скачать книгу бесплатно
Блуждание во снах
Лана Ланитова
Глаша и Владимир #3
«Блуждание во снах» – это третий роман эротической серии о похождениях дворянина и аристократа Владимира Махнева. (Начало серии можно прочитать в романах «Глаша» и «Царство прелюбодеев»)
Владимир Махнев – главный герой романа, сердцеед и развратник, волею судьбы попадает в ведомство демона прелюбодеяния. Он и не ожидал, что новая жизнь в странном потустороннем мире, мире призраков, окажется столь необычной, полной сюрпризов и новых эротических переживаний. На этот раз Владимир и его товарищи по несчастью отправлены по приказу их наставника Виктора в странные сны, которые не отличишь от яви. Похоть, страх и мистические тайны сопровождают наших сластолюбцев и в этих приключениях.
Книга изобилует откровенными эротическими сценами. Категорически не рекомендуется юным читателям в возрасте до 18 лет.
Лана Ланитова
Блуждание во снах
Предисловие
Дорогие мои читатели, перед вами открыта третья книга из серии приключений сердцееда и ловеласа, дворянина Владимира Махнева. Предыстория ее изложена в романах «Глаша» и «Царство прелюбодеев».
Если вы еще не читали эти два романа, то позвольте мне, как автору, внести небольшую ясность в ваши светлые головы и поведать краткое содержание двух предыдущих книг.
Жил-был молодой человек. Звали его Махнев Владимир Иванович. Он был умен, хорош собой, великолепно образован, имел изысканные манеры и славился обольстительными речами. Он даже умел сочинять недурственные стихи. К тому же он был достаточно богат и знатен. Все перечисленные качества не могли оставить равнодушным ни одно женское сердце. Скажем прямо: женщины буквально сходили с ума от нашего героя. И было отчего… Кроме перечисленных достоинств Владимир Иванович имел еще одно немаловажное – он был великолепным любовником. Многие дамы сочтут сие достоинство едва ли не самым значимым для мужчины.
Надобно сказать, что родился наш герой в России, в первой половине 19 века, в Н-ском уезде Нижегородской губернии. Проживал он вместе со своей матушкой в довольно богатом поместье и являлся распорядителем более двух тысяч крепостных душ.
Богатое поместье с виду казалось обычным, но на деле:
«…С постороннего взгляду Махнево было богатым и знатным поместьем. Все, как положено: господа важные, благородные, сами собой – гладкие. Чаи на террасе попивают, разговоры ученые ведут. И все-то у них красиво и аккуратно: дома крепкие, сады и цветники ухожены, скотина откормлена, лошади крупастые. Да и мало ли еще каких приятностей и безделиц для услады глаз хозяйских имеется. Всего не перечислишь…
Только слава дурная за имением водилась, и не то, чтобы слава, а так – слухи ползли, один нелепее другого. А слухи эти душком серным попахивали. Но кто у нас слухи-то пускает? Ясное дело: бабы глупые, а им набрехать – раз плюнуть. Они любого ославят, сплетен до небес насочиняют. Говорили, что барин Владимир Иванович во Христа праведного не верит, в церкву не ходит, а ведет себя, как отродье бесовское… Говорили, что он – то ли сектант, то ли молокан, то ли отступник. Потому как без чести и совести завел у себя гарем, словно султан иноземный. Говорили, что много девок и баб со свету спровадил, иные брюхатые от него ходют, во чревах отродья бесовские носют… Говорили, что бесы наградили его удом огромным – почти до колен, и что удище энтот окаянный покоя барину ни днем, ни ночью не дает: во все тяжкие с головой уводит…»
Молодой помещик Махнев Владимир Иванович, искушенный эстет, получил великолепное столичное образование и имел «вольные» взгляды на многие философские и жизненные вопросы:
«…Вы слишком зашорены общественной моралью. Она не дает нам воли для фантазии и смелости поступкам. Отбросьте все приличия, что навязало общество. Постарайтесь получить удовольствие от природы и тела своего, как это делали эпикурейцы. Наслаждайтесь, а не страдайте. Человеческий век так короток… И мы исчезнем очень скоро, о нас забудут быстро другие поколения живых. Было бы глупо не вкусить плодов на щедром столе познания наслаждений. В моих философских взглядах полно эклектики. Одно скажу: мне ближе те, что учат человека не страданию, а счастью… Надеюсь, вы помните знаменитую строчку у вашего любимого Байрона: «Мудрецам внимают все, но голос наслажденья всегда сильней разумного сужденья!»
Позвольте и вы себе побыть счастливой и вкусить сладость запретных плодов. Поверьте, эти яблочки намного вкуснее нашей антоновки…»
В сетях искушенного сластолюбца оказалась нежная и неопытная Глафира Сергеевна – сирота и дальняя родственница Махневых. По мере того как крепла любовь Глаши к своему соблазнителю, для нее все более очевидным становилось то, что ее возлюбленный одержим дьяволом. Так ли это было в реальности? Об этом, дорогой читатель, мы пока умолчим. Но Глафира Сергеевна, а равно и всё окружение нашего героя, всё добропорядочное и православное общество считало что это – именно так. Скажу вам более: такового же мнения о самом себе и собственных поступках был и наш герой. А посему, примем пока на веру именно эту версию: только сам дьявол мог толкать господина Махнева на похотливые деяния и бесчестные поступки.
Владимир Махнев не только любил заниматься развратом в своей «знаменитой бане», но и был пристрастен к опию и гашишу. Среди части европейской аристократии той эпохи была очень популярна так называемая «опиумная культура», пришедшая из стран Востока.
Владимиру были симпатичны восточные традиции. Он часто цитировал Байроновского «Дон Жуана», который побывал в Османском гареме. Он и сам мечтал о «восточной деспотии» и завел своеобразный гарем из русских Лушек и Марусь.
Порочные мечты и вседозволенность привели главного героя к пресыщению женским полом. Он выписал себе из Турции «живую игрушку» – несчастного кастрата, по имени Шафак. Но и греховная любовь к юноше быстро закончилась – у Владимира нет долгих пристрастий. Волей судьбы Шафак и стал его «главным проклятием». Юноша из ревности убил своего господина…
«…Последнее, что увидел пред собой Владимир Махнев – было лицо любовника Шафака, искаженное страшным гневом. Обезумевший от одиночества, тоски и ревности, маленький несчастный юноша, словно хищный зверек, выдавив окно парной, пробрался внутрь барского вертепа. Смуглые пальца иноземца крепко сжимали булатный кинжал. Владимир безмятежно спал, развалившись, меж двух пышнотелых красоток. Турок, ослепленный местью, подошел к нему и одним махом перерезал горло.
* * *
Прошло около получаса… От бревенчатой, плохоосвещенной стены, на которой роились странные ночные призраки, отделилась высокая фигура… Это был господин в темном, длинном плаще, черный цилиндр бросал тень на невидимое лицо. В комнате запахло сыростью и летучими мышами. Гулко прозвучали его шаги… Невероятным было то, что никто из обитателей барского вертепа не слышал и не видел этого странного господина. Все спали, и сон их на тот момент, внезапно стал мертвецки глубоким. Один из присутствующих любодеев, истекая алой кровью, струящейся из глубокой раны на белую простынь, уснул уже навсегда…
Темный господин осмотрелся и медленно подошел к Владимиру.
– Ну что, мой сельский Казанова, с душой поэта и с привычками султана… Я думаю: увидимся мы снова – дитя порока и слуга кальяна. Мой дерзкий лицедей и чуткий кукловод, софист и циник… Браво! Славно! Ты славно потрудился на меня… И ждет тебя роскошная награда…
Он присел на край постели, рука, облаченная в темную перчатку, погладила русые кудри и бледный лоб Вольдемара, закрыла серые стеклянные глаза.
– Ты отдохни немного, минет век один – я разбужу тебя и снова вдохновлю на подвиги лихие Дон Жуана. Немало слабых душ ты погубил – доволен я тобою, Вольдемар! Поспи, сынок. Не смог я уберечь тебя. На время выйди из игры… Но помни: скоро я вернусь. Нас ждут с тобой великие дела!
Темный господин запахнул полу длинного плаща, его высокая фигура затрепетала в полумраке комнаты, воздух содрогнулся огненным вихрем – раздался громовой хохот, и господин пропал – будто его и не было. Свечи потухли, вокруг воцарилась зловещая тишина. Банная горница наполнилась едким запахом серы…»
Нередко романы заканчиваются смертью главного героя. Особенно, если герой отрицательный. Часто сие печалит читателя, ибо, не смотря ни на какие проступки, герой становится близким, симпатичным и даже вызывает сочувствие. Реже успокаивает, ибо, негодяй, грешник и злодей наконец-то получает по заслугам.
В нашей истории все произошло иначе: смерть героя – это был не конец, а начало новых, неожиданных приключений.
После того как Владимир Махнев скинул своё бренное тело, подобно поношенному костюму, он почувствовал, что жив, как никогда прежде. За ним тут же явился обаятельный демон, по имени Виктор, и повел увлекательную беседу:
«…А ты подумал: жизнь, она – одна, и надо бы прожечь ее сполна. «Кто спросит?» – думал ты, – «нет Бога, нет и Сатаны?». Глупец! А что, попы у вас «Закон» читали? А, я забыл, ты ж церкви избегал… И правильно делал, – удовлетворенно крякнул он. – Кстати, попы вещают о другом – мол, душа живет ОДНАЖДЫ. А после – две дороги: в Ад иль в Рай. Что более по вкусу – выбирай, – он снова хмыкнул. – Не мне судить попов. Не моя прерогатива, к сожалению, но то, что говорят они, порою… заблуждение. И каждый смертный отмечает многие рождения. Душа меняет лишь тела и опыт вечный обретает.…»
Он отводит нашего героя в свое царство – диковинный край, где живут и проходят уроки души, замеченные в грехе «прелюбодеяния». Владимир и не ожидал, что новая жизнь в странном потустороннем мире, мире призраков, окажется столь необычной, полной сюрпризов и новых эротических переживаний.
Секс с дьяволицами, дриадами, русалками, рукотворными нежитями, выпаренными в лаборатории специально для плотских утех – это далеко не полный перечень его похотливых деяний в «Царстве прелюбодеев». Демон толкает нашего героя на все новые грехи и одновременно проводит с ним «воспитательную» работу.
В этом мире наш герой знакомится со своими соседями – такими же, как и он, учениками: купцом третьей гильдии Макаром Тимофеевичем Булкиным; учителем гимназии Родионом Николаевичем Травиным; мещанкой Екатериной Дмитриевной Худовой; думным дьяком Гороховым Федором Петровичем, проживающем у демона со времен Ивана Грозного; с врачом-прозектором Генрихом Францевичем Кюхлером; цыганкой Эсмеральдой Ивановной; ведьмой, по имени Полин и многими другими персонажами.
Все эти встречи вплетаются в дивный узор приключений нашего пытливого русского Дон Жуана. А демон меж тем не дремлет – он строит новые козни своим подопечным и дает им все новые уроки. Один из первых уроков – это преодоление «гордыни». Как его проведут наши герои, в какие истории они попадут, какие новые эротические приключения с ними произойдут – вы узнаете, прочитав эту книгу.
Глава 1
Благ зиждителя закон:
Здесь несчастье – лживый сон.
Счастье – пробужденье.
О! не знай сих страшных снов Ты, моя Светлана…
Василий Жуковский (Баллада «Светлана»)
Гордыня, сыграв в человеческой комедии подряд все роли и, словно бы устав от своих уловок и превращений, вдруг является с открытым лицом, высокомерно сорвав с себя маску.
Франсуа VI де Ларошфуко
– А он хорош, ma ch?re, ты не обманула нас, – откуда-то сверху, словно гулкое эхо, прозвучал хрипловатый женский голос.
– А что я говорила!? – радостно отозвался другой, более приятный голосок.
– Смотри, какой нежный дворянчик оказался – до сих пор без сознания лежит. Что ты с ним сотворила?
– Помилуйте, да ровным счетом ничего страшного. Правда, показала один из нижних пределов. И «огненное море» показала. А он взял, да и потерял сознание, – обескуражено ответила вторая.
– Отчего бы ему, Поленька, не потерять сознание? Ты, верно, предстала во всей красе – вот он и «скапустился», – хохотнула третья дама.
– Ах, да ладно… Месс, когда я предстала во всей красе, он еще что-то соображал. А вот когда я совсем нечаянно столкнула его в пропасть – он тут же отключился.
– Нет, вы полюбуйтесь-ка на нее! Нечаянно! Она еще делает удивленные глаза. Запугала бедного кавалера! И главное, чем? Эх, кабы он знал, что все эти страсти-мордасти с огненными морями и орущими напоказ грешниками не что иное, как театр, дешевая бутафория.
– Тише, тише. А вот об этом не надо вслух. Не забывай, его уроки только начались. Виктор чтит законы и любит, чтобы все выглядело натурально, по крайней мере, до поры до времени.
– Ах, по мне, все это так устарело…
– Это как посмотреть. Я же, напротив, нахожу в этом огромную пользу. Не приходится слишком долго объяснять, что к чему. Все ярко, просто и наглядно. Человек должен чего-то бояться, а иначе никак. Если отпустить узду и кнут, он такого накуролесит.
– Ну, это вы так считаете. По мне, так страх – не лучшее лекарство. Свобода выбора и ответственность – вот что должно определять духовный рост или регресс любого индивида.
– Ой, девочки, вы снова начали этот извечный мудреный спор. Давайте, не будем. В любом случае – не нам судить о методах Виктора. Он здесь главный, и ему решать.
– К чести Владимира, не больно-то он пугливым оказался. У меня с ним, когда в первый раз было, то Виктор назло крутанул «внутренние часы», и я состарилась лет на сто, не меньше.
– Ого! И что? Он, верно, опешил? Быстро соскочил с любовного ложа?
– Соскочил. Но надо отдать ему должное: завершил начатое с успехом!
Все три дамы от души рассмеялись.
– Да, он просто душка, – с нежностью в голосе молвила одна из подруг. – Я наблюдаю за ним давно. И повторюсь: он далеко не трус.
– Ой, как я люблю настоящих мужчин. И мне он нравится мне все больше и больше, – певуче подтвердила третья фемина. – Одно плохо – он до сих пор не пришел в себя. Не надо было его в пропасть толкать. Не хватало еще, чтобы он от потрясения импотентом стал!
– Не станет. Очухается. Нет, вы будто меня упрекаете в чем? А что мне делать-то оставалось? Он, по идее, сейчас не здесь должен быть, а в спектакле под названием «пекло» или у «позорного столба». А потом и на урок отправиться. Я уж и так на свой страх и риск своевольничала и ослушалась патрона – нашего визави сюда приволокла. Виктор им преподавал урок о «гордыне». У него нынче четыре ученика. Двое – один молодой, румяный и мордастенький, а другой – худой с бакенбардами, лет сорока – сидеть остались. Я не знаю: кому он их, бедненьких, на «растерзание» отдаст, и как накажет. Какие спектакли им устроит? Да и какая, в сущности, разница? Владимира мне вот поручил. А черноволосую бабенку он приказал забрать Георгу и Марселю. Те утащили ее для начала в «цирк».
– Бедняжка… Она хорошенькая? – хриплым, словно прокуренным голосом, поинтересовалась первая дама.
– Ты знаешь, вполне славная: стройная, белокожая. Правда, на мой вкус: немного сухопара. И грудь маленькая… Оу, да она точно понравится тебе!
– Когда ее освободят?
– Виктор сказал через пять часов. А что, тебе уже не терпится?
– Да, хотелось бы взглянуть.
– Ты можешь слетать. Она в соседнем пределе. Я могу только догадываться: ее сейчас, наверное, секут.
– А публики в цирке много?
– Много. А на первом ряду сестры Переспеловы – собственной персоной.
– Ну, те стервятницы своего не упустят. И к бабке ходить не надо: заставят надругаться над ней по полной, – нервно проговорила обладательница хриплого голоса.
– А тебе-то что? Пожалела? Ты, что ли, у позорного столба никогда не стояла?
– Стояла, Поленька. Оттого и интересуюсь: сколько часов Виктор назначил?
– Ну, если тебя это беспокоит, то лети и спасай. Проводи с ней сама урок, если есть желание.
– Пускай часа три помучается, а после и слетаю, – нарочито лениво отозвалась первая дама и зевнула. – Рано еще…
– Она хочет потом ей слезки утирать, – хохотнула третья. – Ведь так, Мег?
– Не утирать, а слизывать, – рассмеялась вторая.
– Вольно вам пересмешничать. Да, люблю я худеньких: с ребрышками, с острыми ключицами, узкой спинкой, маленькой, упругой попкой и изящными ступнями, – с вызовом произнесла Мег. – Нет, дамы, ежели у этой Катьки будут толстые щиколотки и широкие ступни, я оставлю ее Георгу и Марселю на все десять часов.
– Знаем мы твои пристрастия, гурманка!
– Ах, вы не можете вообразить, как сложно подобрать нужный вариант. Бывает, из тысячи не найдешь. Я одну обхаживала еще при жизни последней на земле. Было это около трех веков назад, в пригороде Кёльна. Соблазняла, как могла: и инкубов, и суккубов ей во снах подсылала – красивых, отменных «нежитей». И слова любовные с утренним ветерком нашептывала, и нежным шелком по грудям маленьким водила, и перышками павлиньими писеньку нетронутую ласкала. А она вскочит среди ночи, глаза сумасшедшие, карие, вытаращит и шепчет горячечно: «Кто тут? Кто? Прочь, нечистый!». И молиться начинала. Босая, в одной тонкой рубашонке, сядет на краешек кровати и смотрит в темноту по углам. Хнычет от страха… Я зверела от страсти, когда слышала ее тоненький плач.
– А ты показывалась?
– Нет, нельзя было мне. Она девственницей была. Ее сильно охраняли. Я лишь однажды, ночью, когда «белокрылые» бдительность потеряли, обернулась кошкой и на кровать ее прыгнула, аккурат меж ножек стройных.
– Кошкой-то черной?
– Ну, неужели же белой? Брр… Что вы меня перебиваете?
– Продолжай, – хохотнула одна из дам.
– Так вот, в образе кошки я принялась ей так истово облизывать пухлые губки… et clitoris, что девочка моя сначала испугалась и крикнула: «Тетя, откуда эта кошка? Прогоните ее. Видно, она со двора прибежала!» И понять ничего не может: отчего ей так хочется этой погибельной ласки?
– А тетка что? Прогнала тебя?
– Как бы ни так. Я девочке рот-то смолой колдовской залепила. Она кричит, а звуки-то и не идут. Она на помощь зовет, а не слышит ее никто. Она руки тянет, чтобы шугнуть непрошеную гостью, а пальцы онемели – сонной паутиной пауков-птицеедов тело опутано. Особенно ноги… Я раздвинула и опутала ей ноги… И вот заструилась у нее влага пряная – я усилила свои ласки. О, как я алкала ее первый оргазм. Она выгнулась дугой, да и кончила так сладостно, что чуть в обморок не свалилась. А как пришла в себя, так и зашептала: «Господи, помилуй! Что это было со мной? Как хорошо-то, господи!»
– Видать, не так уж сильно ее охраняли, раз ты, Мегилла, смогла выследить эту недотрогу, – раздался ехидный смешок. – И как это, при твоих способностях, ты упустила такое сокровище?
– Да, я сумела бы рано или поздно ею овладеть, если бы не отец Эверт.
– Что, такой праведник оказался?
– В том-то и дело, что нет! Отец Эверт был известным греховодником. И все бы у меня получилось, если бы не случай.
– Ах Мег, все «случайности» так тщательно готовят. Уж кому, как не тебе об этом знать.
– Возможно…
– Ну, расскажи ты толком о своей возлюбленной.
– Отец Эверт был, так сказать, финальным аккордом всей этой грустной истории. А до того… Долго рассказывать… – хотела отмахнуться Мег, но передумала. – Ну ладно, так и быть – расскажу. Как вы уже догадались, моя возлюбленная была истовой католичкой. Звали ее Эмма. Она была сиротой и проживала со своей старой теткой, сухощавой воблой. А ту и хлебом не корми, дай лишь помолиться, да на исповедь сбегать. Она и племянницу воспитала в том же духе. Но больно хороша была Эмма, чтобы я от нее отступилась. Впервые я повстречала эту черноволосую прелестницу на берегу Рейна, в конце зимы. Она возле старого мостика белье полоскала. Склонилась, ручки тонкие, словно веточки, покраснели от ледяной воды, черные пряди выбились из-под чепца на мраморный, высокий лоб, карие глазищи на темную черешню похожи. Полощет свои тряпки жалкие, а губки пухлые что-то шепчут. Прислушалась – немка песенку незамысловатую поет: «meine liebe»[1 - Meine liebe – моя любовь (нем.)] или что-то в этом духе. Фальшиво, но так мило и трогательно. Я залюбовалась на то, как она ротик округляет. «Ну, погоди, красавица, ты у меня узнаешь meine liebe». Я тут же поцеловала ее. Но Эмма ничего не поняла – только губы дрожащие сомкнула, да рукой за куст ухватилась, чуть в воду не упала. Смотрит по сторонам испуганно. Но нет никого. Я туманом по воде холодной изошла, а потом птицей обернулась и улетела в небо.
– Немка и вдруг черненькая. Разве они не все рыжие и блондинки?
