скачать книгу бесплатно
– Сама же твердишь о милосердии к людям.
– Жалость должна быть деятельной, а не пустым размышлением о тех, кто за хрустальным окном твоего дворца в грязи и холоде ползает. Вот я позаимствовала в своё время у Гелии такую практику, как сохранность старого белья для бесконечных скитальцев, былых друзей. А уж их вечно наносит к моему порогу в силу моей доброты, как листьев в ветреную погоду. Ты, разумеется, подруга давняя, Судьбой обласканная, но своим принципам я не изменяю. Главное, чтобы приём был радушным, еда сытной, постель чистой.
– Еда была целиком куплена мною, – вяло ответила Нэя.
– Ну и спасибо. Было изумительно вкусно. Не купила бы, и обошлась бы. Запасов провизии у меня всегда хватает. Я после некогда пережитого и давнего ужаса никогда уже не позволю себе голодать! Да чего ты брюзжишь? И погода тебе не та, и постель не та. Не ходи тогда по гостям!
– А я тебя ни в чём и не виню. Спасибо за гостеприимство. Как оказалось, одна ты мне близкий человек. Не у Реги же было оставаться ночевать?
– Да ладно, не дуйся ты! Ты же не нищая бродяжка. У тебя полный дворец добра и роскошь немереная. Так что на будущее прошу, всё, что для тебя там лишнее, привози мне. У меня полно не только друзей, но и разных подкидышей судьбы. Всем надо помогать, не ожидая благодарности. Да и на что мне чья-то благодарность? А у Реги правильно не осталась. Точно приставать бы начал. Да и где у него лишняя постель? И к Мире правильно не поехала. Может, бельишко и богатое постелила бы тебе, а уж точно потом счёт предъявила бы. Кругом одна корысть, Нэюшка, одна чёрствость и равнодушие к бедам не то, что дальнего, а и ближнего. Стылые души, вот природу и выстудили всю. Скоро совсем остынет и накроет нас мертвящим ледовым панцирем, как горные хребты. А было такое, было в давности времён.
– Ты-то откуда знаешь? – без всякого интереса отозвалась Нэя.
– Знаю. Мне Ал-Физ о том рассказывал. Как когда-то рухнули с чёрного неба целые горы льда и накрыли поля и воды… Все погибли.
– Если погибли, кто и рассказал?
– Так кое-кто где-то успел спрятаться. Раз люди остались на разводку, значит, не все и погибли.
– Ал-Физ рассказывал тебе сказки на ночь?
– А твой муж тебе не рассказывает сказок на ночь? – живо спросила Ифиса.
– Разве он мой муж? – пасмурно ответила Нэя.
– А кто же? – так же живо спросила Ифиса.
– Он всего лишь временный пользователь такой вот слабовольной особы, какова я и есть, – так же пасмурно ответила Нэя.
– Откровенно! – восхитилась Ифиса. – Так чего же ты не тащишь его в Храм Надмирного Света?
– Для нас с тобою Храм Надмирного Света, а для него дом, набитый предрассудками, – уже совсем мрачно ответила Нэя. – Чего он там забыл? Он и без указки Надмирного Света давно догадался, как получить желаемую девушку в свою собственность.
– Он-то да. А ты что же так оплошала? Кажется, урождённая аристократка, могла бы и воздействовать на тончайшие структуры души и тела, если мужчина в твоей власти.
– Не был он никогда ни в чьей власти!
– Рассказывай! А Гелия? Она же его полосовала на атласные ленты и любые узоры из него вила. При том, что была весьма прохладна к любовным утехам в принципе. А ты, такая чувственная ароматная и чарующая, не смогла? Да быть такого не может!
– Отстань! – и Нэя, закутавшись в «щедрый дар» старой подруги – старую пелерину, ржавую от времени и такую ужасную, словно она была создана из пожухлых листьев, сброшенных деревом, покинула её дом.
– Как же ты без денег? – вскричала Ифиса ей вслед. Только тревога её не была искренней. Она была рада, что Нэя ушла.
Короткое путешествие в прошлое, когда настоящее не радует
Сидя на влажной скамейке ближайшего парка, расположенного у берега реки, Нэя мрачно размышляла о собственном мрачном будущем. Пелерина Ноли, тем не менее, хорошо согревала. Прочная и плотная, она и была создана для подобной неласковой погоды. Скорее всего, она и не старая, только цвет немного подкачал. Ифиса славилась своей благотворительностью, чем пользовались все, в том числе её многочисленные подруги. Тут уж отнюдь не безупречная Ифиса заслуживала только уважения за свою не поддельную душевность и отзывчивость к чужим бедам. Вот и самой Нэе пришлось попользоваться при случае…
Она с удивлением озиралась вокруг, не понимая, отчего местность столь знакома? Разве она тут была когда? Была! В тот самый первый год их изгнания из цветочных плантаций, когда бабушка, бодрая и деятельная, поехала вместе с нею в столицу. Нэя сама упросила её отправиться им на народные гуляния. Бабушка на удивление легко согласилась. Они навестили одну старую знакомую бабушки, а потом Нэя решила отправиться в гущу народного шального водоворота одна. За нею увязался сын бабушкиной подружки, уверяя её, что нельзя столь красивой женщине одной шнырять в опьяневшей и не в меру возбуждённой толпе. Бабушка одобрила его решение, сказав, что ни за что не отпустила бы Нэю одну, хотела сама прогуляться, но чует, что слаба стала для подобных прогулок. Молодой мужчина оказался на редкость деликатен и молчалив. Он всю дорогу сопровождал её как личный телохранитель, поведав лишь о том, что благодаря Ласкире и жив по сию пору. Имел ли он в виду некую болезнь или другое какое несчастье, от чего избавила его бабушка, всегда обладавшая кучей прежних влиятельных связей, он не рассказал, а Нэя не расспрашивала. Действительно, даже несмотря на сопровождение, к ней то и дело приставали и хватали её за руки без всяких церемоний особо разгулявшиеся, да и просто разнузданные мужчины. Добровольный и весьма здоровый по виду охранник шугал всех. Желающих с ним вступить в борьбу не нашлось. И когда Нэя утомилась от гула и толкотни, она затащила его в какой-то малолюдный Сад свиданий, поскольку тут же поблизости оказался уединённый и тихий дом яств, где они славно поужинали, а после и забрели именно в эту аллею, слабо освещённую отдалёнными фонарями. Где и столкнулись с группой гуляющих.
Двое мужчин и одна девушка. Словно горячая волна подкатила ей под ноги и лишила равновесия. Вместо того, чтобы опереться на плечо сопровождающего, она качнулась к тому, кого узнала и в темноте. Встреча не могла быть случайностью, если с точки зрения предначертаний Судьбы, хотя именно что случайной она и была, если воспринимать жизнь как причинно-следственное течение событий, порой с их нагромождением и путаницей, непредвиденным обрывом в событийной цепи. Или же планомерное и обдуманное следование к неким целям, осуществление неких замыслов, когда удачное, а когда и нет.
Нэя взмокла, как происходит от столкновения с мистическим и внезапным ужасом. Но у возникшего перед нею «ужаса» был облик, никогда не забываемого, острого счастья. Тогда она не сумела в полумраке рассмотреть лица девушки. А потом решила, что девушка принадлежала Чапосу, с кем она и стояла рядом, а Рудольф лишь от обиды разыграл весь тот фарс, что он не один. Но он был один. Глубоко и тотально одинокий после утраты Гелии. Как и Нэя после утраты его самого. Она не нуждалась в его словах, чтобы понять его внезапно, сразу и с налёта, чего бы он там ни плёл, ни паясничал. Он стоял потрясённый и взбудораженный, как и она. Он хватал её руками, как слепец, даже не соображая, что оглаживает её на виду у посторонних, что его глаза ненормально мерцают во тьме, как у того самого ненормального акробата, возникшего когда-то в её юности… Он как был, так и остался её избранником, посланцем Судьбы…
– Увидишься совсем скоро, – утешала потом бабушка, – Таких совпадений не бывает. А то, что не осталась сразу с ним рядом, правильно поступила. Дала ему время на раздумья…
– Да о каких раздумьях речь! – кричала Нэя, – Итак уж прошли годы. Он и думать обо мне забыл! Он с юной девушкой обнимался! Хорошо, что в темноте он не увидел ничего…
Именно страх быть безжалостно уценённой, едва он сумел бы разглядеть её более тщательно, стыд за собственный изменившийся вид и повергли её в смятение, заставили убежать, хотя и сердце, и ноги не желали её слушаться. Она зажала лицо в ладонях, впервые не поверив ни бабушке, ни шёпоту Судьбы.
– Да ты взгляни вокруг, – оптимистично смеялась над её страхами бабушка, – Кругом все крашеные, перекрашенные. Кому и дело, каков у тебя природный цвет волос? Лицо-то с фигурой у тебя как у матери были, неподражаемые. Лучше, чем прежде, ты! Как выйдешь из своего заточения окончательно, как прихорошишься, так и поймёшь мою правоту.
Бабушка ссылалась на мнение сына подружки – добровольного охранника на народном гулянии. Тот долго не мог отойти от своей зачарованности Нэей, невзирая на раннюю седину в её волосах. Какое-то время он бродил к ним в старый дом Тон-Ата под разными хозяйственными или надуманными предлогами. То провизию тащил со столичных рынков, то что-то чинил в усадьбе, то землю вскапывал для посадки овощей и цветов. Нэя даже не помнила его лица, настолько он был ей безразличен. Всего лишь бесплатный помощник бабушки и её вечный должник за какие-то невероятно значимые услуги. Кажется, бабушка спасла его от заточения в подземные рудники. Прежние кастовые связи и родственные узы Роэлов вовсе не оборвались с момента гибели последнего сына Ниадора Роэла, и то, что Нэя, как и её чрезвычайно самолюбивая мать до неё, ими не пользовались ни разу, не говорило об их отсутствии. Наконец бабушка цыкнула на прибившегося помощника столь нешуточно, что он исчез и уже не вернулся. По счастью он имел жену и детей. А то точно не отвязался бы. Цветники же и огород после смерти бабушки оказались в заброшенности…
Тайна сокровищ Ифисы
Со стороны холодно-кипящей реки задувал ветер – пришелец издалека, намекая путешественнице, что вовсе не намерен так быстро ретироваться за столичные пределы и уступать место тёплому изнеженному ветерку вчерашнего дня. Идти никуда не хотелось, как и думать. Она глядела на небо, – испытанный приём, чтобы избавиться от навязчиво-кусающих неприятных мыслей, круживших роем и сбивающих друг друга. Небо растворяло в себе всё, вплоть до самой души.
Поскольку легли с Ифисой поздно после того, как покинули весёлую компанию в Творческом Центре, то и проспали долго. Как вчерашний день, так и сегодняшний пропадал впустую, если не считать того, что Ифиса своё обещание сдержала, хотя и показалось оно вначале несбыточным. Обещания-то могут быть щедры, да их реализация часто скупа, если и вообще происходит. Однако, отличный дом для будущего укрытия куплен и стремительно оформлен как собственность Нэи при содействии той же оптимистично-активной Ифисы. Подобное быстродействие казалось непрактичной швее-художнице волшебством, так что, если бы не резкий сдвиг погоды и некрасивая, не по росту большая пелерина на её плечах, Нэя бы и порадовалась. Для неё, изысканной, избалованной текстильными красотами, привередливой эстетки сидеть в таком убожестве не казалось и возможным, так что даже холодная погода не примиряла с тем, во что она завернулась, всё равно как нежный искристый цветок в большой пожухлый лист. Нэя нешуточно страдала, а сил на то, чтобы в таком виде войти в пределы «Лучшего города континента» не находилось.
Именно такой смешной коллизией и занялись её мысли! Вот она идёт по уличным аллеям ЦЭССЭИ, а встречные поражённо шарахаются, это кто ж сюда со свалки неудачников забрёл? Или, – она вдруг сталкивается с Латой, а та, разинув рот, не верит своим глазам: «Госпожа Нэя? Что с вами? Вы заболели»? А если пижон и сноб Рэд, тайный, хотя и уязвлённый обожатель, считающий её нереальным эталоном женского изящества? Вот это будет потеха! Он даже чуточку лишиться равновесия, решив, что обознался, перепутал её со случайной работницей, похожей лишь внешне. Игра природы, бывает же! И пройдёт мимо, задрав подбородок, а потом будет озираться вслед…
Да уж! Удружила подружка, долго рылась, выбирая, что похуже, пострашнее. И точно ли эта ветошь осталась после Ноли? Может, со времён нищенства самой Ифисы она и сохранилась? Когда Ифиса приходила обедать в служебное помещение Храма Надмирного Света, где кормили бродяг. А оставила себе как артефакт, напоминание о невозможном, но случившемся когда-то. О том ужасе провала в беду… В те кошмарные дни Ифисе удавалось прятать под этой дрянью свои роскошные одеяния, украшенные порой драгоценными камушками, – ведь других, бедных, у неё после жизни с Ал-Физом и не могло быть. А саму «дрянь», хотя и тёплую, прочную, дала ей та самая Финэля со своего плеча, чтобы Ифисушка – «деточка» не озябла, не остыла вдруг… Вот Ифиса и сохранила как дар доброй феи, волшебным образом вытащившей её оттуда, где фатально пропадают все из тех, кто туда и угодил, – с той самой свалки неудачников.
Ифиса, убрав пелерину, даже стирала её иногда, хранила, как оберег от возможной и повторно-страшной беды. Вон как просила, верни! Обязательно! От сердца отрываю… То, что можно было бы счесть и за издевательство, таковым уж точно не являлось, с характером Ифисы не увязывалось. Ифиса могла быть какой угодно иногда, но родной всегда, даже при скверном расположении духа. Она точно хотела, чтобы излучение доброй волшебницы Финэли, кем и считала Ифиса бывшую няньку своих детей, каким-то образом уберегло и Нэю от провала в большую беду…
Эля же, встретив Ноли в столице после возвращения той из богатых чертогов дурня – «металлурга», увидела её как раз в пелерине Ифисы. И те камушки, что и обнаружила потом за подкладкой Ифиса, вовсе не принадлежали Ноли. Их зашила туда Финэля, поскольку они были даром Ал-Физа Ифисе в дни их любви. Ифиса, уйдя из имения отца своих детей, не знала, что это навсегда. Вот няня Финэля и вернула, шепнула на ушко о том Ифисе. Но Ифиса о том забыла, пребывая в тумане до момента её исцеления Тон-Атом. Лишь чудом пелерина не затерялась.
И вот как-то Ифиса, занявшись порванной подкладкой, и обнаружила матерчатый мешочек, пришитый к внутреннему шву. Вначале она искренне рассказала о своей находке верному другу Инару, решая, стоит ли отдавать Ноли? Инар, разглядев камни, сразу понял, чьи они и откуда. Он же сам и приобретал их для Ал-Физа в своё время! Каждую слезу осматривал, проверял, нет ли сколов, затаённых трещин. И ни один камень не повторял другой по своему цветовому оттенку, – реальная небесная радуга сияла на его рабочем столе. И управляющий имениями Ал-Физа, кем и был тогда Инар Цульф, долго раскладывал из них фантастические узоры, уносясь в какие-то неведомые миры, чьи миражи мерещились ему в глубинах кристаллической решётки. Ах! Как хотелось бы ему родиться и жить в каком-то другом, ясном и прекрасно устроенном мире без того убожества и перекосов его родного и, похоже, единственного мира в этой Вселенной?
Каждая каменная слеза легла в свою бархатную ячейку в изысканную коробочку, и каждая в очередную ночь извлекалась хозяином Ал-Физом для прелестной юницы – танцовщицы, одариваемой за послушание. Ведь в первое время Ифиса с неохотой шла в его руки, с трудом привыкая к жизни в неволе, какой бы роскошной та ни была. А потом Ифиса забросила эти дары-игрушки, сгрудив их в одну из многочисленных шкатулок, да и забыв о них. Все драгоценности мира не стоили и одной ночи с её драгоценным возлюбленным, кем и стал для неё Ал-Физ. Да и игрушки у неё появились уже живые, – их с Ал-Физом детишки. А Финэля хранила имущество наложницы, обожаемой своим хозяином, следила, зная о нешуточной стоимости слёз Богини. Финэля привязалась к Ифисе как к дочери за её ласковое отношение, доброту, открытость души. За это и не простила Финэлю законная жена Ал-Физа, Айра, требуя открыть, где изгнанная распутница хранила драгоценности?
– Так с собой всё и утащила, – ответила Финэля. Но слуги дома донесли Айре, – Ифиса ушла, в чём и была, едва ли не за шкирку выброшенная хозяином прямо из постели. Она даже не сумела собрать самого маленького баула, как Ал-Физ затолкал её в машину своего личного водителя, потребовав у того доставить её в столицу без возврата. Никто ничего не понимал, в том числе и сама бывшая и столь долго не сменяемая услада.
– Для слёз Матери Воды не нужны баулы, – кротко уверяла Финэля, – В поясную сумочку положила быстренько, дел-то! Не успел чихнуть, да нос утереть хозяин, как она шустро всё и схватила! Вам ли не знать, госпожа Айра, как ловки и корыстны особые девы?
Айра хотела изгнать Финэлю, не только свидетельницу весьма длительной былой любви Ал-Физа и Ифисы, но и потому, что Финэля любила захватчицу супружеской спальни Айры, где самой Айре так и не довелось познать счастье любовной близости с избранным когда-то Ал-Физом. При том, что и он искренне был влюблён в точёную и утончённую аристократку Айру. Но возникла ссора, которую усугубили до настоящего разрыва двух влюблённых душ сами же влюблённые гордецы, не уступающие один другому.
Ал-Физ запретил Айре трогать Финэлю – любимую нянюшку детей. И Финэля осталась. Она долго искала Ифису в бескрайних, казалось, столичных пространствах, среди многочисленных улиц и переулков, в запутанных лабиринтах, в затхлых тупичках. И нашла! Вернула сокровища в полной уверенности, что теперь у «деточки» всё наладится. И у «деточки», действительно, всё наладилось настолько невероятным образом, что если б кто и узнал, откуда удалось выбраться блистательной Ифисе-Лан, был бы потрясён. И заговорённые слёзы Матери Воды тому ничуть не посодействовали! Возможно, сам заговор волшебницы Финэли был куда как более действенным.
Обладая уникальной памятью, Инар Цульф запомнил эти камни, уже зная их природную неповторимость в отличие от искусных подделок нечестных ювелиров. Ифиса расщедрилась, на радостях поделилась найденными «слезами Мать Воды» с Инаром. Ноли, понятно, о том не сказали. Хитруша Эля о том прознала. По своей привычке влезать в самые узкие щели, подслушала, и «слёзы Матери Воды» украла у Инара. За что и угодила в дом неволи, под расследование. В жилище её матери во время обыска нашли и часть сокровищ мужа Чапоса. Инар, вернув своё, отказался от своих претензий к Эле. Элю освободили. Правда, все камни он вернул Ифисе, решив, что раз такое случилось, ему не стоит ими владеть. Это был знак Свыше, что не твоё, – не тронь!
Откуда эти сведения пришли к Нэе, она, занятая подобной мыслительной белибердой, не понимала. Она схватилась за них, намеренно отпихивая от себя осмысление всей жуткой ситуации с Рудольфом. Наверное, так проявил себя особый дар Тон-Ата, когда она воочию начинала видеть детали чужих судеб или мысли окружающих.
Встреча у остывшей реки
Отстегнув сумочку от пояса платья, она пыталась найти внутри неё то, что там отсутствовало – украденные кем-то деньги. Вчера в мастерскую Реги-Мона напихалось столько народа, что украсть мог кто угодно. Она же доверчиво положила сумочку на одну из полок в той же мастерской, уверенная, что никто ничего не тронет. Несмотря на обильное вчерашнее застолье, Нэя почти ничего там не ела, а днём Ифиса также ничего ей не предложила на дорожку. Возможно, кислое расположение духа Нэи и стало причиной того, что Ифиса оказалась столь же ответно не расположена к душевному отношению, – даже обиженной она выглядела. Старалась, усердствовала, бегала, а на тебе! Ни слова благодарности, ни ответного подарка, ни малейшего выражения радости. Потому и не угостила после сна даже чашкой горячего напитка, потому и пелерину дала никудышнюю, годную лишь на то, чтобы постелить её у порога для вытирания ног.
– И на кого я похожа? – спросила она вслух и получила вдруг ответ, пришедший извне. Оказалось, рядом кто-то сел на ту же скамью, что не сразу заметила Нэя, утонувшая в невесёлых раздумьях.
– Не сразу тебя и узнал, – сказал тот, кто и присел рядом. – Вернее, не ожидал тут встретить. – Чапос смотрел на противоположный, едва застроенный берег реки, вдаль, так что Нэя видела его в профиль. Удивительно, но в профиль он смотрелся и неплохо. Даже нечто величественное было в очертании его крупного носа, в задранном подбородке, в линии мощного лба. Если же смотреть на него в фас, то лицо казалось слишком широким, грубым. Он во второй раз поразил её заметно побледневшим похудевшим лицом, так что носогубные складки казались резкими, а глаза ещё больше запавшими, будто был он на грани выявления некоего недуга, пока задавленного мощной физикой тела, но тлеющего где-то в глубине.
Нэя, чисто рефлекторно и по привычке всегда быть на высоте безупречности внешнего облика, сбросила со своих плеч уродливую, хотя и тёплую пелерину. – Холодно, – для чего-то пояснила она, – Вот подруга и дала мне свою вещь, чтобы я не простыла. Вчера же было жарко. Никто не предполагал такой перемены… – она вдруг разозлилась на себя за то, что пытается оправдываться перед человеком, не просто посторонним, а невыносимым. Чапос взглянул с непониманием, поскольку даже не заметил, в чём она, собственно, одета. Его нисколько не смутил её наряд. Он впитывал в себя только её лицо.
– Подруга? Эля? Ты навещала тот старый дом?
– Почему Эля? – ответила Нэя. – Эля осталась в ЦЭССЭИ. А я навещала своих друзей. В Творческом Центре у Реги-Мона была персональная выставка, после и отметили его успех…
– Что? – Чапос облизнул пересохшие губы. – Реги-Мон твой друг? Когда же им стал?
Он расстегнул ворот плотной шерстяной кофты. По ржавому своему цвету, как ни смешно, та была похожей на пожертвованную Ифисой пелерину. Или Нэя чего-то не понимала в мужской моде, или же Чапос пребывал в состоянии полного пренебрежения к внешнему виду, – Мазила бессмысленный, утративший всякую адекватность. Ведь почти уродом стал, а всё мнит себя красочным шедевром…
Нэя с удивлением слушала его злую речь в адрес Реги-Мона. – Ты ему завидуешь, что ли? Не пойму только, чему? – спросила она.
– Никому я не завидую! – оборвал он, после чего нагнулся к ней совсем близко, защекотал её ухо горячим шёпотом. Её обдала волна дорогого мужского парфюма, мало совместимого с убогой кофтой, словно бы одолженной у нищего. – А только чую я, что стоишь ты у края некоего обрыва, куда я не дам тебе упасть. Так и знай. Я всегда рядом. Так и знай. Всегда буду твоей опорой. Крепкой опорой, в надёжности которой ты не усомнишься ни разу, не пожалеешь ни разу. Так и знай…
Зашумел ветер, сверху посыпались листья и мелкий сор. Река напоминала полужидкий остывающий металл с переливами красного поверху, – из-за хмурых облаков изливался устало красноватый свет Ихэ-Олы. Чапос вытянул из недр своей обширной кофты небольшую красивую фляжку, украшенную камушками. Внутри стекла на золотой пластине просматривался чеканный женский профиль. Драгоценные кристаллы слагали из себя ожерелье и серьги, украшающие даму на изображении. Блеснул и вензель, но разобрать из каких букв он состоит, не получилось. Чапос отвинтил пробку, и сразу запахло чем-то пряным, вкусным. Протянул ей, – Пей! Согреешься. Сразу настроение улучшится.
Нэя отвернулась, а он стал пить. Пока он пил, она сильно захотела также отведать напитка. Ведь Ифиса не угостила её ничем. Когда он повторно протянул ей фляжку, она с жадностью присосалась к ней, чувствуя, что и вкус, и запах напитка отчего-то странно знакомые, но в то же время она никогда такого не пробовала.
– Учуяла, каков запах? – спросил Чапос.
– Вкус будто знакомый, – ответила Нэя, ощущая каким благодатным и сладким теплом напиток вливается в её стылое нутро. Чапос закивал, – Из фруктов, что растут в вашем аристократическом имении. Я беру фрукты в давно заброшенном саду и готовлю напиток. Секрет мой. А эту штучку не признаёшь? – он поднёс к её глазам фляжку. Нэя пялилась на изображение девичьего профиля, ничего не понимая. – Нет, – ответила она. – Никогда не видела. За напиток спасибо. Очень вкусно и отлично согревает к тому же.
– Посмотри внимательно, – не отставал он. – Разве она не похожа на тебя? Это же твоё, можно сказать, подобие. Фляжку эту Ласкира подарила когда-то матери Эли. За какую-то пустяковую помощь по дому. А я утащил её себе. К чему тупорылым мелким торгашам такие филигранные вещички? Хочешь, тебе верну?
Нэя отвернулась от него, – Зачем мне? Я ворованные вещи в подарок не принимаю. Если уж бабушка отдала, то и пусть. У нас такого барахла столько было, что мы его не ценили никогда. Да и продавать было бессмысленно. Скупщики за всё мизерные деньги давали, хотя любому, кто в том доме на окраине жил, такие вещички доступны не были.
Чапос сидел, опустив голову, слушал и баюкал фляжку в своих ладонях. Затем он покачал головой, допил весь напиток до самого дна, а фляжку спрятал под кофту. – Я не собирался тебе ничего дарить. Я всего лишь хотел отдать тебе вашу фамильную вещичку. Не надо, значит, подарю кому другой, не такой щепетильной. Я до жути жадный, а вот с женщинами, кого я выбираю, всегда расточителен.
– Рада за них, – ответила Нэя и хмыкнула, ощущая в себе согревающий прилив непонятного лёгкого удовольствия. Даже без пелерины на плечах не ощущалось холода. Чапос придвинулся поближе и уже не казался опасным, как совсем недавно. Нечто вроде благодарности к нему за такое вот отношение и предложенный напиток охватило её. Погружаться в чьё-то близкое тепло и силу, не несущую никакой угрозы, было приятно…
Нахлынувший ужас, пришедший из прошлого
– А всё же без подарка я тебя не отпущу, – Чапос вынул откуда-то из-под дрянной своей кофты браслет! Тот самый, что подарил Рудольф, а она считала потерянным его тогда же в «Ночной Лиане». Как она сожалела, обнаружив пропажу, не сказав о том Рудольфу, чтобы его не расстраивать, а вот оказывается, кто его нашёл! Чапос. Она невольно протянула руку к дорогой пропаже, и Чапос сам сделал попытку застегнуть браслет. Замок не поддавался ему. Он не понимал принципа его устройства, пыхтел и раздражался, так что Нэя, боясь, что он сломает хрупкую драгоценность, сама легко застегнула его на своём запястье. Она упивалась игрой камней на свету, забыв на долгие мгновенья о Чапосе. Она вдруг ощутила себя прежней девочкой, которой «акробат» протягивал похожий браслет… Уж теперь-то она его не потеряет!
– Угодил? – Чапос прикоснулся губами к её ушку, скользнул по шее и присосался к ней. Только страх, что он отнимет то, что отдал, заставил её покориться его ласке. Войдя в заметное возбуждение, он стал прижимать её к себе, – Знал, что тебя встречу, потому и пришёл сюда, подчиняясь наитию. А так-то сроду я тут не гулял. Чего мне тут в простонародном Саду Свиданий делать! Я свою юность в других местах отгулял. В шахтах я горбился всю свою юность, деньги зарабатывал своим сёстрам на их короба невест, а сам в отрепьях ходил, вроде этого, – Чапос оттянул рукав своей кофты, указывая на тот образчик, что и был на нём. Тут же он пояснил, – У работяги одолжил, как сюда шёл. Внезапно похолодало, как ты и говоришь. Вышел из одного весёлого заведения, что такое? Лютый холод, а мне недосуг застудиться. Смотрю, стоит какой-то громила вроде меня по комплекции. Дай, говорю, согреться требуется. Он и дал. Понял, что дёшево ещё отделался. А я и натянул его дрянную вещь на себя. Тепло и ладно. Как и тебе дали такую же дранину, чтобы ты не застудилась. И на том спасибо. Щедрость качество богов, оно людишкам не свойственно, если не брать в расчёт такое исключение как ты, да я, да ещё, может, пара штук на всю Паралею. Сама о том знаешь. Зато как мы с тобой тут смотримся! Как две редкие птицы, укрывшиеся от холода в грязном ворохе палой листвы! – и он засмеялся с натугой. Даже посинел лицом. После чего нагнулся и, собрав руками охапку, сброшенных деревьями листьев и мусора, швырнул их в сторону гуляющей парочки, как раз и проходившей мимо. Те испуганно шарахнулись от странной весьма пары, может, и подвыпившей, кем они сочли Нэю с Чапосом.
– Я не грязная! – с вернувшимся отвращением к Чапосу процедила Нэя, отстраняясь от него как можно дальше.
– Насчёт себя такого не скажу с определённостью, – ответил он, – поскольку не знаю, как давно та рабочая скотина, что и одолжил мне свою кофту, её стирал. Или не стирал никогда, и в ней вполне могут обитать какие-нибудь блохи. – Тут он почесал у себя за шиворотом, – Я ж говорю, скотина она такая. Хорошая, душевная, да грязная порой бывает. Ну, от укуса одной-другой блохи не умрёшь, а от простуды вполне возможно.
– Зачем ты говоришь мне гадости! Зачем ты ко мне пристаёшь! – закричала она, сидя как приклеенная рядом с ним. Вставать не хотелось. Она опять натянула пелерину на свои плечи. Скамья казалась настолько отрадно тёплой, будто её прогрели горючими брикетами. Слегка туманящая голову, приятно расслабляющая рефлекторная мышечная релаксация погружала Нэю в полусон. Видимо, подействовало не только коварное зелье Чапоса, но напомнила о себе и затяжная вечеринка в Творческом Центре, что было ей непривычно. Вчера неестественно весело, сегодня закономерно плохо. А всё же, пригревшись на скамье в старой, но очень тёплой и пушистой накидке, она ощущала спокойствие и внутреннюю какую-то тишину, смирение, покорность тому, что и надвигалось. А что надвигалось? Что-то новое, другое, неизвестное. Чапос по любому не мог быть вхож в эту неизвестность. Ни со своими гипотетическими блохами, ни со своим реальным неправедным богатством. По-видимому, он так не считал, поскольку пододвинулся совсем близко. Мягко, вкрадчиво обнял её за талию. – Эля моя как поживает? – спросил он, маскируясь под старого друга, не более.
– Когда она и была твоя? Вспомнил!
– Подобрали, значит, куколку мою? Отчистили, приодели, в новых – старых играх задействовали. А ничего себе и смотрится, я бы, пожалуй, согласился её принять, да вот незадача. Усадьбы у меня прежней уж нет, а Эля, как и всякая дорогая кукла – украшательство не для лачуг. Знаешь, с кем она там? Шепни на ушко. Я давно уж её не ревную. Так спрашиваю. Из низкого любопытства. Я же низкий в твоём мнении, значит, всякая моя эмоция низкого свойства.
– Я за другими никогда не слежу. У меня времени нет. Я работаю много.
– Работаешь? Это плохо. Такая женщина не должна работать как какая-то простолюдинка или тягловая скотина. Выбери меня, а уж я освобожу тебя от любой работы. Оставлю для тебя только вкушение удовольствий… – Нэя пыталась освободиться из его объятий. Впервые в жизни она почувствовала это чудовище настолько близко от себя. Огромный, горячий, душистый, поскольку не жалел для себя самых дорогих ароматов, он нависал над нею, и спасения в таком диком месте от него могло и не быть. За всё время всего лишь одна случайная парочка и прошла мимо, да и та быстро убежала, испугавшись агрессивного жеста Чапоса, выглядевшего тем, кем он, собственно, и был. Бандитом.
– Эля не для лачуги, а уж я так и быть сгожусь, – она толкала его от себя.
– Простодушная ты чудачка, хотя и аристократка. Да я для тебя любой дворец куплю. Дом твоего отца выкуплю вместе с парком. Только согласись принять мою любовь к себе… – Он нагло и плотоядно совал свой горящий взгляд туда, где под прозрачным шарфиком дышала её грудь, сдавленная страхом. Ведь она сама же наполовину скинула пелерину со своих плеч, открыв красивое платье. Пытаясь вновь натянуть подарок Ифисы на себя, она поневоле прижималась к Чапосу плотнее.
И напрасно она так расслабилась. Он тотчас же сжал её настолько свирепо-сильным объятием, что почудился хруст собственных рёбер. Ей реально стало нечем дышать, а всё же она учуяла, что уже лежит вдоль скамьи, а он нависает над ней точно так же, как в том жутком видении в «Ночной Лиане». Только искажённое бурое лицо не было иллюзией, насланной коварной «Мать Водой».
– Забылась ты несколько, обитая за недоступными стенами. Ишь, какая грудь-то у тебя прекрасная… – и он впился своими ощутимо горячими губами в самую ложбинку между полушариями грудей, жадно, но и бережно охватывая их снизу и не делая попытки залезть глубже. Тем самым очерчивая границы и давая понять, что это лишь ласка, не ведущая ни к чему опасному, – Не стоит порождать соблазн там, где тебя могут неправильно понять. Ты хоть и возвышенная особа, а красота твоя может привлечь отнюдь не тех, кто тебе ровня.
Нэя и не ощущала страха, а вот отвращение, и не к Чапосу, а к себе самой вдруг возникло. И настолько острое… как после насилия Чёрного Владыки или кого? в подземном отсеке… Только она отлично знала, что Чапос насилия не совершит, как бы он ни напирал на неё массивной тушей. Во-первых, день, во-вторых, тут редко, но шастали люди, а в-третьих, не того Чапос хотел. Он никогда не страдал обездоленностью в смысле женских ласк. Он, ценитель изысканных утех, придавал большое значение комфорту самой обстановки. Он всего лишь играл, наслаждался своей силой и властью над всякой, кто и попадала в его тиски. А он отчего-то пребывал в уверенности, что Нэя в его власти.
– Ишь, замаскировалась лишь поверху, а под дрянной пелериной-то какую роскошь на себя навертела. И к кому же ты тут приходила собою покрасоваться? Или присматриваешься к кому-то? Учти, узнаю кто это, не жить ему, если посмеет к тебе прикоснуться.
– У меня есть избранник, с которым я уже давно вместе, – сдавленно пробормотала Нэя, высвобождаясь из-под его гнёта. Он не препятствовал, разжав свои руки, после чего поднял её с поверхности скамьи с лёгкостью, как тряпичную куклу, поражая силой, устроил в прежней позе и сел рядом. Она с трудом приходила в себя, передёргивая плечами и пытаясь снова закутаться в «щедрый дар» Ифисы.
– Избранник? Неужели в Храм Надмирного Света с ним ходила? Вот уж не верю! Не пойдёт он туда! Его в пределах Храма магический огонь опалит, как чужака и кощунника. Нельзя было тебе входить в близкие отношения с тем, у кого кровь другая! Накажет тебя за это «Мать Вода» будущими несчастьями. Но если я войду с тобой под сияющую кровлю Храма, то тем самым ты очистишься под излучениями зелёного огня от тех воздействий, коим и подвергалась, будучи в обладании подземного оборотня. Надмирный Отец великодушен. Он тебя простит. И я тебя прощу. Я великодушный тоже. Спроси у Эли, она знает, насколько я был добр к ней, пока она сама не стала мне перечить.
– Дурак! – Нэя не слушала его болтовню, расправляя платье, скомканное ручищами Чапоса. – Напускал мне своих слюней за пазуху, будто никогда женщин не имел. Казалось бы, должен давно всякий вкус утратить к подобным юношеским безумствам… Хватать белым днём… чужую жену к тому же…
– Чья ты жена? Ты пока что ничья.
– Я не свободна, и тебе это отлично известно. Также тебе известно, чем может для тебя закончиться твоя выходка, расскажи я о ней тому, кого ты продолжаешь считать в своём недоумии равным себе по силе, – но тут у Нэи не было никакой уверенности, что у неё действительно есть такой защитник. Вот недавно был, а теперь? – Ты лучше к Эле вернись, раз уж один. Она точно тебя не забыла.
Обветшавшие силки Чапоса, но не утратившие своей липкости
– Ну что же, – раздумчиво протянул Чапос. – Даю тебе время поломаться, как оно тебе и положено в силу происхождения. А пока будешь раздумывать над моим предложением, то Эле передай, чтобы приходила ко мне в любую томную ночку. Она знает, где меня искать. Так и скажи, тоскует душа Чапоса по старым подругам. Претит мне глупая молодь, а чужие старухи мне на что? Только те, кого я любил, для меня вечные красотки. А уж я на подарки буду щедр.
Он щерился в попытке улыбнуться, но и это его не красило, не делало добрячком. Он выглядел весьма зловеще, так что казалось, в любую секунду может сдавить, бросить на плечо и утащить, куда угодно. Нэя, пока елозила, пододвинулась к самому краю скамьи, лишь бы от него подальше. Внезапно в процессе своего мнимо-добродушного балагурства он замолчал и будто забыл и о сути разговора, и о самой Нэе. Опустил голову, как будто сильно устал, или настолько хочет спать, что вот-вот и отключится. Обрадовавшись, Нэя хотела убежать от него, но он ловко схватил её за подол и притянул к себе. Так что ей пришлось снова сесть рядом. Тут бы и попросить его отвезти её до ЦЭССЭИ, ведь точно его машина где-нибудь торчит поблизости, но садиться в его машину добровольно? Без всякой уверенности, что он отвезёт, куда и требуется, а не туда, откуда дороги назад уже не найдёшь…
– Если начистоту, то таких как Эля у меня столько было, что я их и в лицо-то не помню, – продолжил он. – Просто этой мелкой блохе удалось присосаться к тому самому источнику на моём теле, который у меня никогда не иссякал, а потому мне и не было жалко. Одной блохой больше, одной меньше, – надоело, так и стряхнул всех разом. Мне настоящая возлюбленная – прекрасная женщина и умный друг нужна. А блоха, даже крылатая, ею быть не может.
– И Уничка была блохой? – спросила Нэя.
– Нет.
– Ну, так и найди её, коли уж тебя так потянуло возродить в себе молодость чувств. Да и Анит молодая совсем…
Что-то сдвинулось в Чапосе, чугунное лицо заметно смягчилось, крупные губы расползлись не в ухмылке, а в настоящей улыбке, – Она не Эля. Она не простит. И тогда её не купишь. Да и где я её найду? Умчалась как ветер, не догонишь.
– Не можешь ты быть ничьим возлюбленным, – сказала Нэя, приказав себе не бояться его.
– Слышал я, что Эля моя давно уж ублажает Инара Цульфа. Так что после такого прелого мешка как он, я к ней, пожалуй, побрезгую и прикоснуться.
– Заладил «моя»! Давно она не твоя!
– Моя. Только я её вышвырнул и позволил ей быть как бы ничейной. А захотел бы, вырвал бы у любого, после чего оторвал бы ей одну руку и одну ногу, оставив из щедрости одну ногу, чтобы ей прыгать, а руку, чтобы можно было костыль держать. Но пусть не переживает, – месть ничтожной блохе для меня унизительна.
– За что ж ты так о ней?! – изумилась его злобности Нэя, хотя и изумляться уже устала.
