скачать книгу бесплатно
Один мой университетский профессор как-то сказал, что двадцать четыре – это тот возраст, в котором большинству придется страдать от угрей в последний раз. А еще я читал где-то, что 24, 36 и 48 – это возраст, когда случаются судьбоносные вещи. Что-то такое было связано с китайским гороскопом, уже точно и не вспомнить. Я всегда скептично относился к астрологии, звездам, восходящим и нисходящим знакам, считая все это чистейшим бредом, но почему-то эту статейку запомнил.
Усмехнувшись и покачав головой, я пошел умываться. Судьбоносные вещи в мой план-график точно не были вписаны.
Мы с Ричи тихо спустились на кухню и подкрались к холодильнику. Глаза пса шаловливо блестели, наверняка отражая мои. Я достал хлеб и палку колбасы, отрезал два огромных ломтя и сделал бутерброды. Вытащив бутылку с апельсиновым соком, я уселся прямо на пол, прислонившись спиной к дверце холодильника, и отдал один бутерброд Ричи. Мы сидели с ним, кроша хлеб, и чавкали. Натурально чавкали, чего я себе не позволял лет с пяти. И кто бы только знал, какое же это великолепное чувство! Половина пятого утра, я в растянутых спортивках и старой футболке сижу на полу с собакой и чавкаю бутербродом, запивая его соком из бутылки. Из бутылки! Невероятное чувство, пьянящее. Как же мало нужно человеку для счастья. Я тихо смеялся над Ричи, пока он расправлялся с колбасой, и поднялся на ноги только тогда, когда пес подошел к двери на улицу. Пора гулять. С наслаждением вытерев руки о штанины, я надел тапки и выскользнул во двор вместе с моим лабрадором.
Мы носились как сумасшедшие, ловя руками и лапами лучи поднимающегося солнца, и совершенно забыли о времени.
– Алекс! Что… что все это значит?!
Как ушат холодной воды на мою голову в декабре месяце. Рефлекторно втянув голову в плечи, я медленно обернулся. На мамином лице был написан такой неприкрытый шок, как будто бы минимум, что она увидела на своем заднем дворе – окровавленные трупы и наши танцы на костях. Я запустил руку в свои и без того растрепанные волосы, но тут же опустил ее. Иначе бы у матери начался нервный тик, ей-богу.
– Да мы тут… гуляем вот, – выдавил я, вместо своей головы потрепав голову сидящего рядом с виноватым видом пса.
– Да, я вижу!
О-ёй. В ее голосе прорезались истеричные нотки. Плохо, очень плохо. Я закусил губу, отведя взгляд. Мать открывала и закрывала рот, как выброшенная на берег рыба. А я стоял и молился только об одном – не засмеяться.
– Быстро приведи себя в порядок, пока отец не спустился! – наконец сказала она.
Два раза повторять не пришлось – мы вместе с Ричи влетели в дом, вихрем пронеслись по лестнице и ворвались в комнату, захлопнув дверь. И я сделал то, чего не делал уже очень давно – расхохотался в голос, упав на кровать. Ситуация была абсурднее некуда: мне 24 года, а я убегаю от матери, как нашкодивший школьник. И в самом деле глупо, что это за подростковый бунт? Черт меня понес на улицу в оборванной старой одежде? Но стыдно мне не было. Да что уж там, мне давно не было так легко и свободно. Свободно. Вот в чем было дело. Возможно, выйти на улицу в растянутых спортивках, было моим первым самостоятельно принятым решением за всю жизнь.
***
К завтраку я спустился уже готовый в колледж. Уложенные волосы, отглаженный костюм, белоснежная рубашка – чистейший трюизм. Показалось, или на лице матери мелькнуло облегчение? Я сел за стол, пряча улыбку за чашкой.
– Сын, сегодня после колледжа возвращайся домой. Не нужно ехать в офис. Нам с мамой нужно с тобой поговорить, – не отрываясь от утренней газеты, сказал отец.
Я бросил на него быстрый взгляд. Мое хорошее настроение быстро смешалось. В чем был подвох? Я бы мог подумать, что родители хотят устроить мне праздник, но что-то не вязалась вечеринка с тоном отца. Впрочем, кто знает, может быть, в них неожиданно проснулись обычные люди. Я вздохнул.
– Хорошо.
– Но не забудь позвонить Жозефине, она перенесет встречу с профессором Эллом на пять часов пятницы…
А, нет. Все нормально.
***
К счастью или несчастью, я пока не понял, но отпустили нас поздно. Приехал очередной профессор с очередной лекцией, и у нас внезапно возникла еще одна пара. Но лекция была интересной и в любом случае лучше, чем высокопарные речи отцовских коллег. Я даже остался поболтать с этим пожилым человеком, чьи глаза лучились энтузиазмом. Не каждый из нас мог таким похвастаться.
Меня немало поразила его искренняя увлеченность юридическими науками. Он действительно получал подлинное наслаждение от изучения теории государства и права, криминалистики, судебной статистики и экспертизы, что мне даже стало немного завидно. И почему у меня не было такого живого интереса?
Обменявшись рукопожатием и взаимным пожеланием удачи, мы разошлись в разные стороны уже на улице. Я не торопился домой. Хотя мне безумно хотелось открыть дверь и увидеть маленький тортик. Это уже было бы что-то. Что-то, что вряд ли произойдет. Я хмыкнул, ловя такси. Скажете, не может такого быть, чтобы родители не подарили даже торт на День Рождение? Тогда вы просто не знаете моих родителей.
Стоило мне открыть дверь, из зала меня позвал отец. Замечательно. Спасибо, что встретил, пап.
Конечно же, я не увидел никакого торта. Мать с отцом сидели за журнальным столиком, заваленным бумагами, и, нацепив на носы очки, что-то подсчитывали. Рядом лежали их телефоны, по два у каждого. Видимо, работа была продуктивной.
Я сел в кресло напротив, и родители подняли головы. Около минуты мы играли в гляделки, переводя взгляд друг на друга. Наконец, отец снял очки и вздохнул.
– Алекс, ты помнишь Митчелла Моргана из самой крупной Адвокатской палаты штата?
Я осторожно кивнул. Митчелла Моргана я помнил смутно, в последнее время моя жизнь и без него кишела огромным количеством новых знакомств. Но само имя было известным, его, кажется, даже упоминали на сегодняшней лекции.
– Его агент прислал нам сообщение с предложением оферты, – подхватила мама. – Он возьмет тебя в свою фирму штатным сотрудником. Но у него есть пара условий.
Она протянула мне листок бумаги. Я без особого интереса побежал взглядом по строчкам, но дочитать мне не дали.
– Естественно, окончить колледж ты должен с отличием. За это мы с мамой не беспокоимся, у тебя отличные оценки, количество кредитов превышает твоих товарищей, так что диплом с высшим почетом уже почти у тебя в руках. И второе его условие – ты должен жениться.
В ушах резко зазвенело. Я не ослышался? Какая к черту женитьба?! Мой взгляд, тупо застывший на ровных машинописных строчках, медленно поднялся на родителей. Эталон невозмутимости, ни один мускул на лицах не дрогнул. Мы как будто бы рецепт лазаньи обсуждаем, твою мать.
– З… зачем мне жениться? На ком? Причем тут работа?
– Успокойся, Алекс, это всего лишь формальность. К тому же мы уже акцептировали его предложение.
Моя челюсть совершенно непредставительно поздоровалась с полом. Согласились они, почему бы и нет. Всего лишь формальность? Алло, это еще и моя жизнь!
– Вы с ума сошли?! Какого черта?! Не хочу я ни на ком жениться, да у меня девушки-то никогда не было! Чем женщина может способствовать работе? Этот Морган ваш совсем конченный извращенец?! И почему вы меня даже не спросили?!
Обычно я не повышал голос на родителей. Обычно я не ругался. Обычно… но сейчас ничего обычного не было. Но отец, все также спокойно, нацепил очки обратно на нос.
– Алекс. Это престижная фирма. И если сам мистер Морган согласен взять тебя на работу, то нужно радоваться такой возможности.
– Да черта с два!!! – я сорвался на крик.
– Сядь.
Я и не заметил, что вскочил с места, но рухнул в кресло, как подкошенный.
– Не вижу смысла в твоих бунтарских выкриках. Договор составлен. Девушку мы тебе найдем, из приличной семьи, обученную манерам, с хорошей родословной.
Я недоверчиво уставился на отца. Он сейчас точно говорит о моей невесте или Ричи сучку собрался искать? Я тряхнул головой и сжал руками виски. Какой-то бред, вся эта ситуация побила все вершины абсурда в моей жизни.
– …Оформим фиктивный брак. Тебе нужен наследник, Алекс. А мистер Морган ценит надежность. У семейных людей меньше вероятность сорваться с места, да и на конкуренцию они не так падки.
Отец все еще что-то говорил, но я уже не слушал. Как связаны семья и конкуренция на рынке труда, я не понимал однозначно, зато понимал, что моя жизнь катится ко всем чертям ада. Она, конечно, и раньше не была пушистой и воздушной, но сейчас мне казалось, что кто-то наверху, если там кто-то и был, играет со мной очень паршивую злую шутку. Бунтарские выкрики. Меня собрались скрестить с породистой сукой ради прибыли и потомства. Это определенно был бунт.
Внезапно на меня навалилась усталость. Тяжелая, удушающая. Было ощущение, что мне не 24 года исполнилось с утра, а стукнуло под 90. И очень болезненно стукнуло.
– Я пойду к себе, – глухо сказал я, не узнавая собственного голоса. Мать подняла голову от бумаг.
– А ужин?
– Я не голоден, – бросил я и поплелся к лестнице, краем уха слыша, как отец говорит маме, чтобы она оставила меня в покое.
Я не стал закрывать дверь, не стал раздеваться. Просто свалился мешком на кровать, зарывшись лицом в подушку, и заорал в нее. Подушка скрыла звуки, впитала их в себя. А я так и лежал: не было желания двигаться, не было желания просыпаться завтра утром. В бок мне что-то аккуратно ткнулось. Я повернул голову, встретившись взглядом с тоскливым взглядом Ричи. Пес забрался ко мне, тихонько поскуливая, и лизнул в нос. Я вяло улыбнулся, отмахнувшись. Вот кто меня точно понимал. Я обнял горячее собачье тело, уткнувшись лбом в его бок, и вздохнул. Стало немного легче. Совсем чуть-чуть.
Проглотил? Да, проглотил. Я убеждал себя, что мне плевать. В который уже раз я убеждал себя в этом? Я уже сбился со счета. Но знал, что, в конце концов, я с собой договорюсь. Разве у меня был выбор?
– С Днем Рождения тебя, Алекс.
Мой пропитанный сарказмом голос отразился от стены и растворился в подкрадывающейся темноте ночи.
Глава 3
Я никогда бы не мог похвастаться близкими отношениями со своими родными. Когда я был еще маленьким, отец с матерью упорно строили карьеру, оставляя меня на нянек. Да, они добились высот, да, наша семья ни в чем себе не отказывала, будучи по меркам Чикаго довольно обеспеченной и даже богатой. Однако я бы многое отдал, чтобы мой отец научил меня в свое время кататься на велосипеде, а мать хоть раз сводила в театр. Увы, они всегда были заняты. Когда вообще успели обзавестись наследником?
– Алекс Брайн!
Я слегка вздрогнул и обернулся от окна, глядя на преподавателя. Как жаль, меня прервали как раз на размышлениях о технологиях суррогатного материнства.
Вздыхаю, поднимаясь с места. Алекс Брайн. Ну не глупо ли? Гениальные юристы, которые воспитывают не менее гениального сына, носят самую, что ни на есть, заурядную фамилию.
– Повтори, что я только что сказал.
«К чему этот суровый тон?»
– Глава муниципального образования является высшим должностным лицом муниципального образования и наделяется уставом муниципального образования собственными полномочиями по решению вопросов местного значения, – лениво проговариваю я.
Преподаватель недовольно хмыкает, но разрешает мне сесть. И на чем он пытался меня подловить? Я знаю всю программу вплоть до экзаменационных вопросов. Да, так бывает, когда в сухих законах ты спасаешься от ежедневности.
Я снова отворачиваюсь к окну, подперев рукой голову. С того памятного разговора мы с родителями практически свели наше общение к нулю. Учитывая, что мы и до этого не особо задушевно беседовали, сейчас вся ситуация дома стала… абсурдной, именно. Думаете, этого слова слишком много в моем лексиконе и вообще в жизни? Я тоже так думаю.
Самое паршивое, что невесту они мне нашли, как и обещали. Зовут ее Андреа, она дочь второго судьи из отцовского штата. Очаровательная блондинка с ногами от ушей, ямочками на щеках, замазанных тонной косметики, и обворожительной улыбкой. А еще она редкостная дрянь и, на самом деле, та еще сука. Что говорить, мне искали породистую сучку, ее и нашли. Но родителям Андреа понравилась, о чем мне незамедлительно сообщили и потащили знакомиться. Естественно.
За весь вечер мы перекинулись буквально парой фраз, однако даже этого хватило, чтобы у меня выработалось стойкое отвращение к размалеванной курице. После этого я всячески избегал дальнейших встреч, что на удивление увенчалось успехом. От меня отстали с предложениями навестить семью нареченной, и я снова скрылся от мира за кипой книг.
Только слышал иногда, как отец говорил матери: «Ничего. Мы с тобой тоже не разговаривали до свадьбы». Да вы и сейчас кроме работы ничего не обсуждаете, Господи.
Вздохнув, я потер виски. Не самое лучшее время думать об этом. Дернув упавшие жалюзи, я снова повернулся к профессору, привычно погружаясь в простоту юридических законов.
***
После занятий у меня был запланирован очередной марш-бросок до суда. И почему все мои встречи назначены впритык? Времени на дорогу совсем не остается. Но у меня же «плотный график», на мелочи просто нет времени. Конечно, подумаешь, полчаса на такси. Впрочем, неважно.
Но когда я добрался до места, мой «курирующий судья» (привязалось как-то к нему это прозвище, ну не помню я имени) меня немало удивил. Уже даже тем, что мне не пришлось в который раз ждать его, разглядывая план эвакуации. Он встретил меня у дверей своего кабинета и огорошил новостью, что сегодня он возьмет меня с собой на суд. Естественно, не за судейскую трибуну, но я не думал об этом. Наконец-то мне стало интересно, ведь, как бы удивительно это не было, но на настоящем суде мне предстояло быть впервые.
Рассматривалось дело о причинении тяжкого вреда здоровью по неосторожности. Двое мужчин, по показаниям следствия, давних друзей, выпили и начали драку. Причина драки установлена не была, скорее всего, ее и не было. Начали махаться кулаками на потеху публики, такое бывает. Но закончилось все плачевно. Один толкнул другого, тот упал и ударился затылком об угол стола. Результат – черепно-мозговая, реанимация, кома. Прогнозы врачей были неутешительны.
Мужчине, сидящему на скамье подсудимых, я бы дал лет 50, не меньше, но знал, что ему всего 32. Уже полгода шло следствие, теперь суд.
Весь судебный процесс я был поглощен работой адвоката и прокурора, делал заметки в блокноте, отмечал что-то новое для себя. Они устроили настоящую словесную баталию, и меня потрясло, насколько четко сформулированы и продуманы их выпады. Кажется, это был едва ли не первый раз, когда я не думал, что профессия адвоката – совсем не то, чего бы я хотел.
Судебное разбирательство шло уже второй час, когда судья объявил перерыв. Он скрылся в совещательной комнате, и в зале повис легкий гул голосов. Я как раз перечитывал то, что успел записать, когда ко мне кто-то подошел. Я смутно узнал в мужчине одного из коллег отца, но не смог вспомнить ни имени, ни фамилии. Впрочем, это было и не нужно. Главное, он знал меня.
Перекинувшись со мной парой фраз, отцовский коллега повел меня к адвокату – познакомить. Неожиданно мы разговорились. Как оказалось, Чак, а именно так звали адвоката, работал на Митчелла Моргана. Совпадением это было или нет, но мы успели несколько поверхностно обсудить дело, по которому шел суд, затронуть некоторые части следствия и плавно перешли на более интересную тему, касающуюся непосредственно его работы на мистера Моргана.
Казалось, что этот Морган был славным малым, если такое словосочетание вообще было применимо к чиновникам. По крайней мере, он был неплохим руководителем, по словам Чака.
Судьи не было около часа, и все это время мы с адвокатом вели довольно непринужденную беседу. Я бы не сказал, что воодушевился после нее в ожидании моей будущей работы, но настроение все-таки улучшилось. Суд продолжился, и я снова занял свое место в зале.
Еще час, и все закончилось. Мужику дали три года, видимо, прокуратура поработала на славу. Или же Чаку обещали недостаточный гонорар, в конце концов, я прекрасно знал, как устроена эта система. Пока суд принимал решение, я успел поговорить с коллегой отца. Ничего особо интересного от него я не узнал, но все же считал, что день мой прошел продуктивно.
Когда объявили приговор, мыслями я уже был дома, выстраивая разговор с отцом. Я так увлекся этим делом, что пропустил момент, когда осужденного попросили вывести из зала суда. Но вдруг… Этот мужчина поднял голову, и я случайно столкнулся с ним взглядом. И в этот момент мой мир, остановившись на секунду, дал трещину.
Эти глаза… Лучше бы я никогда не видел этих глаз. Но это я понял далеко не сразу.
***
Остальные события, произошедшие после суда, я помнил смутно. Я перекинулся еще парой фраз с Чаком, попрощался с ним и с коллегой отца. Мой «курирующий судья» встретил меня у своего кабинета. Мы о чем-то еще поговорили, и он проводил меня до такси. Не помню, как я ехал домой.
В зале меня ждал отец. Его коллега уже успел ему позвонить. Даже не знаю, назвать это оперативностью, или более низко – сучестью. Наверное, зависит от ситуации, но я не сомневаюсь, что крыса – она и есть крыса. Позитивно, ничего не скажешь.
Он дотошно выспросил у меня обо всем, что происходило на суде, просмотрел мои заметки, спросил про Чака. Я помню суть разговора, но я знал ее еще до того, как он начался. Я знал об этом еще тогда, когда судья встретил меня у своего кабинета. Но если бы кто-то спросил меня об отдельных фразах, я бы не вспомнил. Никогда еще я не был таким дезориентированным. О чем незамедлительно сообщил мне отец.
Очнулся я среди ночи, лежа на кровати и тупо уставившись в потолок. О чем я думал все это время, в какой полудреме был? Не знаю. Поднявшись, я щелкнул выключателем, зажмурившись от яркого света. Скинув одежду, я зашел в ванную и еще долго стоял под струями воды, прокручивая в голове прошедший день. Колледж, суд, дом. Все было как обычно, но одновременно что-то было не так.
Вздохнув, я прикрыл веки. Тут в моих мыслях промелькнул осужденный на моих глазах мужчина. Его взгляд…
Никогда прежде я не видел такого взгляда. За полгода в тюрьме из него успело исчезнуть выражение паники, вины, раскаянья. Там осталась только безысходность, покорное смирение и тоскливое отчаяние. Он знал, что его упекут за решетку, знал, что адвокат не поможет ему. В один день его жизнь закончилась, оборвалась, без возможности стать прежней. Но ведь он ничего не мог с этим сделать, не мог этого изменить. Он не мог больше быть свободным. Мертвый человек, который еще дышал. И это все было в его глазах.
Меня поразил этот взгляд, ошеломил, выбил из равновесия. Я не мог похвастаться, что разбираюсь в людях, и меня удивило, как за короткий миг я увидел это все. Стянув полотенце с головы, я взглянул в зеркало.
Впрочем, я знал, как мне это удалось. Я уже видел такие глаза, видел это выражение покорной безысходности. Видел их каждый день, правда, старался не думать об этом, не разбираться. Даже сейчас…
Я смотрел в зеркало на свое отражение, а мое отражение смотрело на меня. Я снова видел это выражение глаз, словно опять оказался на суде. Только в этот раз это были мои собственные глаза.
***
Я стоял в своей безлико черной мантии выпускника на сцене рядом с вещающим деканом и откровенно скучал. Меня представляли, как лучшего студента, жали мне руки, фотографировали с этой бумажкой, которая подтверждала, что теперь я первоклассный юрист. Куча поздравительных слов, улыбок, кивков. Смех со стороны моих одногруппников, теперь уже бывших. Значимость события зашкаливала.
А в моей голове была сплошная вата. Без удивления я понимал, что этот день стал просто очередной галочкой выполненных дел. Ничего необычного. Но улыбающиеся лица молодых людей в точно таких же, как у меня, мантиях навевали странное чувство. Огорчения или разочарования, я не понимал. Только смутно ощущал, что хотел бы быть с ними, пусть никто из них так и не стал мне другом. Вздохнув, я отвернулся и попытался протиснуться сквозь толпу.
– Эй, Алекс!
Голос нагнал меня, когда я уже преодолел половину расстояния до выхода. Я обернулся, встретившись взглядом с парнем с моей группы. Как же его звали? Майкл? Джек? Джонни? Впрочем, какая разница.
– М-м-м… Да?
– Пойдем с нами? Мы хотим отметить с ребятами. Все-таки, мы долго к этому шли.
Парень улыбался и светился от счастья. Меня кольнуло чувство мерзкой зависти.
– Нет. Спасибо. Извини.
– Да брось, Ал, последний раз, возможно, видимся. Пошли! Родители тоже пойдут, только в другое место. Где твои, кстати?
– Их тут нет. Извини. Спасибо, – снова повторил я и почти сбежал от него, нырнув в толпу.
