Сыщик на общественных началах

Лана Вьет

Сыщик на общественных началах

ГЛАВА 1. Справка не по форме или как архивариус нашел больше, чем искал

Дождь, настоящий Садовский дождь, не капал – он стучал упрямо и назойливо, будто пытался продавить карниз злополучного «Еврогнезда». Здание, претенциозно названное в честь европейского комфорта, больше напоминало гигантский серый зуб, выросший посреди унылого пейзажа провинциального Садовска. Никита Палыч Голубцов, архивариус городского ЗАГСа, стоял под карнизом, безуспешно пытаясь стряхнуть капли с очков. Линзы тут же покрылись новыми разводами. «Вот ирония судьбы, – подумал он, – специалист по вечным узам брака, сам – вечно в узах собственной неуклюжести». Он с тоской посмотрел на массивные стеклянные двери агентства недвижимости «Светлый Дом». Внутри пахло не комфортом, а большими деньгами и сопутствующими им проблемами. Его сегодняшняя миссия была для Никиты Палыча странной. Обычно к нему обращались за всякими справками, как к хранителю архива, где пылились свидетельства о браках и разводах, рождениях и смертях всего Садовска за последние полвека. Переводить документы в цифру в маленьком провинциальном городке никто не спешил, да в любом случае дело это не быстрое…

А сегодня сам Никита Палыч был в роли просителя, он пришел к риэлтору за бумагой, конкретно, – копией договора купли-продажи квартиры дяди Коли от 2015 года. В приложении к тому договору была расписка дяди Коли о том, что он не имеет имущественных претензий к тете Клаве в рамках их бракоразводного процесса. Нотариус, оформлявший наследство на дом бабушки Мотяни, требовал именно этот документ. Никита Палыч надеялся, что эта бумажка будет символом последнего гвоздя в крышку гроба бюрократии. Оформляла сделку много лет назад Маргарита Светлова, «королева Садовской недвижимости», как ее называли те, кому она еще не успела испортить жизнь. Архив «Светлого Дома» – последнее место, где мог заваляться этот проклятый документ. «Зачем дядя Коля писал расписки риэлторше, а не в суд? Почему тетя Клава не скопировала его тогда? – мысленно ворчал Никита Палыч, входя в холл. – Почему здесь так холодно? Кондиционер работает на полную, будто пытается заморозить грехи прошлого или нравы Светловой такие ледяные?» В нос ударил запах из коктейльной смеси дорогого коврового покрытия, новой кожаной мебели и… напряжения. Ресепшн пустовал. Из-за тяжелой двери с табличкой «М. Светлова. Директор» доносился приглушенный, но яростный женский голос. Он резал воздух, как нож масло: «Опять ваши кляузы?! – визжал голос, явно принадлежавший Светловой. – Я вас предупреждала, Сергей Валерьянович! Предпринимаю ответные шаги! Совсем заврались!» Грохнула трубка. Никита Палыч инстинктивно вздрогнул, представляя осколки дорогого аппарата. Ответные шаги… Звучит как обещание землетрясения. Кто этот Сергей Валерьянович… Лопухин что-ли, известная фигура в городе…

Никита Палыч нервно откашлялся. Он ненавидел скандалы, особенно быть свидетелем чужих скандалов, тем более скандалов Маргариты Светловой, которая, по слухам, могла словом пригвоздить к позорному столбу. И вот теперь ему предстояло просить у этой фурии справку. «Ну, почему тётя Клава не могла сохранить документы? – мысленно стенал он. – И почему дождь льет так, будто оплакивает мою будущую репутацию?» Дверь кабинета распахнулась с такой силой, что задрожала перегородка. Вышла она – Маргарита Витальевна Светлова. Высокая, поджарая, лет пятидесяти, в дорогом, безупречно сидящем, но слегка помятом костюме. Лицо было бледной маской гнева, на которой еще не успело застыть привычное выражение холодного, презрительного превосходства. Увидев Никиту Палыча, топчущегося у ресепшин, она скривила тонкие губы.

– Вам чего?! – бросила она, не скрывая раздражения. – Мы закрываемся. На неделю… или навсегда… в зависимости от обстоятельств. – голос был резким, как скрежет стекла по бетону.

Никита Палыч почувствовал, как поджилки слегка подрагивают. Закрывается? Навсегда? Но документ…

– З-здрасте, Маргарита Витальевна, тут такое дело.. для вступления в долевое наследство на Полевой, 12… требуется справка, – залепетал он, судорожно пытаясь вытащить из внутреннего кармана пиджака заранее подготовленное письмо-прошение на фирменном бланке ЗАГСа. – Мне бы справку… о подтверждении наличия расписки в договоре купли-продажи квартиры гражданки Клавдии Петровой от 2005 года… Архивная выписка… По форме… – Он протянул бумагу, но неловким движением задел то ли собственную ногу, то ли невидимую преграду. Рука дернулась. Лист бумаги полетел в сторону, а Никита Палыч, пытаясь его поймать, поскользнулся на идеально начищенном мраморном полу и шлёпнулся грудью прямо на зловредно выступающую металлическую ножку журнального столика. «Ай! Фу ты, чёрт! Идиот!» – мысленно выругался он, чувствуя, как по лицу разливается малиновый румянец стыда. Вот оно, фирменное шоу неуклюжести от Голубцова. Начало положено.

– В пятницу после обеда, в не приемный день! – цыкнула Светлова, с отвращением наблюдая, как он поднимается и подбирает мятое прошение. – У нас все в электронном виде! Отвалите! – И с этими словами, не удостоив его взглядом, она скрылась обратно в кабинете, захлопнув дверь с такой силой, что ваза, стоявшая на бюро ресепшн рядом с кружкой жалобно задребезжала. «Бум!» – мысленно поставил точку Никита Палыч, пытаясь придти в себя после такой сцены. Он стоял посреди шикарного, но ставшего враждебным холла, потирая ушибленную грудину и разглаживая лист. «Нервы у людей… Совсем нет культуры общения… В электронке данные могут не совпасть… Дядя Коля мог все, что угодно перепутать… инициалы, к примеру… а может, его подписи там вообще нет…» – внутренний монолог Никиты Палыча прервал собственный взгляд, невольно упавший на что-то под тем самым злополучным журнальным столиком. Маленькое, блестящее. Кусочек золотистой обертки? Нет… Маленькая золотистая пуговица с двумя дырочками. Необычная. Не от костюма Светловой точно, у нее пуговки маленькие перламутровые, Никита Палыч был очень внимателен к деталям. Наверное, какой-то клиент потерял…

Раздался резкий, требовательный звонок его собственного мобильного – трель, установленная тётей Клавой. «Где справка?! Ты взял ее?» – кричала она. Никита Палыч, не осознавая, машинально нагнулся, подцепил пуговицу и сунул в карман пиджака. Он отошел немного в сторону, прикрыв трубку рукой. «Примчусь? Да я только зашел… Не могу найти ресепшионистку… Да подождите, тёть Клав… Что?» – Лицо его вытянулось. Тётя верещала, что нотариус без этой справки не пошлёт документы в суд о выделении доли наследства, дом покойной бабушки Мотяни… и все в таком роде. Никита Палыч съежился, слушая ор тетушки. Он попытался стряхнуть с брюк невидимую пыль и подошел к двери кабинета Светловой, чтобы постучать снова – справка теперь жизненно важна, без нее тетя Клава прибьет его собственными руками. Никита Палыч робко постучал: тук-тук. Никакого ответа.

Еще громче: ТУК-ТУК!

Тишина. Густая, как сливки. Ушла? Но… тогда он должен был видеть… Она хлопнула дверью, но не закрылась на защелку … А может, закрылась? Он робко нажал на ручку. Дверь поддалась.

– Маргарита Витальевна? Простите за беспокойство, но дело очень срочн…

Слова застыли на его губах. Светлова сидела за своим шикарным стеклянным столом, спиной к нему, лицом к окну, но поза была неестественной. Голова запрокинута на высокую спинку кожаного кресла, широко открытые глаза смотрели не в потолок, а куда-то в пустоту за ним, на белоснежной блузке, чуть ниже ключицы, расползалось алое пятно… Оно было уже прилично большим, пугающим. В правой руке, будто в последнем жесте прощания, она сжимала… обычный гвоздь, короткий и толстый, как-будто хотела прибить что-то к столу.

Никита Палыч в ужасе поднес ладонь ко рту, спотыкаясь о собственные ноги. Он инстинктивно шагнул назад и задел стул. Тот с грохотом полетел на шкаф с дипломами «Лучший риэлтор года». Оттуда валом посыпались папки.

В этот момент в холл вошла уборщица с ведром и шваброй. Она увидела открытую дверь, испуганно вскрикнувшего Никиту Палыча, а потом – неподвижную фигуру Светловой. Её пронзительный визг разрезал тишину «Еврогнезда». Никита Палыч стоял, чувствуя, как кровь отливает от лица, а к карману с золотой пуговицей прилипают взгляды воображаемых свидетелей. Он смотрел на гвоздь в руке убитой: железный, неприметный, но теперь такой роковой… алое пятно на белой блузке… Что здесь произошло?!

ГЛАВА 2. Гвоздь в пятке расследования

Время, которое отделяло душераздирающий визг уборщицы Маши (так она представилась сквозь рыдания чуть позже) от воя сирен подъезжающей полиции, растянулось для Никиты Палыча в вечность, наполненную липким ужасом и абсурдными деталями. Его посадили на жесткий диван в холле «Светлого Дома» – тот самый, на который он так мечтал присесть минутку назад, ожидая аудиенции у грозной риэлторши. Теперь он сидел под заплаканным, но от того не менее бдительным взором Маши и охранника дяди Степы. Последний явился на крик, сонный, в мятом кителе поверх рубашки в сине-белую полоску, похожую больше на пижаму, разбуженный не вовремя. Он щупал дубинку так, будто она была его последней опорой в этом внезапно перевернувшемся мире. Его взгляд, перемещавшийся с Никиты Палыча на дверь кабинета и обратно, был подозрительным и растерянным одновременно.

– Вы… Вы первым нашли? – дрожащим, едва слышным голосом спросила Маша, отворачиваясь от зловещего проема двери, за которой лежала хозяйка, платившая ей за нелегкий труд маленькую, но стабильную зарплату. Маша судорожно сжимала пальцами подол синего халата. – Я… я полы мыть пришла… Господи-батюшки…

Никита Палыч почувствовал, как ком подкатывает к горлу. Первым нашел. Эти слова звучали как обвинение. «Да, я! – кричало все внутри. – Я вошел, я увидел, я чуть не упал в обморок, а потом опрокинул стул и поднял адский грохот! Идеальный подозреваемый по судебному учебнику!»

– Я… зашел за справкой… – вслух пробормотал он, запинаясь. Никита Палыч сглотнул, пытаясь придать голосу твердости, но получилось еще жалобнее. – За копией договора… Архивную выписку…

«Боже, как это несущественно звучит на фоне трупа!» – услышав себя, подумал Никита Палыч. Дядя Степа хрипло крякнул, разглядывая его мятый пиджак.

– А вы кто будете? – спросил он, в голосе охранника сквозило недоверие и желание хоть как – то структурировать хаос в ожидании полиции.

– Голубцов. Никита Палыч… Архивариус. ЗАГС, городской, – ответил Никита Палыч.

– Ага… – протянул охранник и его взгляд стал еще подозрительнее. – Значит, Вы про разводы? А она что, вашей клиенткой была? Светлова-то? Или Вы…

Вопрос ударил Никиты Палыча, как обухом. Связь со Светловой по работе? Мысль, что его могли заподозрить в чем-то большем, чем просто неудачное время для визита, показалась ему ужасно опасной. «Что скажет полиция? -засуетились в голове тревожные мысли. – Они же первым делом будут искать тех, кто с ней конфликтовал… а я, по сути, только что с ней ругался! И я единственный на месте… преступления! И эта пуговица… Господи, зачем я ее поднял?» Никита Палыч заерзал на диване, чувствуя, как подмышки предательски холодеют от пота.

– Н-нет… – он запнулся, краснея. – Не клиент. Я… мне нужен был документ, который она когда-то оформляла. Для родственницы. Чисто техническая справка…

Его оправдания прервал нарастающий вой сирен, сливающийся в пронзительную какофонию у входа. Время сжалось. В холл ворвалась полиция: энергичный капитан, страдающий от аллергии на пыль и, как выяснилось, на кошек – Смирнов, который начал отчаянно чихать, только увидев портрет упитанного рыжего кота в рекламном буклете агентства, валявшемся на столе. Его напарница – молодая, хрупкая на вид, лейтенант Алина Родионова, черноволосая, с пронзительными глазами цвета темного янтаря, которые казались, видели насквозь, как рентген. Никите Палычу показалось, что лейтенант Родионова увидела злосчастную пуговицу в его кармане и просканировала его панические мысли. Показания давали по отдельности. Никиту Палыча отвели в маленький переговорной уголок. Он дрожал, рассказывая про тетю Клаву и дядю Колю, про их давний развод, про справку, необходимую нотариусу для наследства бабушки Мотяни, про звонок тети, про свое падение и неуклюжесть, про открытие двери… про тело. Про гвоздь. Про леденящий ужас. Золотую пуговицу он забыл упомянуть. Не специально. Просто казалось – не к месту. А может, он панически боялся стать главным подозреваемым и ему хотелось просто побыстрее оттуда убраться и забыть, как страшный сон… Одна навязчивая мысль сверлила мозг: он был в кабинете один! Свидетелей – нет. Мотив? Если вменить ему обиду за оскорбление при выдаче справки… «Совсем плохи дела!» – думал он, глядя на невозмутимое лицо Родионовой.

– … и что Вы заметили первым, когда вошли в кабинет, гражданин… Голубцов? – спросила лейтенант, глядя на него своими черными внимательными глазами.

Она завела Никиту Палыча в кабинет, возможно, ожидая от него признания и чистосердечного раскаяния, при виде содеянного. Оперативники, щелкая фотоаппаратами, фиксировали все детали места преступления. Они внимательно осматривали пол вокруг кресла с телом, создавая жутковатую атмосферу научного исследования смерти. Яркий свет фотовспышки выхватывал пылинки в воздухе, пятно на блузке жертвы казалось еще больше и страшнее. Запах… Никита Палыч старался не вдыхать глубже. Запах дорогих духов Светловой смешивался с чем-то металлическим, чуть сладковатым и отвратительным.

– Первым? Э-это… Маргарита Витальевна… сидела. И… гвоздь. Она держала гвоздь в руке, – выдавил он. Холодок пробежал по спине при воспоминании.

– Гвоздь для досок, сорок миллиметров, – констатировал капитан Смирнов, потирая покрасневшие от чихания глаза и нос. – И держит она его… странно. В правой руке, как будто не выпустила, хоть и умерла от раны, нанесённой, судя по локализации и направлению, спереди. Значит, могла видеть убийцу. В последний момент схватила то, что было под рукой… гвоздь? – Он покачал головой, явно сомневаясь в логике такого выбора.

–  А что под рукой у риэлтора обычно лежит? – задумчиво спросила Родионова.

Она обвела взглядом стол. Монитор, телефон, кожаный ежедневник, стильная хромированная подставка для ручек… и опрокинутый на бок стеклянный стакан–карандашница, откуда вывалились карандаши, ластик и… стопка аккуратных канцелярских гвоздей точно такого же типа. На пластиковом держателе красовалась этикетка «Фонды».

–  Странное оружие выбрать посреди рабочего дня… – проворчал Смирнов, снова чихнув. – Да и неудобное. Колоть гвоздем… ужас какой.

Никита Палыч слушал, стараясь дышать тише и не привлекать внимания к своему учащенному сердцебиению. Он тоже видел опрокинутый стакан. И видел еще кое-что, когда падал в холле. «Журнальный столик… Под ним… Что-то еще… Кроме пуговицы?» Он мысленно прокрутил кадры своего позорного падения: скользкий, как каток, пол, взмах рук, покачнувшиеся кубки… и вид снизу, от самого плинтуса. Под столиком – не промыли, слой пыли, крошки от печенья… и какой-то маленький обрывок бумаги, желтый, липкий… стикер? Мысли прервали. Следователи попросили его пока не покидать город, вежливо, но недвусмысленно. Взяв контакты, они попрощались с таким видом, что Никите Палычу стало ясно – он в списке подозреваемых. Может не главный, но подозреваемый. «Пока»… Это «пока» висело в воздухе тяжелее запаха смерти.

ГЛАВА 3. Мрачные думы и «Булочная №2»

Выйдя на промозглую улицу под косым, колючим дождем, Никита Палыч едва не наступил на кошку. Рыжий кот, точь-в-точь как его Сусанин, только потрепаннее, мрачно посмотрел на него из-под выступа крыши соседнего магазина, будто оценивая степень его неприятностей, и зашипел. «Знак? – злясь на себя за суеверие, подумал Никита Палыч. – И какой знак?» Он зашагал по улице, подняв воротник пиджака, укрываясь от ветра. Пуговица в кармане, казалось, жгла ему бок.

Убийство. Светлова. Список врагов – от тех, кого она «кинула» на квадратных метрах, до коллег и бизнес-партнеров – должен быть длиннее очереди в сберкассу на получение пенсии. Никита Палыч вспомнил голос из кабинета: «Сергей Валерьянович! Предпринимаю ответные шаги!» Сергей Валерьянович… Лопухин? Главный претендент на роль убийцы? Строитель, который года два назад судился со Светловой из-за комиссионных? Никита Палыч вспомнил, как регистрировал брак его дочери, замещая заболевшую сотрудницу. Никита Палыч хоть и был неуклюжим в бытовой жизни, но глаз имел наметанный, замечал малейшие детали, да и память обладал феноменальной. Лопухин тогда в ЗАГСе, нервно теребя дорогой галстук, все рассказывал, какая Светлова «акула». Никита Палыч тогда еще подумал, что отец-бизнесмен не может не думать о своих делах, даже на свадьбе дочери…

Никита Палыч проходил мимо небольшого сквера, полного мокрыми голубями, когда внезапная мысль заставила его остановиться. Тот самый гвоздь в руке покойной… Следователи были правы – выхватить гвоздь из стакана на столе в момент нападения? Странно, но возможно, но почему уже мертвая женщина так неестественно крепко держала его в руке? Ригидность трупного окоченения… но она наступает позже. А если… его вложили ей в руку после убийства, чтобы создать впечатление борьбы или какого-то символического жеста? «Прибита к месту правдой?» – мелькнула диковатая мысль. В этот момент Никита Палыч увидел в витрине кафе «Булочная №2» знакомое лицо. Человек сидел за столиком у окна, нервно дёргая бумажную салфетку, похоже не трогая уже остывший кофе. Это был Сергей Валерьянович Лопухин – тот самый строитель, известный в городе своими долгостроями и судебными тяжбами. Никита Палыч сразу узнал его, но больше всего внимание Никиты Палыча было приковано к рукаву Сергея Валерьяновича, на котором торчали нитки, не хватало одной пуговицы, небольшой, золотистой, с двумя дырочками! Точь-в-точь как та, что лежала в кармане Никиты Палыча, внезапно ставшая раскаленным углем. Он прижался к холодному стеклу витрины, почувствовав, как по спине под рубашкой катится ледяной ручей пота. Пуговица в кармане жгла. «Что делать? Бежать к следователям, но как объяснить, что я взял улику с места преступления и не признался? И что я делал, копаясь под столиком?.. А если это совпадение… мало ли таких пуговиц… или Лопухин просто потерял ее в другом месте?» – Мысли Никиты Палыча метались. Он увидел, как Лопухин резко взглянул на часы, лицо его исказилось гримасой досады смешанной с тревогой. «Он нервничает… Но почему? Из-за убийства? Из-за пропажи пуговицы?» – внутренний диалог не переставал крутиться в голове Никиты Палыча.

Стекло кафе «Булочная №2» было холодным, почти ледяным под ладонью Никиты Палыча. Внутри, за столиком у окна, Сергей Валерьянович Лопухин нервно разорвал очередную бумажную салфетку в мелкие клочья, словно репетируя расправу над уликами. На его дорогом костюме цвета хаки не хватало одной золотистой пуговицы. «Понимаю, не может же он вернуться на место преступления и поискать утерянную пуговицу! Вещественная улика! Кусочек металла с предательским блеском! – пробормотал себе под нос Никита Палыч. – Лопухин воевал со Светловой не на жизнь, а насмерть, а его портной – личный враг, который не пришил пуговицу, как полагается….» У Никиты Палыча разыгралась фантазия, он ясно представлял картины в своем воображении, при этом голова Никиты Палыча гудела, как улей. «Что делать? Ворваться в кафе с криком “Ага, попался, убийца!”? – иронизировал он над собой. Вариант второй: позвонить Родионовой? Гулкий голос здравого смысла вопил: «Звони, дурак!», но голосок хронической неуверенности шептал: «Они же спросят: а почему молчал раньше про пуговицу? Просто забыл?.. Не поверят!.. Ты трус и дурак, Голубцов, вот что!» Сверкнула мысль: а что, если это не его пуговица? Город маленький, портных мало. Может, у полгорода такие пуговицы? «Особенно у убийц риэлторов», – саркастически добавил внутренний критик.

Но тут Лопухин снова резко взглянул на часы, лицо его исказила гримаса такого искреннего ужаса, будто он увидел налоговую проверку. Лопухин вскочил, сунул в карман смятую пачку сигарет и шагнул к выходу. Никита Палыч отпрянул от витрины, инстинктивно прижавшись спиной к мокрой стене дома. «Бежит! Ловить его? Или…» Дверь кафе открылась с привычно-пронзительным звонком колокольчика. Сергей Валерьяныч, низко надвинув кепку и подняв воротник плаща, зашагал быстрым шагом, не глядя по сторонам, мимо того места, где прятался Никита Палыч, затаивший дыхание: «Неужели не видит… или видит? Господи, пусть не видит!» В метре от него Лопухин вдруг… споткнулся. Неловко, почти комично, пытаясь поймать равновесие на скользкой плитке. Кошелек вылетел у него из кармана плаща, монеты рассыпались по луже с веселым звоном. «Вот она – божественная ирония! – подумал Никита Палыч, замирая. – Неуклюжесть заразительна. Моя карма передалась «убийце» через стихию». Лопухин, ругаясь сквозь зубы, пытался встать с колена, тыкаясь пальцами в грязь.

Это был шанс. Неуклюжий? Безусловно. Но шанс. Словно подталкиваемый неведомой силой, а точнее, приступом адреналина и отчаяния, Никита Палыч шагнул вперед.

– Позвольте помочь, Сергей Валерьяныч? – прозвучал голос Никиты Палыча немного дрожа.

Лопухин вздрогнул, как от удара током. Он резко поднял голову. Глаза, широко раскрытые от неожиданности и страха, смотрели на Никиту Палыча вопросительно. В них промелькнуло что-то дикое, нечеловеческое. «Узнал», – прошелестел холодок по спине архивариуса.

– Голубцов? – хрипло выдавил Лопухин, медленно поднимаясь с колен. Грязные монеты со звоном падали обратно в лужу из его кулака. – Вы… что здесь делаете? – Голос был напряжен, как тетива лука. В нем не было ни тени обычной самоуверенности бизнесмена.

– Случайно проходил… – Никита Палыч показал на витрину кафе, где оставшийся кофе выглядел как тоскливый памятник. – Увидел Вас… «Боже, как глупо! Он подумает, что я следил!»

– Ничего страшного, – отрезал Лопухин, отряхивая грязь с колен.

Его взгляд скользнул по лицу Никиты Палыча. Мелкие деньги. Не стоит внимания. Он сделал шаг, чтобы обойти Никиту Палыча, словно тот был мусорным контейнером, мешающим ему на пути. И тут произошло то, о чем Никита Палыч будет сгорать от стыда еще неделю. Он шагнул влево, чтобы уступить дорогу… и наступил на болтающийся по земле край пояса от плаща Лопухина! Резкий рывок. Сергей Валерьянович с диким проклятием пошатнулся, пытаясь удержать баланс. Плащ треснул по шву. «Р-рраз!» Звук был оглушительным в утренней тишине.

– Вы!.. – зарычал Лопухин, обернувшись. Его лицо побагровело от ярости. – Ты что, тупой?!

Он шагнул к Никите Палычу, сжав кулаки. Тот инстинктивно попятился, спина снова уперлась в стену. «Вот он, мой финал. Убит в грязной подворотне из-за пуговицы и плаща. Ирония судьбы – погибнуть за улику, которую не сдал». Но гнев Лопухина внезапно сменился паникой, он внимательно осматривал улицу, останавливаясь на каждой тени, на каждой приближающейся машине.

–  Отвалите от меня! – прошипел Лопухин, теряя дар речи от гнева. – Слышите?! Исчезните! Не ваше собачье дело!

Он резко повернулся и побежал прочь, поддерживая пояс от плаща, как флаг проигравшего в сражении. Из его кармана, из-за сотрясения от бега, выпало что-то маленькое и блестящее. Никита Палыч стоял, прислонившись к холодной стене, вдыхая смесь запахов мокрой штукатурки, своей собственной глупости и гнева Лопухина. Его сердце отчаянно колотилось, но что странно: в этой вспышке ярости Лопухина он разглядел не просто злобу… а животный, первобытный ужас. Кого он боится? А пуговица… может не его, просто совпадение? Никита Палыч опустил глаза, увидев: флакончик от капель для носа? Нет. Футляр от монетки? Тоже нет. Это была… простая медная пружинка. От ручки? От игрушки? Или… от мышеловки? «Символично. Я пойман…» – Никита Палыч наклонился и поднял мокрый, холодный предмет. Рядом с пружинкой, почти утопленная в луже, лежала выпавшая у Лопухина при бегстве, золотистый ключ-карта от отеля, с логотипом «ЕвроГранд». «Фешенебельное место… Непохоже на Лопухина в его нынешней панике», – мелькнуло в голове Никиты Палыча. Он сунул и ключ, и пружинку в карман, рядом с пуговицей. Компания улик пополнялась: пуговица с места преступления, пружинка с места позора, ключ от неизвестной двери. «… и кошка, которая выступит свидетелем моей невиновности…» – мысленно пошутил Никита Палыч, шагая домой под усиливающимся дождем. Тело ныло от утреннего падения, а голова – от гнева Лопухина.

То ли от свежего воздуха, то ли от быстрой ходьбы, но Никиту Палыча словно током пронзило озарение. «Полевая, 12. Бабушкин дом. Наследство что-то скрывает?» Все странности начинали складываться, как пазлы в пеструю мозаику: гневный звонок Светловой «Сергею Валерьянычу», пуговица, испуг Лопухина, фраза риэлторши: «Там же все в электронном виде!»… Но самое главное всплывало в памяти: День регистрации дочери Лопухина в ЗАГСе. Лопухин, нервно жующий жвачку, говорил что-то своему адвокату: «…продам эту лавочку Светловой с потрохами, если она не снимет претензии к стройке на Полевой и…». Точно, Никита Палыч тогда хорошо это запомнил, потому что адрес знакомый. Полевая улица! Где дом бабушки Мотяни! Никита Палыч ускорил шаг. Надо все обдумать, сопоставить факты, покопаться не только в ЗАГСовских архивах, но и в истории семьи. Но! Первым делом – купить Сусанину его любимые паштетные консервы. Авось кот простит долгое отсутствие и морально поддержит, свернувшись мурчащим шаром на коленях. А там… Скоро в ЗАГС придет официальный запрос на подтверждение родства по наследству бабушки Мотяни. Теперь судьба Никиты Палыча – в его собственных руках. Он должен докопаться до истины, иначе… какое будущее его ждет? Архивариус Голубцов невольно начинал свое собственное расследование с пуговицей, пружинкой и ключом от отеля в кармане пиджака.