Работа у нас такая…

Словом, на завершающем этапе войны американцы контролировали не только функционирование «персидского коридора», но и всю иранскую экономику, да и политику тоже.

Семена раздора были посеяны, но никто не ожидал, что всходы окажутся столь буйными.

После открытия союзниками второго фронта нужда в «персидском коридоре» стала сходить на нет. Последний «ленд-лизовский» автомобиль прошел через Иран в СССР в ноябре 1944 года.

Согласно англо-советско-иранскому договору, Великобритания и Советский Союз обязывались вывести свои войска из этой страны в шестимесячный срок после окончания боевых действий.

Казалось бы, ничто не препятствует выполнению этого пункта договора.

Возможно, так и случилось бы, не обладай Иран богатыми запасами нефти.

Нефть в Иране добывали и до войны, в частности, на юге, в Белуджистане. Теперь на эти месторождения нацелились две американские и английская компании, добиваясь предоставления им концессий при посредничестве посольств своих стран.

Вместе с тем, перспективные месторождения нефти имелись и на севере, в зоне ответственности советских войск. Наши специалисты провели здесь геологическую разведку и дали заключение о значительных нефтяных ресурсах, которые смыкались с нефтяными землями Туркменской и Азербайджанской ССР.

Вот на эту нефть в советском руководстве рассчитывали вполне серьезно. Началась подготовка пакета документов, направленных на создание объединения «Советско-иранская нефть» и заключение договора о нефтяной концессии. Курировал этот проект Л. Берия, занимавший тогда пост заместителя председателя Совета Народных Комиссаров и понимавший лучше многих других, что англичане и американцы не отдадут так просто столь лакомый кусок.

Берия как в воду смотрел.

Подготовленный советской стороной договор не получил одобрения иранского парламента – меджлиса, который в своем большинстве был настроен против северного соседа. Эти настроения еще более подогревали американцы, которые, в свою очередь, повели тонкую закулисную игру за право эксплуатации нефтяных месторождений Северного Ирана. Не желая, однако, открыто ссориться в тот момент с СССР, они организовали через своих двойных агентов утечку дезинформации о том, что негативная позиция меджлиса вызвана якобы интригами англичан. Фальшивка была изготовлена столь искусно, что ей поверил даже прозорливый Берия, а вслед за ним и Сталин.

Одновременно американцы принялись стращать своих собратьев – англичан перспективой усиления роли СССР в Иране, стране, которую сыны туманного Альбиона по-прежнему считали зоной своих стратегических интересов, ревниво относясь к любым попыткам вытеснить их оттуда.

Вот тут-то между СССР и Великобританией и пробежала пресловутая черная кошка (ловко выпущенная американцами).

Закулисные игры, однако, продолжались.

Далее, по совету «тихих» американцев, иранское правительство 19 мая 1945 года обратилось к СССР, Великобритании и США с просьбой о досрочном выводе их воинских контингентов из страны виду окончания боевых действий в Европе.

Англичане охотно согласились, рассчитывая полностью восстановить свои пошатнувшиеся позиции после ухода советских войск.

В Советском Союзе отлично понимали, что уход из Ирана означает потерю всякого влияния в этой стратегически важной южной стране. Но и ответить отказом на просьбу иранских властей, подкрепленную согласием Англии и США, было нельзя. Это означало предстать перед лицом мировой общественности в роли оккупантов.

В поисках достойного хода Москва хранила молчание.

В полном соответствии с приведенным выше высказыванием вождя, ставка была сделана на национально-освободительное движение в Северном Иране.

Надо признать, для этого имелись все основания. Проживавшие здесь этнические азербайджанцы подвергались откровенной дискриминации со стороны центральной власти. Именно в этом регионе был наиболее высок уровень безработицы и нищеты, люди ущемлялись в правах, всё делопроизводство велось на фарси, которого большинство населения не знало. Азербайджанцам было даже запрещено иметь школы с преподаванием на родном языке.

За период советского присутствия в этом остане обстановка несколько нормализовалась. Здесь укрепились профсоюзы, начали выходить прогрессивные газеты, активизировалась деятельность Народной партии Ирана (Туде), ядро которой составляли бывшие коммунисты, выпущенные из тюрем в первый же день после вступления в Иран советских войск. Нередко в Тебризе с молчаливого одобрения советского командования проходили митинги и демонстрации антиправительственного характера.

Однако в июне 1945 года новым главой иранского правительства был избран 80-летний консерватор М. Садр, который вновь начал проводить в отношении Иранского Азербайджана политику закручивания гаек.

В начале августа в тебризской тюрьме произошел инцидент, в ходе которого отряд иранских солдат открыл огонь по арестованным местным крестьянам. Были убитые и раненые. Вслед за этим по всему Иранскому Азербайджану прокатилась волна митингов протеста с требованием отставки правительства Садра. Напряженность нарастала с каждым днем.

23 августа вооруженные отряды партии Туде (при поддержке советских войск) захватили в Тебризе правительственные учреждения, выдвинув ряд политических требований. Иранское правительство направило для подавления мятежа полицейские подразделения, однако те были блокированы советскими частями.

И всё же выступление активистов партии Туде не получило ожидаемого развития.

Тогда Москва совершает новый маневр.

6 сентября 1945 года в Тебризе было объявлено о создании Демократической партии Азербайджана, программа которой предусматривала национальную и культурную автономию в составе Ирана. Возглавил ее Джафар Пишевари, депутат меджлиса от Тебриза. Ясно, что Москва тут же признала новую партию и оказала ей всемерную поддержку, ведь в случае получения Иранским Азербайджаном автономии влияние СССР в регионе продолжало бы расти.

В ноябре боевые формирования Демократической партии подняли восстание. Отряды народного ополчения заняли все подступы к Тебризу, блокировали все горные дороги и перевалы. Войска, посланные центральной властью для усмирения восстания, вновь были остановлены советскими частями.

В этой напряженной обстановке прошли выборы в меджлис Иранского Азербайджана, на первом заседании которого было сформировано национальное правительство, принявшее ряд важных документов, отвечающих интересам советской стороны.

Вместе с тем, все основные политические силы Ирана выступили с резким осуждением действий Демократической партии, расценив их как попытку раскола страны. А поскольку подоплека событий ни для кого не являлась секретом, то антисоветские настроения среди правящих иранских кругов стали преобладающими.

Тегеран жестко потребовал от советского командования пропустить дополнительные иранские части в район беспорядков. Ответом был отказ.

Тогда иранские власти, заручившись поддержкой США, Великобритании и ряда других западных стран, потребовали уже в ультимативной форме вывода советских войск с иранской территории.

В ответной ноте Советский Союз заявил, что вывод войск в сложившейся ситуации лишь усилит беспорядки и может привести к кровопролитию. Такое развитие обстановки, говорилось далее, вынудит СССР ввести в Иран дополнительные войска для обеспечения безопасности своих границ.

Заканчивался ноябрь 1945 года. В воздухе снова запахло грозой.

Тегеран, всё более прислушивавшийся к советам нового друга – США, решил вынести спорный вопрос на обсуждение в ООН.

Москва, понимая уязвимость своей позиции, стремилась не допустить этого, переведя проблему в русло двусторонних отношений.

Советско-иранские переговоры вскоре начались. Москва настаивала на выполнении двух условий: предоставлении СССР нефтяной концессии в Северном Иране и стабилизации политической обстановки в Иранском Азербайджане.

Между тем, у советской стороны оставалось всё меньше возможностей для политического маневра.

Американцы демонстративно вывели из Ирана все свои войска к 1 января 1946 года. Англия официально объявила, что последний английский солдат покинет Иран не позднее 2-го марта.

Волей-неволей Москве тоже пришлось делать аналогичное заявление. СССР соглашался начать вывод своих войск из «спокойных районов» со 2-го марта.

Но вместо обещанного вывода войск иранцев ожидал неприятный сюрприз: 4 и 5 марта советские танки двинулись к Тегерану, а также в сторону границ с Ираком и Турцией. Однако попытка «поиграть мускулами» захлебнулась, натолкнувшись на жесткую реакцию Запада и волну протестов мировой общественности.

Все возможности для силового присутствия в Иране были исчерпаны.

24 марта 1946 года советская сторона возобновила вывод войск, заверив, что тот будет завершен в полуторамесячный срок.

Иран тоже пошел на компромисс, согласившись на создание совместного советско-иранского нефтяного общества. Некоторые уступки были обещаны в отношении Иранского Азербайджана.

9 мая 1946 года, в первую годовщину великой Победы, вывод советских войск из Ирана был полностью завершен.

А вот иранская сторона не выполнила ни одного из взятых на себя обязательств. В конце ноября в Иранский Азербайджан были введены правительственные войска, жестко подавившие оппозиционное движение. А еще через полгода новый состав меджлиса отказался ратифицировать соглашение о совместном советско-иранском нефтяном обществе.

Не оправдались и многие ожидания англичан.

«Контрольный пакет» в самом широком смысле слова достался американцам. Они будут пользоваться им еще более тридцати лет – до февраля 1979 года, пока аятолла Хомейни не положит конец их благополучному присутствию в этой древней стране.

Японский Лоуренс

«Японский Лоуренс», «Лоуренс-2» – такое прозвище еще при жизни закрепилось с легкой руки западных журналистов за японским разведчиком Кендзи Доихарой. Хотя, если уж придерживаться этой аналогии, Доихару правильнее было бы назвать «Лоуренсом Маньчжурским», ибо именно в Маньчжурии проявил себя в полной мере этот незаурядный мастер шпионажа, диверсий и заговоров.

В Маньчжурию 34-летний Кендзи Доихара прибыл в 1925 году в качестве нового резидента японской разведки. За плечами была Военная академия Генштаба, служба в должности секретаря военного атташе в Пекине, агентурная работа. «Шпионская» карьера развивалась по восходящей. Правда, злые языки поговаривали, что определенное участие в судьбе офицера принимал новый император Ёсихито, любимой наложницей которого стала сестра Доихары. Но если это даже и так, то высокому покровителю никогда не приходилось краснеть за своего подопечного. Тот отлично знал свое дело, доведя шпионское ремесло до степени искусства.

В Маньчжурию Доихара прибыл, имея самые широкие полномочия. Руководство возлагало на него большие надежды. Отметим, несколько забегая вперед, что Доихара полностью их оправдал.

Политическая карта Китая 25-го года напоминала больше лоскутное одеяло. Чуть ли не каждая провинция располагала либо собственным правительством, либо генералом-диктатором. Генералы вели между собой непрерывные войны, вступая в самые противоречивые союзы, которые распадались и вновь сколачивались уже в другом составе с калейдоскопической быстротой.

В Маньчжурии, которая объединяла три северо-восточные провинции Китая, правил железной рукой генерал Чжан-Цзолинь, давний союзник японцев. Этот диктатор был из тех генералов, которые «академий не кончали». Если уж называть вещи своими именами, это был бывший бандит из шайки «рыжебородых». Еще в период русско-японской войны 1904-1905 гг. он во главе своей банды, вооруженной японцами, совершал рейды по тылам русских войск. Позднее, под давлением японцев, банда была включена в состав китайской армии, а главарь соответственно назначен командиром дивизии, то есть, генералом. Вскоре после Синьхайской революции 1911-1913 гг., свергнувшей правящую династию Цин, Чжан-Цзолинь стал фактически неограниченным диктатором Маньчжурии.

При нем японцы обосновывались здесь всерьез и надолго. Еще в 1905 году Япония получила концессию на Южно-Маньчжурскую железную дорогу сроком на 35 лет. Довольно быстро общество ЮМЖД превратилось в гигантского промышленно-транспортного спрута, подмявшего под себя не только железнодорожные сети, но и склады, промышленные и торговые предприятия, банки и т.д. В руках японцев оказалось несколько крупных портов Маньчжурии, в том числе Дайрен. Японцам принадлежали угольные копи, дававшие по 30 тыс. тонн угля в день. Вдоль ЮМЖД, протяженность которой превышала тысячу километров, тянулась полоса отчуждения, ставшая фактически японской территорией и охраняемая японскими войсками. За пределами этой зоны располагались крупные части японской полиции и жандармерии, приписанные к японским консульствам, которые расплодились по всем значимым городам края. На всех предприятиях работали японские специалисты, которые жили в обособленных поселениях.

Разумеется, такой правитель вполне устраивал японцев, тем более, что Чжан-Цзолинь лелеял честолюбивые планы по расширению своих владений. Несколько раз его войска захватывали Пекин, а однажды диктатор даже перевел туда свою штаб-квартиру.

Но вот, начиная с определенного момента, генерал вдруг заупрямился. Эта тенденция усилилась, когда свои взоры на Маньчжурию обратили американцы. Чжан-Цзолинь не скрывал, что рассчитывает получить в США крупный кредит.

Но и японцы не собирались сдавать своих позиций в Маньчжурии.

Вот что говорилось на этот счет в докладе генерала Танаки императору Хирохито:

«Для того, чтобы завоевать Китай, мы должны сначала завоевать Маньчжурию и Монголию. Для того, чтобы завоевать мир, мы должны сначала завоевать Китай… Овладев всеми ресурсами Китая, мы перейдем к завоеванию Индии, стран Южных морей, а затем и завоеванию Малой Азии, Центральной Азии и, наконец, Европы. Но захват контроля над Маньчжурией и Монголией явится лишь первым шагом, если нация Ямато желает играть ведущую роль на азиатском континенте…

В программу нашего национального роста входит, по-видимому, необходимость вновь скрестить наши мечи с Россией на полях Монголии в целях овладения огромными богатствами Северной Маньчжурии. Пока этот скрытый риф не будет взорван, наше судно не сможет пойти быстро вперед».

Итак, в планах японской военщины Маньчжурии отводилась ключевая роль. Казалось, всё идет своим чередом. И вдруг какой-то бывший бандит, вскормленный на японские деньги, вздумал сменить хозяина!

Его участь была предрешена.

На новом месте Доихара начал с серьезного укрепления агентурной сети. Он прикармливал не только отдельных стукачей, но и целые организации. Такие, например, как тайная организация «Черный дракон», которая ставила своей целью восстановление в Маньчжурии монархии. Ко двору пришлись и различные белогвардейские объединения, осевшие в Харбине. Не остался без внимания небезызвестный атаман Семенов, похвалявшийся, что под его командой находится до 15 тысяч сабель. Активная вербовка велась среди местных уголовных элементов, всякого рода ренегатов, в которых Доихара видел не столько информаторов, сколько исполнителей будущих диверсий, погромов, провокаций, актов саботажа и террора.

Доихара отлично знал, на какую наживку ловить всю эту публику. Он располагал полной информацией о многочисленных опиумных притонах, подпольных игорных и публичных домах. Резидент располагал запасами особого сорта папирос «Золотая летучая мышь», где в табак были добавлены небольшие дозы героина или опиума. Агенты Доихары угощали этими папиросами нужных людей. Ничего не подозревающий человек незаметно для себя быстро становился наркоманом. А уж затем из него можно было веревки вить.

На Доихару работала также целая армия проституток.

Между прочим, одним из его доверенных людей был китайский агент по кличке «Веселый Фын» (который мало чем походил на «Веселого Фана» из известного кинофильма «Транссибирский экспресс») Веселый Фын жил в трущобах Модягоу, но каждый день наведывался в Харбин. Никто никогда не видел его даже улыбающимся, но все вокруг называли Веселым Фыном. Он и сам так представлялся, войдя куда-либо: «Вот пришел Веселый Фын!» Судя по всему, Веселый Фын снабжал Доихару информацией из района китайских городских трущоб, куда японцу было опасно углубляться даже днем. Но закончил Веселый Фын совсем невесело. Однажды китайца нашли повешенным в его бедной фанзе. Очевидно, несчастный чем-то провинился перед своим хозяином. А Доихара ошибок не прощал и на расправу был скор.

Всячески укрепляя агентурную сеть, Доихара продолжал присматривать за последним представителем свергнутой императорской династии Цин – Генри Пу И, которого китайцы содержали под охраной в «Саду небесного спокойствия» в Тяньцзине – крупном городе на реке Хайхэ. Этого безвольного мальчишку он взял на заметку еще в 1924 году. Ему отводилась важная роль в предстоящем грандиозном спектакле.

Наконец, все приготовления были завершены. Оставалось дождаться удобного момента.

В июне 1928 года поезд Чжан-Цзолиня, на котором генерал возвращался из Пекина в Мукден, был взорван на мосту, охраняемом японскими солдатами. Генерал погиб.

Власть в Манчжурии перешла в руки генерала Чжан-Сюэляна – сына погибшего диктатора. Новый правитель был настроен резко антияпонски. Он отказался платить проценты по японским займам, делал резкие выпады в адрес восточного соседа и даже устраивал налеты на японские поселения. А затем вдруг признал центральное правительство Чан-Кайши.

Как раз в этот период Чан-Кайши добивался американских кредитов и, стремясь продемонстрировать свою лояльность Западу, побудил Чжан-Сюэляна напасть на Китайско-Восточную железную дорогу (КВЖД), которая находилась в совместном советско-китайском пользовании. 10 июля 1929 года войска Чжан-Сюэляна захватили КВЖД, при этом советские специалисты были арестованы и подвергнуты унижениям. На китайско-советскую границу начали стягиваться маньчжурские части.

Реакция Москвы была достаточно оперативной. Убедившись, что все попытки мирно разрешить конфликт не приносят результата, СССР менее, чем за месяц создал Особую Дальневосточную Красную Армию под командованием Блюхера, которая в октябре-ноябре провела ряд успешных операций, закончившихся полным разгромом войск Чжан-Сюэляна. Положение на КВЖД было восстановлено.

Доихара следил за этим вооруженным конфликтом с чувством глубокого удовлетворения. События вокруг КВЖД делали его роль, роль японского резидента в Маньчжурии, еще более значимой в глазах Токио. Кроме того, весь мир теперь увидел, что Маньчжурией правит авантюрист, не способный предусмотреть последствий собственных шагов.

Почва для нового переворота была подготовлена. Оставалось лишь найти повод.

Утром 19 сентября 1931 года японское информационное агентство распространило по всему миру срочное сообщение о «провокациях» в Мукдене, вынудивших Японию ввести свои войска в регион. В этом сообщении, отдающем мистикой, говорилось буквально следующее:

«Вечером 18 сентября 1931 года в предместьях Мукдена группа китайских солдат под командой бандитского генерала Чжан-Сюэляна, сына покойного бандитского генерала Чжан-Цзолиня, заложила мину на японской железной дороге. К счастью, недалеко от этого места оказалось 6 японских солдат под командой лейтенанта Кавамото, прямого потомка самураев из рода, насчитывающего сорок восемь поколений. Убедившись, что поезд приближается и что никакая человеческая сила не может предотвратить катастрофу, лейтенант Кавамото воззвал к божественной власти. Повернувшись в сторону Японии, он призвал на помощь Аматэрасу-Омиками. Его смиренная и горячая молитва была услышана. Достигнув разрушенного полотна, поезд поднялся в воздух, пролетел над опасным местом, плавно опустился на рельсы и продолжил свой путь…»

На самом деле никакого чуда, естественно, не произошло. Просто японские диверсанты дали маху. Взрыв прогремел после прохождения поезда. Но эта осечка уже не имела принципиального значения. Механизм операции вторжения был запущен. Однако для внешней благопристойности пришлось на ходу сочинять легенду о чудесном спасении поезда.

Уже через шесть часов японские войска, находившиеся в полосе отчуждения ЮМЖД и усиленные десантом, полностью овладели Мукденом – столицей Маньчжурии. Китайская сторона потеряла свыше 400 человек убитыми. Потери японцев – два человека. В этот же день японцы заняли и другие значительные территории Маньчжурии. Кендзи Доихара стал комендантом Мукдена. На стенах домов появились тысячи листовок, обвинявших Чжан-Сюэляна в коварном нападении на японскую железную дорогу.

По горячим следам в Мукден бросились иностранные корреспонденты, аккредитованные при Нанкинском правительстве. Среди них был и Рихард Зорге. Так впервые пересеклись пути двух выдающихся разведчиков (правда, их личная встреча произошла лишь позднее – в Токио).

Японцы организовали пресс-конференцию для прибывших журналистов, продемонстрировав тем вещественные доказательства «китайской провокации»: кусок взорванного рельса и трупы «диверсантов». Но репортеры обратили внимание, что рельс – ржавый, а на «диверсантах» – обычная форма китайских пехотинцев. Уже к вечеру всё было исправлено. Словно по волшебству появился новенький искореженный рельс, а убитых переодели в крестьянскую одежду, более естественную для «диверсантов».

И всё же попытка выдать черное за белое не удалась. Мировая общественность расценила события в Мукдене как стремление Японии аннексировать Маньчжурию. Но уже никакие политические демарши не могли остановить японскую военщину.

Несмотря на очаги сопротивления китайских войск и появление в тылу партизанских отрядов, японцы продолжали последовательно осуществлять свой план, занимая город за городом. Опорой им служила шпионская сеть, созданная неутомимым Доихарой.

Японцы захватывали порты, склады, арсеналы, аэродромы, банки. На местах они создавали органы власти «независимой» Маньчжурии из подкупленных чиновников и проверенных агентов. Однако для пущей солидности этой публике очень не хватало легитимного лидера, отмеченного божественной печатью.

Вот тут-то и пригодился узник Тяньцзиня – Генри Пу И.

Доихара тайно прибыл в Тяньцзинь 2 ноября 1931 года. Здесь у японцев действовала разветвленная агентурная сеть. Резидент получил полную информацию о том, что происходит в «Саду небесного спокойствия», где у него тоже имелись агенты.

В один из последующих дней Доихара лично посетил наследника и в состоявшейся секретной беседе с глазу на глаз предложил ему бежать в Мукден. Поскольку тот колебался, то Доихара жестко добавил, что в случае отказа он не гарантирует императору личной безопасности. Загнанный в угол наследник престола вынужден был согласиться.

10 ноября группа китайцев, возбужденных наркотиками, напала на полицейский участок неподалеку от места, где содержался Пу И. На помощь осажденным бросились солдаты, сторожившие опального императора. В возникшей неразберихе Доихара вывез наследника к реке, где их ждал военный катер и небольшая охрана, вооруженная двумя пулеметами.

Через некоторое время катер достиг Тангу – одного из морских аванпортов Тяньцзиня. Здесь все пассажиры пересели на военный корабль «Авадзи-мару», который взял курс к берегам Маньчжурии.

Одновременно некая Кавасима Нанива, доверенный агент Доихары, вывезла из Тяньцзиня жену Пу И.

Таким образом, аморфное правительство «независимой» Маньчжурии получило в качестве лидера известную политическую фигуру.

В феврале 32-го японцы заняли Харбин – последний оплот сопротивления. Теперь у них в руках оказались все крупные торговые и политические центры Маньчжурии, вся система железных дорог и все порты.

В конце февраля в Мукдене состоялась конференция местных органов власти, а уже 9 марта было объявлено об образовании нового «независимого» государства – Маньчжоу-Го. Его возглавил Пу И.

Через неполных два года он был провозглашен императором и оставался таковым вплоть до крушения японской военной машины в августе 45-го.

Никакой реальной властью Пу И не обладал. Все решения за него принимали японцы – сначала Доихара, затем командующий Квантунской армией. Японцы бесцеремонно распоряжались богатствами этого края, заполучив, наконец, вожделенный ключ к мировому господству.

Но указы подписывал всё же Пу И.В сущности, император был незлым, тихим, даже мягким человеком, далеким от честолюбивых порывов. К власти он не стремился. Власть навязал ему Доихара. Слишком уж удобной фигурой был этот слабовольный соглашатель.

Подданные ненавидели своего повелителя. Со злой иронией называли его «бронированным императором» за то, что тот, опасаясь покушений, передвигался по городу исключительно в бронированном автомобиле, окруженный тройной цепью телохранителей.

Пу И сам тяготился своим положением. Выступая позднее в токийском трибунале в качестве свидетеля, он не без чувства облегчения признался: