скачать книгу бесплатно
Она взяла дочь за руку, прижала к своей юбке и повела в дом.
– Ох, мама, мама! – вздохнула Мария, всплеснув руками.
Никто не узнал, что именно сказала мать дочке, можно было только догадываться обо всем, судя по доброте этой женщины. Наверняка в ход были пущены лишь уговоры и жалобы, но никак не угрозы или побои.
Поэтому, начиная со следующего дня, все убедились, что никакого прока эта беседа не дала, Анна по-прежнему отлынивала от работы, занималась только тем, что ей нравилось, а, опасаясь, что Мария не даст ей поесть, всегда приходила на кухню не иначе, как держась за мамину юбку.
Мария ненавидела сестру. Мать ее жалела. Отец весь день обрабатывал участок, поэтому мало времени уделял детям. Татьяна относилась к Анне с презрением, а София и Елена были еще слишком малы, чтобы что-то понимать.
Что же касается самой Анны, то старших сестер она едва терпела, младшими брезгала, матерью только пользовалась, а отца откровенно игнорировала. Одним словом, она никого не любила, никого не ценила, кроме своей собственной персоны.
Анна даже не имела друзей, ибо, будучи отъявленной бездельницей, она, в то время как остальные чем-то занимались, бродила, где попало, собирая цветочки и думая о чем-то своем, забредала на участки соседей, а когда приглашала их детей порезвиться, то слышала одно и то же:
– У нас дела. Нам некогда. А почему ты не работаешь?
– Работать, работать! – фыркала Анна. – Зачем тогда жить, если приходится все время работать? – и шла дальше, в одиночестве, презрительно морщась и ворча себе под нос.
Так было всегда. Никто не мог заставить ее сделать хоть что-то полезное. Анна жила исключительно для себя.
Когда в сентябре ей исполнилось ровно четыре с половиной, Мария снова попыталась на нее повлиять, но Анна, убежав из дома на целые сутки и блуждая где-то по округе, так доконала сердобольную Марианну, что у той чуть не случилось выкидыша. Она слегла, умоляла найти Анну, а когда ее нашли, упросила всех не давить на девочку. Пусть, мол, живет, как хочет, так ей, матери, хоть тревожиться не придется.
Однажды Герман вошел в дом между обедом и ужином, чего обычно не делал, опасаясь не успеть обработать тот или иной клочок земли. Он держал в руках какую-то бумагу, был бледен и очень взволнован.
Марианна лежала в постели. Дети копошились в кухне.
– Что с тобой? – жена, в тревоге, привстала.
– Лежи, – он присел на их кровать. – Мне только что привезли вот это. Это копия завещания дяди. А это извещение о его смерти. Он скончался вчера.
Марианна перекрестилась.
– Но, почему же ты так выглядишь, дорогой? Нам нечего опасаться. Все равно ни гроша от него не получим, а жить будем, как прежде. Ничего не ухудшится. Куда уже? Теперь может быть только лучше. Не волнуйся.
– Ты права. Теперь может быть только лучше. Но при одном условии.
– Каком?
– Что у нас родится сын.
– Какая разница, сын или дочь? Я знаю, ты хочешь сына…
– Не только я хочу. Главное, это дядино условие.
– Условие?
– Да. Только в этом случае мы получаем от него все.
– Все?!
– Абсолютно!
– Но это…
– Это значит, что мы сможем больше не скрывать своего титула!
– И вернуться в нормальный дом!
– Бывать в обществе!
– Дать детям образование!
– Выдать их замуж!
– О, Герман!
– Марианна! Однако не обольщайся. Что, если у нас снова будет дочь?
– О, нет. Я уверенна. Будет сын. Я обещаю тебе.
– Ты не можешь мне этого обещать.
– Могу. Могу!
– Это наш последний ребенок. Ты ведь не забыла, что сказал доктор? Седьмой может стоить тебе жизни.
– Да, знаю. Это наша последняя надежда. И будет сын. Говорю же тебе, я это чувствую! Верь мне!
– Я верю, дорогая, верю, – он обнял ее и поцеловал.
– К январю. К Новому году.
– Да, Марианна. В Новый год мы узнаем, как будем жить дальше.
ГЛАВА 3
«История графов Крамольных»
Как уже упоминалось, у графа Филиппа был брат Кирилл, хоть и младший на двенадцать-тринадцать лет, но умерший значительно раньше.
От отца им обоим досталось то самое поместье, о котором шла речь в первой главе.
Два брата жили сравнительно дружно, по крайней мере, так казалось со стороны, потому что никто и никогда не замечал между ними ни малейшей размолвки.
Братья и в самом деле не ссорились, но вовсе не потому, что были дружны. Совсем напротив. Они глубоко пренебрегали друг другом, вели совершенно разный образ жизни, обитали каждый на своей половине и разговаривали друг с другом лишь в случае крайней необходимости.
Филипп не любил Кирилла за его чересчур, как он считал, непрактичный, неприспособленный характер, за симпатию к красивым женщинам, да и женщинам вообще, он называл его «случайным» наследником, как назло родившимся для того, чтобы отобрать у него, Филиппа, половину отцовского состояния.
Впрочем, дело заключалось даже не в деньгах. Как ни был жаден Филипп, но ему вовсе не хотелось поступать с братом по-свински, пытаться лишить его всего и выгнать из дома. Но его смертельно раздражало то, что Кирилл одаривает деньгами и драгоценностями своих многочисленных любовниц, часто меняя их, но никогда не бросая. Он не бросал. Он просто умел красиво уйти, щадя чувство женщины и по-возможности компенсируя ей все сполна материальными благами. В общем, деньги Кирилла быстро улетучивались и вскоре та часть наследства, что предназначалась лично ему, истратилась полностью, а когда он обратился за помощью к брату, тот презрительно ответил:
– Я не лишу тебя того, что твое, но своего не дам, даже если ты в нищете подохнешь!
Кирилл отступил, не осуждая брата, но и не одобряя его.
Сам же Филипп богател год за годом, ибо деньги были единственной вещью на свете, которую тот любил и которой посвящал всего себя без остатка.
Женщин он презирал, считая, что они не стоят мужчин, а только разоряют их, тем более что перед глазами у него наблюдалось тому явное подтверждение.
Итак, один брат богател, другой разорялся, Филипп прослыл женоненавистником, а Кирилл, в один прекрасный день объявил, что пожизненно влюбился и намерен просить руки своей избранницы у ее достославных родителей.
Сердце его покорила петербургская красавица, княжна Светлана Олейникова, единственный отпрыск в семье, у уже престарелых отца и матери.
Свадьбу сыграли, а граф Филипп даже не почтил новобрачных своим появлением.
Однако он был счастлив, узнать, что Кирилл оставляет его и переезжает в город, в дом супруги, что намерен жить там постоянно. Он забрал у Филиппа деньги, какие тот заплатил ему, чтобы получить остальную половину поместья в свое личное распоряжение и сказал, чтобы отныне братик забыл, что у него есть родственник.
Все получилось честно и взаимодовольно. Братья расстались и с тех пор более не виделись. Филипп копил деньги и старел вместе с ними, Кирилл же был счастлив с любимой женой.
Но счастью Кирилла не суждено было длиться долго. Он потерял любимую в день рождения своего сына.
После этого свет не мил стал для Кирилла, он замкнулся в себе. Шли годы, а он все хирел и чахнул на глазах у Германа. Старые родители Светланы чуть позже тоже покинули этот мир, и мальчик остался в доме единственным хозяином, а потому, в силу своего малолетства, не справлялся со многими делами, и богатство семьи резко пошатнулось.
Напрасно Герман пытался вернуть отца к жизни. Кирилл ничего не хотел знать, ничего не хотел видеть и слышать и, в конце концов, умер сидя в своем кресле, умер рано состарившимся, оставив после себя совсем юного сына.
Большой дом невыносимо давил на Германа, тот понял, что не сможет его содержать, и решил сменить его на меньший особнячок, полагая, что так, все же разберется как-нибудь в своих делах.
Герману исполнилось лет восемнадцать, когда он, желая повысить свой капитал, неудачно вложил часть сбережений в банк, прогорел, и, таким образом, встал перед проблемой: как уберечься от еще большего разорения, как не впасть в бедность, такую недостойную спутницу его дворянского титула.
У юноши были друзья, значительно богаче его самого, которые в один голос советовали ему обольстить дочь какого-нибудь князя или банкира, да и жениться на ней. При красоте Германа, его голубых, как небо глазах, черных волосах и стройном стане, это было вполне реально.
И молодой человек задумался об этом. Он принялся одалживать у друзей деньги на изысканные наряды и выезды, бывал на балах, встречал там немало красавиц, ухаживал за ними, но когда наступала пора переходить к более тесным отношениям, его обуревало раздражение. Почему из-за каких-то презренных денег должен он связывать свою жизнь с той, которая совсем ничего для него не значит?!
Герман тянул с женитьбой, разрываясь между желанием жить соответственно своему титулу и нежеланием жить с нелюбимой женщиной.
В конце концов, второе взяло верх. Герман перестал появляться в обществе, отдал все долги, окончательно опустошив свои сбережения. Теперь у него оставался лишь дом, да несколько слуг в нем, причем, не крепостных, а свободных, то есть таких, которым приходилось платить.
Вскоре денег осталось так мало, что едва хватало на еду. Слуги все разошлись. Герман едва наскреб то, что был им должен.
Тогда он принялся распродавать то ценное, что еще имелось у него в доме, да на это жил.
В конце концов, вскоре даже и эти вещи кончились, жить стало не на что и молодой человек, скрыв свой титул, устроился работать писцом в какой-то конторе, получал мало, но смог обеспечить себя куском хлеба.
Однажды, возвращаясь с работы домой и, размышляя о невеселой своей участи, Герман забрел в маленький кабачок, чтобы за стаканом вина хоть на миг забыть о неприятностях.
Это было весьма злачное место, кишевшее подозрительными личностями, тут и там сидящими по двое-трое за столиком, надвинув шляпы на лица, да из-под их полей постоянно оглядывающихся по сторонам.
Женщин тут не виделось вовсе, не считая хозяйки, да парочки ее молоденьких помощниц, которые взвизгивали всякий раз, как только кто-то позволял себе ухватить их за ножку или хлопнуть пониже талии.
Герману было все равно, где и среди каких людей он находится. Юноша мрачно подумал, что если его убьют, он получит, наконец, избавление.
Но никто не собирался, не только убивать его, но и даже просто заговорить с ним. Тут каждый был занят исключительно своим делом и на других не обращал внимания.
Герман заказал бутылочку дешевого вина, и принялся, неспешно поглощать ее содержимое.
Внезапно его привлекла какая-то возня в углу кабачка. Он не заметил, как она возникла, но теперь молодому человеку стало любопытно, что же такое заинтересовало шестерых мужчин, почему они окружили самый дальний столик и зачем один что-то оспаривает у другого, стремясь его оттолкнуть.
Герман встал и, еще не успев, как следует захмелеть, направился к этой кучке.
– Оставь ее, понял? Она моя! – рычал один из мужчин.
Другой утверждал то же самое на свой счет. Третий стоял и просто смотрел за спором двух других, а еще трое держали молоденькую девушку, зажав ей рот и сильно стиснув руки. Бедняжка отбивалась, что-то мычала, из глаз ее катились слезы, одежда была наполовину изорвана.
Герман увидел эту несчастную жертву, когда двое спорщиков сдвинулись с места и тем самым на миг образовали окно.
Глаза двух молодых людей встретились. Грустные голубые с заплаканными и полными ужаса карими. Это походило на внезапный удар молнии.
Герман стоял ошеломленный, потрясенный необыкновенной красотой девушки, но тут же, взяв себя в руки, растолкал всех, вырвал ее из крепких тисков и крикнул ей:
– Бегите!
На него обрушились разом шесть разъяренных мужиков, впрочем, изрядно пьяных и еле держащихся на ногах. Герман отбивал их удары стулом, который попался ему под руку и постепенно отступал к выходу на улицу. Оказавшись у двери, он рванулся и за миг скрылся за углом.
Так бы и бежал парень и дальше, если бы не услышал позади себя слабый, дрожащий голосок:
– Сударь!
И снова его словно молнией ударило. Он резко остановился, обернулся и застыл, как вкопанный прямо на середине дороги.
Вдали послышался звук кабриолета. Тот приближался, а Герман продолжал стоять на дороге, глядя лишь вперед, на быстро приближающуюся к нему девушку.
– Что вы! – вскрикнула она и, схватив молодого человека за руку, оттащила на тротуар. И вовремя. Потому что едва тот успел убрать ногу, как на место, где он стоял, со всей скоростью наехал кабриолет.
– Спасибо, – пролепетал Герман, краснея и тупя взор.
– Что вы! Это я должна вас благодарить! Если бы не вы… я даже не знаю, что бы со мной сделали те люди… а ведь я не давала им никакого повода…
– Таким повод не нужен.
– Да… – теперь она покраснела. – Я обязана вам.
– Нет, нет! Ничем вы мне не обязаны. Я не понимаю только, зачем вы прислуживаете в таком месте… это не для вас.
– Увы, сударь, разве я могу выбирать?
– А почему нет? Неужели, вас кто-то вынуждает?
– Никто. Кроме долга.
– Долга? Кому же вы должны?
