скачать книгу бесплатно
– Откуда мне знать? А вы могли бы?
– Вы наглец.
– Может, вы не собирались ее убивать. Хотели ее просто похитить, но произошла накладка. Такое уже бывало.
– У вас есть ровно пять секунд, чтобы убраться отсюда вон.
– Или?
И тут он заорал. Он не сообщил ничего такого, чего я не слышал раньше, поэтому я терпеливо ждал, когда он прокричится. Дверь у него за спиной распахнулась, и в переговорную тихо вошла его постаревшая копия. Гусман-отец был в синем костюме; его светлые волосы давно побелели. Насколько сын демонстрировал слабость, настолько же отец излучал спокойную силу, но все равно ошибиться в сходстве было невозможно.
– Что здесь происходит?
– Это частный детектив. Его наняла Агарь, чтобы он нашел Яару.
Отец на минуту задумался:
– Неплохая идея.
– Этот идиот подозревает, что я убил собственного ребенка.
Не обращая внимания на сына, отец обратился ко мне:
– Это правда?
– Я еще никого не подозреваю. Расследование только началось. Наверняка я пока знаю только одно: ваш сын легко впадает в гнев.
– Как вас зовут?
– Ширман.
– Господин Ширман, когда Яару похитили, мы с Ихиелем были в Брюсселе. С нами были еще шесть человек, и они могут это подтвердить.
– С какой стати ты ему отвечаешь? – вскипятился сын.
– Не знаю, сколько вам платит Агарь, – вступил старик, – но, если вы найдете мою внучку, от меня вы получите премию, и сумма будет с шестью нулями.
Я удержался от вопроса, какая будет первая цифра.
– Зачем ты обещаешь ему деньги? Он ничего не найдет.
Я наклонился к сыну так низко, что почувствовал у себя на щеке его дыхание:
– А что, если девочка жива?
– Что?
– Если выяснится, что она не умерла? Агарь все это время продолжает ее искать, а вы сидите сложа руки. Это явно говорит не в вашу пользу, не так ли?
Пока я спускался в лифте с двадцать четвертого этажа, у меня перед глазами стоял образ старшего Гусмана. Не знаю почему, но мне не хотелось, чтобы он во мне разочаровался.
4
Воскресенье, 5 августа 2001, конец дня
Я вернулся к машине и поехал в район Бавли. Солнце еще не село, но горизонт уже окрасился закатными оттенками и на небе проявились дорожки грядущей ночи, темные, как след чайного пакетика в чашке. Я припарковался на шоссе Бней-Дан, что тянется вдоль парка, и пошел к речке Яркон. На берегу я остановился. Мой взгляд зацепился за ржаво-зеленые сточные воды, над которыми клубились зловонные испарения. Вот типичный для Тель-Авива парадокс: сначала угробили единственную в городе реку, а потом разбили вокруг нее невероятно красивый парк. Между шоссе и речкой был устроен мини-зоопарк. За оградой расхаживали жирные гуси, которых дети кормили чипсами. Под оливковым деревом с густой листвой лежал большой горный козел, время от времени закидывая назад голову, чтобы своими длинными рогами почесать задницу. У меня никогда не было рогов, но, если бы были, думаю, я не нашел бы им лучшего применения. Я развернулся и пошел в сторону жилого массива.
Бавли – один из тех районов, которые возводились как элитные, но начали чахнуть еще до того, как были убраны последние строительные леса. Он все еще выглядел вполне респектабельно, но вместо топ-менеджеров здесь жили немолодые пары и адвокаты, которым никогда не открыть собственную практику. В местном супермаркете обитали домохозяйки, перед выходом из дома не утруждавшие себя даже необходимостью причесаться, а их дети-подростки спешили разъехаться на своих скейтбордах в места поинтересней. Через пять минут я дошел до здания, в котором когда-то располагался кинотеатр «Декель». Теперь оно стояло заброшенным и ждало, чтобы кто-нибудь превратил его в очередной торговый центр. Я повернул налево, потом еще раз налево и оказался перед домом, где жила Агарь Гусман.
Восьмиэтажка была выкрашена в любимый цвет этого района – бело-облупленный. На парковке возле дома стояли две молодые мамаши с колясками. Одна с воодушевлением что-то рассказывала, вторая покорно слушала, явно надеясь, что скоро ее мучениям придет конец. Русский парень с плечами вышибалы подрезал живую изгородь. Почувствовав на себе мой взгляд, он улыбнулся и подмигнул мне. Я ответил ему тем же, хотя и не понял, на что он намекает. Неподалеку остановился фургон с мороженым, из которого неслась радостная мелодия. Мимо торопливо прошли два солдата с автоматами на плече. На автобусной остановке села на лавочку пожилая женщина, по виду домработница. Я уже собирался уходить, когда услышал, как меня кто-то окликнул. Она выскочила из подъезда – похоже, по лестнице спускалась бегом. В руке она держала фотокарточку.
– Я увидела тебя в окно.
– Вот, захотелось получше рассмотреть место происшествия.
– Я принесла ее фотографию.
Это был тот же снимок, что я видел в газете, с качелями на заднем плане. Я разглядывал его, ища сходство между дочкой и матерью. Найти его оказалось нетрудно. Сегодня Агарь снова была в джинсах, но футболку надела белую. Волосы она подвязала голубой бархатной ленточкой, что сделало ее похожей на старшеклассницу, которая, сдав выпускной экзамен, летит навстречу бойфренду, встречающему ее возле школы.
– Я виделся с твоим мужем.
– Не великое удовольствие.
– Почему ты оставила фамилию Гусман?
– Сначала из-за Яары. А потом мне стало все равно.
– Отец у него вполне приличный.
– Да. Леона я люблю. Он до сих пор звонит мне на каждый праздник.
– Сейчас половина седьмого. В котором часу она исчезла?
– В половине девятого утра.
– То есть освещение было примерно такое, как сейчас?
Ей очень хотелось показать себя полезной и наблюдательной помощницей детектива.
– Пожалуй, было чуть светлее.
– Ты видишь парня, который подрезает изгородь?
– Это Юрий. Он тогда здесь не работал.
– Если бы я не спросил, ты обратила бы на него внимание?
Она сосредоточилась и закрыла глаза. К счастью, я не принадлежу к тому типу мужчин, которые, стоит девушке закрыть глаза, начинают пялиться на нее, чтобы выяснить, носит ли она лифчик.
– Я видела тебя. Видела солдат. Еще видела, как проехала машина. Больше ничего не помню.
– А ведь он был здесь. Прямо у тебя под носом.
Она открыла глаза – две серо-голубые жемчужины.
– Не может быть, чтобы это был кто-то из местных.
– Оглянись вокруг. Похитить с улицы маленькую девочку совсем не просто. Тебе нужна машина с тонированными стеклами и включенным двигателем. Нужно, чтобы девочка пошла с тобой и при этом не кричала. Нужно, чтобы вся операция заняла не больше двадцати секунд. Те два солдата, которых ты заметила, были вооружены, а Юрий держал в руках секатор. Она знала, что нельзя разговаривать с незнакомцами?
– Конечно.
– Тогда как же она исчезла?
Задумайся она над этим вопросом чуть глубже, у нее наверняка взорвался бы мозг. В черном рюкзаке со светло-серым логотипом фирмы O’Neill, висевшем у меня на плече, лежали ксерокопии материалов, найденных в архиве «Гаареца». Неподалеку от нас стояла скамейка, а Агарь была моей клиенткой. Мне следовало сесть и показать ей все, что удалось накопать. Клиентам полагается знать все. «Если с тобой что-нибудь случится, – раздался у меня в голове голос Кляйна, – если тебя задавит автобус или ревнивый муж проломит тебе череп топором, следователь, к которому перейдет твое дело, должен начать не с твоих первых шагов, а с того места, где ты остановился».
– Я тебе позвоню.
– Я давала тебе номер своего мобильного?
– Дважды.
На этом деловая часть беседы завершилась, но мы продолжили болтать о том о сем. Ее интересовала моя работа, поэтому я немного рассказал ей о слежке и о забавных приемчиках, которыми иногда пользуюсь. Потом мы сравнили допрос подозреваемого с сеансом у психоаналитика и пришли к выводу, что они не так уж отличаются один от другого. Правда, заметил я, ее пациенты сильно удивились бы, если бы каждый раз, не дождавшись от них ответа на заданный вопрос, она вставала бы со стула и давала бы им по голове дубинкой. Она рассмеялась, я тоже. Вдруг я сообразил, что уже давно не стоял вот так, просто болтая с женщиной. Тем более с симпатичной женщиной, которая мне нравилась. Мою личную жизнь в последние годы прекрасно описывал заголовок в попавшемся мне на глаза журнале: «Самый короткий научно-фантастический рассказ». Сам рассказ звучал примерно так: «Последний человек на Земле сидел в закрытой комнате, когда вдруг раздался стук в дверь».
Проблема в том, что большую часть времени ко мне в дверь никто не стучит, а если изредка и стучит, то я не открываю. Одиночество, несмотря на его дурную репутацию, – штука очень удобная. Ты ставишь чашку на стол, уезжаешь куда-нибудь на три дня, а когда возвращаешься, она стоит на том же месте и ждет тебя.
Когда мы простились, уже совсем стемнело, что не помешало мне проводить Агарь взглядом, пока она не скрылась в подъезде.
Я вернулся домой, снял рюкзак, переоделся в махровый халат, украденный из отеля в Рош-Пине, и рухнул на диван. Этот диван – мое последнее приобретение, глыба из зеленых подушек и алюминиевой арматуры, заказанная через каталог по такой невообразимой цене, которая заранее отсекала всех других потенциальных покупателей. На картинке обивка была темно-серого цвета, и я наверняка сменю свою на такую же, как только перееду жить в Букингемский дворец. Достав из рюкзака копии газетных вырезок, я разложил их в хронологическом порядке и внимательно перечитал.
На протяжении последних двенадцати лет бесследно исчезли по крайней мере три девятилетние девочки. Одну из них нашли потом мертвой в дюнах близ Ришон-ле-Циона, там, где патрульные машины обязательно останавливаются, заметив, что песок выглядит темнее обычного. Две до сих пор числились пропавшими без вести. Первая – Дафна Айзнер; последняя – Яара Гусман. О девочке, тело которой нашли, – русской по имени Надя Веславская, я никогда не слышал. Между тремя жертвами не было ничего общего – ни в происхождении, ни по месту проживания. Даже их поискам полиция уделила разное время. Зато, если судить по фотографиям, внешне они были похожи. Как сестры или близкие подруги, решившие одинаково одеться на школьную вечеринку. Все три светлокожие, все три с длинными волосами, все три тоненькие и оттого казавшиеся особенно хрупкими.
5
Воскресенье, 5 августа 2001, вечер
В половине девятого я вышел из дому и медленным шагом, пытаясь поймать хоть намек на ветерок, двинулся по улице Бен-Йехуда. На углу улицы Гордон я остановился возле киоска и купил лимонный сорбет, надеясь хоть как-то охладиться. Без десяти девять я добрался до кафе «Гордон», сел за угловой столик и заказал кофе гляссе. Пока я пил, о мои брюки терся карликовый шнауцер, похожий на половую щетку. Не успел я сделать последний глоток, как на стул рядом со мной плюхнулся Гастон, подхватив обеими руками искалеченную ногу и пристроив ее под столом.
– Шалом, профессор.
– Терпеть не могу, когда ты меня так называешь.
Если верить удостоверению личности, Гастону Розенбауму исполнилось 62 года. Его тазовые кости держались вместе только благодаря куче платиновых штырей, а одна нога была из-за неудачной операции короче другой на пять сантиметров. Несмотря на это, если бы меня пригласили выйти против него на ринг, я бы сделал вид, что занят. В 25 лет он входил в сборную Румынии по классической борьбе, а после переезда в Израиль увлекся айкидо и дошел до третьего дана. Об айкидо мне известно очень немного, но как-то раз Гастон предложил мне пробный урок, большую часть которого я провел на земле с застывшим на лице выражением изумления. Кроме того, в том, что касается криминологии, он действительно был профессором. Я познакомился с ним в 1974-м, когда искал одного художника-трансгендера, разрезавшего своего любовника на шесть равных частей. От кого-то я слышал, что в Тель-Авивском университете есть поразительный человек, который «про убийства знает все». Как вскоре выяснилось, это была очень скромная оценка. Над бычьей шеей Гастона располагалось вместилище такого количества информации, которому позавидовал бы не один архив. Он помнил каждый случай и умел находить между разрозненными фактами такие связи, о которых никто другой даже не догадался бы. Но даже с его помощью мое расследование топталось на месте. На протяжении восьми месяцев, что оно продолжалось, я не раз готов был отступиться, зато он ни на секунду не терял терпения. Как-то раз, одной особенно долгой ночью, я позволил себе высказаться на эту тему. Он взглянул на меня со странной полуулыбкой и сказал, что терпению его научила тюрьма. Я отпустил довольно плоскую шуточку типа: «Ну да, каждый знает, что все румыны – прирожденные воры», но он продолжал смотреть на меня в упор, вынуждая спросить, за что все-таки его посадили. Что я и сделал.
– За убийство, – ответил он.
Как у большинства выдающихся спортсменов коммунистической Восточной Европы, в молодости у Гастона была прекрасная квартира. Он жил в центре Бухареста со своей подругой Таней, ватерполисткой национальной сборной. Даже тридцать лет спустя глаза Гастона каждый раз, когда он говорил о ней, заволакивала пелена страсти, заставлявшая меня краснеть. Таня – высокая мускулистая блондинка – выведывала у него самые потаенные фантазии и помогала ему их воплотить. В процессе она с таким исступлением выкрикивала его имя, что соседи, сталкиваясь с ними на лестничной площадке, отводили взгляд. «Это была прекрасная жизнь, – с нехарактерной для него горечью говорил Гастон. – Если не замечать голодных детей на другой стороне улицы».
Однажды, вернувшись с тренировки домой, Гастон обнаружил, что Таня неподвижно лежит в постели, с головой накрывшись одеялом. Он сел рядом и спросил, что случилось. Она сжалась в комок, обхватила руками живот и ничего не ответила. Только через два часа бесконечных уговоров она приподняла голову и произнесла одно слово: «Нику». Дальнейшие объяснения не требовались. Каждый в Румынии знал, что Нику, младший сын диктатора Николае Чаушеску, имел привычку крутиться возле спортсменок, выбирать самых красивых и насиловать. Самым известным стал случай Нади Команечи, которая, чтобы избавиться от него, дважды пыталась покончить жизнь самоубийством. Но и другие, менее известные спортсменки, подвергались тому же унижению.
Гастон замолчал, уставив взгляд в пространство.
– Ты попытался убить Нику? – недоверчиво спросил я.
Он отрицательно покачал головой:
– Я был для этого слишком труслив. Нику ходил с вооруженной охраной. До него было не добраться.
Следующие четыре дня он не отходил от Тани. Прикладывал ей ко лбу влажные полотенца, обнимал ее и упрашивал все ему рассказать. Наконец между двумя приступами рыданий она призналась, что Нику привел к ней ее тренер, Петре. Это он устроил так, чтобы Нику подловил ее в пустой раздевалке, а потом встал на страже возле дверей, чтобы никто не прибежал туда на ее крики. После того как все закончилось и она лежала голая на полу, Петре зашел в раздевалку и хладнокровно объяснил ей, что такова цена: «Если не хочешь назад в деревню, доить коров, будешь время от времени оказывать и такие услуги».
На пятый день Таня сумела без посторонней помощи подняться с постели. Она сидела на кухне, прижав к щеке чашку чая, и невидящим взором смотрела в окно.
– Я возвращаюсь в деревню, к своим коровам, – неожиданно сказала она. – Там, по крайней мере, я знаю, сколько и за что мне придется платить.
Гастон ничего не ответил. Он встал и поехал на спортивную базу на окраине Бухареста. Когда он зашел в кабинет к Петре, тот поднял на него глаза, как будто ждал его визита.
– Не будь идиотом, – сказал он Гастону. – Они же все шлюхи. Ни одна из них этого не стоит.
Гастон взял со стола нож для бумаги, со всей силы всадил тренеру в глаз и держал до тех пор, пока тот не перестал дергаться. Потом снял телефонную трубку и позвонил в полицию.
На его счастье, даже в таких тоталитарных государствах, как Румыния, не любят шумных скандалов. Через час после ареста он уже обо всем договорился с главным прокурором: на суде никто не упоминает имени Нику, а ему дают пять лет за непредумышленное убийство. Когда он вышел из тюрьмы, Таня уже была замужем и растила двоих детей. Встречаться с ним она не захотела. «Каждый имеет право начать новую жизнь, – написала она на последней полученной им открытке, – даже если эта жизнь не так хороша, как прежняя».
– Она была права, – сказал Гастон, привычным движением массируя покалеченное колено. – А я сделал то, что делает каждый еврей, чья жизнь полностью разрушена: стал сионистом и уехал в Израиль. – Он рассмеялся собственной шутке, но смех получился деревянным.
– Ты все сделал правильно. На твоем месте так поступил бы каждый, – сказал я. – Петре получил по заслугам.
Он поднял на меня неожиданно гневный взгляд.
– Нет, неправильно, – твердо произнес он. – Мне просто хотелось кого-нибудь убить. На каждые сто человек найдется пять, которых посещает желание совершить убийство, и двое из пяти на это способны. В то утро я понял, что я – один из этих двоих. Потому-то я и стал криминологом. Чтобы разобраться с чудовищем, живущим во мне. Большинство людей думает, что в экстремальных обстоятельствах они могут пойти на убийство. Например, если кто-то нападет на их детей или изнасилует их жену. На самом деле у них есть сдерживающие центры, которые в последний момент остановят их. Что-то вроде иммунной системы, которая отвечает за здоровое поведение людей. У меня эта система не работала. Я пересадил себе искусственное сердце потому, что мое оказалось дефектным. Если ты этого не понимаешь, ты глупей, чем я думал.
Я наверняка был глупей, чем он думал, но достаточно успешно это скрыл, и в результате мы подружились. Не то чтобы мы общались каждый день – иногда могли месяц не видеться – но если одному из нас нужна была помощь второго, он всегда был на месте.
Сейчас мне понадобилась его помощь.
– Как дела в университете?
– Свора идиотов. Зато в этом году у меня красивые аспирантки.
– Пожалуй, я к тебе загляну.
– Ты же не собираешься жениться на криминалистке? Они все с приветом.
– А кто говорит о женитьбе?
– Сколько тебе лет? Если через два года у тебя не появится детей, ты кончишь жизнь сварливым стариком.
Я хотел ответить чем-нибудь умным, но вдруг не без досады понял, что он и правда волнуется за меня.
– Вообще-то это не твое дело.
