скачать книгу бесплатно
Александро
Юлия Лангровская
Старый самодур и женоненавистник, граф Филипп Крамольный, желая недобро подшутить над своим обедневшим племянником Германом, оставляет завещание, согласно которому, последний получит все его состояние только в том случае, если у него родится сын. У Германа уже есть пять дочерей и жена ожидает шестого ребенка. Но снова рождается девочка. Молодая семья, которая еле сводит концы с концами, шокирована таким исходом дела и, не видя иного выхода, выдает дочь за сына.На протяжении многих лет супруги Крамольные хранят эту тайну, опасаясь за честь и благополучие всех членов семьи. А девушка, которая вынуждена притворяться юношей, грустно называет себя существом без пола – ни Александрой, ни Александром, а каким-то Александро…
Юлия Лангровская
АЛЕКСАНДРО
ЧАСТЬ 1
ГЛАВА 1
«Граф Филипп Крамольный»
В ту далекую эпоху, к которой относится это повествование, то есть, в эпоху крепостничества, монархии и постоянных войн, в эпоху красивых платьев, карет, вееров, дуэлей, балов и нелепых порядков, жили на свете некие графы Крамольные.
Происходили они из древнего дворянского рода, взявшего начало в царствование Петра Великого и просуществовавшего до 1812 года, когда последний его мужской представитель сложил голову в первые же дни великой отечественной войны.
Но до 1812 года остается еще лет восемнадцать, так как это повествование начинается с года 1794-го.
На окраине Санкт-Петербурга, можно даже сказать в его пригороде, находилось огромное роскошное поместье, земли которого простирались, покуда хватало взора и даже дальше, а трехэтажный белокаменный особняк с колоннами и флюгерами на крыше, с башенками, балкончиками, различными пристройками и украшениями, мог бы, пожалуй, соперничать с имением самого императора, и если бы тот знал о существовании этой каменной прелести, то, несомненно, захотел бы, приобрести ее для себя в единоличное и постоянное пользование.
В доме, таком огромном и высоком, что человек внизу, у крыльца, казался муравьишкой, жила всего одна-единственная персона, не считая множества слуг. Несколько тысяч крепостных, что работали на полях, а жили в прилегающих деревеньках, с утра до ночи находились в распоряжении своего хозяина, гнули на него спины, по которым частенько прохаживалась плетка надсмотрщика, вредного, усатого, низкорослого человечка, почти без волос. Тот не уставал целый день горланить, ругая то одного, то другого, получая от этого занятия определенное наслаждение.
Итак, единственный хозяин всего этого богатства – старый, почти совсем выживший из ума граф, любил в теплую погоду выйти на балкон самой большой во всем доме комнаты и сверху взирать на огромный муравейник, то есть, на свои поля, кишащие рабами. Он смотрел на них так, как смотрят на насекомых, почти ничего не значащих и не стоящих существ, которые только на то и пригодны, чтобы служить существу гораздо более высшему и не рассчитывать ни на что, кроме паршивой еды, да иногда грошей хозяйской милостыни, которую старый идиот время от времени великодушно вытрясал из своего кошелька, восседая на том же самом балкончике.
Так, именно в тот день, с которого начинается эта история, хозяин как раз устроился в кресле-качалке на своем балкончике, держа в руках мешочек с монетами и храня на толстом, красном лице снисходительную улыбочку. Он даже не давал себе труда напрячься, чтобы подозвать к себе надсмотрщика. Граф только сделал жест лакею, тот подошел и что-то выслушал от господина, после чего сложил руки рупором и громко крикнул:
– Эй, Корнелий! – и подзывающе замахал руками.
Надсмотрщик, тот самый, кто стегал крепостных, орал на них и получал от этого удовольствие, тотчас же бросился к крыльцу.
Он прекрасно знал, что угодно хозяину. Такое повторялось раз в неделю, и можно было предугадать любую незначительную деталь, до того то, что должно было случиться, походило на все время повторяющийся спектакль.
Действительно, граф собирался развлечься. Он развлекался тем, что собирал на лужайке под балконом столько крепостных, сколько могло там поместиться и, кидая в эту толпу крупные монеты, хлопал в ладоши, как ребенок и как садист приговаривал:
– Куча мала! Мала куча!
И смотрел, как крепостные давят друг друга, пинают локтями и ногами, отбрасывают в сторону тех, с кем бок о бок работают в поле, стремясь поймать самую крупную монету, потому что это сулило поблажку.
Так и теперь, повторилось то же, что случалось каждую неделю.
В то время как Корнелий засвистел в свисток, и крепостные со всех угодий устремились к хозяйскому балкончику, граф лишь протянул свою короткую толстую руку, и ему вложили туда увесистый мешочек с деньгами.
Люди быстро подбегали. За пять минут лужайка битком набилась, казалось, туда не только яблоку упасть негде, но и даже маленькой монетке.
Между тем, граф собирался бросить туда весь мешочек…
Крепостные; мужчины, женщины, подростки и дети, стояли, закинув головы и по лицам их можно было судить, как напряженно следят они за малейшим движением графа.
Вот, это жирное лицо расплылось в широкой улыбке, обнажив два ряда золотых зубов.
Это значило: «На старт!»
Затем поднял вверх руку и развязал мешочек, держа его высоко над головой.
Это значило: «Внимание!»
Наконец, в ладони его заблестели монеты.
А это означало: «Марш!»
Глаза его метнули искру, рука сделала резкий выпад, и металлический дождик посыпался в толпу.
Мужчины, женщины, подростки, дети, наперебой друг другу кинулись наземь, давя, пиная, отбрасывая один другого, да так отчаянно, так сильно, будто дрались со своим злейшим врагом.
– Мала куча! – то и дело восклицал граф и смех его, булькающий и гогочущий, сопровождался подкидыванием монет в самый центр этого живого, разноцветного сгустка.
Один буквально прыгал на другого, лишь бы отнять у него монету, лишь бы самому завладеть той, что покрупнее.
Женщины визжали, и от боли и от злости, дети громко вопили, мужчины ругались.
Можно было видеть, как некоторые мужчины отталкивают в сторону женщин прямо за волосы или за юбку, так, что юбка задиралась, обнажая нижнее белье или обнаруживая его полное отсутствие, а волосы готовы были вырваться с корнем. Дети, более проворные и легкие, чем взрослые, ухитрялись сновать туда и сюда, шнырять в любую крохотную щелку, преследуя ту же самую цель, что и другие – завладеть монетой.
– Ха-ха! Куча мала! – приговаривал граф, с удовлетворением взирая на давку, образовавшуюся под его балконом, наслаждаясь всеми воплями, стонами и руганью, которые ему отчетливо слышались.
Когда мешочек графа опустел, он подал своему надсмотрщику соответствующий жест.
Корнелий засвистел. Сгусток из взъерошенных, злых крепостных тотчас же замер, перестал кишеть и мало-помалу рассыпался.
Граф поднял руку. Все запрокинули головы и уставились на него.
– А теперь, вы знаете, что должны мне сказать! Тишина! Эй, вы, давай по-очереди!
Старик уселся в кресло и, облокотившись на перила балкончика, приготовился слушать.
Один мужчина крикнул:
– Пять копеек!
Одна женщина крикнула:
– Полтинник!
Потом другие закричали по-очереди:
– Копейка!
– Десять!
– Двадцать!
– Три копейки!
– Полтинник!
И так далее.
Последним послышался детский голосок:
– Рубль!
Это и была самая крупная монета, какую обычно кидал граф. Впрочем, выгода тут получалась вовсе не денежная.
Все с завистью устремили взгляды на ребенка.
– Рубль? – переспросил граф. – У тебя, малец?
– Да, ваше сиятельство! – отвечал мальчик.
– Сам схватил? – граф прищурился.
– Да, ваше сиятельство! – мальчик держал голову прямо и гордо, ничуть не смущаясь и не боясь, ни тех взглядов, что все на него бросали, ни недоверчивости хозяина.
– Молодец! Сколько тебе лет?
– Шесть, ваше сиятельство!
– Молодец! Знаешь, что ты заслужил?
– Знаю, ваше сиятельство!
– О! Да ты не из робкого десятка, да?
– Надеюсь, ваше сиятельство!
– Ты отвечаешь, как солдат! Хочешь быть солдатом?
– Нет, ваше сиятельство!
– Что? – граф поднялся со своего кресла и нагнулся над балконом, чтобы получше рассмотреть мальчика. – Ты не хочешь быть солдатом? А почему? Ведь это престижно!
– Я не хочу убивать, ваше сиятельство и не хочу видеть все то, на что монархи обрекают простых людей!
– О! Так ты, сопляк, поносишь монархию?!
– Я только говорю…
Но мальчику не дали договорить. Какая-то женщина, немолодая, но еще очень красивая, подбежала к нему и с размаху отвесила оплеуху.
Мальчик чуть покачнулся, но ни один звук не вырвался из его рта, ни одна слезинка не блеснула в глазах. Он только сильно побледнел и отвернулся.
– Простите его, ваше сиятельство, ради бога, простите! Не слушайте вы этого олуха, у него язык без костей, кроме того, ему ведь всего шесть лет, он сам не знает, что говорит!
– Ладно, ладно! – прервал ее граф. – Я не обиделся!
– Благодарствую, ваше сиятельство, я…
– Замолчи, женщина! Я не желаю говорить с тобой, а только с мальчишкой! Итак, это твоя бабка?
– Это моя мать, ваше сиятельство!
– Мать? Сколько же ей лет, раз тебе только шесть? Ей-богу, она тебе в бабки годится!
Мальчик понурил голову, а женщина густо покраснела.
– Как тебя зовут?
– Павка, ваше сиятельство.
– Павка? Павел, что ли?
– Да, ваше сиятельство.
– Чей ты сын?
– Вашего писаря, ваше сиятельство.
– Что? Антона?
– Да, ваше сиятельство.
– А! Я и не знал, что у него семья. Право же, я действительно мало знаю своих окружающих. Так-так, ну что ж… значит, это ты рубль нашел? Хорошо. Значит, я должен освободить твою семью от всякой работы на всю неделю?
– Должны, ваше сиятельство, – мальчик смотрел на графа прямо, ничуть не робея, говоря ему «должны».
– Пусть так! А ты мне не нравишься, малец.
– Почему, ваше сиятельство?
– Ты слишком смазливенький. Детям нельзя быть такими.
– А какими же можно, ваше сиятельство?
– Черт возьми, гаденькими! Дети на то и дети, чтобы быть гаденькими! Потому то я их и не выношу! Впрочем, как и бабье население! И уж конечно, терпеть не могу девчонок! Ладно, пошли все прочь! Прочь! И ты тоже! Я устал! Ей-богу, иногда даже любимое развлечение утомляет!
И в то время как Корнелий толкал всех обратно работать, граф велел унести себя в покои, раздеть и уложить вздремнуть.
Часа через три он поднялся и позвал лакея.
