Король и Мастер

– Верно, – согласился Антониус, – поэтому доминиканцы даже к францисканцам относятся подозрительно. А грызня между ними на руку городским властям, она не даёт монахам и священникам полностью захватить наш славный Ден Бос.

– Вполне возможно, что монахиня смотрит на трюкача не осуждающе, а с любопытным интересом, – усмехнулся Гуссен, а про себя додумал, – «и в этом вся соль», – вслух же добавил, – а умный совёнок, олицетворяющий мудрость, как у стародавних греков и римлян, взирает на происходящее с печалью или с ужасом.

– Любопытно, что подумает обо всём математик, когда увидит законченную доску? – Задалась вопросом Херберта.

– А что ты сам скажешь, Иероним? – спросил Антониус младшего сына.

После недолгого молчания Иероним улыбнулся и тихо произнёс:

– Я просто изобразил вполне обыденную сцену городского жития, знакомую любому горожанину.

– Ты изобразил непросто при простой композиции, дорогой братец, – тихо возразил Гуссен, – изобразил таким образом, что зрители безудержно смеются и это вовсе не добрый смех. Возможно, Ян прав, лучше было бы обойтись без святош на картине. Зачем вызывать их злость?

– Без святош любая сцена из тех, что я пишу была бы неполной и даже неправильной. Они живут той же греховной жизнью, что и остальные горожане, но не любят об этом вспоминать.

– Твои напоминания они точно не забудут, могут и припомнить при случае. Будь осторожен, – снова взялся за увещевания Ян.

– Я изобразил городскую жизнь, – повторил Иероним. – мы все смотрим на одно и то же, но видим разное, каждый видит то, что он хочет видеть Я не могу предвитеть как посмотрит и что увидит математик.

«А может быть ты предвидишь, – мысленно произнёс Антониус, не поняв до конца, спрашивет ли он себя или утверждает, – многое предвидишь».

– Это не всегда таким образом, Иероним, – мягко возразил Гуссен брату, – достаточно вспомнить творения братьев ван Эйк. Их алтари и картины излучают красоту и духовность, вызывают трепет и видятся всем одинаково прекрасно.

– Если бы Ян ван Эйк с его кропотливой дотошностью взялся бы написать похожую сцену, – медленно, с озорными искрами в глазах начал Иероним.

– Да ему бы и в голову не пришло изображать эту нечестивую суету, – скороговоркой перебил Иеронима Ян.

Тщательно упаковав едва успевшую просохнуть небольшую картину, Иероним отправился в Лёвен представить её заждавшемуся заказчику. Учёный муж несказанно обрадовался долгожданной и полученной наконец-то картине, гостеприимно предложил художнику ужин и ночлег в своём доме, на что Иероним тотчас согласился. Услышав о намерении Иеронима посетить церковь Святой Девы Марии, математик разъяснил как от его дома скорее всего добраться до церкви с известным на все Нидерланды алтарём.

– Вы быстро её отыщете, господин художник, – промолвил математик, поднося к губам кубок с вином, – наш город небольшой, сродни Хертогенбосу, да и церквушка невелика. Это церковь арбалетчиков. Они заказали мастеру Рогиру картину и преподнесли в дар церкви. Богоугодное дело.

– Богоугодное, – согласился Иероним, – к тому же, они прославили свою церковь на все пределы.

Переступив порог церкви, Иероним вскоре оказался перед внушительных размеров алтарной картиной, перед персонажами почти в его рост. Библейская трагедия вливалась в душу Иеронима. Благоговейность картины околдовывала. Неизбывное горе в лицах, изломанные фигуры, безжизненные, одинаково и будто параллельно изогнутые тела Девы Марии и Иисуса. Слёзы на глазах святых, казалось, через мгновение превратятся в настоящие, живые, горячие слёзы и упадут на пол перед ногами Иеронима. Ясные, сочные цвета, точность и дотошность изображения до последнего штриха, до мельчайшей, едва заметной детали отдавали некой нереальностью. Иероним, сам не замечая того, сложил руки в молитвенном жесте. Кому, чему он молился? Господу Богу? Пресвятой Богоматери? Обволакивающей его слегка потусторонней красоте?

Выйдя из церкви и кинув несколько монет в протянутые грязно-вонючие руки нищих, Иероним посчитал, что все его дела в Лёвене выполнены. Пора обратно домой, в Хертогенбос.

7

Нидерланды. 1550 год.

На бесчисленных увеселениях и особенно популярной здесь охоте наследному принцу Филиппу представили нидерландскую знать. Её, являясь наместницей Нидерландов, хорошо знала Мария Венгерская. Трём наиболее именитым дворянам – графу Хорну, графу Эгмонту и юному принцу Оранскому – предстояло сопровождать наследного принца в путешествии по провинциям Нидерландов, присоединившись к его двору. Император Карл, повинуясь многолетней привычке к передвижениям и желанию собственной персоной представить сыну Нидерланды, также готовился отправиться с Филиппом. Из решения отца принц Филипп заключил: император придаёт огромное значение нидерландским провинциям.

Первое, что незабываемо поразило Филиппа – сколь много языков знает каждый из них, с какой лёгкостью они переходят с французского на фламандский, с фламандского на немецкий, с немецкого на латинский. Но, восхищённый их многоязычием, Филипп не считал необходимым для себя учить другие языки, кроме своего испанского и латинского. С детства он учился математике, истории, литературе и музыке, затем живо интересовался архитектурой, пробовал музицировать и писать картины, чрезвычайно много читал. Император Карл пенял себя, что упустил языки из образования сына. Принц Филипп так не думал. Oн прекрасно обойдётся переводчиками, немало более важных дел, на которых он сосредоточит свои усилия. В этой поездке ему переводил солилный и обстоятельный епископ аррасский де Гранвель, сопровождавший принца большую часть путешествия.

Филипп Монморанси – граф Хорн и граф Ламораль Эгмонт, оба несколькими годами старше принца Филиппа и имевшие уже семьи, с ранних лет воспитывались при императорском дворе. Они состояли на военной службе, успешно учавствовали в военных кампаниях императора Карла. Им император поручил возглавить личную охрану драгоценного наследника. Юный Вильгельм (или Виллем, как его здесь величали на фламандско-голландский манер), принц Оранский, только начинал службу импертору. Испанский принц был доволен и несколько даже очарован своими нидерландскими сопровождающими. Принцу предстояло посетить их дворцы по возвращению в Брюссель, он не раз обмолвился, что совершит эти визиты с большим удовольствием. Особенно удобно он ощущал себя в компании принца Вильгельма Оранского. Как и сам Филипп, Вильгельм не отличался разговорчивостью. С ним Филипп не испытывал той особой неловкости, какую неразговорчивый человек испытывает в словоохотливой компании. Филиппа увлекали их беседы о литературе, работах Эразма. Узнав, что высокий гость читает Эразма Роттердамского, троица преподнесла Филиппу роскошную книгу его трудов, напечатанную и украшенную по их заказу, пока принц Филипп находился в Брюсселе. Филипп нашёл подарок весьма полезным и подходящим в связи со скорым, волнительным для него, посещением Роттердама, тем более волнительным ещё и потому, что Филипп сумел отстоять посещение Роттердама перед отцом-императором, предложившем задержаться подольше в Бреде – там распологались важная крепость и одна из резиденций принца Оранского. Беседуя с испанским принцем о живописи, Вильгельм упомянул имя Иеронима Босха и его замысловатую картину, доставшуюся ему в наследство:

– Вашему Высочеству весьма любопытно будет взглянуть на неё, когда вы изволите посетить мой дворец. Это что-то совершенно особенное.

После виденного у тётки Марии Венгерской, Филипп ни минуты не сомневался в правдивости слов Вильгельма Оранского.

Единственное обстоятельство, сразу бросившееся в глаза и смущавшее принца Филиппа во всех трёх именитых нидердандцах – их явная религиозная лояльность. Вильгельм Оранский, как рассказывал Филиппу отец, провёл детство среди лютеранских еретиков, но принял истиную католическую веру перед поступлением к императорскому двору – император Карл не потерпел бы лютеранина рядом с собой. Его почивший дядя Генрих, Граф Нассауский33, от кого совсем ещё юный Вильгельм унаследовал титулы и дворцы в Брюсселе и Бреде, напротив, был католиком, хотя император, как не любил графа за весёлый нрав и изысканность, не раз пенял его за недостаточную приверженность вере и христианской церкви.

В путь отправились ранним летним утром. Прохладный, влажный воздух, не успевший ещё напиться солнца, заставлял поскорее заканчивать последние сборы и начинать движение. Дорожной процессии, казалось, не будет конца. Нескончаемая вереница карет императора, наследного принца, придворных, сопровождающие всадники, знамёна и гербы земель, городов и знати, хоругви, защищающие от неудачных дорожных оказий, многочисленные хозяйственные повозки, своры охотничьих псов, уложенные в повозки сборные шатры на случай отдыха в дороге или если вздумается устроить охоту. Император, не обращая внимания на недомогания, пребывал в приподнятом духе и вспоминал молодые годы, когда он, находясь в пути или ведя военную кампанию, мог преодолевать огромные расстояния. К принцу Филиппу вернулось потеряное в пышном Брюсселе ощущение путешественника, он опять находился в дороге.

Гент великолепен, ярок, шумен. В сравнении с ним, не говоря уже о Брюсселе, испанские города кажутся полусонными. Принц Филипп не признался бы даже себе, что несмотря на усердие держаться невозмутимо, у него замирает сердце при вступлении в город, где венчалась его легендарная прабабка по отцу Мария Бургундская, где родился его венценосный отец. Если они находятся в Генте, сомнений нет – в один из дней они прослушают мессу во вновь отстроенном величественном Соборе Святого Бавона, пред алтарём, расписанным братьями ван Эйк. Всё должно происходить согласно королевскому протоколу, но принц Филипп ловил себя на мысли, что ждёт с нетерпением посещения собора, побежал бы туда прямо сейчас. После чувствительных, глубоко-христианских нидерландских картин, что он успел увидеть, Филипп ожидал волнительной встречи с чем-то почти волшебным. Для императора Карла предстоящая месса в соборе являлась вполне обыденной очередной мессой. Он посещал собор Святого Бавона всякий раз, когда оказывался в Генте. Собор, в котором Карла младенцем крестили его красивый отец и сумасшедшая мать, правда, тогда она ещё не была сумасшедшей.

Со старательно-непроницаемым выражением на лице и трепетным волнением в душе наследник испанской короны входил в гентский собор. Алтарь братьев ван Эйк поразил принца Филиппа своим совершенством. Месса в соборе, рядом со знаменитым алтарём наполнялась особым, почти неземным, смыслом. На какое-то время принц Филипп забыл о протоколе. Его лицо просветлело, потеряло снисходительное выражение. Звуки мессы улетали в высь собора, к арочному потолку и, возвращаясь оттуда, проникали в самое сердце. Внимая божественным звукам, вдыхая аромат горящих церковных свечей и благовоний, он созерцал благословенный алтарь, переводя глаза с одной фигура на другую, подолгу задерживая взгляд на каждом сюжете и внимательно, подробно рассматривая. Благородные и одухотворённые лица Господа, Святой Девы Марии, Иоанна-Крестителя и музицирующих ангелов. Обнажённые и, неожиданно для церкви, реалистичные в своей наготе Адам и Ева не вызвали отторжения у истинного католика Филиппа, настолько совершенной и гармоничной была алтарная картина. Величественная, многофигурная и, тем не менее, тщательно, тонко исполненная сцена поклонения божественному агнцу. Неправдоподобно ясные цвета, дотошность в выписывании каждой, даже самой мелкой, детали, до последней бусины в драгоценных украшениях.

Алтарь, подобно магическому волшебству, преображал лица лицезревших его прихожан, становящихся похожими своей одухотворённостью на лица изображённых на нём Святых и ангелов. Божественная красота алтарной росписи вызывала благоговение и трепет. Принц Филипп заворожёнными глазами смотрел на картину. Его просветлённое лицо, лучистые голубые глаза не могли оторваться от алтаря. Хотелось поклоняться такому совершенству, опуститься перед ним на колени …наследный принц сдержал чувства, вспомнил о поведении, предписанном королевскому наследнику, горделиво выпрямил осанку. Выйдя из собора, принц Филипп милостиво подал монеты нескольким толкавшимся неподалёку оборванным, грязным нищим, которым удалось пробраться к своим рабочим местам вопреки всем стараниям городских властей изгнать их из тех улиц, по которым предполагалось пройти испанскому принцу. Знал ли он, что поданные им во имя Господа монеты тем же вечером будут спущены в каком-нибудь дьявольском вертепе?

Города Фландрии и Брабанта поразили Филиппа явным богатством и процветанием, более всех – Антверпен. В антверпенском порту, казалось, собрались суда с товарами со всего света. Оживлённая, говорящая на всех языках главная площадь города Маркт не остановила торговли даже в связи с пышным приёмом коронованных гостей. Обожавший архитектуру принц Филипп отметил, что Гент и Брюссель хорошо спланированы, чего не хватало городам Испании и Италии, терявшимся в запутанности собственных улочек, переулков и тупиков. Нидерландские города показались ему и значительно чище, особенно с самого начала его пребывания в Брюсселе, когда перед глазами ещё живо представлялись города Испании. Небольшой Брюгге, когда-то гордый и заставлявший считаться с собой даже самых высоких особ, прославившийся норовом и художниками, в особенности братьями ван Эйк, тоже удостоился мимолётного присутствия, чтобы посетить гробницы его прабабки Марии Бургундской и её отца Карла Смелого.

По возвращении в Брюссель, перед следующим этапом путешествия, теперь уже по северным землям Нидерландов, принца Филиппа ждало новое, в очередной раз превзошедшее самые смелые ожидания представление, устроенное в его честь Марией Венгерской. Филипп, для кого вся эта пышность начинала уже становиться чем-то вполне обычным, в который раз подумал: а есть ли предел роскоши? С момента, когда его стопа снова коснулась уличных камней Брюсселя, его не оставляли мысли о разговоре с Вильгельмом Оранским, упоминании о коллекции живописи Генриха Нассауского и замысловатой картине Босха. Казалось, его уже ничем не удивить на этой земле после помпезных празднеств, изумительных картин, прекрасных садов, красивой архитектуры, процветающих городов, но каким—то внутренним чувством Филипп предвидел, что удивления ещё не закончились. Он нетерпеливо ожидал, когда, наконец, пройдёт положенное протоколом время и можно будет посетить замок принца Оранского. Он хотел поймать момент и просить Вильгельма Оранского, чтобы тот не устраивал приёмов и празднеств, которые потихоньку начинали ему надоедать, но счёл такое поведение не сочетающимся с титулом наследника всех престолов. Вместо этого Филип упомянул, мимолётно и с улыбкой, о том, что все эти балы начинают вызывать у него лёгкую усталость, надеясь, что искушённый, несмотря на свою юность, в придворном этикете императорского двора Вильгельм Оранский правильно воспримет непринуждённые замечания наследника.

8

Резиденция Вильгельма Оранского в Брюсселе, расположившаяся вблизи императорской, уступала последней в пышности и торжественности убранства. Это не ускользнуло от внимания Филиппа, из чего испанский принц заключил, что убранство сделано более скромным вполне намеренно. Он помнил рассказы отца о нежданно-негаданно свалившихся на Вильгельма, когда он был ещё ребёнком, землях, дворцах и титулах после неожиданных смертей дяди Генриха, графа Нассауского и его сына Рене де Шалона, принца Оранского34. Вильгельм Оранский уловил намёк испанского принца, его приём, как и ожидал Филипп, оказался умеренным: торжественный и церемониальный, но быстрый и без набивших оскомину празднеств. Вильгельм сразу предложил испанскому принцу взглянуть на его нидерландскую живопись. Он помнил интерес принца Филиппа, слушавшего его рассказ о картине, которую он назвал одной из жемчужин своей коллекции, принц Филипп упоминал о Босхе в собрании живописи своей тётки Марии Венгерской. Оранский, поэтому, понимал, что, вопреки снисходительно-непроницаемой маске на лице, принц Филипп, на самом деле, сгорает от любопытства.

Картина эта, увлечённо повествовал принц Оранский, досталась ему в наследство от дяди Генриха, графа Нассау и Бреды, которого за ум и счастливый нрав любил государь император. Генрих Нассауский служил ещё отцу императора, Герцогу Бургундскому Филиппу Красивому.

– По рассказам весельчака-дяди, которые предназначались не мне, но которые я, будучи ещё ребёнком, слушал с открытым ртом, он нередко сопровождал герцога Филиппа в его визитах и путешествиях вместе с другим придворным, неотлучно находившемся при герцоге, его испанское имя я хорошо запомнил – Дон Диего де Гевара. Дон Диего хорошо знал Босха и не раз посещал его в Хертогенбосе.

Филипп внимал монологу принца Оранского, пока они неторопливо шествовали по залам, и старался ничего не пропустить. Диего де Гевара. Это имя упоминала тётка Мария, тоже в связи с именем его деда герцога Филиппа и картинами Босха. Вильгельм Оранский, тем временем, продолжал:

– Дядя Генрих Нассауский встречал мастера Босха и заказал ему эту картину. Он и сам был человеком неглупым, но упоминал, что взгляд мастера Босха поразил его своей проницательностью, будто тот видел всё, что происходит у него внутри.

Они вошли в обширный зал, где Вильгельм Оранский содержал доставшуюся по наследству коллекцию. Юный Вильгельм, любитель литературы, истории и языков, к удивлению Филиппа, не испытывал особой привязанности к живописи и приобретал картины скорее по обычаю и обязанности пополнять семейную коллекцию, чем от любви к этому искусству. Филипп рассматривал нидерландскую живопись, примечая уже узнаваемые стиль и сюжеты мастера Босха. Картины, изображающие трёх бредущих слепых, Несение Креста Христом с гротескно-злобными, но и неизъяснимо забавными лицами вокруг.

– Это копии, – рука Вильгельма улетела в сторону картин, есть среди них и авторские копии из мастерской Босха, – дядюшка, а вернее, его сын Рене, завещал мне только один оригинал, но какой! Были и другие картины из мастерской Босха. Их после смерти дяди увезла с собой его последняя жена – Менсия де Мендоса. Она не осталась в Нидерландах, а по просьбе её семьи вернулась в Испанию. Но эту картину дядя Генрих оставил своему сыну Рене де Шалону.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Святой Иероним или Иероним Стридонский (342 – 419/20) по традиции считается одним из самых образованных Отцов Церкви. Его латинский перевод Библии по сей день один из лучших. Здесь и далее – примечания автора.

2

Инфант, инфанта – в Испании и Португалии принц, принцесса королевской крови, не являющиеся наследниками престола.

3

Кортесы – региональные сословно-представительные собрания. Предшественники парламента. Иногда существенно ограничивали власть короля.

4

Мария Венгерская или Мария Австрийская (1505 – 1558) – принцесса из династии Габсбургов, дочь Филиппа Красивого и Хуаны Безумной. Королева-консорт Венгрии и Богемии (Чехии) в 1515 – 1530, штатгальтер Нидерландов в 1531 – 1555.

5

* Элеонора Австрийская (1498 – 1558) – принцесса из династии Габсбургов, дочь Филиппа Красивого и Хуаны Безумной. Королева-консорт Португалии в 1518 – 1521. Королева-консорт Франции в 1530 – 1547

6

Мнения об этой работе Рогира ван дер Вейдена расходятся. Одни полагают, что «Снятие с Креста» является целостной картиной, другие – что это часть триптиха. Находится в музее Прадо в Мадриде.

7

Михель Кокси (1499 – 1592) – нидерландский художник, копиист и дезайнер гобеленов.

8

Ян ван Скорел (1495 – 1562) – видный нидерландский художник и священник позднего Возрождения.

9

Антонис Мор (1519 – 1576) – нидерландский художник, ученик Яна ван Скорела. Работал преимущественно как портретист.

10

Маргарита Австрийская, по мужу Герцогиня Савойская (1480 – 1530) – дочь Максимилиана Габсбурга Австрийского и Марии Бургундской, младшая сестра Филиппа Красивого.

11

Эта уникальная статуя мадонны чудом сохранилась до настоящего времени и до сих пор находится в хертогенбосском Соборе Святого Иоанна.

12

Адриан ван Весел (около 1417 – около 1490) – ранненидерландский резчик по дереву, скульптор, художник. Жил предположительно в Утрехте.

13

В исследованиях по Босху встречается также иная интерпретация имени архитектора – Аларт дю Хамил.

14

Дионисий Картузианец или Денис ван Рейкель (около 1402/03 – 1471) – ранненидерландский католический теолог, философ, мистик под влиянием работ ван Рейсбрука и Деонисия Ареопагита. Состоял в монашеском Ордене Картузианцев. В конце 1460х годов руководил строительством и управлением картузианского монастыря в Хертогенбосе.

15

Или Орден Картезианцев.– монашеский орден, основанный во Франции в 1084 году.

16

Ян ван Рейсбрук (Рёйсбрюк) (1293 – 1381) – ранненидерландский мистик, философ, писитель. Повлиял на дальнейшие поколения нидерландских и испанских мистиков.

17

Псы Господни – неофициальное название доминиканского монашеского ордена. На гербе ордена изображена собака, держащая в пасти горящий факел, а слово «доминиканец» созвучно латинским словам Domini canes т.е Господни псы. Неофициальное название использовалось и в негативном смысле, так как инквизиторы были преимущественно доминиканцами. Кроме того, в Нидерландах времён Босха не было своей Святой Инквизиции, она была образована Карлом V уже после смерти Босха, в 1521 году. Во время жизни Босха инквизиторы посылались из Рима и их деятельность была довольно ограниченной городскими властями.

18

Во второй половине 15 в. Герцогство Брабант входило в состав Бургундского Герцогства, как и почти все Нидерланды. В настоящее время Северный Брабант, включая Хертогенбос, входит в состав Нидерландов, а Южный Брабант, включая Брюссель и Лёвен, – в состав Бельгии.

19

Генрих I (1165 – 1235) – первый герцог Брабанта с 1183 года.

20

«Золотая Легенда» – произведение Якова Ворагинского, Написанное в середине 13 века. Сборник житий святых, который на протяжении всего средневековья являлся одним из наиболее популярных и читаемых произведений по всей Европе.

21

«Видение Тундала» – текст 12 века, популярный на протяжении всего позднего средневековья. Написан монахом Марком из Регенсбурга.

22

Хуго ван дер Гус (1420 -1482) – выдающийся представитель ранней нидерландской живописи. Много лет работал в Генте, затем в монастыре под Брюсселем.

23

Донатор – заказчик картины, преимущественно религиозного или мифологического сюжета, на которой требовалось изобразить его среди персонажей, обычно коленопреклонённым. Нередко картина затем преподносилась в дар какой-либо церкви.

24

Альберт Оуватер (около 1415 – около 1475) – ранненидерландский художник, известный своими дальноплановыми пейзажами. Много лет работал в Харлеме.

25

Карнавал – праздник перед постом, Масленница.

26

Эти картины утеряны, известны только по более поздним копиям и картинам по мотивам Босха.

27

Святой Бавон (или Баво) Гентский – католический святой (почитается и в православии), умер примерно в 659/60 году

28

В настоящее время – Собор Святого Бавона.

29

Гентский алтарь братьев Хуберта ван Эйка (1366 – 1426) и, более известного, Яна ван Эйка (1385 – 1441).

30

Инн – постоялый двор с обязательной таверной при нём.

31

В средневековых Нидерландах имя Любберт являлось нарицательным и олицетворяло глупость или излишнюю доверчивость.

32

Гентская церковь Святого Иоанна Крестителя перестраивалась в течение XIV – пер. пол XVI веков и за это время преобразовалась в собор Святого Бавона, которым и является в настоящее время.