скачать книгу бесплатно
– Ты не знаешь многих вещей, – рассмеявшись, проговорила Аллегра.
Когда-то Адриано Спинелли стремился быть диаметральной противоположностью отца.
– Например? – полюбопытствовала Маша.
– Он отрастил длинные волосы. Бартоломео Спинелли был против, чтобы его сын носил такую причёску.
Маша скромно рассмеялась, представив отца с хвостиком.
– Дедушка, наверное, очень злился на папу?
– Он привязал Адриано к стулу и побрил налысо, – вспомнив это, Аллегра расхохоталась.
– Жёстко. Но ведь у всех есть право на самовыражение, – с подростковым максимализмом заявила Маша.
– Твой папа умел самовыражаться! В юности он бунтовал, даже уходил из дома, бродяжничал.
Они шли по галерее, соединявшей гостиную и столовую. На стенах, окрашенных на современный манер в пастельные оттенки, соседствовали портреты предков семейства Спинелли. Маша замедляла шаг, чтобы внимательно рассмотреть каждый из них.
– Родители перестали ему что-либо запрещать, зная, что он всё равно поступит по-своему. Но надо отдать Адриано должное – его голова всегда превосходно работала.
Маша с удивлением слушала рассказ тёти и не узнавала в описании сумасбродного юноши, своего рассудительного и невозмутимого отца. Годы изменили его нрав, время сгладило шероховатости. Адриано научился терпению. В супружестве с Ларисой он по обыкновению первым шёл на компромисс. Отец заботлив, хотя ему не хватало времени, чтобы уделять внимание детям и жене.
После нескольких гостевых комнат, которые отличались скромными, но довольно элегантными интерьерами Маша побывала в хозяйской спальне. В комнате бабушки преобладал стиль барокко в светлых лавандовых тонах. Большая кровать под прозрачным балдахином, так и манила сесть на неё или даже попрыгать, как Маша делала в детстве. Чуть поодаль трюмо с изысканным золотым орнаментом, где расставлены крема в жестяных баночках. Они походили на ведьмовские снадобья. Рядом с трюмо стоял маленький пуфик. Маша дотронулась до серебряного гребня, которым бабушка закалывала волосы. У окна размещалось удобное кресло, где лежала незаконченная вышивка. В шкафу корешок к корешку теснились старые книги. Бабушка много читала. Нашлись и тома с русскими названиями: «Война и мир» Льва Толстого, «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова и «Тихий Дон» Михаила Шолохова.
– Книга – лучшее лекарство. Так утверждает мама, – Аллегра пожала плечами, будто была не согласна.
На стене красовался совместный портрет Беатриче и Бартоломео Спинелли. Они молоды и полны замыслов. Улыбка бабушки показалась вымученной. Маша отметила свою удивительную схожесть с дедушкой Барто. Посмотрев на снимок, она обернулась к зеркалу и прикоснулась к своему лицу.
– Да, ты копия Бартоломео, – заметив интерес племянницы, сказала Аллегра.
Маша не отрицала очевидное. Она совсем не знала, каким человеком был Бартоломео, но представляла его благородным.
– Я бы очень хотела сделать пластическую операцию, – призналась Маша.
– Красивые цветы поздно распускаются и долго благоухают, – произнесла Аллегра и коснулась её щёки.
После краткой экскурсии Маша пошла в гостиную, где застала Адриано. Он допивал кофе в одиночестве.
– А где бабушка? – нахмурилась Маша.
Адриано грустно улыбнулся дочери.
– Она хочет немного отвлечься, поэтому ушла в библиотеку.
– Книга – лучшее лекарство.
– Да, за книгами мама скрывалась от мира. Именно благодаря её страсти я полюбил русский язык и решил обучаться в МГУ, где и встретил твою маму.
Ещё никогда Маша не чувствовала подобной близости с папой, который выглядел таким добрым и уставшим. Они редко беседовали по душам. Но Маше так хотелось узнать его, хотелось просто побыть с ним. Однако он всегда был занят. И главный враг – смартфон, который отвлекал его.
Маша быстро заскучала, когда Адриано разговаривал по телефону о делах фабрики. Он вновь стал таким же холодным и собранным, как дома, в России. Девочка любовалась чудесными репродукциями, украшавшими стены. Адриано попрощался и вдруг заметил, с какой любознательностью Маша оглядывает новый дом. В её возрасте он исследовал мир, бродил по венецианским улочкам и лакомился морепродуктами в траттории[5 - Ресторан домашней кухни (ит.)], располагавшейся за углом. У Адриано было много друзей, которых он, должно быть, теперь и не узнает при встрече.
– Тебе, вероятно, очень интересно посмотреть, что здесь вокруг? – спросил Адриано, когда Маша с любопытством выглянула в окно.
На пьяцце[6 - Площадь (ит.)] Сан-Марко уже собрались музыканты и скоро устроят праздничную феерию. Солнце как раз в зените. В такой погожий день вода в каналах бирюзового цвета и над ней возвышается монументальная мраморно-белая громада Санта-Мария делла Салюте.
– Да, очень, – призналась она.
– Изучи окрестности.
Адриано не запрещал дочерям ничего и никогда, потому что считал запреты излишней опекой. Он доверял детям и не сомневался, что из предложенных вариантов они выберут правильный.
– Только не задерживайся до ночи! – крикнул он вслед убегавшей Маше.
Она накинула куртку, спустилась по винтовой лестнице, прошла под аркой, увитой глицинией. Девочка любила гулять, и была рабой своих привычек. Она цеплялась за старые ритуалы так, будто бы они могли вернуть прошлое. Но плёнку судьбы не отмотать назад. Нужно привыкнуть к новой действительности. А ведь она не так уж и плоха. Хоть в Венеции и стояла зима, солнце уже пробовало силы. Это, конечно, не мрачная февральская Москва. Горожане оказались приветливыми. Мужчины снимали шляпы перед Машей и улыбались, будто давно знали её. Во время сиесты, подставив лицо зимнему солнцу, гондольеры дремали в начищенных гондолах, как в колыбелях.
Венеция состояла из ста восемнадцати островов, которые соединялись между собой мостами. Венецианцы перемещаются по каналам на катерах или вапоретто, гондолы из-за романтического флёра предпочитают туристы. Маша мечтала осмотреть все острова, но времени хватило только на четыре. В этом городе запрещено передвигаться на машинах. Однако это на пользу путешественникам – так они лучше ощущают энергетику города, могут не спеша восхищаться его красотами.
В сезон высокой воды здания подтапливало, поэтому мраморные ступени дворцов покрывал зелёный налёт. Отовсюду пахло плесенью, смешанной с солёным морским воздухом.
Иногда тишину взрывают завывания сирены. Так венецианцев предупреждают о наводнении. Когда вода отступает, горожане возносят хвалу покровителю города апостолу Марку. Двери церквей держат призывно открытыми, чтобы в любой момент можно было войти и молиться. В проектах имелся план, согласно которому в Венеции скоро появится система шлюзов, защищающая морскую Республику от потопов. Жители хотят сохранить первозданный облик жемчужины Адриатики.
Из окон театра «Ла Фениче» доносилось красивое сопрано оперной дивы. Продолжались репетиции «Севильского цирюльника», которого будут давать в субботу вечером. Маша несколько раз прошла мимо храма Мельпомены, чтобы послушать, как музыканты играют на скрипке и настраивают рояль.
За каждым поворотом можно увидеть дома, похожие на музеи. Роскошь, с которой возводилась Венеция, избыточна, но великолепна.
Сумрак тёмной вуалью стремительно скрыл очертания пьяццы Сан-Марко. Включились прожекторы, которые выхватывали смутные силуэты застывших гондол. Всюду зажигались жёлтые лампочки и фонари. Жизнь в Венеции не замирала, но замедляла свой ход. Не посетив и половины, Маша вернулась в палаццо Спинелли.
Когда она заглянула на кухню, то нашла там Аллегру. Тётя достала из духовки большой противень. В воздухе витал манящий аромат выпечки. Маша робко застыла на пороге, не зная, уйти или остаться. Тётя Аллегра не ждала гостей. Она пела себе под нос весёлую песню и танцевала. Тусклый электрический свет мягко падал на прелестное лицо. Её карие глаза казались гипнотическими.
– Отбрось стеснение, – сказала Аллегра и поманила племянницу пальцем.
Маша вошла и села на стул. Тётя перекладывала печенье с железного листа в корзинку.
– Угощайся, – Аллегра протянула плетёнку, потом налила молока в стакан.
Маша попробовала печенье и восхищённо вздохнула:
– Ничего вкуснее не ела.
Девочка выпила молока.
– Это амаретти – миндальное печенье. Но не переусердствуй! То ли ещё будет, – щёлкнув пальцами, обещала Аллегра.
Перекусив, Маша открыла галерею смартфона, где хранились фотографии. Снимков великое множество. Девочка листала их и внимательно рассматривала. Остановилась на одном фото, где она запечатлена со старшей сестрой. Объектив поймал их за фортепиано. Они разучивали сонату Моцарта. Алина объясняла Маше, как играть этюд. Получилась лирическая мелодия, которая до сих пор хранится в Машиной памяти.
Целый день прошёл с тех пор, как она общалась с матерью. Мария ощутила щемящую тоску по части семьи, оставшейся в России. Она закрыла галерею и набрала номер мамы. Гудки длились несколько секунд, которые для сердца, живущего в ожидании, казались вечностью.
– Машыня, привет! – сказала Лара.
– Здравствуй, мама, – негромко проговорила Маша.
Затем они долго молчали. Маша хотела спросить, почему мать не сохранила их семью. Почему она не любит её, Машу? Но так и оставила эти вопросы невысказанными.
– Как ты, Мышаня?
Маша терпеливо выдохнула. Ей хотелось прокричать, что она желает вернуться домой. И отчаянно скучает по сестре, с которой соперничала. Но вслух она произнесла:
– Всё хорошо, мы добрались без происшествий.
Разговор не ладился. Возникали неловкие паузы, которые заполняли безмолвные обиды.
– Мышань, мне пора. Виктор зовёт. Я буду ждать твоего звонка, – обещала Лариса, и послышались короткие гудки.
Маша лишилась частички души. Она тосковала по матери. Конечно, можно позвонить по телефону или соединиться по скайпу, но это бездушный способ связи. Мария живёт в эру одиночества, когда виртуальная реальность заменяет настоящие взаимоотношения. Интересно чувствует ли мама такое же глубокое уныние? Вряд ли! Она уже обрела утешение в объятиях очередного любовника Виктора.
– Ужин готов! – созвала всех тётя Аллегра.
***
Столовая оформлена в стиле утончённого барокко с любовью к мягким креслам в пастельных тонах, пуфикам, искусным витражам и козеткам. Изумрудные стены украшали репродукции картин эпохи Возрождения. Тяжёлые шторы из зелёного бархата ниспадали с деревянных карнизов. Из окон открывался вид на внутренний дворик с маленьким садом, где росли магнолии. Посередине помещения установлен широкий стол из белого мрамора, за которым не одно десятилетие проходили торжества. Тому, кто занимался созданием интерьера, удалось передать атмосферу великолепия периода, в который построено палаццо. Повсюду золотые акценты.
– Наслаждайтесь! – тётя Аллегра поставила на стол глиняное блюдо с пастой.
Аллегра обладала несомненным кулинарным даром. Ей чудесно удавались не только первые блюда, но и десерты. Совсем недавно она открыла кондитерскую, и дела шли в гору.
– Сестрёнка, у тебя настоящий талант! – похвалил Адриано.
– Благодаря её таланту, я скоро перестану вмещаться в мастерскую, – заметил Антонио Спинелли и похлопал себя по небольшому животу.
– Не прибедняйся, – Аллегра разложила еду по тарелкам. – Ты статен и прекрасен.
– Да, этого у меня не отнять, – иронизировал Антонио.
В отличие от Адриано, пятидесятилетний Антонио был склонен к полноте, чего всегда немного стеснялся. Старший сын четы Спинелли выглядел мужественным и сильным. Кроме внешних достоинств, он имел весёлый характер, который всегда притягивал женщин. До женитьбы у него случались романтические авантюры и многие из его возлюбленных мечтали заполучить его в мужья. Однако сердце брата Адриано Спинелли принадлежало только Беттине Мариачи.
Беатриче, несмотря на мрачное настроение, была рада, что семейство, наконец, воссоединилось. И даже присутствие младшей внучки не могло испортить замечательный ужин. Графиня считала, что эта тихая с виду девочка ещё принесёт проблемы её сыну Адриано. Должно быть, она унаследовала некоторые дурные качества от русской матери.
Маша нервничала, накладывая себе пасту. Её руки дрожали, когда она взяла вилку. Немного соуса случайно оказалось на её джинсах. Сконфузившись, Маша вытирала одежду льняной салфеткой.
– О, carina[7 - Carina (ит.) – Милая], я и сама часто этим грешу, – успокоила Аллегра и разгладила салфетку на Машиных коленях, отчего девушка покраснела.
Как можно быть такой неуклюжей? Корила себя Маша. Её родственники плавно двигаются, никуда не спешат, будто всё время мира у них в кармане. Они спокойны и расслаблены. Умеют наслаждаться даже едой. Маша много внимания уделяла несущественным вещам, что иногда портило ей настроение. Она ещё не научилась радоваться мелочам.
– Адриано, – назидательным тоном обратилась к сыну старая графиня, – если она принадлежит к нашей семье, научи её манерам и достойному поведению в обществе.
Антонио нервно сглотнул, Аллегра встревожено поглядела в сторону брата. Все ожидали вспышки гнева, которыми славился Адриано в юности. Однако он бесстрастно произнёс:
– Она прекрасно воспитана, просто переживает. Слишком много новых впечатлений для скромной девочки.
Беатриче удивлённо взглянула на сына. Очевидно, что она была недовольна Адриано и его дочерью. С присущим ей дьявольским изяществом и хладнокровием она продолжила ужин.
Аллегра разлила по фужерам бордовое тосканское вино, Маша пила гранатовый сок.
– Предлагаю отпраздновать ваш переезд, – Аллегра подняла свой бокал, в котором весело плескались рубиновые блики. Присутствовавшие последовали её примеру. Все кроме графини. Она и бровью не повела.
– За воссоединение! – возгласил Антонио и все дружно выпили.
Графиня не подняла бокал.
– Бартоломео не одобрил бы пьянства, – с укором проговорила она.
– Он вообще не одобрял жизнь во всех её проявлениях, – пробормотал Антонио.
– Вы должны уважать память своего отца, – напомнила Беатриче.
– Мы уважаем, просто правила, которые он устанавливал, были чересчур суровыми, – сказал Адриано.
Он отчётливо помнил, что отец воспитывал их в строгом католическом духе. Молились они по несколько раз в день. Особенно запрещалось погружаться в праздность. Бартоломео заставлял детей работать с отрочества. После уроков Адриано часами трудился на обувной фабрике; Антонио не нравилось делать туфли. Он под всякими предлогами отлынивал от работы. Свою любимицу Аллегру, Спинелли-страший посвящал в дела бухгалтерии. Это претило юной красавице. Она предпочитала танцевать и веселиться с подругами. Со временем Аллегра стала заглядывать в контору всё реже. Отец сердился, что становилось причиной скандалов в их доме. Антонио не желал исполнять волю отца – продолжать семейное дело, поэтому управлением фабрикой «Вертумн» занимался Адриано.
– Минутка воспоминаний закончилась! – объявила Аллегра. – Это ещё не всё, чем я хочу вас порадовать!
Она ушла на кухню. Сначала появился аромат. Пахло апельсинами и шоколадом. Следом вошла сиявшая Аллегра. Она была довольна получившимся тирамису. Десерты удавались ей лучше всего. Благодаря столь любимому тётей сыру «Маскарпоне», сладость получилась воздушной и нежной, таявшей во рту.
– Я никогда не ела ничего вкуснее, – тихо проронила Маша.
Первая фраза, произнесённая девочкой за весь ужин. Члены семьи с удивлением воззрились на неё.
– Так и получай удовольствие! – предложил Антонио. Он и сам часто предавался греху чревоугодия. – Если нарушать заповеди, то так, чтобы не жалеть об этом.
Адриано рассмеялся. Он полагал, что человека невозможно испортить дурным примером. Согласно его убеждениям, всё в жизни следует по заданному пути. Человек – воплощение своей генетической программы.
Маша украдкой наблюдала за Беатриче. В голове девочки роилось множество вопросов, которые она жаждала задать старой графине, однако не решалась даже заговорить с ней. Мария очень хотела понравиться требовательной бабушке, мечтала добиться её любви.
– Ты за вечер произнесла только одно предложение, – наклонившись поближе, прошептала Аллегра.
– Я не знаю, что сказать, чтобы не чувствовать себя глупо.
– Carina, ты в кругу семьи.
– Не все так думают, – Маша кивнула на графиню, восседавшую во главе стола.
В столь почтенном возрасте Беатриче Спинелли не утратила статности и грации. В молодости она была прелестницей и покорила немало мужских сердец. Но Маше она казалась очень высокомерной и чопорной. И бесконечно недоступной.
Мария почувствовала на себе пристальный оценивающий взгляд старой графини. В нём было осуждение. Беатриче не благословила легкомысленный брак с Ларисой Баженовой, и считала их союз мезальянсом. И назвала развод закономерностью. Русские дамы, по её мнению, не слишком верные, к тому же корыстные.
– Тебе есть чем похвастаться? – спросила Аллегра.
