скачать книгу бесплатно
Мужчины Хулучжэня бьют своих жен не просто так, для виду. Уж если начнут махать кулаками, то дубасят со всей силы, не задумываясь о последствиях, поэтому в городке частенько можно увидеть женщин хромых, с согнутыми спинами, перебитыми руками, слепых, криворотых, с недостатком зубов и лицами, испещренными шрамами. Всё это – свидетельства свирепого и неукротимого нрава местных мужчин. Мужчины бьют женщин, женщины бьют детей, дети бьют собак, собаки кусают мужчин – таков уникальный жизненный уклад и картина нравов городка.
Старик И не бил жену, зато она иногда гоняла его по улице коромыслом. Дома он был козлом отпущения, а на людях не смел поднять голову. Начиная с движения «четырех чисток» он то и дело попадал в передряги, что было следствием его дурной славы, ведь все знали, что он боится жены. Большинство анекдотов, рассказываемых в городке о подкаблучниках, повествуют о старике И.
14
И Ши пришел домой к паралитику Ваню, не дождавшись, когда окончательно стемнеет. Он так проголодался, что у него бурчало в животе, а изо рта стекала струя слюны длиной в полфута.
Обеденный стол стоял на кане, в западном флигеле – там, где долгие годы без движения ютился паралитик Вань, и в комнате стояла такая вонь от мочи, что И Ши зажал рукой нос.
Жена паралитика Ваня нарядилась в полупрозрачную розовую рубашку, груди ее разделяла отчетливая ложбинка. Улыбаясь, она поприветствовала братца И Ши и принялась хлопотать, расставляя по столу только что приготовленные горячие блюда. Порция омлета, тарелка тушеного тофу, а еще крахмальная лапша с тушеным цыпленком и холодная закуска – шинкованные огурцы с креветками.
Паралитик Вань с усилием подвинул свое тело поближе к столу и дрожащими руками налил И Ши полную рюмку крепкой водки. «Давай, братишка, хлопнем с тобой по рюмочке». Не дожидаясь, пока И Ши поднимет рюмку, он запрокинул голову и осушил свой стакан.
Хмель развязал паралитику Ваню язык, и он изложил И Ши все перипетии своей жизни. Он то смеялся, то плакал, беспрестанно похлопывая себя по груди и пихая И Ши в плечо. А И Ши знай себе пил да ел: какое ему дело до размышлений о жизни и внутреннего мира паралитика Ваня. Про себя он думал: «Я-то знаю, чего ты плачешь, ты смотришь, как чужой у тебя еду ест, водку пьет, вот тебя жадность-то и терзает. А кто тебя заставлял меня к себе приглашать? Теперь уж поздно жалеть о содеянном. Некоторые меня дураком называют, а как по мне, паралитик Вань глупее меня в сто раз». Не дождавшись, пока И Ши напьется, паралитик Вань сам напился в стельку.
Жена паралитика Ваня сказала:
– Он слишком много выпил и уснул. А ты, братец, еще не наелся, давай перенесем столик в восточный флигель, и ты там выпьешь еще пару рюмочек.
И Ши взглянул на нее и сказал:
– Ну что ж, сестрица, выпью, неужто ты думаешь, что тебя убоюсь?
15
Значительнейшим зданием в Хулучжэне был клуб, расположенный в центре города. От японцев и русских, которые успели постоять гарнизонами в этом городке, осталось множество заимствованных слов, и «клуб» был как раз одним из них.
Этот клуб (его еще называли дворцом культуры) построили вовсе не японцы и не русские, его спроектировали и возвели местные жители, поэтому он был городской гордостью. По сравнению с обычными жилыми домами здание клуба выглядело весьма внушительно. И хоть внутри было всего четыреста мест, в него вполне могла вместиться тысяча с лишним человек, если набивать битком. Деревенским было не по нраву то, что каждому человеку полагается отдельный стул, главное было для них – втиснуться внутрь, а уж стоять или сидеть и где стоять или сидеть – на полу, на спинках стульев или даже на других людях – это всё равно. Основными функциями клуба были проведение митингов, показ фильмов и постановка спектаклей.
Среди спектаклей преобладали опера и танцы с песнями. Жители городка не особо любили слушать оперу, им больше было по душе смотреть песенно-танцевальные номера, которые сами ставили и показывали работники культурно-агитационной бригады.
Изначально культурно-агитационная бригада называлась коллективом художественной самодеятельности – его организовала группа местных мужчин, которые владели искусством игры на духовых и смычковых и пения под собственный аккомпанемент, а позже к ним присоединились многочисленные талантливые певицы и танцовщицы – девушки и молодые женщины. Кадровый состав городка их очень поддерживал и специально выделил несколько боковых помещений клуба для репетиций. Хотя коллектив и был самодеятельным, всё же каждый год у него было много возможностей для репетиций и выступлений. Прежде чем жениться, паралитик Вань играл в этом коллективе на эрху[8 - Традиционный китайский струнный смычковый инструмент. Эрху используют в народной музыке, в китайской опере и в ансамблях (прим. ред.).]. А теперь его жена пела там оперные партии.
Некоторые говорили, что жена паралитика Ваня никогда по-настоящему не выступала на сцене, только выполняла целыми днями вокальные упражнения: «И-и-и, а-а-а», а полностью ни единой партии не спела.
16
Жена паралитика Ваня затащила И Ши за собой в восточный флигель и застелила на печи-лежанке постель. Запаха мочи здесь не было, но был аромат зубного порошка. И Ши, рыгая от сытости, уселся на край лежанки. Жена паралитика Ваня подтолкнула его, и И Ши упал навзничь на накрытую вышитым сатиновым одеялом лежанку.
В конце концов, благодаря всяческим заигрываниям и усердному соблазнению со стороны жены паралитика Ваня, а также в силу инстинкта, И Ши поборол свою врожденную тупость и из идиота превратился в самца. Он никогда не испытывал такого сильного наслаждения и пришел в такой экстаз, что начал громко кричать. Этот потрясающий до глубины души, пробирающий до печенок крик разбудил паралитика Ваня, который дрых, словно мертвый хряк. В пустой голове И Ши всплыло воспоминание о том куске вареной тыквы, который сунула ему в детстве бабушка. Он тогда сказал, что если станет императором, то будет каждый день есть тыкву, большими-большими кусками. Но теперь его мнение изменилось, ему казалось, что если бы он действительно стал императором, то, наевшись досыта тыквы, отправлялся бы к жене паралитика Ваня. И если бы ему предложили выбирать что-то одно, то он предпочел бы не есть тыкву, а вместо этого уложить под себя жену паралитика Ваня.
Стоны, которые доносились из восточного флигеля, где сплелись в экстазе разгоряченные тела, терзали паралитика, лежащего на печи в западном флигеле, пуще любых мук. Сначала он поочередно то одной, то другой рукой отвешивал себе пощечины, а после начал со всей дури биться головой о край печи. К тому моменту, как из восточного флигеля донесся последний протяжный стон И Ши, на лбу паралитика Ваня налилась шишка размером с пампушку.
Когда трижды прокричал петух, жена Ваня обманами и уговорами спровадила И Ши восвояси. Чтобы посеянное семя точно пустило ростки и дало всходы, она велела И Ши каждый вечер приходить к ним пить водку.
Практически целый месяц напролет И Ши каждый вечер наведывался в дом паралитика Ваня поесть и выпить. Ему казалось, что он получает от еды и любви удовольствие, неведомое даже самому императору. Лицо жены паралитика Ваня зарумянилось, и она стала выглядеть куда моложе, чем прежде.
Но однажды она переменилась в лице и сказала И Ши, чтобы тот больше не смел являться к ней на порог. Боясь, что И Ши не захочет уйти, она засунула ему в карман пару вареных яиц. И Ши расстроенно заплакал: его императорские мечты были бесжалостно разбиты.
17
По мере того, как всё жарче становилось лето, усиливался накал политических страстей в городке. Селяне с невиданным революционным пылом развернули в этом маленьком горном селении, которого не было даже на картах, невиданную классовую борьбу.
Размахивая руками и срывая голоса, они днями и ночами безостановочно выкрикивали стандартные лозунги типа «Долой!» и «Да здравствует!». Избитого учителя Цуна (Цуна Большую Челюсть) держали в заложниках «Драчуны» под предводительством Сунь Чжишу; они заставили его исписать все стены в городке шокирующими лозунгами, да еще и крупным шрифтом.
Селяне не занимались земледелием, но всё равно могли вести учет единиц работы. Раз засохли капиталистические всходы и выросла социалистическая трава, значит, цель движения достигнута. Главным врагом был Лю Шаоци, а его подельниками – старик И, Ню Цзогуань и Ван Личжэн, шайка буржуазных чиновников, которые мазали головы маслом, носили форму и красные кожаные сапоги – до того, как Ван Личжэна подвергли критике, он был начальником производственной бригады.
Полное имя старика И люди уже позабыли; на висящей у него на груди табличке были сикось-накось написаны два слова: «Чудовище И». Три омерзительных монстра – Чудовище И, Ню Униформа и Красные сапоги – каждый день жили по строго определенному порядку: склоняли головы, признавая грехи, ходили по улицам в позорном шествии и становились на колени для принятия порции новой критики…
После того как Цун Большая Челюсть исписал стены всего городка лозунгами, он с чистой совестью отдался в руки народного правосудия и совершил самоубийство ради избежания наказания под градом беспорядочных избиений.
Физиологические удовольствия заставили И Ши на время забыть о политических радостях. Воспользовавшись случаем, Яичная Скорлупка (Сунь Чжишу) получил перевес в свою пользу, «Драчуны» победили «Ругателей», а смерть Цуна Большой Челюсти стала блестящим достижением «Драчунов».
18
И Ши не мог сдержать свою страсть к жене паралитика Ваня. Он, как и прежде, каждый вечер стучался в дверь их дома. Начиная с того дня, когда жена паралитика сунула ему пару яиц, ворота их дома всегда были на замке.
И Ши стоял перед домом паралитика Ваня, крича, вопя, грязно ругаясь и умоляя, а паралитик Вань через окно отвечал ему точно такими же криками, воплями, мольбами и грязной руганью.
Сделка, которую предполагалось обставить втайне, теперь всплыла на поверхность. Хотя на протяжении почти целого месяца И Ши каждый день ходил домой к паралитику Ваню, никто из жителей городка этого не видел. В те дни люди всеми своими помыслами были погружены в дела государственной важности, встав на защиту своего милостивого предводителя, и никто не заметил, что в толпе городских дурачков недостает одного – И Ши.
Буйное поведение И Ши тотчас же стало центральной темой обсуждений женщин, которые купались и стирали одежду в реке; они озвучивали догадки о различных эротических деталях так, будто бы каждая из них была очевидицей событий. Они в красках описывали всяческие позы и стоны этой парочки, состоящей из дурачка и вдовы живого мужа, да так, будто бы присутствовали при этом лично.
И Ши перешел от стука в ворота к попыткам выбить окна и двери, и пришлось жене паралитика Ваня, скрепя сердце, поведать кадровому составу городка об истинном положении дел. Власти городка специально отрядили людей, чтобы пресечь преступное хулиганское поведение И Ши. Но И Ши не признал себя виновным, да еще и сказал: «Председатель Мао тоже этим занимается».
В результате в характере случившегося произошла существенная перемена. Содеянное И Ши превратилось из вопроса о его моральном облике в политическую ошибку. Связав, его посадили на телегу и отвезли на суд в вышестоящее учреждение.
Спустя месяц дурака И Ши осудили как «активного контрреволюционера», который злостно порочил великого кормчего, и посадили на пятнадцать лет.
Селяне говорили, что И Ши получил за свои бредни по заслугам, потому что председатель Мао вообще даже не был знаком с женой паралитика Ваня.
19
На второй день после ареста И Ши в Хулучжэнь из Пекина вернулся Ню Юньван. У Ню Юньвана была кличка «Два Пинка», и он был старшим сыном Ню Униформы – то есть Ню Цзогуаня. Он был единственным в городке студентом, который учился в Пекине. А Пекин был политическим центром в истинном значении этого слова; можно представить, какого накала достигло там движение. В университете прекратили занятия и устроили революцию; покуролесив в этой сумятице некоторое время, Ню Юньван понял, что ничего интересного в этом нет. К тому же из дома уже полгода с лишним как не присылали денег, поэтому встал вопрос о пропитании. Вот и пришлось ему попросту сесть в поезд да вернуться домой.
Из-за того, что разыгранная И Ши и женой паралитика Ваня необычная и трогательная, но при этом абсурдная и печальная любовная драма снизила накал политических страстей и охладила стремление селян к борьбе, во всеобщих взглядах и интересах произошла единовременная перемена. Преступные элементы – Чудовище У, Ню Униформа и Красные сапоги – больше не подвергались денно и нощно критике со стороны народа. Они понуро прятались по домам, зализывая раны, словно выдранные за мелкую пакость собаки.
Когда Ню Юньван увидел своего отца Ню Цзогуаня, здоровье того уже практически восстановилось.
Но отец вовсе не обрадовался возвращению своего сына в Хулучжэнь, напротив, оно повергло его в еще большую панику. Он тревожился о нынешнем положении своего сына и еще больше печалился о его дальнейшей судьбе. Он подозвал Ню Юньвана к себе, затворил окна и двери и шепотом велел ему быть крайне осторожным, ни в коем случае не болтать о ситуации в Пекине.
Хотя учился в университете Ню Юньван средненько, политически он был весьма зрел. По степени жестокости «борьба», которую он пережил в университете, ничуть не уступала злоключениям его отца. Он крепко помнил чужую науку и отцовский наказ и старался хранить молчание. Когда Сунь Чжишу спросил его о ситуации в Пекине, он ответил просто: «Ситуация отличная, не хорошая, не очень хорошая, а отличная, и будет становиться только лучше».
20
Жена паралитика Ваня родила сына, здоровяка. Он уродился крепким малым, уже в три месяца начал везде ползать. Чудовище И пришел тайком взглянуть на этого малыша, глаза его в тот момент увлажнились. Это действительно был сын И Ши – его внук. Во внешних чертах ребенка явно просматривалась наследственность рода И. Чудовище И не осмеливался намекать на это жене паралитика Ваня и уж тем более не смел какими-то другими способами демонстрировать родственную близость.
Характер паралитика Ваня становился всё хуже и хуже, теперь он уже не так жаждал сына, как прежде. Когда находились силы, он садился на печи и принимался за ругань, говорил сумбурно и неразборчиво. А жена его уже не потакала ему во всём, как раньше, а частенько брала в охапку ребенка и уходила в излучину реки стирать одежду. Ей не хотелось целыми днями сидеть дома и выслушивать укоры и брань мужа и уж тем более ей не нравился резкий запах мочи.
Память у большинства жителей городка была короткой, и уже мало кто обсуждал происхождение этого ребенка. Они не интересовались историей и куда больше следили за различными неподтвержденными новостями. Новость, по мнению хулучжэнцев, – это секрет, узнанный каким-то сомнительным способом и озвученный тайно каким-то загадочным человеком, который при этом несколько раз говорит слушателям, что посторонние об этом ничего узнать не должны. В силу специфики своего распространения эти новости назывались «информацией из тайных источников». Их нельзя было узнать по радио или из газет и уж точно нельзя было послушать в местах массовых сборов, например, на народных митингах. «Информация из тайных источников» не нуждалась в подтверждении, и люди не желали докапываться до истины, которая за ней кроется. Всем нравилось слушать информацию из тайных источников, и все в нее безусловно верили.
Информация из тайных источников подразделялась на два типа. Первый тип – это крупные события, которые касались военных действий, политической ситуации и кадровых перестановок на высшем государственном уровне. Эти новости были мужской прерогативой. Частенько компании из трех – четырех человек, обладающих общим уровнем познаний и сходными интересами, тихой ночью собирались в маленькой комнатке и под тусклыми, мигающими от недостатка напряжения электрическими лампами, покуривая сигареты, шушукались между собой. Все они сидели с серьезным видом и, понизив голос, обсуждали воображаемые или узнанные из сплетен сенсационные события. Другого рода информация из тайных источников была темой женских обсуждений, она не обладала спецификой эпохи и политической окраской, а ареал происхождения новостей ограничивался Хулучжэнем. Эти новости затрагивали домашние и интимные дела соседей, большинство участников событий были всем знакомы, а содержание их в основном составляли отношения между свекровями и невестками или мужчинами и женщинами. Местом распространения этих новостей было устье той самой безымянной реки. Под предлогом стирки белья или купания женщины собирались здесь, чтобы всласть пообщаться и обменяться этими новостями. Новость о том, что Ню Юньван по прозвищу «Два Пинка» влюбился в Албанию, распространилась тоже отсюда.
21
Достойный плод смешанного брака, Гэ Сюсю, в которой текла русская кровь, люди звали Албанией. Ее золотые волосы, высокая грудь, вытянутая стройная фигурка и яркие черты лица были причиной, по которой все женщины Хулучжэня единодушно считали ее крайне уродливой. Эта оценка сказывалась даже на эстетическом восприятии мужчин, и поэтому никто из молодых парней не хотел взять ее в жены. Албания стала известной всему городку старой девой: ей было уже двадцать пять, а она до сих пор не вышла замуж.
Ню Юньван сидел дома, маясь от безделья, поэтому решил заняться рисованием за закрытыми дверями. Он еще со средних классов интересовался живописью и, хотя в университете учился не по специальности «Изящные искусства», всегда увлекался рисованием. Когда он не был сильно занят уроками, он доставал карандаш с бумагой и принимался рисовать.
Однажды Ню Цзогуань тихонько прокрался к сыну в комнату, чтобы посмотреть, что же он там рисует целыми днями за закрытыми дверями. Кто бы мог подумать, что взгляду старика предстанут полотна с обнаженными иностранками. Изображение женских фигур, которые тщательно рисовал Ню Юньван, по мнению его отца, было непростительно непристойным поведением. Старик Ню вышел из себя, порвал нарисованных сыном «потаскушек» в клочки, схватил кочергу, которой обычно ворошил дрова, и замахнулся ей на сына. Ню Юньван испугано отпрянул к окну, вылез в него и бросился наутек. А Ню Цзогуань бросился следом за ним на улицу и едва не попал под повозку, запряженную лошадьми, на которой ехал Чжан Министр. От злости он затопал ногами и поклялся, что перебьет сыну его собачьи ноги. Ню Юньван стоял поодаль, глядя на мечущего гром и молнии отца, и не знал, то ли сердиться, то ли смеяться. Он сердился из-за того, что Ню Цзогуань не обладает элементарными познаниями в искусстве, но его насмешило то, что тот обещал перебить его собачьи ноги: ведь у него вообще не было собаки, откуда взяться этим собачьим ногам.
Когда стемнело, Ню Юньван предположил, что гнев его отца уже поутих, и на цыпочках вернулся домой. Ню Цзогуань завопил на сына: «Что ж ты в эту Албанию втюрился, неужто кроме нее девушек нет!» Голос его был громче коровьего мычания. Ню Юньван, услышав эти слова, обомлел, не понимая, о чем идет речь. В этот момент мимо ворот дома Ню проходила жена паралитика Ваня с ребенком на руках, которая не только всё отчетливо услышала, но и всё ясно поняла. На лице ее мелькнула улыбка, и она решила на следующий день сходить к устью реки постирать белье, а заодно посплетничать с бабами о том, что Ню Юньван влюбился в Албанию.
22
Группа «Драчунов», представленная Сунь Чжишу, утратила поддержку со стороны горожан, а вслед за этим закончился и силовой этап революции. Однако политическое движение продолжалось, просто в его форме произошли изменения.
В клубе никогда не прекращалась творческая деятельность. Номера, которые сам ставил и сам исполнял маоистский культурно-агитационный отряд, неизменно отличались большой привлекательностью, и как только у мужчин и женщин, стариков и детей городка выдавалась свободная минутка, они любили столпиться в клубе и смотреть на выступление творческой бригады.
Ань Гоминь (по прозвищу Гоминьдан), который играл в агитбригаде на аккордеоне, страдал сильной близорукостью. Во время чтения он подносил газету к самому кончику носа, и тот, кто не знал, в чем тут дело, мог подумать, что он к чему-то принюхивается. Чтобы выступать на сцене с аккордеоном, он должен был знать все ноты наизусть. Однажды он забыл ноты и решил опустить голову и посмотреть на пюпитр, но в результате, так и не рассмотрев ноты, уткнулся в него носом и перевернул.
Ань Гоминь был из тех людей, которые крайне интересовались информацией из тайных источников и важными государственными делами. Он частенько собирался по ночам со своими закадычными друзьями и делился с ними новостями, которые в корне отличались от новостей по радио и из газет.
Старик Мо отлично разбирался в положении дел в государственных руководящих кругах и снабжал свои домыслы популярными разъяснениями. Он сравнивал поступки некоторых горожан с деятельностью крупных фигур, о которых часто упоминали по радио и в газетах, и высказывал свое собственное мнение. Говорил он красочно и убедительно, не давая слушателям шанса в чем-либо усомниться.
Неизвестно почему, но в кругу друзей Ань Гоминя появился доносчик. Полиция заковала Ань Гоминя в наручники и отправила в город. На допросе он во всём сознался: оказывается, Ань Гоминь самостоятельно собрал полупроводниковый приемник и частенько, борясь с помехами, в одиночестве, в темном углу под покровом ночи с неустановленными намерениями слушал вражеские сигналы.
Этот радиоприемник еще при аресте изъяли как трофей, и он стал неопровержимым доказательством преступления Ань Гоминя.
Ань Гоминь стал в городке вторым после И Ши официально арестованным «действующим контрреволюционером», то есть политическим преступником.
23
Весть о том, что Ню Юньван по прозвищу «Два Пин ка» влюбился в Албанию, вскоре облетела весь городок. Ню Юньван сам по себе, будучи студентом, был достаточно известен. А Албания и вовсе была объектом горячих споров всего населения: ее уродство заставляло скрипеть зубами от злости множество женщин. Ну а обсуждение и распространение сплетен одновременно и о Ню Юньване, и об Албании имело особую ценность.
В то время как женщины, стирающие в устье реки одежду, раздули сплетни о Ню Юньване и Албании настолько, что их роман уже вышел далеко за рамки женитьбы, сами участники этих событий еще не были друг с другом знакомы.
Ню Юньван был моложе Албании на три года, он еще в старших классах средней школы уехал учиться в город, поэтому не имел об Албании никакого представления. И Албания о Ню Юньване тоже практически ничего не знала.
Ню Цзогуань решил, что обнаженная иностранка на картинах его сына – это Албания. По его мнению, в мире существовала только одна некрасивая женщина, а именно та, что была на картинах сына – крайне уродливая Албания.
Ошибочное суждение старика Ню и стало основанием для сплетен женщин в устье реки. Когда Ню Юньван понял все обстоятельства дела, он не знал, смеяться ему или плакать.
Ню Юньван опасался, как бы набирающие обороты кривотолки не навредили ни в чем не повинной Албании, поэтому решил лично сходить к своей незнакомой «возлюбленной» и всё ей объяснить, чтобы не дошло до еще больших недоразумений.
Албанию распространившиеся в последнее время сплетни не удивляли, ведь она с детства жила в городке, который питался и развлекался слухами. Если бы женщины городка утратили возможность судачить и сплетничать о том о сем, о мелочах жизни, о мужских и женских грехах, то они лишились бы всякой радости в жизни. Ведь большую часть времени их существования занимали мужнины побои, чередующиеся с перемыванием чьих-нибудь косточек.
Албания великодушно приняла явившегося к ней с извинениями Ню Юньвана – героя амурных сплетен. На участие Ню Юньвана она растроганно ответила снисходительной улыбкой. А стоящий в тот момент перед ней Ню Юньван испытал внезапно внутри себя необычное чувство. По мнению Ню Юньвана, Албания была невероятно красива, она была редкостной в мире красавицей. После этого их неловкого свидания Ню Юньван несколько дней подряд не мог спокойно спать: Албания произвела на него неизгладимое впечатление. Он поклялся самому себе, что обязательно возьмет ее в жены.
Ню Юньван был в душе даже благодарен отцу за его ошибку, а сплетницам – за их небылицы. Так иногда неправда вдруг становится правдой.
24
То, что Ань Гоминя осудили за «тайное прослушивание вражеских радиостанций», не вызвало предполагаемого потрясения. Крестьяне городка, горячо интересовавшиеся политикой, продолжали частным образом распространять сенсационную информацию из тайных источников.
Одна из таких надежных новостей – о том, что вот-вот разразится мировая война – в качестве большого секрета облетела весь городок. В каждом дворе приняли конкретные меры по воплощению в жизнь высочайших директив – о подготовке к войне и сборе запасов продовольствия на случай голода.
В результате многократно проведенного анализа, которому предавались под тусклым светом лампы несколько «непрофессиональных политиков» городка, удалось точно определить время, в которое разразится война, а также регионы и цели, по которым вражеское государство в первую очередь нанесет удар.
Эти «политики» с полной уверенностью утверждали, что Америка, Япония и СССР одновременно откроют огонь по Китаю с моря, и первым под ударом окажется городок Хулучжэнь. А один из них на основании своих познаний в военном деле определил, что первая бомба попадет точнехонько на вершину горы Хоушань (Тайшань). Раз это господствующая высота Хулучжэня, то ее захват имеет крайне важное стратегическое значение.
Семьдесят лет назад, во время русско-японской войны, рядом с городком уже разворачивалась ожесточенная битва – на горе Хоушань до сих пор можно было отыскать оставшиеся с той поры осколки артиллерийских снарядов. Поэтому, как показывает история, чтобы напасть на Китай, Америке, Японии и СССР прежде всего нужно было захватить этот маленький городок.
На основании вышеприведенных результатов анализа и их оценки, эти политики тут же начали копать у себя в домах или во дворах подземные ходы. Другие дворы подхватили эту акцию, и в итоге в нее оказалось вовлечено всё население городка. В каждой семье и стар и млад, и мужчины и женщины от зари и до зари копали без остановки. Хулучжэнь за одну ночь превратился в большую стройку.
Еще одно сообщение тайных источников оповещало о том, что вражеские военные корабли уже вышли в море и подошли к городку на расстояние менее двадцати морских миль. Кто-то тотчас же представил этому доказательства, сообщив, что вчера в соседней деревне одна баба копала у моря моллюсков и ее избил японский солдат. Чем дальше все это слушали, тем больше боялись и уже хотели разом вырыть траншею глубиной в сто метров. Позабыв о еде и питье, они изо всех сил копали вглубь до тех пор, пока не докопали до подземного ручья.
Семью Ню Цзогуаня будто бы вовсе не ужасала перспектива мировой войны, которая вот-вот должна была разразиться. С тех пор как Ню Юньван увидел Албанию, он полностью погрузился в мир любовных грез. Жена паралитика Ваня уговаривала его поскорее вырыть себе укрытие, но он говорил:
– Чего бояться? Когда явятся японские черти, я буду с ними драться насмерть.
Жена паралитика Ваня возмущалась хвастливостью Ню Юньвана:
– Ишь, с японскими солдатами он драться собрался! Фи, я думаю, он у себя подземный ход не роет, потому что хочет, когда японцы придут, предательски перейти на их сторону. Форму, которую старик Ню в молодости носил, ему выдали японцы. А еще он умеет говорить по-японски «здравствуйте», а звучит это очень противно.
25
Поначалу Ню Юньван хотел обратиться за помощью к свахе, чтобы та сосватала ему Албанию. По регламенту, установленному старшими поколениями городка, посредничество было обязательной процедурой для заведения любовных отношений. Если при заключении брака сваха отсутствовала, то брак не считался законным. Однако никто не хотел по доброй воле исполнить для Ню Юньвана роль посредника, хотя и была возможность в качестве благодарности получить целую свинью. А всё потому, что, хоть Албания родилась и выросла в Хулучжэне, горожане всё равно не считали ее себе ровней. Ее волосы, цвет кожи, лицо и телосложение, значительно отличающие ее от прочих, были для горожан подтверждением непристойности ее поведения. Мать Албании умерла три года назад, но до самой смерти она так и не смогла избавиться от дурной славы «потаскухи».
Ню Юньван, как-никак, два года учился в Пекине в университете, он был одним из редких в городке людей, обладавших большим кругозором. Поэтому, столкнувшись с невозможностью найти сваху, он набрался храбрости действовать самостоятельно. Он написал Албании письмо и лично отдал его ей в руки. Албания кисло улыбнулась, что означало отказ. В душе Ню Юньвана давно уже бушевало пламя, и поэтому отказ Албании не только не охладил его, а напротив, оказал на любовь Ню Юньвана такое же действие, как масло, подлитое в огонь.
Он не только написал своей избраннице письмо, но еще и сочинил для нее сто с лишним стихотворений. Такой способ добиваться любви в захолустном городке Хулучжэне мог считаться беспрецедентным новшеством.
Ню Юньван практически каждый вечер слонялся вдоль ограды двора Албании. Допев песню «Уральская рябинушка», он принимался за советские песни «Тройка» и «Подмосковные вечера». Албания казалась ему чувственной и романтичной русской девушкой.
В конце концов его песни тронули Албанию. Однажды ночью она отворила ворота и вылила на пребывавшего вне себя от радости Ню Юньвана целую кастрюлю рассола.
26
Мировая война, вопреки ожиданиям, так и не разразилась в городке, и предсказатели с их торжественными клятвами переключились на другие прорицания конца Хулучжэня. Теперь они утверждали, что сначала городок накроет цунами, а потом его уничтожит землетрясение.
Кукуруза, гаолян, тыква еще не успели полностью созреть, а люди уже принялись собирать урожай. Осенью того года крестьяне из городка работали даже ночами, при свете фонарей, всеми силами стремясь собрать урожай, способный спасти их от голода, до того, как городок накроет огромная волна цунами высотой в десять метров. Гора Хоушань была самой высокой в Хулучжэне точкой над уровнем моря, и многие горожане поместили на ее вершине свой скарб, провиант, скот и стариков.
Паралитик Вань не мог передвигаться самостоятельно, поэтому в случае цунами его ждала бы неминуемая смерть. Его жена обратилась ко второму брату И, И Баю, третьему – И Цяню, четвертому – И Ваню и младшему – И И, и те еще загодя подняли его на гору, уложив на двери?.
Всю осень на море царили тишь да гладь. Жители городка так и не дождались столь пугавшего их цунами. Когда с неба посыпался первый снег, прятавшиеся на горе люди спустились вниз. Они сочли, что цунами уже не случится, потому что зимой море сковывает лед.
Паралитику Ваню так и не довелось больше вернуться домой. В тот день, когда он спускался с горы, сын (его назвали Вань Жэньтэн) впервые крикнул «Папа!», и он, испытывая смешанные чувства, так разволновался, что свалился с поднятой вверх двери и покатился кубарем под откос, упав в конце концов в земляной колодец глубиной более десяти с лишним метров – заброшенную траншею.
