Сын Петра. Том 3. Шведский стол

– Так они союз собирали против турок! Столько криков было. Столько воплей. И тут, внезапно, оказывается, что он против нас. И на удивление всем им что-то нужно от Швеции. Русским – Ингрия, саксонцам – Рига, мекленбуржцам – Восточная Померания, а датчанам, как известно, Сконе.

– Да, это скверно выглядит, – равнодушно произнес Карл XII.

– Очень скверно. И как оказалось, эти мерзавцы даже не собирались всерьез воевать с турками. Просто болтали. Вон русские от Москвы до Новгорода построили хорошую дорогу. Привели в порядок несколько волоков. Так что теперь в состоянии перебросить в Ладогу свои корабли из Азовского моря!

– Галеры, – поправил его Карл XII.

– Да, сир, галеры. Но все одно это готовые корабли со слаженными экипажами.

– Быть может, наш флот с ними не справится? Или, как турки, прозевает атаку целой армады брандеров?

– Никак нет, сир. Наш флот не чета турецкому. Но они готовились к войне с нами!

– Вы так об этом говорите, будто это какая-то трагедия.

– Но, сир! Это же ловушка! Они помогли вас втянуть в войну здесь, в Голландии. Вдали от родных берегов. В случае перехода этой коалиции на сторону наших врагов ваша армия оказывается полностью отрезана от снабжения.

– Тем интереснее, – улыбнулся король. – В конце концов, гонять голландцев, что не желают драться в поле, довольно скучно.

– Это они все и подстроили, сир! Они и англичане. Русские до последнего упирались. Они до сих пор упираются.

– Боятся, что ли?

– Конечно, сир.

– Дал же бог врагов… Кстати, а как тебя понимать? То ты говоришь, что русские с самого начала готовились на нас напасть, а теперь утверждаешь, будто бы упираются и боятся. Нет ли в твоих словах противоречий?

– Никаких противоречий, сир. Они готовились. С самого начала. Но, устрашенные вашими славными победами, боятся. Трусливое отродье!

– Как же они турок побили?

– Хитростью. Исподтишка. На честный открытый бой они с ними не выходили.

– Может быть, может быть… – покивал Карл XII. – Возвращайся в Сконе и готовься. Если получишь сведения, что датчане готовят десант, – собирай индельту[13]. Твоя задача – задержать их там как можно дольше. Пока я не подойду.

– Так точно, ваше величество! – козырнул генерал-губернатор.

– А теперь ступай. И не медли!

Реншильд вышел.

Король же подошел к окну и уставился куда-то вдаль невидящим взглядом. Это был не первый человек, который его предупреждал. Хуже того, с каждым днем поддержка французов ослабевала. Раз за разом они ссылались на голландские отряды, мешавшие доставить провиант и фураж. Врали, конечно.

Ему было совершенно ясно – этот поход заканчивается.

А вот партия, которую, без всякого сомнения, по его мнению, затеяли датчане, выглядела крайне интересной и позволяла прирезать к королевскому домену новые владения. Не говоря уже о славе.

Чуть помедлив, он подошел к столу и взглянул на карту.

Россия в нее не попадала. Зато вся центральная Европа влезала. Реки, города, дороги. Здесь отображалось все, что ему требовалось. Оставалось только продумать предстоящую кампанию. Кампанию, которая обещала увенчать его славой, как некогда Густава II Адольфа, и, вероятно, открыть дорогу на Вену…

* * *

В Новгороде тем временем шла подготовка к войне.

Открыто.

И Петр Алексеевич вместе с сыном прибыли вместе, чтобы все проверить и осмотреть. В первую очередь, конечно, новгородскую верфь.

Так-то царь в оригинальной истории верфи в Новгороде не имел. Но то – в оригинальной истории, а тут – вполне. Потому что от нее не требовалось строить большие корабли, которые не пройдут по порогам Волхова. Эта верфь строила, по сути, крупные, 40-футовые[14] баркасы особого «кроя». По своей конструкции – крупные джонботы. Плоское днище, тупой нос. Из-за чего хорошая грузоподъемность, приличная остойчивость, малая осадка. Ну и определенные удобства при погрузке-выгрузке на необорудованном берегу. Из недостатков – плохой ход на волне и низкая курсовая устойчивость, а также некоторые проблемы с парусным вооружением. Оно, конечно, имелось – одна съемная мачта со стакселем и гафелем, но невысокая, и при сильном ветре ей было опасно пользоваться, поэтому основным движителем выступали весла.

Важным нюансом были предусмотренные конструкцией крепления для упрощения волока. Например, в носовой части имелись два крюка для накидных буксировочных петель, а по бортам специальные усиления и выступы для тележек.

В основном строили универсальные баркасы для перевозки грузов и людей. В дополнение к ним шли баркасы огневой поддержки, имеющей на носу и корме по одной 6-фунтовой полевой пушке на поворотной платформе, с гравитационным противооткатным устройством. Максимально бесхитростным – простейший клин, по которому пушка при выстреле откатывалась не только назад, но и вверх. Именно благодаря им удалось эти относительно небольшие кораблики так сильно и интересно вооружить.

Строили такие «москиты» из расчета один баркас огневой поддержки на четыре обычных. Кроме того, на каждый такой «сет» из пяти корабликов делали комплект буксировочных тележек для волоков. Да, рабочее водоизмещение подобных изделий находилось в районе 25–30 тонн. И можно было их волочить обычным способом. Однако на тележках получалось сильно легче и сподручнее.

Кроме того, на каждый обычный баркас делался комплект штурмовой лестницы из четырех сегментов по четыре метра. Ну и иные приятности. Баркасы строились совсем не изолированно, а как некая система с разнообразным снаряжением.

Джонботы эти делали по чертежам, которые по ходу дела уточняли и дополняли всякими пояснениями. Тут. В процессе строительства. Потому как такой небольшой кораблик был много где полезен на речных коммуникациях. И нужда в нем вряд ли уйдет после войны. Так что здесь и сейчас обкатывали технологию, которую потом хотели запустить шире.

По всей стране.

– Не успевают… – покачал головой Петр, остановившись в стороне.

– Бог даст – в этом году кампании не будет, тогда успеют.

– Верится с трудом.

– Мы с англичан и голландцев еще не все вытрясли. Куда нам спешить?

– Август и прочие копытом бьют. Торопят.

– Раз торопятся – пускай и воюют. Нам-то что? Мы будем ждать их с победой. А потом сами попинаем ослабленного шведа.

– Не хочешь ты поспешать… – усмехнулся отец.

– Поспешишь – людей насмешишь, – развел руками сын. – Нам ведь не только шведа победить надо, но и выгоду с того наибольшую получить. А эти торопыги… да Бог им судья.

– Нет в тебе уважения к союзникам… нет… – пыхнув трубкой, усмехнулся царь.

– А за что их уважать? Али они что доброе нам сделали? Мекленбург вообще ты недавно спас. Он калека слабосильный. Саксония и Дания в одиночку связываться со шведами боятся. И надеются на то, что мы отвлечем их силы.

– Так-то так, но это наши союзники.

– Год до генеральной баталии нам лишний выбьют – честь им и хвала. Так-то, если бы Карл наступал откуда-нибудь от Риги, могли бы несколько лет дать. За счет Речи Посполитой. Большая она, и бардак там великий. Быстро не пройти. А так… он их просто раздавит как гнилое яблоко.

– Карл силен, да. Но и саксонцы ребята серьезные.

– Они не уважают штыковой удар, да и вообще натиск. Полевые укрепления, чтобы сыграть от полевой артиллерии и мушкетного огня, они тоже не ценят. У них просто нет шансов.

– Вот прям совсем?

– А как? Как швед воюет? Быстрое сближение. Залп в упор. И в рукопашную без промедления. Отчаянно и решительно. Как они останавливать его будут? Двумя залпами из мушкетов? Или сколько они сделают на сближении? Картечью легких полковых пушек? Так они бьют не дальше мушкетов, и картечи в них мало. Это слабое подспорье. Неудивительно, что Карл такими орудиями пренебрегает. Что еще? Что я забыл?

– Кавалерия. У Августа сильная кавалерия.

– Которая не уважает натиск. А у шведов все, даже рейтары с драгунами, атакуют белым оружием. Не вступая в перестрелку перед тем. Как они их остановят? Нет, отец. Не верю я в то, что эта троица как-то сможет серьезно навредить шведам. Даже объединившись.

– А мы?

– А мы – сможем. К тому и готовимся. Но лишний год подготовки нам не повредит. Он нас усилит. В то время как Карл как был на своем уровне, так и останется. Это мы развиваемся и укрепляемся, а он бегает по Европе и воюет. Непрерывно. Разве это делает его сильнее?

Петр хмыкнул.

Пыхнул трубкой.

Но отвечать не стал.

Его руки прямо зудели побыстрее влезть в эту войну. Но сын был прав. И царь это прекрасно понимал. Годик еще, а лучше два, на подготовку сказался бы как нельзя лучше. Но где его взять? Союзники били копытом, не рискуя лезть в драку без России. Англичане, голландцы и австрийцы уже буквально осаждали Петра, умоляя начать…

Была готова только пехота. Двенадцать московских полков[15]. Да и то… имелись некоторые недоработки. И годик подготовки им точно бы пошел на пользу. А вот все остальное…

Кавалерию свели в две дивизии по шесть полков[16]. Первая – уланская, вторая – карабинерская. Только вот беда – настоящих улан имелось всего два полка. Остальные четыре – конные копейщики, то есть формально уланы, только на мелких степных лошадках. Карабинерам же хороших лошадей вообще не выдавали.

Поставки лошадей пока шли.

Но тоненькими ручейками, и к лету хорошо если удастся довести улан до трех полноценных полков. Война выгребла всех доступных лошадей. И даже обещанные заказы срывались. Например, англичане вместо коней везли олово, дико извиняясь…

Хуже того, эти кавалерийские части пока еще не были толком вооружены. С пиками особых проблем не было. А вот клинковое оружие у них имелось самое разнообразное. Прямо по правилу: «форма одежды номер восемь, что нашли, то и носим». Сабли, шпаги, палаши… разные и вперемешку.

Еще хуже обстояли дела с огнестрельным оружием.

Карабинеров пока вооружили пехотными мушкетами. Пока. И ждали от Никиты Демидова решение этого вопроса.

Компромиссное, разумеется.

По предложению царевича он, используя ту же оснастку, запустил в производство карабины и пистолеты. В мушкетном калибре. С уменьшенным зарядом, само собой.

В принципе, ни карабин, ни пистолет в таком калибре были не нужны. Во всяком случае, для пулевой стрельбы. Из них решили бить картечью. Из пистолета только ей, а из карабина в основном. Что сделало Никиту Демидова первым в мире производителем серийных хаудахов и лупар в истории.

Не лучший, но вполне рабочий вариант.

Во всяком случае, для конного боя.

Впрочем, даже таких образцов не хватало. Ведь для вооружения этих двух кавалерийских дивизий требовалось изготовить двенадцать тысяч пистолетов и три тысячи карабинов. Лучше шесть тысяч, но на первое время решили уланам карабины не выдавать. Не до того.

В непростом положении находился и обозный парк этой армии.

Да, с мая 1701 года царевич начал разворачивать производство лафетов для 6-фунтовых полевых пушек и под шумок еще и затеял распределенную мануфактуру для фургонов, куда к началу 1702 года было включено сорок семь уже существующих мастерских и мануфактур центральной России. В самой Москве было организовано только сборочное производство. Как самих стандартных фургонов, так и их вариантов вроде походных кухонь, кузниц, бочек, походных вышек и прочего. А также артиллерийских лафетов и передков с зарядными ящиками. Все, разумеется, было максимально унифицировано.

Сборка шла быстро.

ОЧЕНЬ быстро.

По местным меркам – просто реактивно. Но все одно – подвижного парка требовалось очень много. Около десяти тысяч единиц. Что за год с нуля сделать не получалось. Ну вот никак. И лишний год здесь выглядел просто подарком небес.

А ведь в планах были отдельные роты и батальоны снабжения. Про которые, впрочем, пока можно было забыть…

Полков полевой артиллерии развернули три – по одному на дивизию. Полностью укомплектовав их 6-фунтовыми пушками. Почти сотней.

Но и тут была беда.

Лошади.

Степных требовалось много в упряжку. Слишком слабые. А нормальных тяжелых завезти пока в нужном количестве не удалось. И хорошо если в этот 1702 год хотя бы упряжки орудийные будут переведены на нормальный конский состав…

А там еще осадный парк виднелся за натуральной горой дел.

Так что Петр был полностью согласен с сыном – еще годик бы, другой. И начинать. Но обстоятельства складывались таким образом, что этого времени у них не было.

Тяни не тяни, а все одно – в этом году придется в войну вступать…

– Эх… жаль, быстро сгниют, – тихо произнес Алексей.

– А что делать? – пожал плечами Петр. – У всех гниют.

– Краску можно сделать. Ядовитую. Из мышьяка там или еще из чего.

– Это еще зачем? – напрягся царь.

– Гниль – это что? Мельчайшие животные, что пожирают древесину, вот она и разрушается, перевариваясь. А если ядом борт измазать, то и существа эти невидимые от мелочности своих размеров дохнуть будут.

– А ежели солдаты с матросами?

– Так неужто они борт грызть станут? – удивился царевич.

– Всякое бывает. Краска отойдет, и отравятся.

– Тоже верно. Там, – махнул он неопределенно головой, – я видел решение. Если борта эпоксидной смолой промазывать, то они и по двадцать, и по тридцать лет служить могут. И более.

– Это яд какой-то?

– Полимер. Жрать его вряд ли полезно. Но не яд.

– Знаешь, как сделать?

– Очень приблизительно представляю, в какую сторону копать. Опыты на годы растянутся. Так-то можно и бакелитом мазать. Тоже полимер, только похуже. Он там как-то делается из продуктов перегонки дерева. Только как? Не помню, хоть убей.

– Тоже годы?

– Тоже. Хотя, быть может, побыстрее получится. Сырье исходное понятно. И дальше играться. В любом случае химические мастерские опытные нам нужно ставить. И копать. Опыты проводить. Много опытов. Потому что даже бакелит если получим – это много возможностей нам откроет.

– А эта смола… как ее?

– Эпоксидная?

– Да. Она из чего делается?

– Кажется, из земляного масла. Нефти. Но я не уверен. Да и нефть – эта такая дикая смесь всякого. Десятки компонентов. И простой перегонкой многие из них не получишь.

Царь скосился на сына.

Пыхнул трубкой.

Подумал.

– Сколько тебе денег нужно?

– Не знаю. Если через год-другой что-то получится хотя бы по бакелиту – чудо, считай. Все это время потребуется проводить постоянные опыты. Недорогие. Но опыты. Тщательно все документируя. Я бы меньше пяти лет не закладывал, а лучше десять.

– Ладно. Как вернешься в Москву – займись.

– Бакелитом или смолой?

– А что быстрее получить сможешь, тем и займись. Сам подумай. Я, в отличие от тебя, даже не видел, о чем речь идет.

– Может, для начала краску ядовитую сделать? И красить ей днища морских кораблей. Чтобы черви и прочая гадость их не портили. С этим я быстро справлюсь. Наверное.

– Ну… – Петр задумался.

– Не нравится, что яд?

– Да. Опасно это.

– Так мышьяк же. Им и так постоянно все друг друга травят. Ничего нового.

– Этот яд будет краской. А ну как ей станут одежду красить?

– Эта краска увеличит на несколько лет срок службы корабельной обшивки. А если регулярно подкрашивать, то еще больше. Выгода великая.

Петр вновь пыхнул трубкой.

Впустую.

Табак прогорел.

Он стал выбивать ее. Молча. Деловито.

Царевич тоже молчал.

Прочистил.

Убрал.

Глянул на сына и произнес:

– Ладно, черт с тобой. Займись для начала ядовитым зельем этим.

Алексей кивнул, скрыв улыбку.

Он давно искал способ подвести отца к созданию научно-исследовательского центра. Не такого, так этакого. А тут удача. И настроение подходящее, и тема морская. Красота. Химия – значит, химия. В конце концов, тоже очень дельное направление…

Глава 4

1702 год, май, 2. Москва

– Не будет нам покоя с этой семейкой, – тихо произнес человек.

– А с другой будет? – фыркнул собеседник.

– Старину рушат.

– Старина рушится.

– О нет! Не скажи! Я проехал всю Европу. И там за нее держатся.

– Серьезно?

– Нашим там всегда почет и уважение.

– А тут разве нет? – усмехнулся Василий Голицын.

– Ты видел законы, которые этот бесенок убедил подписать отца?

– Так что дурного? Учиться дурней обязал. Дело доброе.

– Это наше дело! Учиться али нет!

– Неужто детей в тьме невежества оставишь?

– Нет, конечно.

– Так чего же тебе не нравится?

– Я сам хочу решать! А он мне руки выкручивать надумал!

– И много нарешали? – усмехнулся Василий. – Образованного среди аристократов днем с огнем не найти. Поди, на печи лежать сподручнее. На посмешище всей Европы.

– А то там так же руки выкручивают? Что-то я не приметил.

– Они и сами стараются. Редкий граф или барон ныне в том же Париже не обладает хорошим уровнем образования. Это просто неприлично – оказаться в светском обществе, проявляя неотесанность.

– Так мы и сами справимся. Зачем нас подталкивать?

– Так в чем же дело? – усмехнулся Голицын. – Что-то я не вижу рвения.

– Ты что, поддерживаешь эти законы?

– Я не против них. Тем более что в их написании опирались именно на Европу. Тот же майорат, он там вовсю процветает. И обязывает младших сыновей обучать, с тем чтобы выгнать потом на улицу. Алексей это все просто оформил по уму.

– Отрабатываешь освобождение из ссылки? – усмехнулся собеседник.

– Меня освободили под определенное дело. Я его выполнил. Перевыполнил. Али про лошадей персидских забыл? Дальше я никому ничего не должен. Скорее это мне должны. Впрочем, это пустой разговор. Нравится тебе эта семейка или нет – другой нет.

– Почему же?

– Ну-ка? И кого ты метишь вместо Романовых?

– Вместо эпилептика и бесенка? Старинных Рюриковичей.

– Брось. Там все седьмая вода на киселе. У нас с тобой, если так подумать, прав как бы не больше на престол, чем у них.

– Не скажи. О Шуйских ты позабыл?

– Тех, что в Польше живут и католичество приняли?

– Ты на это не смотри. Перекрестятся в православие. Как запахнет престолом – мигом все провернут.

– На кой бес нам они сдались?

– Если бы не Борис Годунов, то трон унаследовали бы именно Шуйские. Законно. А после пресечения старшей ветви он отошел бы младшей ветви. Они законные наследники.

– Самому не смешно? – усмехнулся Голицын.

– За ними силы нет. Вообще. Понимаешь? А значит, они будут слушать наших советов. Так что законность им это поднимает крайне.

– Соблазнительно звучит. Но… ответь мне на вопрос. Через сколько часов Алексей узнает о твоих словах?

– Если ты не расскажешь ему, то очень нескоро или вообще никогда.

– Вот как? – оглянулся Голицын. – Здесь все свои?

– Да.

– И как ты представляешь себе возведение тех Шуйских на царство?

– Соберем Земский собор и изберем. Вместе с тем утвердим Конституцию, в которой строго опишем наши права и место царя.

– Как в Речи Посполитой?

– И как в Англии. Там ведь король силы не имеет. Как парламент скажет, так и будет. А в парламенте кто? Мы… – Он улыбнулся.

Василий Голицын промолчал.

– Пойми, это наш шанс. Упустим – и этот эпилептик с бесенком загонят нас под лавку. В угоду своим дурным грезам.

– Таким уж и дурным? Али войско ныне московское худое? Их же грезы. Да и турка побили. Крымчаков под руку подвели.

– Брось – то до первого промаха. Сам же знаешь, турок спит и видит, как все возвернуть. А те торговые договора не стоят бумаги, на которой они написаны.

– Пусть так. Но разве в былые года о таком мы могли хотя бы мечтать? Не все так плохо в их делах.

– Они словно одержимые.

– Зря ты так. Отец горяч, да. Но сын весьма разумен. С ним можно разговаривать.

– Это ведь он тот вздорный закон предложил!

– Он выполнял просьбу отца, насколько я знаю.

– Просьбу?

– Ну хорошо – приказ. Петр спит и видит, чтобы вся страна служила. Поверь, сын лишь делал то, что хотел отец. И он еще неплохо этот закон написал.

– Ты это называешь «неплохо»?

– А как бы сделал Петр? Просто обязал всех служить. Я знаю. Слышал. Он сам так и говорил. Как сделал Алексей? Написал закон, которые открывает массу возможностей для влиятельных домов. Да, нужно будет шевелиться. Но он ведет к увеличению нашего влияния, а не наоборот.

– Тебя послушать, так он молодец.

– А он и молодец. Во всяком случае, Алексей намного лучше любых Шуйских. Да, он непростой человек. Но с ним можно договариваться.

– Ой ли?

– Разве четыре года назад он не пошел на соглашение? – усмехнулся Голицын. – Петр на его месте просто повел бы войска на Москву и всех причастных вырезал. Он в ярости меры не знает. А Алексей обошелся малой кровью. Хотя мог просто подчистить всех причастных. И Леша не Петр. Он бы точно докопался до каждого причастного. Или ты сомневаешься в том, что царевич поименно знает участников того заговора? Серьезно? Ты разочаровываешь меня.

Собеседник недовольно пождал губы.

– И вообще – нам пора заканчивать этот разговор.

– Отчего же?

– Ты очень сильно недооцениваешь Алексея. А я вот не сильно рвусь оказаться в новой ссылке. Да и вам, полагаю, она ни к чему.

– Нас окружают верные люди.

– Если вы хотите вести игру против Алексея, то я бы на это не надеялся. К тому же царевич намедни мне одну песенку напел. Я тогда подумал – к чему бы это. А теперь понимаю. Судя по всему, он знал, что вы готовите этот разговор. И играет с вами как кошка с мышкой.

– Что за песенка? – напряженно спросил молчавший до того мрачный аристократ в годах.

– У нас в стране на каждый лье по сто шпионов Ришелье, мигнет француз – известно кардиналу. Шпионы там, шпионы здесь, без них не встать, без них не сесть. Вздохнет француз – известно кардиналу…

В комнате воцарилось молчание.

Вокруг кутила ассамблея. А тут, в отдельной комнате дворца, все заткнулись и зависли.

– Так что, если вы позволите, я оставлю вас. На дыбе, знаете ли, не очень удобно висеть, а его терпение не безгранично…

С этими словами Василий Голицын вышел. Да и остальные постарались «рассосаться». Причем быстро. И постоянно озираясь.

Минут через пятнадцать, поблуждав, уже немолодой князь приметил Алексея. Он крайне не любил эти все ассамблеи отца. Но посещал. Больше для того, чтобы послушать. Пьяные много чего интересного болтают…

– Ты позволишь? – спросил царевича Василий Голицын, указав на диван.

– Да, конечно, – ответил Алексей, сдвинувшись.

– Скучаешь, я погляжу? – усмехнулся князь, усевшись рядом.

– Мудрецы говорят, что сытый голодного не разумеет. Но мне кажется, трезвый пьяного куда сильнее не понимает.

– Ой ли? Ты, я гляжу, внимательно слушаешь.

– А что мне еще остается? Ты бывал в зверинце? Что в Измайлово.

– Конечно.

– Там все обитатели тоже что-то болтают, на своем, на птичьем. Только как вступить с ними в беседу?

– Остро, – усмехнулся Василий Голицын, заметив, что бо́льшая часть тех заговорщиков, что были еще недавно там в комнате, уже переместились сюда и внимательно их слушают. Разумеется, делая вид, что обсуждают что-то свое.

– Я вообще не большой ценитель пьянства.

– Ты же даже не пробовал.

– Скажи, а ты пробовал конские яблоки?

– Нет.

– А почему? Вдруг понравится. Или был негативный опыт? – смешливо фыркнул царевич. – Видишь, не все нужно пробовать, чтобы понять. Достаточно понаблюдать со стороны. Вот я и к пьянству так отношусь. Как гляну на страдания людей поутру, так и задаюсь вопросом: зачем пили? Добровольная пытка. Да и потом голова еще сколько толком не варит? Считай, пьешь и веселишься вечер, а потом сутки, а то и двое страдаешь. А если жирноват или уже немолод, то и более. Там, глядишь, и до удара какого недалеко.

– Ты просто не пробовал, – усмехнулся князь. – Видишь, скольким людям это по нутру?

– Миллионы мух не могу ошибаться?

– Сложный ты человек, – с улыбкой покачал головой Василий Голицын. – Иной раз все так выворачиваешь, что я диву даюсь.

– Настроение просто озорное, – улыбнулся царевич. – А алкоголь я попробую. Обязательно попробую. Но потом. Может быть. Половину.

– Без всякого сомнения, – серьезно кивнул Голицын. А потом, сделав небольшую паузу, начал тему, ради которой он и подошел. – Я давно хотел тебя спросить об одной довольно интимной вещи. Хм. Даже не знаю, как начать…

– Начните с самого начала. Обычно так проще.

– Думаешь?

– Уверен.

– У нас в державе все общество разделилось на ревнителей старины и тех, кто смотрит на Запад. А ты… я никак не могу тебя понять. Какая-то серединка на половинку. То стоишь за самое рьяное обновление. То за старину держишься похлеще иного ревнителя. Как так?