ЛЯДЬ

– Как скажешь. По мне, один моржовый, глупо. Чего ради эта страсть всех заставить поверить, что ты не как все?

– В крайнем случае, не как они.

– Вечно ты лезешь со своим словобл… удством, – вынужденная на работе выслушивать тонны нецензурных выражений, Натали искренне старалась не перенять профессиональный стиль. Чего не скажешь о жаргоне, к нему имелась очевидная похвальная слабость. Потому ругаться в их доме – и неважно, если задрипанные тридцать семь метров, – воспрещалось строжайше. Имелся, в том числе, и механизм наказания оступившейся в виде внеочередной работы по хозяйству или походу в магазин. Хотя ели они чаще в кафе неподалёку, а генеральное вылизывание скромной жилплощади осуществлял знакомый студент за пару пива из холодильника да сопутствующий «минтос» – аналогия с известным конфетным брендом, рождённая, как водится, непревзойдённо старшей по фольклору. Наложившись на действенное правило, слегка литературный – а каким ему быть, когда из редких собеседников единственная подруга да запылившиеся классики, стиль речи и поведения Малой незаметно превратил хавиру бесхитростных путан в салон не лишённых эстетического чувства буржуа. Приятное место отдохновения, «бордель с обхождением», снова выдумка и, по совместительству, детски наивная мечта Натали.

– Давай, родная, – увещевала она безработным вечером подругу. – Скинемся и поднимем хороший апарт, возьмём отсюда до кучи двух молодых, не сильно потраченных девок, и заживём. В нашем же говногосударстве не осталось порядочных мест для отдыха. Всё одни гадюшники, если и дорогие, то всё равно без души. Мужику же не нужно сразу в койку, и секундомер до поры не надо включать. Пусть посидят в удобных креслах, выпьют манёхонько, покурят – где теперь такое ещё можно. Поглядят по бедру понравившуюся девушку, волосы ей тоже погладят. Чтобы не ощущал себя станком, на котором она должна сейчас отработать, им детали куда важнее процесса, тебе ли не знать.

– Перекинуться парой фраз с соседом на диване, всё правильно. Знакомство в качественном дорогом притоне носит характер приятной тайны и сближает особенно. Тут без обиняков и о делах поговорить уместно, маски-то сняты. А как приятно затем среди официальных декораций улыбнуться знакомому понимающе. Искренне улыбнуться.

– Вот, сама же улавливаешь, – оживлялась радеющая об успешном стабильном бизнесе. – Что нам стоит, тем более с твоей-то постоянной клиентурой и связями. Да и мои ничего тоже, один полковник чего стоит – вот, кстати, и прикрытие. Я этих, идейные которые и вояки, довольно на своём веку повидала. С ними никакие другие погоны связываться не будут, себе дороже. На всю же голову патриоты отмороженные, а за регулярное вспоможение ихней ветеранской организации да корпоративчик под настроение… И, главное, делать им ничего не надо, потому как они же только стрелять – раз освоил и другому уже никогда не научишься.

– Понравился, гляжу, тебе Вова…

– Вот опять ты слезть с разговора пытаешься, – и впрямь немного обиделась Натали. – Не хочешь сейчас – без проблем, время терпит, но за дуру меня только не держи.

– Хорошо-хорошо, – спешила исправить недоразумение Малая. – Никаких больше лирических отступлений, обещаю и торжественно клянусь. Только есть у меня пока и другой, как ты говоришь, интерес.

Интерес действительно был. Комфортное существование под сенью погонных звёзд, мягкая удобная мебель, уютный полумрак и клубы дыма, голубовато-мёртвыми слоями застывшего в непроницаемом для гнусного извне воздухе. Безальтернативно прекрасно, как будущее фамильного виноградаря в незабвенной Галлии, но… Вызова нет, куража и вседозволенности. Интриги. Женщина всё за неё отдаст. Отсутствие предсказуемости, рутины, а значит, и скуки. Обыденность – это порок, говорила она себе и не лгала: позорнее нет столба, чем нормальность. Принадлежность толпе опасна не общностью навязываемых обетов и привычек, но тем, что всякая масса есть новый самодостаточный организм. Следовательно, разрешалось быть целым – умным, глупым, плохим, хорошим – любым; или только частью – большой или малой, направляющей или ведомой… а важно ли в таком случае, какой.

Существование любых законов с лихвой оправдывает уже само их существование. Если что-то где-то наличествует, значит, оно кому-нибудь нужно. А там уж кто влез на вершину пищевой цепи и навязал остальным свой страх. Всякое ограничение человека как личности – вредно, группы людей – необходимо. Ангажированная история легко забыла, что первый социум был создан единственно с целью эксплуатировать, а позже, по мере нарастания аппетита, повелевать. Что есть вполне естественно и верно – уже лишь тем, что безальтернативно: где есть больше одного, непременно образуется вертикаль. Не пренебрегая окружающим в целом, она старалась избавить себя от дотошных частностей: общественного мнения, показной набожности, непривычной покладистости морали.

В результате очевидно отсутствовали близкие, кроме воплощённой мудрости Натахи, и родственники. Мать под старость вернулась в родной замухранск, а отец проявился лишь тем, что по достижении пенсионного возраста подал иск на алименты – к дочери, которую не помнил ни разу. У него, как поведала судебный пристав, таких было несколько, и каждый, на счастье родителя, перебрался и освоился в столице. Можно остервенело скупать недвижимость, дабы встретить старость уважаемым рантье, но не возбраняется обеспечить себя и более оригинальным, притом куда менее хлопотным способом.

Папаша, объективно, был не дурак. Полвека ничего не делать за исключением откупоривания тары, раздаривая паспорт на штампы, – после очередного развода документ терялся, и обладатель нового оказывался девственно чист. Нехитрая уловка, позволившая одному достойному гражданину паразитировать на недалёких ближних. Потому что отца она действительно уважала. За смекалку, цинизм и естественную, а не какую-нибудь там латентно-протестную, распущенность. Всё без исключения, к счастью, передалось и ей.

– Что плохого он сделал, – на этот счёт консенсуса с Натали достичь не удавалось. – Кто виноват, если все вокруг поголовно мечтают о ЗАГСе и таком вот простом надёжном бесхитростном мужичонке. Чтобы кран починил, бачок отрегулировал и мусор вынес. Правда, не работает да иногда выпивает, но ведь всё в меру, и рукоприкладства никакого. Оно же и грубости. Весельчак, и в койке, надо думать, не промах. И не скрывал он ни от кого, что к труду чувствует вполне закономерное отвращение, так ведь какая будущая жена не верит, что запросто переделает под хозяйственные нужды суженого. А он, не будь дурак, плевал на всю эту софистику, потягивая домашнюю настойку на мандариновых корках. Кстати, и приторговывал, случалось, ею, то бишь вполне приличный стабильный доход очагу приносил.

– Много ты наторгуешь с пол-литры, – не сдавалась подруга.

– Достаточно. Оборудование у него после развода реквизировали, так на кухне и стояло. Не промышленное производство, но хороший такой гешефт. Опять же – всё по науке. Стружки, чтобы впитывали вредные дубильные вещества, двойной перегон, или как такое называется, а уж вкусов имелось целое море. Думаешь, босота спившаяся к нам хаживала, куда – по большому празднику на стол его произведения ставили; не исключая, кстати, и участкового. Родитель умел наладить бизнес-процесс и сам, повторюсь, не злоупотреблял. Прямо с утра, но исключительно после завтрака, и начинал. До обеда поковыряется с сифонами, по дому что сделает, аккурат и протрезвится. После полудня дел уже никаких, разве покупатель зайдёт, и в девятнадцать ноль-ноль, как только милая супруга возвращалась, – сухой закон. В выходные, соответственно, не пил вообще.

– Откуда такие подробности?

– Маман однажды разоткровенничалась. Очень себя корила, а всех-то претензий к нему имелось, что не как у всех. Соседи, значит, косо смотрят, и коллеги втихую насмехаются. Ребёнку из утробы в эдакий содом вылезти страшно… Классика жанра. Он, бедняга, и до и после нас всего раз шесть, кажется, на эти же грабли наступал, пока не завязал совсем.

– С выпивкой?

– С бабами. Ремесло и увлечение остались. Повидала бы его, но скрывается, сыновья-алиментщики же тоже имеются, а у этих, как водится, интеллекта ноль, одна сплошная обида. Отец никогда не любил мегаполисов, строгая новое поколение исключительно по городам и весям, так все же до единого из неполных полуголодных семей повылезали в Москве. За такую бы генетику низкий поклон до земли, а не нож под сердцем прятать, но куда… Сын, воспитанный только матерью, – это раз и навсегда безмозглое избалованное чадо.

– Не спешила бы приговаривать.

– И не спешу. Может воспитать и улица, и жизнь, а то бы просто отчим или дядя из гаража по соседству.

– Дяди разные бывают.

– Да хоть растлитель, лишь бы от соски вовремя оторвал, иначе пропал человек. Нет у пацана врага страшнее, чем заботливая наседка-мамаша. Оттого и вырастают все как один малахольные, что сопли всегда есть кому вытереть. Терпеть не могу этих тварей, только ведь они теперь везде. Три розочки белые купит, в целлофанчик пообъёмнее завернёт и стоит у выхода из метро, дожидается. Минуту стоит, две, пятнадцать. Понятно, что за таким «букетом» никто на свидание не спешит, но так и ты уйди, не будь дерьмом же в самом деле. Стоит. Полчаса отсолдафонит, высидит. Из перехода чудо явится такое, аж зажмуриться хочется. Сколько же надо прожить без секса, чтобы на неё позариться… Дюжину жизней до старости как минимум. В чём подвох, знаешь?

– Уж провести.

– Статус мычит.

– Как?

– Аббревиатура «МЧ»: образно, но верно, к тому же доходчиво и созвучно. И вот только он замычал, тут игры всерьёз и начинаются. Чем уродливее красавица его, тем лучше. Видит, значит, внутренний мир, читает душу, а не только на формы аппетитные зарится. Верный – кто ж ещё такому даст, но поди докажи. Малопьющий: скопец – он во всём скопец, но под ручку с ней выглядит по-другому. Умеет слушать, не тиран: смотрим выше, да и куда её тиранить, наслаждение из разряда отвращения. Только по осени цыплёнок из одинокого сморчка превращается в сознательного, отягощённого бременем верности: а как нас возбуждает это бремя – вдумчивого, малость уже даже и привлекательного юношу. Эволюция в два прыжка: месяц на сайте знакомств и три свидания – в кофейне, городском парке и кинотеатре. Вместе с пассией идёт до кучи набор осчастливленных родственников – деваха-то, наконец, пристроена. Как минимум неисчерпаемая тема для задушевных разговоров в духе: «У моей милой папа сильно болеет, стараюсь поддержать как могу». А чаще и подспорье куда более практического свойства: на работу пристроить, от два-два-восемь откосить и далее по списку.

– Предположим, и что потом? – как всегда, не высидела лекцию Натаха.

– Всё. Знакомых и коллег у любой хоть трижды зачуханной девахи всегда хватает. В социальных сетях, на редких, но массовых сборищах вроде Нового года – а наш готов хоть бесконечно ждать. Подвернётся, склеится. Та дура ещё домой притащит пьяную смазливую подругу для полуночного исповедания в кухне на тему жестокого предательства. И милого «сваво» около себя, то бишь аккурат напротив безутешной страдалицы посадит. Не откажет же себе в удовольствии заслуженного унижения давешней победительницы! Да и та же первая отметит, какая её утешает милая пара. Рыба, когда наживку проглотила, долго ещё после барахтается, но спастись без воли случайности уже не может. Здесь то же. Наладив первый контакт, суженый узнаёт место работы или учёбы, случайно встретит, пригласит на всё тот же вопиюще безалкогольный кофе, натянув на лицо маску такого страдания, что рыдать хочется. Помнётся, конечно, как положено, сознается. Изменила, отдалась карьере, отказывается жить вместе, не строит планов, не видит себя его женой, сделала аборт, помешалась на компьютерных играх, унижает достоинство, не разделяет порывов, смеётся над мечтами, флиртует с друзьями, записалась в очередной комсомол, сменила веру или секту, прилюдно оскорбила мать, требует безоговорочного подчинения, мочится в постели, наконец. Еле воздуха хватило дотянуть предложение, а ты говоришь, что потом. Разом у красавицы жалость, тоска по справедливости, чувство причастности – обоих ведь оплевали. Да тут же припомнит снисходительно-покровительственный тон, с которым недавно чаем отпаивали, и как лишнего чересчур наговорила, и как корила себя за то поутру. Так кто из нас не соблазнится местью?

– Складно, не поспоришь. Только недолго ему на красотке той прыгать.

– Отчего же! Или у кого там поперёк? Ценность предмета или, тем более, мужчины при прочих равных не определяется разве количеством потраченных на выполнение задачи сил? Получается уравнение без неизвестных. Тем паче для таких девочек секс – необходимость. Всегда был и останется, разве до тех пор дивиденды оказывались пожирнее. Опять же у мужчины должны быть хорошая обувь, хорошая рубашка и немного индивидуальности. Всё, кроме последнего, состряпает ему сама, а не вынимая из красивой бабы, пара оригинальных мыслей родится и в алгоритме вибратора.

– Бездушный ты человек, Малая.

– Человек – это условность. И души у него никакой нет.

– Смелое, мать, заявление.

– Не заявление, а факт. И у меня есть тому доказательство. Предъявить? – и в ответ на хитрую ухмылку продолжила: – Раздеваться не придётся. Как-то довелось с одним янки в Мексике. Курорт, пять звёзд, всё как положено. Только спутник мой в возрасте уже – щедрый, но не сказать, чтобы очень активный. Признаюсь, нужна ему была скорее в качестве аккомпанемента к бутылке, ведь коли с тобой красивая да молодая, ты по умолчанию не алкоголик. Заливал бедняга до глубокой ночи и затем как убитый спал, вставая не раньше полудня. Остальное в лучшем случае просыпалось к вечеру, если не бывал пьян, а бывал почти ежедневно. Как честная продажная подруга, высиживала с ним до позднего срока, пока он ещё меня различал, а дальше перемещалась в спальню. Подъём, следовательно, довольно-таки ранний, позавтракаешь и можно загорать весь день голой, у бунгало имелась своя огороженная палисадником территория с небольшим бассейном, джакузи, парой лежаков и прочей интимной инфраструктурой.

Но поскольку всё ж таки джунгли, захаживали в гости местные – обезьяны. Прогнать нетрудно – вызови работника, и за два доллара чаевых он лично каждой твари горло перегрызет. Но это надо вставать, напяливать хотя бы полотенце, куда-то звонить с просьбой кончить в мою комнату, и так далее. Тем более что детёныши все безобидные и даже милые, опять же и развлечение хоть какое-то, покуда суженый дрыхнет беспробудно. Но – где детишки, там рано или поздно появится и родитель. Классический альфа-самец, ростом повыше остальных, добрых полметра, здоровый, наглый и тупой. Знакомый персонаж, да. Первая его попытка выхватить у меня пакет с банановыми чипсами окончилась полотенцем по морде. Зашипел, глаза сверкнули – но я и не таких ухажёров отваживала, макакой нас не испугаешь. Влепила ещё раз – и привет, ретировался, да за ним и вся стая. С животными ведь главное не чувствовать страх на деле, а не в образе, тогда и медведь не тронет.

Через два дня явился снова, но уже один. Походил вокруг на почтительном расстоянии, не увидел реакции и сел на соседний лежак. Остальные, вижу, с благоговением наблюдают сцену издалека. Ладно, думаю, пусть себе загорает, место ведь свободно, отчего разумному существу не побыть для разнообразия в гармонии с ойкуменой. Тут я допустила оплошность – ушла с веранды внутрь, чтобы заварить кружку их тамошнего горячего напитка: нечто вроде чая, но бодрит куда приятнее. Имелся для этих целей в гостиной здоровенный прибор на пять литров горячей воды. Оглянулась, приятель мой новый уже вслед морду в дверь просунул и нагло так, по-хозяйски, осматривается. В его типично гендерном мозгу уход другой особи закономерно классифицировался как отступление. Ну уж нет, сердяжный, делить со мной кровать тебе не по карману, никаких бананов не хватит. И, раз уж так всё к слову пришлось, решила объяснить сородичу, отчего не стоит конфликтовать со старшими товарищами – может, без когтей и внушительных зубов, но технически куда более подкованных. Открыла крышку и вылила на незваного гостя содержимое. Шустрая бестия, конечно, увернулась – разве малость совсем обварился, но драпанул со скоростью хорошей борзой собаки. Присоединившись к стае и отдышавшись, первым делом залез на самку и совершил несколько яростных фрикций – именно лишь для того, чтобы поддержать утерянную самооценку, заодно напомнив подчинённым, что, хотя и позорно ретировавшийся, тут он всё равно и навсегда главный. Через несколько секунд буквально слез, и отправились, надо полагать, всей компанией искать менее агрессивных туристов.

Всё здесь перечисленное – типичное донельзя поведение такого же обалдуя, только в обличье говорящего примата средних лет. Первый аккуратный заход, разведка боем, проверка на вшивость и немедленное восстановление пошатнувшегося авторитета. Модель поведения мужчины, чиновника, руководителя или главнокомандующего. Притом, что все указанные граждане, вроде как прошли двух- а теперь принято говорить шестимиллионный путь эволюции. Оставшись на уровне внутривидового взаимодействия обезьян. Чей давний предок, обожравшись переспелых фруктов и движимый ленью, первейшей мотивацией человечества, взял по пьяному делу палку, чтобы достать плод – голову старшего. Включился страх – ранее природе неведомый, и пошло-поехало: эволюция.

По-твоему, возможно быть творением высшего разума с набором рефлексов животного? Речь не про инстинкты, хотя та же доказательная база, но именно про условные уже даже рефлексы. Страсть к самоорганизации в стаю, то есть толпу, безоговорочное – до слепой бездумной страсти безоговорочное – подчинение главарю, пока в состоянии удержать власть. Борьба за жизненное пространство – в обоих случаях неосознанная, с риском потерять уже имеющееся и по сути своей бессмысленная. Вожак ты или диктатор-президент, новые территории ничего принципиально в твоём существовании не изменят, вершина пищевой цепочки на локальном уровне достигнута. А с ней все прелести, радости и соблазны тоже. И, тем не менее, повсюду демонстрация силы, ожесточённая, повторюсь, с риском для власти и самой жизни, конкуренция. Или ты предполагаешь, что обезьяна, подобно господину Македонскому, озадачилась следом в истории? Наполеон воевал – чего ради? Европа на коленях, Англия трясётся от страха, империя процветает, искусство и наука на подъёме, население поголовно и самозабвенно влюблено в своего лидера. Живи себе спокойно хоть в Версале, балы давай и первых красоток мира лапай – феерия. А ведь попёрся же в Россию, которая, зараза, не вполне континентальную блокаду соблюдает. Лично тебе от этого что, Гран Крю в стакан не дольют или Жозефина какая ноги не раздвинет? Тщеславие – да весь мир у ног твоих, и враги же тебя первые боготворят и превозносят. Итого ни экономической целесообразности, ни стратегии, ни тактики, ничего – один бессознательный порыв примата к расширению ареола обитания. В природе ведь всё логично, в постоянных конфликтах выживает сильнейший вид, дающий лучшее потомство. Поэтому, родная, сознанием играйся сколько влезет, но про душу свою бессмертную забудь.

– И откуда ты всего этого начиталась? – только и смогла ответить Натали.

– Всё оттуда же. Постоянная клиентура, когда не одним ценником живёшь и не на выхлоп только работаешь. Тоже, своего рода, чувство прекрасного.

– Послушай, а этот мексиканец… Штатник то есть, ты с ним отношения ещё поддерживаешь?

– Какие могут быть отношения с добровольным импотентом!

– Вот же шлюха, а! К нам он сюда приезжает, не в сети же вы познакомились.

– Бывает – когда тепло.

– Вот и славно, чем не учитель английского языка? Милый, добрый, почтительный и завсегда пьяный. Вечер с ним, а ночь на вахте, так за пару месяцев уже поднатаскаешься. А дальше анкета с «I speak English», и к пенсии, нашей, естественно, чисто филологом станешь.

– Всё ты меня, Натаха, на гнусь какую-то подбиваешь, бордель класса люкс покоя не даёт…

– Не даёт, милая, не даёт. Только он и не мужик же тоже, чтобы давать, он у меня мечта. Ты, вон, мечтаешь – кстати, а о чём ты мечтаешь?

– Ни о чём, – спокойно констатировала Малая.

– То есть как? О чём-то же, засыпая, грезишь. Принц какой или хотя бы мерседес… Ты не думай, смеяться и подтрунивать не стану, у меня же воспитание.

– А я вот как раз и думаю. Но мечтать, что поделаешь, не приходится. Всё же есть, как заказывали. Пытаешься, бывает, затянуть эту песню, только всё одно понимаешь: случись оно завтра – и что? Лучше станет тебе лично или вокруг красивее? Мир не переделать, да и ни к чему это, а остальное вполне устраивает. Будет больше, ярче – хорошо, не будет – может, и лучше.

– Счастливый ты человек, подруга. Или несчастный. Так сразу и не скажешь.

– Довольный. И довольно об этом.

– Да погоди, ведь интересно же. В кого ты такая сука. Дом, покой, семья, дети – ужели не брезжит вдалеке хотя бы, не мерещится?

– Боже, или кто за этот вопрос отвечает, меня упаси от эдакой напасти. Девять месяцев блевать, растяжки, всё порвано, и после ещё лет двадцать ор слушать, таская его повсюду. Ах, посмотрите, какой великолепный карапуз… Да хрен ли в нём великолепного, детёныш как детёныш.

– Это ты сейчас так говоришь…

– Нет, это я всегда так говорить буду, – огрызнулась Малая. – И не надо кормить баснями про материнский инстинкт да прочую слащавую белиберду. Терпеть не могу этот покровительственный тон молодых родителей, особенно мамаш. Ах, такое счастье… Дура, когда тебя последний раз благоверный отец семейства-то нагнул, и не вспомнишь. Или он целибат держит из уважения к единственному и неповторимому – чреву. Противно, та же секта, что и вегетарианцы. Жрёшь свою траву и жри, пока не затошнит, но не лезь к другим с лекциями о здоровом питании – или мало на свете без тебя остолопов.

– Чего к диете-то привязалась, – теперь уже Натали хотелось переменить тему. Вера в продолжение рода была тем немногим, что осталось у неё нетронутым, и она разумно опасалась хлёстких замечаний отработавшей, по-видимому, изрядное число эрудитов коллеги.

– Бред потому что, – ловкий маневр удался, – человек развивался целый Кайнозой, у него выработался совершенно определённый гормональный фон, и вдруг один какой-то умник заразил людей напастью, похуже вируса гепатита. Тычут в рожу своей Индией, так ведь там жрать банально нечего испокон веков, при таком-то населении. Или кто вспомнит хоть одного махараджа, пробавлявшегося исключительно паровым рисом? Нет таких. Простейший же приём, вроде нашего великого поста: раз в брюхе всё одно по весне сквозняк, хотя бы на душе будет спокойно и хорошо от богоугодного дела. Никто же не спорит, хорошо и нужно – но в своё время и обстоятельства, зачем без толку людей голодом морить-то.

– Всё тебе не так.

– Мне – всё так. Лишь бы вокруг никто не советовал, как так и как лучше.

– Как да как… Впору и обосраться, глубокоуважаемый проповедник, юмор – что выпад рапирой. Его следует наносить безошибочно, но дозволяется, коли обстоятельства благоприятствуют, не побрезговав, вломить противнику в висок эфесом. Бесспорно, не слишком изящно. Зато живой.

Смеющаяся искренно женщина прекрасна, но при наличии однополого аккомпанемента ласкающие слух чуть только не соловьиные трели быстро перейдут в гогот да ржач, которому позавидует и дородный мерин. Зато хорошо.

– Посмеялись и хватит, – резюмировала Натали. – Снова о деле: есть кто на примете из англоговорящих наших, да лёгких на подъём?

– Один есть точно. Если на звонок ответит, считай, удалось – ни черта целыми днями не делает.

– Звучит достойно. Вперёд, подруга. Да позови его в кабак сначала, а то с твоими данными никакого учения не получится.

Арик, как звали его раньше, осознанно успешно забыл, посмотрел на часы без стрелок, задумался, что-то, видимо, просчитывая в уме, затем очнулся и произнёс:

– Хочешь стать богом, просто сойди с ума, вот и весь путь. Только там неинтересно, – рассказчик заметно дёрнулся лицом. – Скучная она, эта властность, обыденная. Всё по умолчанию, знаешь, – он схватил себя за мочку уха и трижды резко потянул вниз со словами: «Влезла, падла, запятая». – Когда всё хорошо и ты всему голова, последней и думать незачем. Вмиг превращаешься в дегенерата. Оттого все боги так хорошо начинают, а затем быстро скатываются до скабрезных поповских нашёптываний у алтаря. Мотивации нет, ты же уже – бог. Навечно и безвозмездно. А вообще всё это, – он обвёл взглядом помещение, – довольно тривиальное пространственное уравнение. Вселенная существует в восприятии муравья, живущего в той же Вселенной. Бесконечная самовоспроизводящаяся структура. Парадокс. Теоретически не опровергнуть, но и практически не доказать. Иными словами, – несколько сбавил тон, – платить я тебе больше не буду.

– Звучит как признание в любви.

– Оно и есть. Но ты дослушай. Независимо от границ восприятия, которые могут пролегать в зоне десятиминутной езды от центра родного посёлка, пространство, со всем его наполнением, иначе говоря, исчерпывающая, тотальная информация о нём, должно быть в состоянии уместиться во всяком сознании. В противном случае произойдёт неизбежный коллапс и системный сбой. Коли материя есть, но даже понятие о ней не умещается в отдельно взятой башке, иными словами, для кого-то не существует, значит, существование его не абсолютно. То есть сознание и материя должны быть едины и органичны, без возможности наличия по отдельности. Что в числе прочего объясняет и логику смерти, – он был добровольный неизлечимый шизофреник, её «приятель-метафизист».