... Когда в тебя стреляют... Когда убивают мою сестру!
Стиви тут же осеклась я зажала рукой рот.
– Боже, я не то имела в виду!
– Ты ведь психоаналитик, Стиви, и знаешь, что имела в виду именно это, – покачал головой Вулф. – Там, где-то в глубине души, ты винишь меня в смерти Аманды. Но это уже моя сфера, не забывай. Я уже встречал нечто подобное. Такова человеческая натура. Ты думаешь, что если бы только Аманда не встречалась со мной, она никогда бы не оказалась замешана в этих кровавых делах и осталась бы жива... Не отрицай этого. Не стоит.
И он снова покачал головой.
– О, Вулф! Я так сожалею об этом.
– Мне надо идти.
– Пожалуйста, не уходи, – сказала Стиви и вдруг схватила его. – Я хочу, чтобы ты остался здесь. Я... – Она запнулась, явно пытаясь совладать со своими чувствами. – Я боюсь за тебя, Вулф.
– Со мной все будет в порядке.
– Откуда ты знаешь? – воскликнула Стиви и опять взглянула на Чику. – Может быть, через час тебя уже не будет в живых.
– Стиви, я мог разбиться насмерть при падении через стеклянную крышу или утонуть в пруду. Что касается этой девушки, то тут просто невозможно ничего предугадать. У меня нет иного выбора.
– Ну пожалуйста... Не спеши так навстречу собственной смерти.
– Пора, – сказал Вулф и нежно поцеловал ее. – Я не могу отблагодарить тебя за твою помощь в полной мере.
– Нет, ты можешь. Держись от этой женщины как можно дальше. Это смерть, Вулф. Она убьет тебя, я знаю.
– До свидания, Стиви.
– Боже мой! Нет!
Она сжала кулаки, а Вулф подал знак Чике, и они вдвоем ступили за порог дома навстречу робкому туманному рассвету.
Вашингтон – Токио – Нью-Йорк
Единственной слабостью Хэма Конрада следовало считать, пожалуй, его неравнодушие к женскому полу. Давным-давно женатый, отец троих детей, один из которых уже учился в колледже, он тем не менее успел сменить целую вереницу любовниц, которые в той или иной мере помогали ему сохранять душевное равновесие во время семейных неурядиц.
Невесту он подыскал себе под стать – голубоглазую блондинку Маргарет Биллингз из семьи владельцев сталелитейных предприятий "Биллингз стилуоркс" в Питсбурге. О ее первом выходе в свет судачили на всем Восточном побережье, и именно ей доверили произнести прощальную речь от имени своего выпускного класса в Вассаре. Короче говоря, она соответствовала всем требованиям Хэма. Но в действительности все же Маргарет в гораздо большей степени нравилась не собственному мужу, а Торнбергу, его отцу. И именно в силу важности этого обстоятельства Хэм не разводился с ней. Ну а Маргарет обожала своих детей и сравнительно новую для нее светскую жизнь в Вашингтоне, где она, по ее словам, обрела свободу после заточения в этой тюрьме – Токио. Поэтому Хэм сомневался, что у нее может всерьез возникнуть мысль о разводе.
Однако Маргарет не любила секс, по крайней мере стихийный, не планируемый заранее, но так ценимый Хэмом. Его мутило при воспоминании о том, как она, настроившись снова забеременеть, звонила ему в офис, чтобы заранее договориться об исполнении им своих мужских обязанностей. "Боже мой, – думал он, – о каком удовольствии может идти речь при такой заорганизованности? И она еще после этого болтает о заточении в тюрьме!"
Скорее сам этот брак сильно смахивал на тюрьму. Но в таком случае Хэм, можно сказать, нашел ключ от ее ворот. Он помнил свою первую любовницу, красивую миниатюрную японку, спокойную, уступчивую, которая, казалось, жила ради наслаждения. И это его особенно возбуждало, поскольку в то время весь его сексуальный опыт ограничивался сайгонскими шлюхами и собственной супругой – две крайности, без которых он вполне мог бы обойтись.
Продолжительность его связей (про себя он предпочитал называть их именно так) обычно колебалась от шести месяцев до года. Данные временные рамки устраивали его больше всего, поскольку позволяли отношениям пройти через четкие, ясно различимые стадии – начало, середину и конец. Три недели назад Хэм как раз прекратил свою последнюю по счету связь с весьма раскрепощенной амазонкой из Виргинии (он придерживался железного правила – никаких дел с женщинами из мира политики), и восемь месяцев, в течение которых он общался с ней, оказались поистине восхитительными. Но, как это было всегда, их отношения постепенно ухудшались. Она стала все больше переживать из-за времени, которое он ей уделял, из-за выходных дней, когда он оставлял ее в одиночестве, из-за своей растущей уверенности, что он никогда не покинет свою, как она по неведению выражалась, тихую семейную гавань.
И вот теперь Хэм снова, как он обычно говорил об этом Джейсону Яшиде, вышел на охоту. Он только что повидался с Яшидой в гриль-ресторане "Оксидентал" – одном из своих излюбленных мест для встреч. Еще во Вьетнаме он уяснил себе, что серьезные вопросы порой лучше всего обсуждать в общественных местах, где проблема конфиденциальности решается сама собой. Кроме того, в этом ресторане с его старомодным деревянным баром и стенами, увешанными фотографиями известных вашингтонских политиков прошлого и настоящего, он испытывал чувство сопричастности к американской истории. Именно здесь в 1962 году русские многократно встречались с корреспондентом телекомпании Эй-би-си Джоном Скали, избрав его посредником между собой и администрацией Кеннеди для содействия урегулированию Карибского кризиса. После этого Скали назначили представителем США в ООН.
На этот раз Хэм обсуждал с Яшем вопрос о целесообразности дальнейшего использования Вулфа Мэтисона, имевшего, по твердому убеждению Торнберга, наилучшие шансы проникнуть в храм Запретных грез. В душе у Хэма росло сомнение в этом, но он не мог заставить себя открыто вступить в спор с отцом по данному вопросу, несмотря на настойчивые советы Яша поступить именно так. С другой стороны, Хэм по личному опыту знал, что Яш редко ошибается в людях: если уж его трясет от Вулфа Мэтисона, то на это должна иметься чертовски веская причина. Не решаясь сделать выбор между отцовской волей в чутьем Яшиды, Хэм ощущал себя словно между молотом в наковальней.
Пытаясь отогнать от себя эти тревожные мысли, он покинул уютный полумрак в шум ресторана и оказался на лестнице, ведущей к отелю "Уиллард". И тут он увидел женщину с такой броской внешностью, что все мысли разом улетучились из его головы.
Поставив ногу на нижнюю ступеньку и держась правой рукой за полированные бронзовые перила, она беседовала с Харрисом Паттерсоном, одним из младших партнеров адвокатской фирмы "Сэлбертон, Маккини энд Робертс". Хэм немного знал его, так как пользовался юридическими услугами Дага Хэлбертона, старого друга своего отца. Адвокат показал женщине какой-то документ, она взглянула на него – довольно небрежно, по мнению Хэма, – кивнула, расписалась и направилась вверх по лестнице.
Теперь ему удалось лучше рассмотреть ее: волосы темные, почти иссиня-черные; глаза по цвету напоминают изумруды; лицо округлое, но не как блин, а в самый раз; рот слегка широковат, нос чуточку длинноват. Однако в целом черты ее лица производили приятное впечатление и говорили о характере именно во вкусе Хэма. Характер этот явно не отличался мягкостью. Напротив, судя по ее липу, она, похоже, не привыкла уступать. Но в то же время выражение ее лица не имело ничего общего с той грозной миной, которую чуть ли не в обязательном порядке (и совершенно напрасно, с точки зрения Хэма) напускают на себя многие женщины, ввязавшиеся в конкуренцию за мужские должности.
"У нее особенное лицо, – подумал Хэм, – чувствуется, что дело тут не только в гибком теле и паре стройных длинных ног. Как-то так и тянет познакомиться с ней поближе".
– Извините, – сказал он, когда женщина поравнялась с ним. – Это ведь гостиница "Хей Эдамс", не так ли?
Она рассмеялась, и ее лицо понравилось ему еще больше.
– Вы всерьез? – спросила она. – Или это ваш способ знакомиться?
Не вполне правильное произношение, характерное для выходцев из среды английского рабочего класса, так до конца и не избавившихся от манеры нечетко выговаривать слова и опускать согласные, выдавало ее происхождение. Хэма оно очаровало.
– Решайте сами.
Она задумалась, поджав губы. Под плащом у нее виднелся темно-синий льняной костюм. Из украшений на ней было лишь простое ожерелье из розового жемчуга да крупные золотые серьги. Никаких колец на сильных загорелых пальцах не было.
– Ну тогда я бы сказала, что это способ знакомиться. Вы не похожи на заблудившегося приезжего.
– Возможно, это не совсем так, – заметил Хэм. – От Вашингтона у меня часто голова кругом идет, и отели сильно смахивают друг на друга.
– Очень сомневаюсь, чтобы приезжие, даже вроде меня, могли бы спутать "Уиллард" с "Хей Эдамсом".
– Неужели? Когда вы в последний раз заходили в "Хей Эдамс"?
– Да уж не один год прошел.
– Заглянем туда?
– В общий зал или в отдельный кабинет?
– Как пожелаете.
– Сожалею, но кое-кого из нас ждет работа.
– Что за работа?
– Моя фирма "Экстант экспортс" направила меня сюда кое-что разузнать. Наша штаб-квартира в Лондоне, но, кроме того, есть филиалы в Торонто, Брюсселе и Вашингтоне. Я тут частенько бываю, но такая мерзкая погода в мой приезд впервые.
– Так это же Вашингтон. Утешает только то, что летом здесь еще хуже.
– Понятно, – протянула женщина и подала ему руку, – Марион Сент-Джеймс. Вообще-то, Марион Старр Сент-Джеймс, но я почти никогда себя так не называю.
Хэм подал ей руку и тоже представился.
– Относительно "Хей Эдамса" я просто дурачился. Ну а как насчет прогуляться со мной по городу? У меня есть доступ в некоторые закрытые места, вроде зала чрезвычайных заседаний в Пентагоне.
– Хотела бы, но, боюсь, не смогу, – ответила Марион. – Фирма не оставляет мне особой свободы действий.
– Тогда пообедаем вечером?
– Ой, я...
– Я придумал, как обхитрить эту мерзкую погоду. Давайте пообедаем у меня на яхте. Даже в это время года в Чесапикском заливе бывает совсем неплохо.
– Чем вы занимаетесь, мистер Конрад?
– Приятели зовут меня Хэмом. А работаю я советником при министерстве обороны.
– Хоть вы и знакомитесь молниеносно, бесстыдно нарушая все ограничения скорости в таких делах, я все же пока вам не приятельница. Вы ведь знаете, что мы, англичане, холодные и равнодушные.
– По-моему, на типичную англичанку вы совсем не похожи.
– Верно, – согласилась Марион. – Ну а когда мы с вами встретимся?
Такая прямота подкупила Хэма больше всего. Он считал данную черту характера чисто американской, потому что европейцы, насколько он знал из опыта, прежде чем добраться до сути дела, почему-то предпочитают долго ходить вокруг да около. Открытая прямота пришлась Хэму по душе еще и потому, что он достаточно долго общался с японцами, содержание всей жизни которых в основном, похоже, сводилось к всяческим проволочкам, хитростям и следованию древнему конфуцианскому правилу никогда не говорить слова "нет".
В тот вечер над заливом стелилась достаточно плотная дымка, отчего даже мелкие огоньки на другом берегу казались крупными, как воздушные шары. Марион пришла в шерстяных брюках сочного желтого цвета и красной, как помидор, штормовке до пояса. Хэму при этом показалось, что под этим нарядом ничего нет. Теплые тона резко контрастировали с тонами холодными, в которых был выдержан ее костюм при первой встрече. Они подчеркивали необычайный цвет ее глаз и придавали ей совсем иной, менее официальный облик.
– Я прихватила с собой горячий шоколад и сосиски по-французски, – сообщила Марион, поднявшись на борт, и рассмеялась, видя его изумление.
– Можете не говорить. Мне и так ясно, – пояснила она, опустив на палубу свою здоровенную сумку. – Вы наверняка думали, что я, имея такой акцент, больше всего предпочитаю... скажем, водку со льдом и осетрину горячего копчения.
И она демонстративно облизнулась.
– Бог ты мой, – вымолвил все еще ошеломленный Хэм, – Именно это я и загрузил в холодильник.
– Каждую минуту вы узнаете что-то новенькое, не так ли, мистер Конрад? – заметила она, доставая пакеты с горячим шоколадом. – Чего пожелаете?
Она, казалось, взяла на себя функцию капитана. Никаких проблем насчет этого – стояла она в классической позе моряка, расставив ноги чуть шире, чем когда стоят на суше, с бедрами, готовыми сохранять равновесие тела при любой качке.
– Мне то же самое, что предпочитаете вы.
– Тогда горячий шоколад. Молоко есть?
– В холодильнике, – ответил Хэм, не отрывая от нее взгляда. – Вы, как я вижу, знакомы с морским делом.
– Это точно. Мой отец судостроитель. Изготавливает первоклассные шлюпы из тиковой древесины. При каждом удобном случае он берет меня с собой ходить под парусом.
Она ловкими, четкими движениями приготовила две порции шоколада, и они прошли в капитанскую рубку. Следуя по фарватеру, Хэм вывел судно на открытую воду.
– Вы в самом деле военный? – уточнила Марион. – Сразу видна строевая выправка.
– Что, я выгляжу так, будто шомпол в зад заткнул? – хмыкнул он. – Пока что мне кажется, что вы считаете все, что касается меня, пустой хреновиной.
– Время для выводов еще не наступило, мистер Конрад, – улыбнулась она.
– И вот еще что, – сказал он, прихлебывая шоколад. – Когда вы станете называть меня Хэмом?
– Когда мы станем друзьями.
Хэм посмотрел на нее в упор.
– Вы всегда плаваете с незнакомцами?
– Разумеется, – ответила она без колебаний. – И с врагами тоже.
– Бедные враги.
– А вот тут вы кривите душой. Вы не настолько хорошо меня знаете, чтобы говорить так всерьез.
Хэм выглядел подавленно.
– Думаю, что вы только что раскусили мою последнюю по счету уловку.
– Вот и хорошо, – заметила она и, обмакнув палец в чашку, слизала с него шоколад. – Может быть, теперь начнется мое знакомство с подлинным Хэмптоном Конрадом?
Хэм пытался сообразить, как вести себя с этой необычной женщиной. Хотя его жена и блистала в школе, но ее интеллект не особенно помогал ей в житейских делах. Ну а что касается всех любовниц Хэма, то он, слишком увлеченный их жаркой плотью, никогда не задумывался над тем, что они, возможно, могут подарить ему что-то еще.
По какой-то необъяснимой причине в его памяти вдруг всплыл неприятный эпизод. Много лет назад он застал свою мать в постели с двадцативосьмилетним административным помощником Торнберга. Вообще-то дело происходило не в постели, а в бассейне при бане в древнеримском стиле, где они выделывали некие поистине удивительные трюки из области сексуальной акробатики. "Боже ты мой, – думал теперь Хэм, – от этого зрелища действительно становилось не по себе: твоя мать, абсолютно голая, совершает в невообразимо изощренной позе половой акт с каким-то незнакомцем".
"Это все из-за него, – плача, оправдывалась она тогда. – У твоего отца нет ни души, ни сердца. Он не чувствует, что кроме него на свете живет еще кто-то. Что мне оставалось делать?"
Конечно же, она умоляла его ничего не говорить отцу, и Хэм уступил, забыв в тот момент, что отец, скорбя о смерти благородного льва, имел в виду ее. Но неделю спустя, в школе, избив ни с того ни с сего парня из своего класса до потери сознания, он понял, сколько злости он носил и подавлял в себе. И тут же, как только его отпустили из кабинета директора, позвонил отцу.
Когда однажды, много лет спустя, во время долгой ночной пьянки он рассказал эту историю Джейсону Яшиде, тот прокомментировал это так: "Когда грех за пределами семьи, его прощать легко, в противном же случае – невозможно".
– Ну а теперь, когда мы на открытой воде, – сказала Марион, может быть, скажете, как долго вы были в отъезде.
По тому, как она произнесла эту фразу, Хэм понял, что она имеет в виду Вьетнам.
– Слишком долго, – ответил он, замедляя ход на одну треть и поглядывая на виднеющиеся справа огни аэродрома военно-морской авиации. Прямо по курсу лежали Пойнт-Лукаут и остров Танджер, облюбованный его отцом для свиданий с Тиффани-телкой. – Как вы догадались насчет Вьетнама?
Она пожала плечами так, как это часто делают мужчины, – со спокойно-уверенным видом знатока.
– По телу видно. В морской пехоте о таких говорят:
заряжен и взведен. Самое стоящее оружие.
– И вы хорошо знакомы с оружием?
– Ух ты! Вам еще рано ревновать.
– Какая там, к черту, ревность! Никогда ею не страдал! – взорвался он неожиданно – к собственному неудовольствию – осознавая, что испытывает именно это чувство. – Что касается вашего вопроса, то не думаю, что длительность пребывания там можно измерить какими-либо обычными мерками, – сказал он, чтобы скрыть свое смятение. – Просто я был там, и, что ни говори, этим все сказано.
– Понимаю.
Хэм поверил ей, сам не зная почему. Может быть, она там кого-то потеряла... Он отогнал воспоминания прочь.
– Для англичанки у вас явно большой интерес к Америке.
– Англия во многих отношениях стала сейчас убогой страной. В том смысле, что города, экономика и образ жизни сильно ухудшились. К тому же я не люблю никаких условностей. Мой отец, кажется, тоже, – сказала она и усмехнулась. – В любом случае у моих матери и сестры официальности хватает на всю семью. Держать марку они умеют.
В полумраке рубки ее глаза следили за ним. На темных волосах играл отсвет красных и зеленых сигнальных огней.
– Ну а еще меня восхищает ваша американская дикость и упрямство. Из исторических лиц мой кумир – Тедди Рузвельт. И как здорово вы рванули во Вьетнам, прямо как ковбои, палящие из револьверов. А в беду угодили только из-за того, что застряли там. Воинская гордость помешала вовремя смыться. Глупо. Хотя гордость всегда ведет к глупости. А может быть, наоборот? Впрочем, какая разница, не так ля? Я выросла в Ирландии, поэтому война для меня вполне реальная вещь, хотя я была тогда совсем еще девчонкой. Кстати, мне кажется, тут есть какая-то связь. Как по-вашему? Я имею в виду войну и молодость. Пока молод, смерть может быть совсем рядом, а ты и ухом не ведешь.
Марион сошла со своего места и встала рядом с Хэмом. Он вырубил двигатель и бросил якорь. От нее исходил чистый, какой-то фруктовый запах. Как и все в ней, это ему тоже очень понравилось.
– Но, наверное, вы, как все военные, считаете, что женщинами надо любоваться, а не выслушивать их мнения.
Он повернулся к ней.
– Если бы вы действительно так думали обо мне, то сомневаюсь, что вы приняли бы мое приглашение отобедать вместе.
– Напротив, такая женщина, как я, не может удержаться от попыток исправлять все, что неправильно сделано.
В этот момент он притянул ее к себе и впился в нее губами, дрожа от волнения, как от электрического тока.
Их окутывала тьма. Мягкое покачивание и влажный прохладный бриз, проникающий в переднюю часть рубки, лишь подчеркивали напор и силу их желания.
Слабые отблеска света скользнули поверх обнаженных бедер Марион. Он разглядел их красивые линии, когда она уперлась коленями в изогнутые переборки. Она раскрыла объятия, и Хэм увидел, какие крепкие у нее плечи. А обняв и страстно прижав к себе, почувствовал ее необычайно плотное, сильное тело.
– Ближе, – прошептала она, привлекая его к себе. – Мне очень хочется.
Хэм прижался к ней, и она приподняла бедра навстречу ему. Он слился с ней поцелуем, накрыв ладонями ее упругие груди. Потом опустился на колени, и она застонала, ощутив прикосновение его губ пониже лобка. Запустив пальцы ему в волосы, Марион мелко и резко задергала бедрами.
От ее пряного вкуса и страстных стонов Хэм возбудился так, что едва мог дышать. Он встал, обхватил ее и потянул на себя. Марион издала низкий глубокий стон, прижимаясь к нему всем телом и обвивая руками. Он поднял ее повыше, припечатывая спиной к переборке, и, касаясь ртом ее шеи, охваченный всепоглощающей страстью, буквально протаранил ее. Словно сквозь туман, почувствовал он движение ее пальцев по своему телу сверху вниз. Им овладело вдруг какое-то неистовство, и он, вскрикнув, резко вошел в нее еще и еще раз. Глаза Мари-тон широко раскрылись, с безумным отчаянием она вцепилась в Хэма и от накатывающегося волнами наслаждения ее тело затрясла сильная неуемная дрожь.
Хэм блаженствовал. Внезапно перед ним, как наяву, встала картина близости его матери с двадцативосьмилетним любовником. Он как бы вновь наблюдал за тем, как с ней проделывают то же самое, что ради минутного удовольствия делали с проститутками, которых позднее он видел на улицах Сайгона. Он будто снова смотрел на искаженное похотью лицо матери и обонял запах совокупляющейся самки, тот самый, который, сливаясь с запахами грязи и крови, ударял ему в нос, когда он захаживал в прокуренные сайгонские бордели.
В тот раз как бы вмиг рухнул привычный образ жизни. Кладя на место телефонную трубку, после того, как он рассказал отцу об увиденном, Хэм знал, что, когда вернется на Пасху домой, матери там уже не будет.
Ему подумалось, что Тиффани-телка – нынешняя супруга отца – стала, вероятно, естественным порождением того самого, намертво отпечатавшегося в его мозгу момента, который он теперь обречен снова и снова прокручивать, как киноролик, в своей памяти.
– Хэм, – хрипло шепнула Марион, – ты когда-нибудь мечтаешь о грехе?
– Грехе? – переспросил он задумчиво, все еще находясь глубоко в ней. – Смотря что ты имеешь в виду.
– Это то, что ты очень хочешь, но боишься совершить, – пояснила она, лизнув его в потное плечо. – Я мечтаю о грехе постоянно.
– У тебя наверняка богатое воображение.
– Все мои желания греховны.
– Неужели?
– Да.
Она начала тереться об него, и он, к своему глубокому изумлению, почувствовал, что на него снова накатывает волна желания.
* * *– Там кто-то еще, кто-то неизвестный. Тот, кто убьет нас обоих... Именно это, Вакарэ-сан, сказала мне Хана, – произнес Юджи.
– Другие ее слова интересуют меня в такой же степени, – заметил Шото Вакарэ. – О том, что она видела тебя и Нишицу схватившимися в смертельной схватке.
Вакарэ хотелось избежать разговора, который мог бы навести Юджи на размышления об источниках информации за пределами их узкого круга здесь, в Японии. К тому же его беспокоили пророчества Ханы о будущем. Яшида, возможно, делает все, чтобы покончить с Нишицу, и в первую очередь именно поэтому Вакарэ включился в его группу. Но вместе с тем Вакарэ считал своим долгом, не говоря об этом никому, в том числе Яшиде, оберегать своего друга Юджи от всякого рода опасностей.
Вы ознакомились с фрагментом книги.