скачать книгу бесплатно
Вторую возможность воплощаю я. Когда дружишь с человеком тридцать пять лет, то, скорее всего, уже не задаешься вопросом, а что, собственно, вас связывает. «Ты – экологическое бедствие, – сказал он мне в одну из тех редких минут, когда мы затронули эту тему, – но после стольких лет это уже ничего не меняет». Наши жизни так тесно переплетены, что мы оба давно поняли: бессмысленно даже пытаться понять, почему мы дружим.
– Что ты делаешь на работе так поздно?
– Поступил тревожный сигнал. Не исключен теракт.
– Айелет с ума сходит.
– Я уже собирался домой, – раздраженно ответил он, – а тут ты звонишь.
– Яара Гусман.
Он не переспросил: «Кто-кто?» – не потребовал уточнений, просто спросил:
– Кто к тебе обратился?
– Мать.
– Не ввязывайся.
– Почему?
– Если бы ты знал, сколько я провозился с этим делом…
– По-видимому, недостаточно.
– Обижаешь. Не мне тебе объяснять, что без веских оснований я не прекращаю расследование. Но ее похититель попросту испарился.
– Кто вел следствие?
– Сначала специальный отдел уголовной полиции, потом подключились мы. Я все проверил. Они нигде не напортачили.
– А что с отцом?
– Мы и его проверили. Он чист.
– Она придет ко мне завтра утром.
– Вежливо извинись и отправь ее домой.
Время для споров было слишком позднее, поэтому мы оба, не сговариваясь, просто повесили трубки. Мы с Кравицем никогда не прощаемся. Не думаю, что это сознательное решение, но все наши беседы заканчиваются именно так.
В пепельнице лежала выкуренная на две трети погасшая сигара. Я раскурил ее и открыл большое окно. Холщовые шторы вздулись, как щеки тромбониста. Ворвавшийся в комнату воздух был влажный, хоть выжимай. Я задумался. Кравиц не станет врать без особой необходимости. Почему же сейчас он соврал?
2
Воскресенье, 5 августа 2001, утро
Она была в черной майке, открывающей изящные, но сильные плечи, в потертых джинсах и беговых кроссовках на платформе. Серо-голубые глаза, смотревшие на меня с легким беспокойством. Гладкий лоб, словно сошедший с полотна художника эпохи Возрождения. Едва уловимые первые признаки возраста угадывались только на шее, вокруг которой вились очень темные волосы до плеч, подчеркивающие бледность высоких скул. Ее красивый рот чуть кривился, выдавая напряжение. Одна приятельница как-то объяснила мне, что все женщины делятся на две группы: груши и яблоки. У яблок большая грудь и широкие бедра, как у героинь греческих трагедий; у груш – длинные ноги, округлые бедра и тонкая талия. Агарь Гусман, несомненно, принадлежала к породе груш.
Она села и произнесла:
– Я должна перед тобой извиниться.
Я ответил ей улыбкой, призванной скрыть мое удивление. Большинство клиентов приходят ко мне с заранее подготовленной речью, которую обдумывают по дороге, и с годами я научился не давить на них. Они знают, что я на их стороне, но им все равно хочется выглядеть в моих глазах правыми и высокоморальными, в крайнем случае – жертвами, достойными сочувствия. За сто двадцать шекелей в час я счастлив предоставить им эту услугу. Никаких проблем.
Правда, обычно извинения звучат на более позднем этапе.
– Зря я упомянула, что дружила с твоей сестрой, – сказала она. – Это было нечестно.
Я продолжал сидеть молча, но от выражения вежливого интереса, которое я на себя напустил, у меня начали зудеть щеки. Больше десяти лет назад я попросил свою сестру приглядеть за девушкой, которая в итоге стала свидетелем убийства. У меня были свои причины не обращаться за помощью к полиции, но Рони они не волновали. Она знала одно: старший брат никогда не сделает ничего, что подвергнет ее опасности. Через четыре дня к ней пришел Гольдштейн, замешанный в ограблении, и убил ее.
Формально в том не было моей вины.
Я твердил себе это каждое утро, бреясь перед зеркалом. Я твердил себе это, после трех сеансов навсегда прощаясь с психоаналитиком, которого нашел мне Кравиц. Даже когда я узнал, что у моего отца болезнь Альцгеймера, я первым делом подумал: вот и хорошо, теперь он забудет, что его дочь погибла из-за меня. Я так часто повторял себе, что не виноват, что минутами сам почти верил в это.
Агарь смотрела на меня молча, пока не поняла, что ответа не дождется.
– Просто знай, что я очень любила ее, – тихо сказала она.
Я чуть кивнул головой, чтобы не казаться безучастным, но больше ничем ей не помог. Она подняла голову и быстро огляделась по сторонам. Мой офис когда-то служил кладовой всему подъезду. Я снял его после продолжительных переговоров, которые включали в себя шесть заседаний домового комитета и обязательство с моей стороны полностью отремонтировать помещение. Слово я сдержал, и теперь оно выглядело не как кладовка, а как побеленная кладовка.
– Это твой офис?
– Я по большей части работаю на свежем воздухе.
– Я не собиралась тебя критиковать, – сказала она. – Здесь очень мило.
– Ты архитектор?
– Я работаю в министерстве социального обеспечения.
– Кем?
– Психологом.
– Прекрасно. Тогда давай немного поговорим обо мне.
Она рассмеялась. Смех у нее был славный, во все тридцать два белых зуба студентки американского колледжа, отправившейся на свои первые каникулы в Рим. Я попытался вычислить ее возраст. Будь Рони жива, ей было бы 38. По телефону Агарь сказала, что они вместе служили в армии.
– Тридцать пять с половиной, – сказала она.
– Фу, как некрасиво.
– Что?
– Читать мои мысли.
– Не мысли, а взгляд.
– Ты вроде говорила, что вы с Рони вместе служили?
– Она была моим командиром на сержантских курсах. Там мы и подружились.
– Как получилось, что мы никогда не встречались?
– Мы встречались. Я была одной из девчонок, приходивших к ней в гости, а ты – старшим братом, который работает в полиции, иногда появляется дома и даже не видит, что мы строим ему глазки и прихорашиваемся, перед тем как пройти из кухни в гостиную.
– Ты выглядела так же, как сейчас?
Воспоминание явно не доставило ей радости.
– Я весила на пятнадцать килограммов больше и носила короткую стрижку.
Будь у меня фанфара, сейчас я взял бы ее и протрубил. Агарь сидела напротив меня. Она только что описала себя в прошлом, рассказала, где и при каких обстоятельствах мы встречались – и по этим косвенным признакам я все-таки ее узнал.
– Ты была рыжей.
– Ну наконец-то! А то я уже почти обиделась.
– Правильно, что ты перекрасилась. Рыжим идут темные волосы, потому что у них светлая кожа.
– Странно, что мужчина знает такое.
– Знать странные вещи – моя профессия.
Единственное в помещении окно находилось справа от нее, и мне казалось, что в стекло бьется, пытаясь прорваться внутрь, жара. Агарь смотрела на меня спокойно, затем чуть менее спокойно, а потом по ее правой щеке скатилась слезинка, подтверждая мою догадку, что косметикой она не пользуется.
– Что-то ты протекаешь.
– Прости.
– Ну что с тобой делать? Этот стул – фамильное наследство.
Шутка вышла немного тяжеловесной, но сработала. Не то чтобы она расплылась в улыбке, но, по крайней мере, снова овладела своими лицевыми мышцами.
– Видел бы ты меня полтора года назад. Тогда я была как ржавая лейка.
– Даже это не заставило бы меня изменить мнение.
– Ты не знаешь всех подробностей.
– Я вчера вечером навел справки. Это дело не для меня.
– Разве это не твоя работа?
Я ждал этого вопроса. Подавшись вперед, – чтобы ее уж наверняка затопило волной несокрушимой железной логики Ширмана, – я сказал:
– Это совсем не моя работа. Если бы ты хотела, чтобы я разыскал твоего бойфренда, или твою машину, или украденные у тебя серьги, я мог бы чем-нибудь тебе помочь. Но эта история – не моего масштаба. Легче всего заявить, что полиции на все наплевать, но я знаю этих людей. Им не наплевать, а выбор средств у них такой, что мне и не снилось. У них компьютеры и спутники, криминалистические лаборатории и специально обученные люди. Если они ничего не смогли сделать, я тем более не смогу. Прошло два года. Я даже не представляю себе, с чего начинать поиски твоей дочери, и не готов брать с тебя деньги за то, что не принесет результата.
Я откинулся назад. Капелька пота скатилась у меня по спине. За ней еще одна.
– Она жива, – сказала Агарь.
– А я и не говорил, что нет.
– Не говорил, но подразумевал.
– Я не знаю.
– Я видела ее по телевизору.
Обычно я мало кому позволяю застать меня врасплох. Но на этот раз я удивился. У меня тяжелая нижняя челюсть и нос сломан в двух местах, поэтому в минуты изумления я становлюсь похож на морскую черепаху. Не давая мне опомниться, она порывисто заговорила:
– Месяц назад в торговом центре Лода был пожар. Что-то там закоротило, или еще что. Людей эвакуировали через запасный выход, и это снимало местное телевидение. Оператор стоял рядом с полицейским ограждением, и зрители видели всех, кто выходил из здания. Она была там. Шла вместе с низеньким мужчиной в черной рубашке.
– Ты видела ее лицо?
Я бы предпочел, чтобы этот вопрос задал кто-то другой. Похожий на меня, сидящий в моем кресле, только полоумный. Настолько, что дал любопытству завести себя на территорию, от которой следовало держаться подальше.
– Не совсем. Только профиль. Но мне хватило.
– Ты на секунду увидела ее профиль, но уверена, что это она?
– Не на секунду. Я взяла на студии кассету и пересмотрела ее много-много раз. Я уверена: это она.
– Ты не видела ее два года.
– Это она.
– Ты рассказала полиции?
– «Да, госпожа, Гусман», «Мы проверим, госпожа Гусман», «Идите домой, госпожа Гусман», «Чокнутая госпожа Гусман снова явилась. Кто займется ею сегодня?». Да, я все рассказала полиции.
Сарказм на миг обезобразил ее черты, а затем они исказились горем, но она уже выплакала свою утреннюю порцию слез. Прежде чем я успел уйти в глухую оборону, она меня добила:
– Это моя дочь. Ты не веришь, что я узнаю ее с любого ракурса? В лицо, со спины, сверху, снизу. Как угодно. Делай что хочешь, но ответь мне на этот вопрос. Ты мне веришь?
Я ей верил.
В моей черепной коробке назревала драка. Ее заполонила толпа маленьких Джошей с транспарантами. Половина из них скандировала: «Пошли ее куда подальше!» – а вторая молча и напряженно следила за происходящим.
– Это будет дорого стоить.
– У меня есть деньги.
– Сто двадцать шекелей в час плюс непредвиденные расходы. Бонус, если я ее найду. И я не смогу заниматься исключительно этим делом.
– Что за непредвиденные расходы?
