скачать книгу бесплатно
Канун Рождества
Н. Ланг
После лавины настоятель Владимир находит у порога церкви молодую женщину. Её одежда в крови. Одиллия обессилена и больна. Настоятель решает помочь ей. Боясь смерти, гостья исповедуется и открывает ему старый секрет. Она стала свидетельницей убийства своей сестры-близнеца. Сможет ли Одиллия посмотреть в глаза призракам прошлого?
Глава 1. Снежный капкан
Канун Рождества – таинственное время. Время, когда принято загадывать желания. В Рождественский сочельник сбываются самые невероятные мечты. Кто-то грезит о счастье, кто-то о деньгах, кто-то строит замки из песка. Одиллия мечтала выбраться из снежной круговерти, которая застилала глаза и не давала дышать.
Вьюга выла, как дикая волчица, вселяя ужас в душу. Снег забивался в рот и нос, в карманы и обувь, но молодая женщина упрямо брела вперёд. Ветер бросал колючие кристаллы в лицо, хлестал по щекам холодными порывами. Вдалеке кто-то ухал, вероятно, филин. Дрожа, Одиллия оглянулась – убедиться, что идёт одна. На белоснежном снегу петляла цепочка её неуверенных следов. Она так устала, что почти не могла шевелиться, но всё же, не останавливаясь ни на секунду, двигалась дальше. Эмоции исчезли, уступив место холоду. Ледяными крыльями он развеял изнеможение, и морозными кандалами сковал тело. Она с детства ненавидела зиму. Слёзы застыли на щеках, ресницы слиплись, она то и дело снимала перчатки, чтобы убрать иней с глаз. И стиснув зубы, шла в неизвестность. Оди не знала, где очутилась.
Из-за бурана, что заставил склонить голову, она видела только свои ботинки. Сугробы росли и теперь достигали коленей. Шквал сбивал с ног. Казалось, ветер подхватит её и унесёт в неведомую страну. Она замирала, пережидая гнев природы. Идти было тяжело, не хватало воздуха, к тому же она почти сутки ничего не ела.
Одиллия уже потеряла надежду на спасение, как вдруг… Среди бесновавшейся, словно белая тигрица, бури показался купол, венчавший церковь. Он мелькнул на мгновение и снова скрылся в непроглядной снежной пелене. Не веря собственным глазам, Одиллия зажмурилась, опасаясь, что это всего лишь иллюзия. Внезапно сделалось тихо. Шторм на миг успокоился. Кружась в мистическом танце, с неба мягко падали снежинки. Однако злодейка – вьюга копила силы, чтобы со всей мощью обрушиться на беззащитную землю.
"Пусть это будет церковь" – молилась Одиллия.
Делая маленькие шаги, щурясь от ветра, она вглядывалась в беспросветную даль. Заметив украшенный кипенно-белой шапкой купол, Одиллия остановилась. Вот оно! Спасение рядом! Сделав несколько глубоких вдохов, она ступала вперёд. Однако церковь не приблизилась даже на метр, и Оди подумала, что никогда не добредёт до неё. Она боялась, что единственный шанс остаться живой растворится, как мираж в пустыне, боялась, что это галлюцинация, но неотступно шагала в направлении своей мечты. Эта церковь стала для неё недостижимой мечтой.
Когда цель была близка, Одиллия предательски споткнулась. Она никогда не думала, что погибнет вот так – в снежном капкане. Прощай жизнь! Одиллия примирилась с этой мыслью и лежала, не шелохнувшись. Холод потихоньку проникал в её тело, завладевал сначала ладонями, потом пальцами ног, прокрадывался по венам к сердцу. Завывавший ветер не утихал ни на минуту, пробирая до костей.
"Нет, я не сдамся! Не сейчас!" – подумала она.
Подняться Оди уже не смогла, её трясло как в лихорадке. Она беспомощно барахталась в сугробах и, поняв тщетность своих попыток, затихла, собираясь с духом. Продолжавшая бесчинствовать вьюга, только набрала полную силу. Одиллия поползла, оставляя за собой кривую дорожку, но быстро выдохлась. Чтобы не замёрзнуть нужно, двигаться, кровь должна ускорить свой бег. Женщина перекатилась на спину, потом на живот.
Мгла расступилась и, подняв глаза к небу, что разразилось снежной бурей, Одиллия вновь увидела аккуратную золочёную луковицу – купол церкви. До боли кусая губы, превозмогая нарастающее бессилие, Оди встала. Желудок голодно рычал, мучила жажда. Одиллия зачерпнула снег в ладони.
– Ни в коем случае нельзя есть снег – замёрзнешь! – строго-настрого запрещал в детстве отец.
Оди вздрогнула и поспешно выбросила снежную крупу. Идти, идти, нужно идти.
"Ты не выберешься отсюда! Навсегда останешься здесь" – шептал в голове тонкий девичий голосок.
Одиллия замерла и огляделась. В снежном круговороте терялся весь мир. Она не могла определить, куда направиться. На север, юг или запад.
– Сделай шаг, хоть один шаг, – велела она себе.
Её характер соперничал с силой природы и злобой судьбы. Прошла бесконечная вереница минут, прежде чем женщина подобралась к заветной цели. Низко склонившись, она наблюдала за тем, как её ноги в тяжёлых альпинистских ботинках утопают в застругах. Мышцы налились усталостью. Когда она подходила к подворью сугробы стали меньше, в проплешинах темнел лёд, намёрзший на мощёную дорогу.
– Только не сегодня, – повторяла Одиллия, пытаясь удержать равновесие. – Только не сегодня.
Церковь оказалась настоящей, построенной в давние времена. Несколько сотен лет она стояла на обрыве, подбоченившись, словно старушка, завёрнутая в белоснежную пуховую шаль. Опутанная туманами, церковь величаво возвышалась над долиной. В ясную погоду, когда солнце невзначай касалось золотых боков купола, он сверкал, поэтому его было видно издалека. Небольшой храм превратился в путеводную звезду для заблудившихся странников.
Одиллия боялась упустить из виду этот спасительный маяк. Силы оставили её, когда она добралась до лестницы, что вела к входу в святилище. Судьба, словно не желая помочь ей выжить, порывами ветра отталкивала Оди назад, но она, закусив до крови губу, пробивалась наверх. Лестница состояла из сотни ступеней. Все они были покрыты снегом и льдом. Одиллия поскальзывалась, но упорно поднималась к паперти. Входивших на территорию комплекса встречала арка, сложенная из бутовых камней, потерявших цвет.
"Ты предала меня, – злорадно нашёптывал голос сестры. – И заплатишь за это".
Одиллия остановилась, закрыла глаза и сделала болезненный вдох. Морозный воздух обжёг горло и лёгкие, но привёл в чувство. Рот онемел. Руки замёрзли и ног она почти не чувствовала. Нужно чтобы кровь циркулировала, от сердца разбегалась по артериям и венам. Только движение спасёт её.
Наконец победив себя, она очутилась на паперти. Небывалое облегчение вместе с истощением нахлынули на неё. Одиллия так сильно устала, словно скиталась годами. Она повалилась на колени у порога, так и не сумев открыть дверь, или хотя бы постучать.
Жизнь ускользала от неё. Замёрзшие губы едва шевелились, голос был почти неслышен. Ветер уносил мольбы о помощи к небу. Зубами она стащила промокшие перчатки и поднесла озябшие ладони ко рту, подышала немного на ледяную кожу. Согреться не получалось, крупная дрожь волнами сотрясала тело. Суставы ныли от холода.
Дыхание сделалось слабым. Вдруг нестерпимо захотелось спать. Одиллия приготовилась к смерти…
***
Медный чайник на плите, нагревшись, засвистел. Настоятель Владимир отвлёкся от книги, встал с уютного кресла, бросил пару ложек заварки в чайничек и налил кипятка. По комнате разнёсся аромат имбиря и малиновых листьев, напоминавший о минувшем лете.
Взыскательному обывателю интерьер трапезной показался бы чересчур аскетичным. Стены обшиты сосной, которая произрастала в местных лесах. В воздухе витал чарующий древесный запах. Посередине комнаты стоял длинный деревянный стол из струганных досок, который смастерили сами священнослужители. На столе поблескивал хрустальными гранями старинный, как и вся утварь, графин, наполненный водой. Стулья с затейливыми ножками тоже были выполнены из древесины. Чуть поодаль слева от входа заложили печь с варочной плитой, согревавшую своим теплом в промозглые дни. Рядом на удобной лежанке дремала чёрная кошка. Два окна занавешены ситцевыми шторами в коричневую клетку. Немного уюта строгому помещению добавляло кресло, стоявшее у печи и белая праздничная скатерть, застилавшая стол. В лакированном буфете хранился фарфоровый сервиз, подаренный прихожанами на Пасху.
Настоятель взял с полки свою любимую кружку. На блестящих боках чайника появилось его причудливое отражение. Отец Владимир носил аккуратную бороду. Его волосы убелила седина, а лицо изрезали глубокие морщины, очки с толстыми линзами делали карие глаза огромными и выразительными. Роста он был выше среднего и сохранил юношескую статность, которую скрывал длиннополым подрясником. На его груди всегда висел простой серебряный крест.
– Летом пахнет, – с ностальгией произнёс алтарник Лёшка, собиравший пазл.
Он улыбнулся, вспомнив о солнце. Кожа на веснушчатых щеках долговязого паренька сохранила прикосновения солнечных лучей. Весь его облик напоминал о тёплых днях: огненно-рыжий ёршик волос, озорные зелёные глаза и весёлая улыбка. Он улыбался, даже когда горе пришло в его дом.
– Вьюга разошлась! – сказал настоятель, выглянув в окно. – Не видно ни зги.
Свет моргнул и через секунду выключился. Воцарилась темнота и только пара кошачьих глаз горела в углу комнаты. Потягиваясь, кошка спустилась с лежанки, медленно и деловито подошла к Лёшке и прислонилась к ногам юного хозяина.
– Не пугайся, Катастрофушка, это всего лишь непогода. Скоро всё утихнет, – обещал алтарник и погладил любимицу.
Похоже, в эти края ворвалась буря, какой не видели последнее десятилетие. Штормовой ветер повредил линии электропередачи, и церковь совсем изолирована от мира. Необычное и поразительное чувство отрешенности переплеталось с гармонией. Настоятель извлёк фонарик из массивного серванта и положил его на стол.
Вдруг посреди шквала раздался странный шум.
– Что-то упало во дворе? – насторожился Лёшка и замер, вслушиваясь в тишину.
Настоятель задумчиво покачал головой. Нет, он ничего не различил. Должно быть, ветер шумит. На такой высоте порывы бывают мощными. С улицы доносились завывания и жалобный плач. Вероятно, скрипели плохо укреплённые ворота. Иногда природа изобретает удивительные созвучия, а людей подводит восприятие. В царившей темноте зловещие звуки вселяли неуверенность, и даже страх.
– Опять почудилось, – проворчал Лёшка. – Разве вы ничего не слышали?
Настоятель Владимир посмотрел в окно. Казалось, под снегом скрылась целая вселенная. Белоснежное покрывало окутало гору Белуху, а вместе с ней и долину. Тьма и снежная круговерть порождали в душе чувство безмятежности и лени. В такой вечер хотелось завернуться в пушистый плед, выпить горячего чая и почитать интересную книгу. Но этот настойчивый шум приводил Лёшку в смятение, он кинул беспокойный взгляд на священника.
– Будто кто-то пытается привлечь внимание, – проговорил алтарник.
– Пойду, погляжу, что там, – пробормотал настоятель, накинул пальто, взял шапку и вышел во двор.
Мгла окружила его. Враждебный ветер почти сорвал с него шапку, отец Владимир плотнее запахнул пальто и вдруг заметил на паперти тёмный силуэт, прислонившийся к кованым перилам. Для прихожан слишком поздний час, да и погода не располагает к прогулкам. Иерей напряг зрение и осторожно приблизился, не веря себе. Увидев человека, он замер от удивления. В сумраке священник не разобрал мужчина это, или женщина. Он склонился и дотронулся до покрытого инеем лица несчастной. Одиллия была без сознания, когда её обнаружили. Жизнь едва теплилась в хрупком теле.
– Алексей, живей сюда!!! – позвал он.
Лёшка выбежал и на миг смущенно застыл.
– Что стал как вкопанный? – прикрикнул Владимир. – Здесь требуется помощь!
Настоятель поднял молодую женщину. Она оказалась лёгкой, почти невесомой, несмотря на экипировку.
– У неё кровь! – удивился Лёша. – Эх, не было печали. Не к добру это.
– Подожди с выводами, нужно найти ранение.
Священник понёс пострадавшую в дальнюю комнату, которая пустовала уже несколько лет. За ним семенил алтарник с фонариком, разгонявшим полумрак. Дом настоятеля был возведён рядом со старинной церковью и соединялся с ней переходом. Пономарь широко распахнул резные двери, и отец Владимир прошёл по галерее, тускло освещённой фонарём, из-за чего их тени выглядели неестественно вытянутыми. Свет скользил по стенам, украшенным мотивами из Библии. Слева возникла картина из мрака времён – Каин, восстав против Авеля, убил его.
Войдя в комнату, Владимир бережно положил незнакомку на кровать. Снег, что остался от его сапог, таял на пороге. Алтарник принёс из трапезной лампаду, в которой мягко мерцало пламя, и поставил на тумбочку. Женщина бессвязно бормотала, иней растворился на её обветренной коже. Лёшка в недоумении топтался рядом, не зная чем помочь.
– Ты осмотрись – нет ли ещё кого в округе. Возможно, она была не одна, – велел настоятель Владимир. – Только будь осторожен!
– Хорошо, я проверю, – бросил Лёша и выбежал из дома.
Утопая в снегу по колено, он обошёл церковный двор. Вьюга кружила и злилась, не давая обзора. Лёшка выбрался за пределы подворья и разглядел почти занесённую вереницу следов. Женщина пришла одна.
Построенная в бесконечно далёкие времена, церквушка стояла на краю холма, заканчивавшегося обрывом. Лёшка опасливо приблизился к кромке, глянул вниз в непроницаемую тьму, и свистнув, поспешил отойти. Ему недавно исполнилось семнадцать лет, три года из которых, он провёл на попечении настоятеля Владимира. Юноша исполнял важные поручения и помогал иерею проводить богослужения, чем несказанно гордился. Однако он никак не мог привыкнуть к головокружительной высоте, на которой располагалась церковь.
– Есть тут кто? – крикнул Лёшка.
Его крик подхватил шквалистый ветер и унёс далеко, туда, где царила непроглядная ночь. Казалось внизу за пределами заснеженной долины, где спрятались маленькие домики, мир заканчивался. Однако Лёшка знал, что мир гораздо больше и многограннее человеческого воображения. Этот мир хранит множество секретов, иногда страшных. И каждый человек, переступивший порог этого храма, скрывает какую-нибудь тайну.
***
Оди обдало жаром от печи, расположенной в углу. Женщина на мгновение открыла глаза, обвела растерянным взглядом незнакомую комнату и вновь погрузилась в беспамятство.
– Похоже, у неё переохлаждение.
– Ещё бы в такую ночь. Но как она тут очутилась? – спросил Лёшка, только вернувшийся в дом.
– Пути Господни неисповедимы. Она здесь, значит, мы должны помочь ей.
Настоятель снял с Одиллии куртку, перепачканную кровью, и отдал алтарнику. Лёша понёс её в прихожую и аккуратно положил на скамейку. Он подумал, что эта вещь может стать уликой. Испытывая необъяснимое волнение, подросток вернулся в комнату.
– Я не вижу никаких ран, – сказал иерей, осторожно снимая промокшие ботинки и носки.
Одиллия дрожала. Тепло приникало в кровь и волной прокатывалось по телу.
– Пальцы ледяные, – подметил настоятель, когда коснулся её ладоней. – Неси шерстяные шарфы.
Лёшка достал из шкафа все шарфы, которые у них имелись. Настоятель тем временем, снял холодную одежду необычной гостьи. Оставив только футболку и шорты, он поспешно закутал незнакомку в одеяло. От его внимательных глаз не ускользнул глубокий шрам на левом запястье и синяки.
– Принести горячей воды? – предложил алтарник.
– Позже, сейчас будем действовать деликатно, – проговорил настоятель, заворачивая руки незнакомки в шарф.
– Может, растирать кожу?
– Нет, мы добьёмся её омертвения. Надо греться постепенно. Принеси, пожалуйста, чая.
Схватив фонарик, Лёшка побежал в трапезную, взял большую кружку, налил в неё ароматного чая и вернулся.
– Вот, держите, – он протянул кружку настоятелю. – Что я ещё могу сделать?
– Больше ничего. Остаётся ждать, – терпеливо произнёс настоятель.
Ожидание порой становится суровым испытанием. Но никогда не стоит опускать руки и предаваться унынию. Настоятель приподнял голову женщины и поднёс напиток к обветренным губам. Одиллия пила торопливо и жадно.
– У неё обезвоживание, наверное, провела без воды день или два, – допустил настоятель.
Одиллия закашлялась. Её лицо горело, на щеках проступали белые пятна, тело отказывалось подчиняться ей. Она испуганно вздрогнула, когда священник дотронулся до пылавшего лба.
– Тише, – ласково прошептал настоятель и помог гостье лечь на подушку.
Одиллия обвела комнату встревоженным взглядом. Стены были побелены совсем недавно, единственным их украшением служили круглые механические часы. Она лежала на сколоченной из сосновых досок кровати с жёстким матрасом. Рядом разместили тумбочку, покрытую коричневым лаком и самодельный стул. Тускло светившая лампада и кружка отбрасывали причудливые тени. Пространство виделось нереальным, а контуры вещей – размытыми. Казалось, что Оди всё ещё кружила посреди заснеженных гор, не в силах найти выход из морозного лабиринта.
– Как вас зовут? – спросил иерей Владимир.
Устало закрыв глаза, она ничего не ответила. Темнота, будто лавина, внезапно обрушилась на неё.
"Расскажи ему всё!" – велел голос Одетты.
Оди хотела закричать, что ничего не скажет, но получился только слабый стон.
– Отдыхайте, – произнёс Владимир и укрыл её одеялом.
Вероятно, неизвестная скоро придёт в себя и ей понадобится помощь. Он поставил стул рядом с тумбочкой поближе к единственному источнику света, взял потрёпанную книгу, которую не мог дочитать уже несколько недель. Остаток вечера настоятель провёл у постели странной гостьи. Одиллия воспринимала реальность урывками, она, как нечто эфемерное, ускользала от женщины. Блекло мерцало пламя в старинной лампаде, а на потолке развернулся настоящий театр теней. Тени расплескались по комнате, затаились в углу. Перед взглядом мигали красные огоньки. Оди думала, что до сих пор блуждает в снежных дебрях, обреченная на жестокую гибель. Один из путей хитроумного лабиринта привёл её в прошлое, которое скрывалось за дверью, ведущей в детскую.
Одиллия вернулась в тот страшный день, который проживает в душе вновь и вновь. Тринадцатый день рождения.
Сквозь тонкий зазор в шторах солнце несмело заглянуло внутрь комнаты. Оно нежно касалось закрытых век, скользило по щекам солнечным зайцем. Сонно что-то пролепетав, Оди забралась под одеяло. Блик крался по полу, а вместе с ним появилась она. Бледное отражение былого. Одетта по обыкновению зашла в комнату Одиллии, которая дремала, но слышала лёгкие шаги сестры. Одетта стянула одеяло с Одиллии и легла рядом, совсем, как в детстве. Они не разлучались, когда ночью бушевала гроза, или Оде снился кошмар. Сестрёнка приходила всегда. Сейчас от Одетты исходил пугающий запах тлена. Повеяло холодом, от которого не спастись даже с помощью огня.
"Ты никогда не избавишься от меня! – шепнула на ухо Одетта. – Я всегда буду с тобой. Ведь мы неразлучны. Помнишь, Инь и Ян".
Шёпот звучал, будто издалека и казался едва различимым пением птиц за окном, звуком ветра, игравшего с ветвями деревьев.
Одиллия повернулась и увидела сестру. Она была мёртвой. Прекрасное лицо обернулось уродливой маской смерти, губы почти сгнили, а рот превратился в зловонную впадину. Это была уже не Ода, а злобный дух. Она потянулась, чтобы обнять Одиллию, но та отпрянула и, испугавшись, вскочила.
– Не трогай меня! – вскрикнула Оди, до сих пор пребывая во сне.
Задремавший настоятель проснулся и подбежал к гостье. Одиллия тревожно озиралась, не понимая, что происходит и где она находится. Перед глазами летали белые мухи, словно бесновалась вьюга, в ушах шумело. Пространство было наполнено напряжением и страхом, сгустившимся вокруг незнакомки. Настоятель укрыл её упавшим одеялом, поднёс к губам, кружку с остывшим чаем. Гостья посмотрела на священника, безразличная ко всему, сделала глоток и смежила веки.
– Отдыхайте, – пробормотал он и поставил кружку обратно на тумбу.
– Вам помочь? – поинтересовался Лёшка, просунув голову в дверной проём.
– Ложись спать. Я подежурю, вдруг ей станет лучше, – распорядился настоятель.
Лёша согласился с ним и пошёл в свою крошечную каморку, что располагалась рядом с галереей. Уснуть в такую необычную ночь не получится. Ведь впервые на Лёшиной памяти в церкви остаётся переночевать турист. Точнее туристка. И какая! Он мельком разглядел её. Чёрные, как у цыганки, локоны обрамляли бледный овал лица и подчёркивали изумрудно-зелёные глаза, блестевшие под широкими бровями. Чувственные губы, что-то шептали в бреду.
– Никому не расскажу, – успел расслышать он, прежде чем настоятель попросил его покинуть комнату.
Ведьма не иначе! И что за секрет она боится выдать? Любопытство беспокоило алтарника до самого восхода солнца. Даже за чашкой утреннего кофе он продолжал строить предположения. Быть может, это призрак. Однако подросток усмехнулся при этой мысли. Уж больно материальна была незнакомка.
