Анатомия мечты

скачать книгу бесплатно

Анатомия мечты
Ольга Лайтман

Мысль материальна, мечта воплощается в действительность, если желать ее исполнения от всего сердца. Но путь к мечте бывает наполнен сомнениями, борьбой с собственными демонами, противостоянием общепринятой морали. И когда рушится привычная жизнь, а душевная боль кажется невыносимой, герои находят точку опоры в любви и дружбе, продолжая действовать. Именно в этот момент их заветные мечты становятся реальностью. Это история жизни двух подруг, одна из которых – транссексуал, а вторая влюблена в придуманный образ Люцифера. История рождения мечты, ее пути и реализации.

В оформлении обложки использована фотография автора Shootdiem «The Mosque-Madrassa of Sultan Hassan located near the Saladin Citadel in Cairo, Egypt» с https://www.shutterstock.com

– В оформлении обложки использована фотография с https://pixabay.com/ по лицензии CC0

Экстериоризация – выведение некоего объекта изнутри вовне, из внутреннего пространства в реально существующую наружи среду.

В белом облаке не увидишь ни следа уродства.

Шао – шань

Часть первая

Вера

I

Сидя за столом в своей гостиной, Лира сосредоточенно выписывала гирлянды слов, будто нанизывала цветной хрусталь на тонкие солнечные лучи. Поток невысказанных чувств, войдя в сознание, приобретал форму архетипической полупоэзии, которая посвящалась лишь одному собеседнику. Дневник спасал ее от душевного одиночества, бумага принимала безропотно спрессованные в бессознательном страсти, фантасмагорию переживаний личного сумасшествия. Не каждому расскажешь о сокровенном. Страх отвержения бдительно охраняет границы откровенности, но и оставляет право на уникальность. А к одиночеству среди людей можно и привыкнуть, поговорить о секретах всегда можно с Богом. Поэтому Лира завела себе привычку писать Ему письма и начинала всегда так: «Дорогой Отец».

« Дорогой Отец! Ты дал мне сон, где черное перо, кружась, летело вниз через бездну времен, будто рассекая бытие на две половины. Я чувствовала в этом знак, Твоим замыслом было это падение. Пространство сна наполнилось светом, но скоро свет этот сжался в точку и она растворилась во тьме. Так создавалась моя судьба. Потом я увидела крупицу света в глубокой темноте. Точка приближалась без шума, разбрызгивая пылающую магму, среди которой пульсировали цветные энергии. Переплетаясь, они складывались в причудливые рисунки из блестящих нитей, как кружево, которое подобно мерцающей паутинке, свежей, легковесной, трепещущей, словно отражение летнего утра в хрустальной капле росы. Ему суждено будет соткаться безупречным и низвергнуться в пучину Вселенной, найти свое пространство и слиться с ним.

Я знаю каким пером написан узор моей жизни. Это и есть Твой замысел, недоступный моему разуму, лишь душе он понятен…»

Эти размышления прервала трель телефонного звонка. Увидев знакомый номер, Лира с рассеянной улыбкой взяла мобильник.

– Лира, дорогая, мне надоел твой поклонник и, что это за бред он несет по поводу какого – то Тициана? Что мне с ним делать, если этот неандерталец требует твой номер телефона? – капризный, чуть хрипловатый голос в трубке ожидал ответа, а Лира не отрывалась от раскрытой тетради, страницы которой пестрели пасторальными цветочками и бабочками. Ее рука с карандашом застыла над этими клумбами пастельных тонов, готовая обрушиться и исцарапать его прерванными мыслями.

– Виктор, ну скажи ему, что я уехала куда – нибудь в экспедицию, совсем далеко, …на остров Пасхи, – придумала Лира.

– Дорогая, какой остров, какой Пасхи?! – искренне возмущалась трубка. – Я не знаю причем тут Тициан, но ты напрасно динамишь этого парня. Он не вылазит из музеев и купается в нефти, а значит в деньгах! Это же мечта!

Зависшая рука Лиры упала на стол, а от карандаша отломился острый, как у копья кончик.

– Это не моя мечта, Виктор, – задумчиво ответила она.

– Знаю, знаю, ты ненавидишь когда кто – то лезет в твою личную жизнь, но я на правах твоей подруги имею права дать тебе совет…

– Он мне не нравится, – отрезала Лира. – И я не смогу полюбить его нефтяные деньги без него самого.

Трубка протяжно вздохнула.

– О, Боже, дорогая, ну причем тут любовь, я говорю тебе о жизни. Пора выбираться из своей конуры. Тебе не хочется свою яхту, самолет, дворец?

– Виктор, он не нравится мне, его манеры окультуренного самца меня раздражают, к тому же от его смокинга разило какой – то резиной.

– К черту резину, подумай обо мне, дорогая!

– Я и подумала, а что если тебе его соблазнить и выйти за него замуж? – лукаво произнесла Лира.

Трубка задумалась.

– Я могла бы, но он говорит только о тебе, говорит, что влюблен в тебя и в Тициана. Слушай, а что это за мужик?

Лира улыбнулась.

– Тициан – это живописец и ему почти пять веков. На правах твоей лучшей подруги даю совет, – купи светло – рыжий парик, как мои волосы, одень что – нибудь романтическое и назначь ему встречу, вдруг он влюбится в тебя.

– Неплохая мысль, пожалуй я рискну! – повеселела трубка.

Она отключила мобильник и уставилась на цветочные страницы, пытаясь сосредоточиться и заново поймать уплывшую мысль. Потом рассеянно вывела на нежно – розовой магнолии вверху дату и переключилась на лежавшую рядом книгу. Мысль не хотела возвращаться, а только махала из преддверья бессознательного кончиком лисьего хвоста, и лучшим средством было выманить ее с помощью чужих мыслей. Томик Гейне годился для этого как нельзя лучше.

– Господин Гейне, скажите мне свое волшебное слово! – обратилась Лира к портрету поэта и открыла наугад книжку.

Господин Гейне ответил ей четверостишием:

О, пусть не без утех земных

Жизнь твоя протекает!

И если ты стрел не боишься ничьих,

Пускай – кто хочет – стреляет.

Лира удивленно подняла медовые брови.

– Неужели ты, романтик, брат Новалиса, советуешь мне играть в пошлые игры, и засыпать золой свет моего сердца, и избрать рациональные доводы разума, или советы моей ветреной подруги Виктора, алчущего золота и роскоши? Помилосердствуй! Я и так счастлива тем, что могу делать все, что мне в голову взбредет! А если ты по – поводу моих кавалеров, так они доставляют мне массу хлопот, особенно эти любители живописи. Я не Мария Магдалена! А когда пытаюсь быть корректной, выходит еще хуже. Некоторые принимают такое поведение за застенчивость или за игру, и настойчиво продолжают долбить мозг звонками. Нет ничего хуже назойливых ухажеров с самомнением Креза!

Потом она еще раз открыла потрепанную книжку и наткнулась на маленькую открытку с изображением врубелевского демона. В ее расширившихся зрачках отразился загадочный образ отверженного. На миг закрыв глаза, она попала в пьянящий водоворот карамельного сладострастия, но вдруг осеклась, и словно очнувшись, почувствовала как кровь отливает от запылавшего лица. Дальше Лира написала одно только слово «Trieb». Этих слов было множество, одно и то же «Trieb» появлялось довольно часто в последние месяцы. Может это было связано с наступлением лета, может быть ее природа начинала подчиняться законам нелюбимого ею Фрейда, причина не важна. Значима была только картина, точнее образ, написанный словно торопливой рукой, воздушно – каменный лик. К нему и относилось древнее и глубокое «Trieb». Рука привычно вывела еще раз это протяжное, глухое и терпкое на вкус слово, не в силах оторваться от изображения, она вбирала загадочный облик душой, все глубже погружаясь в купель своей тайной страсти. Прежняя мысль уже забылась, или превратилась в картину иного свойства после соприкосновения с чувством необычайной силы, которую Лира носила в себе, как запечатанную тайну, свою бесконечную и трогательную любовь человеческого существа к великой тени библейского Бога. Портреты этого создания попадались ей обычно пугающе – отвратительными и мрачными. Лира находила, что это неправильно и видела в них только историю развития человеческого сознания, не более того. Ее любовь подсказывала ей, что в изображениях парнокопытных уродцев, человек выплескивал страх перед собственной тенью, Великим Черным Демоном, пытаясь отгородиться от своей тварной сути, от бессилия перед инстинктом, и тем самым польстить жестокой эпохе и успокоить совесть. В рогатых козлоподобных существах отражалось лишь невежество, которое и порождало истинное, зло изобретенное сознанием – фашизм во всех его проявлениях, искаженную добродетель, которая пряталась за святыми именами, да благими намерениями.

Сначала Лира негодовала, просматривая сотни гравюр, рисунков и живописных полотен, пока не наткнулась на произведения мастера Доре, а после ее сердце успокоилось на полотне Врубеля. Она приобрела постер “Демона сидящего” и сделала из него довольно большую картину, которую и повесила у себя в спальне напротив кровати, над изголовьем у нее призрачно белело распятие, тонкий продолговатый крест, вырезанный из слоновой кости. Лира часто молилась перед ним, а в спину ей глядели темные задумчивые глаза Демона.

Лежа в кровати без сна, она иногда дергала шнурок ночной лампы и, с нежностью, и щемящим восторгом, мечтала, глядя на картину, окутанную романтическим полумраком. Облик Люцифера она додумала сама, часто погружаясь в свои фантазии, мысленно выписывала собственное полотно.

“ Каков запах его волос? Какие они, мягкие, как шелк или атласным каскадом спускаются вдоль спины? Его тело – совершенство, а черты лица неописуемо красивы. Что увидит душа, если заглянет в его глаза и каков их цвет? У Люцифера должны быть особенные глаза, к черным волосам нужен контраст, либо темно – серые, либо синие. Да, скорее синие, как летнее ночное небо и в них отражаются звезды”.

Лира, как одна из вымирающего племени романтиков, грезила о своей мечте, любила ее тайно и лелейно, тосковала по той картине, которую нарисовало ее воображение, а воображению лишь страстное сердце могло подкладывать волшебные кисти и краски, но кто сообщал это сердцу?

Лира верила и благодарила Творца за столь неожиданное и странное чувство, но все же иногда сомнения терзали ей душу. И лишь в своих молитвах она просила Бога помочь ей разобраться в себе и примирить вечно враждующие легионы мыслей и чувств.

“ Дорогой Отец, я люблю Тебя и дар Твой непостижим пока для моей души. Как мне понять, что это истина и я не схожу с ума! Почему я не могу поверить в правдивость своих чувств? Как мне перешагнуть тот барьер, который отделяет Твою правду от моих грез, Твою волю от моих сомнений? Ты, Всеблагой даровал мне эту странную любовь и ни о ком другом так не тоскует мое сердце.”

Когда Лира носила еще плиссированные юбочки и широкие банты, ей встретилась цыганка. Из шумной стайки школьниц, спешащих в кафе, она выбрала почему – то ее. И Лира, повинуясь гипнотическому взгляду черных бесоватых глаз, послушно протянула руку. Цыганка смогла увидеть путь, но суть Замысла и причина были от нее скрыты.

– Благодать Божья на тебе, деточка. Будешь счастливой, и будет любовь большая. Но жизнь твоя не долгая, из-за любви погибнешь.

Подружки, плотно обступили гадалку и слушали раскрыв рты, пока кто – то самый бойкий не спросил о той самой любви.

– Кто же станет избранник твой? – цыганка пристальнее стала вглядываться в испещренную тонкими линиями ладонь. – Все скажу, все. На руке вся судьба написана, как на карте, – приговаривала она, хмуря широкие брови.

Лира с изумлением и мелким страхом взирала на гадалку, а она то приближала, то отстраняла ее узкую ладонь, пока цыганские глаза не округлились и отбросив руку, она часто закрестилась, забормотала что – то на своем языке..

– Не надо денег! – крикнула она и быстро пошла прочь.

Лира помнила этот эпизод и по сей день. Тогда внезапный побег гадалки испугал ее, да и теперь она не слишком верила предсказанью. Однако чувствовала смутно, что в чем – то цыганка была права.

II

Тяжелый гул шагов удалялся в сгущающийся мрак. Она не видела лица, только силуэт со спины, который растворился в чугунном отзвуке эха. Тогда страх смерти впивался в ее сердце, уши закладывало от понимания неотвратимого конца. Лира всегда тяжело отходила от этого сна. Она долго молилась, укрывшись с головой одеялом. Потом сердце ее успокаивалось и вновь наполнялось светом. Страх, пережитый во сне, исчезал. Приходила все та же безмятежность, все та же любовь. «Светоносный», – шептала она закрыв ладонями лицо, улыбаясь счастливо. В этот момент душа ее возносилась в чистые сферы и сладостный восторг охватывал все ее существо. «Я понимаю почему так!» – шептала она и из закрытых глаз катились хрустальные слезы. Никто и никогда не видел этих слез, ее молитвы были слышны только Иному миру, ее чувства были так искренне горячи, что достигли Престола Его. И Он, Непостижимый и Предвечный, легким эфиром касался ее души, которая наполнялась благодатью и тем живым теплом, которое отличает ангельское детство от беспокойной молодости или осеннего покоя средних лет. В эти моменты, Лира любила все вокруг, забывая о страшном сне, он становился просто иллюзией, как и вся мирская жизнь. И проснувшись со счастьем в душе она начинала день, самый, что ни наесть обычный, но для нее неповторимый. Лира с легким сердцем спешила на работу, где ее ждали пожелтевшие фолианты старинных манускриптов, которые необходимо было перевести. Кропотливый, требующий усидчивости труд, не был в тягость. Ей нравилось погружаться в иную действительность, и часто все эти гримуары и старые древненемецкие сказки с заклинаниями, загоняли ее мысли в русло сухого скептицизма. Лира умела отгораживаться от прочитанной информации, которая все же вызывала у нее приступы черного юмора.

Однажды она переводила с латыни одну ветхую книжицу, страницы которой приходилось осторожно переворачивать пинцетом, а лицо закрывать маской. В той книжке один сумасшедший саксонец тщательнейшим образом описал ритуалы вызова духов четырех стихий да еще, якобы, заставил их служить себе. «Чего он надышался и каких грибов наелся, чтобы выдумать все эти манипуляции?» – вздыхала Лира, когда переписывала очередную порцию ингредиентов. Ей уже попадались подобные поваренные книги, где какой – нибудь монах, устав от молитв и однообразной жизни, замечтавшись о вселенском могуществе, баловался колдовством, вызывал демонов, беседовал с ними, а потом записывал всю эту ахинею на пергамент. Подобные записки сумасшедших имели большую ценность среди коллекционеров и библиотек, Лира же считала их доказательством того, что в средние века добрая половина монастырского населения, да и человечества вообще имела общий диагноз – шизофрения с бредом величия, маниакальный психоз и белую горячку. Однако переводы она делала прекрасно, тексты сдавала вовремя, за что и была любима шефом.

III

Лира пришла домой поздно. Внутри таилось противное чувство, которому она дала определение – досада. Оно было похоже на маленькую медицинскую склянку, из которой по пол – капли сочился прозрачный яд, и Лира травила им свою душу. Сегодня на работе случилась вечеринка по – поводу приобретения библиотекой парочки новых пыльных манускриптов. Ее шеф, Филипп Фрайберг пришел с супругой, а его секретарша Мадлен притащила своего бойфренда, и опорожнив бутылку шампанского, томно ворковала с ним, прищуривая змеиные глаза. И те, немногие избранные приглашенные были почему – то парами. Лиру поначалу не смущало это, но после нескольких бокалов она стала замечать на себе сочувствующие взгляды, и ей делалось неудобно, как если бы на великосветском приеме с нее внезапно упало платье. Потом парное общество не сговариваясь, исторгло ее из своего круга. И тогда она решила напиться и рассказать свои впечатления закадычной подруге Виктору.

Они пили виски в гостиной у Лиры. Виктор, выслушивая ее излияния крутил в задумчивости на пальце свою новую золотую цепочку. Кулончик в виде буквы L, позвякивал прицепленным к нему колокольчиком и Лире казалось, что глазами она следит не за манипуляциями Виктора, а за тоненьким звуком, который наносил точечные уколы в ее мозг. Бутылка стояла наполовину пустой, это по выражению Виктора была “самая философская доза”.

– Ты когда – нибудь любил виртуально, но так, что думал, будто это и есть самая настоящая любовь? – спрашивала Лира философски опьяневшего друга.

Он закатил глаза, а потом сделал лицо актрисы немого кино перед последним в жизни интервью.

– О, когда мне было 13 лет, я влюбился в Шер, а потом, когда я увидел Джорджа Майкла….! Но я всегда понимал, что это боги, которым я никогда не смогу облобызать кончики одежд…, – на патетической ноте закончил он, осушил свой бокал и неопределенно махнул рукой.

– Потом, ну, ты помнишь, я влюбился в Кенни, но это было так, увлечение…

Лира помнила Кенни, высокого очкастого ботаника, золотого мальчика из Йеля, милого и обаятельного, но слишком уж скромного и свой немой вопрос “Виктор, что ты в нем нашел, кроме престарелой мамы – миллионерши?”

– Потом мы прожили немного с Джимом…, – мечтательно продолжал Виктор.

Семейную идиллию этого жития портило увлечение Джима скачками, но Виктору или Виктории удалось таки выжать из этого лошадника пару драгоценных колье.

– А Уильям вообще оказался скотиной, я потратила на него лучшие два года моей жизни! – вдруг оживился Виктор.

Лира хорошо помнила эксцентричного красавчика Вилли. Виктору тогда действительно приходилось несладко, так как Уильям, несмотря на свою брутальную внешность, частенько устраивал женские истерики и кидался предметами. Виктор в ответ тоже устраивал истерики и кидался предметами. В конце концов Уильяму стало жаль свой оставшийся в живых антиквариат и они разошлись, а Виктор компенсировал потраченные нервы и годы новой спортивной машиной, которую буквально выплакал у Вилли при разводе.

– А еще…, – продолжил было Виктор, но Лира прервала его.

– Я прекрасно помню всех твоих тех и этих, я не о том тебя спросила. Ты когда – нибудь верил, что твоя виртуальная любовь может быть именно той настоящей, которая бывает раз в жизни?

Виктор округлил глаза.

– Ты сумасшедшая, как это виртуальное может стать настоящим?

Он закурил, а Лира наткнулась в себе на чувство безысходности и одиночества, которое сразу же было залито новой порцией виски.

– Нет, я наверное не совсем понятно выразилась или некорректно. Вот послушай, ведь религия учит нас любить Бога, но ведь кроме Моисея, Его тоже никогда никто не видел, но миллиарды людей могут поклясться, что Он есть, потому что они чувствуют нечто, что дает им право так утверждать. Получается, что это тоже виртуальная любовь и она может быть не просто настоящая, а самая что ни на есть истинная.

Виктор задумчиво накручивал на палец уже прядь своих волос и прикрыв веки, как в полусне согласно кивал.

– Когда любовь настоящая, то человек живет с ощущением полета в душе. То же самое испытывает верующий после искренней молитвы. Значит, если виртуальная любовь приносит чувство радости и полета, тогда ее тоже можно назвать истинной, – подытожила Лира.

Виктор торопливо вздохнул.

– Может ты и права. Но вера… , – задумчиво произнес он. – Я всегда считал себя верующим, но никогда не задумывался о том, как я верю или во что, или в кого… Просто когда мне задавали вопрос “Веришь ли ты в Бога?”, я сразу отвечал “Да”. Но так ли эта вера истинна для меня? Теперь мне кажется, что на самом деле я никого никогда не любил в своей жизни.

Лира плеснула ему и себе немного виски, и Виктор одним глотком выпил его.

– Знаешь почему я не люблю пить? – внезапно спросил он. – Потому что когда я пьян, то возникает такое ощущение, будто я смотрю на свою жизнь откуда – то с высоты, а она разложена внизу на большом серебряном подносе и там видно все, все, даже самые пикантные и незначительные моменты. Я гляжу на это шапито и чувствую одну только скуку. Это не жизнь, а какое – то месиво в цветных перьях! Ты понимаешь меня?

Лира тряхнула головой в знак согласия так, что прядь ее волос упала в стакан с виски.

– Я могу напиться только с тобой, – продолжал Виктор начиная делать тревожные паузы. – Потому что считаю тебя самым близким другом, но не это главное.

Он подлил еще себе и Лире.

– Главная причина, которая делает нас почти близнецами – это болезнь, мы страдаем одинаковым недугом, дорогая.

Лира внимательно слушала и на ее лице отразился немой вопрос.

– Наша болезнь это одиночество, ведь как ни крути, а мы отличаемся от обычных людей. Разве ты никогда этого не замечала? Я транссексуал, а ты никак не можешь найти своего идеального мужика. Меня общество еще терпит, а тебе приходится нелегко.

Философская стадия грозила медленно превратиться в следующую – трагическую.

– Кто сделал нас такими, какие мы есть? Бог, родители или мы сами? – Виктор усмехнулся горько. – Я, как кошка, которая вечно живет в марте.

Он загрустил и Лире казалось, что в его длинных опущенных ресницах, в несколько поломанной позе, в манере шевелить бокалом и держать длинную ароматную сигарету не было фальши. Иногда он играл, но и эта игра являлась частью его слишком эмоциональной натуры, смертельно раненой души, которую он и пытался сохранить, порой, за весьма экспрессивным фасадом.

– Если слишком много думать, можно сойти с ума, – продолжал Виктор. – Поэтому большая половина людей предпочитает кошачью, а лучше скотскую жизнь и вполне довольна этим.

– Грустно от этого, – сказала Лира.

– Да, но лучше не думать, – закончил Виктор. – Может быть когда – нибудь я смогу полететь, пусть даже виртуально.

– Может Бог еще сделает для тебя подарок, – произнесла Лира, обняв погрустневшую подружку. – Ты очень красивая женщина, Виктория, и что бы ни случилось, будь тем, кто ты есть.

– Можно я останусь сегодня у тебя? – сквозь слезы промяукала Виктория.

– Конечно. И зачем спрашивать, ты можешь жить у меня сколько захочешь.

Лира всегда радовалась когда Виктория или Виктор подолгу задерживался у нее. Он приходил когда болел, полный отчаяния и депрессивных мыслей, когда заканчивался его очередной неудачный роман, и Лира, как могла, старалась залатать его разбитое сердце, когда какая – нибудь киношная мелодрама бередила его чувствительную натуру и повергала в бездну одиночества. В такие периоды они подолгу разговаривали, а потом, Виктория, укрытая одеялом, после согревающего травяного чая жалобно просила почитать ей книжку. Лира перепробовала всевозможных авторов, но привести в норму расшатанные нервы подруги неизменно помогал Дюма или «Баллада о доблестном рыцаре Айвенго» Вальтера Скотта. Все остальное наводило на нее скуку, или повергало в еще более мрачное состояние. Поэтому Лира, как образцовая мать, садилась на край кровати возле своего почти двухметрового ребенка и терпеливо, с выражением, читала этому хрупкому созданию одни и те же книжки.

Через несколько дней Виктория оживала и тащила Лиру в их любимую кофейню с чудесными красивыми пирожными, которые было жалко есть. Потом она могла загулять на всю ночь в клубе, а утром привести с собой прекрасного незнакомца. Случалось, что Лира плелась с работы с гудевшей головой, и уже издалека замечала припаркованные в беспорядке машины. Это был верный признак присутствия дома веселой компании подружек Виктории. Лира ускоряла шаг, и уже выпрыгнув из лифта на седьмом этаже, тихонько подходила к двери своей квартиры, откуда доносились музыка и смех. Она немного медлила прежде чем нажать кнопку звонка, нарочно сдерживая волнительное нетерпение, словно перед прыжком в кроличью нору, где ее ожидала Страна Чудес с фейерверком эмоций и морем теплоты, которое дарили ей эти дивные необычные женщины.

Подружки Виктории любили ее, учили краситься и одеваться, все время причитали как несносно Лира выглядит в своих джинсах и майках. Лира до боли в животе смеялась их скабрезным и не злым шуткам по – поводу ее монастырского образа жизни, ей приятны были их попытки сделать из нее истинную Леди и королеву красоты, которые проводились всегда громко. С завидной активностью в выборе подходящего для Лиры туалета, они мгновенно умудрялись сделать в квартире фантастический бардак. Но потом, когда ее внешний вид был выше всех похвал, вся эта гомонящая и яркая толпа сбивалась в единую пеструю лавину и тащила Лиру в клуб. А на утро они с Викторией еле волокли ноги домой. Виктория падала на кровать, а Лира с кружкой кофе в одной руке и увесистой сумкой в другой, бежала на работу. Там она обычно запиралась в кабинете и спала на столе, подложив под голову куртку. Но несмотря на бессонные ночи и полный свинарик, который царил дома, она чувствовала себя счастливой и легкой.

Дом затих, Виктор блаженно посапывал на диване в гостиной, а Лира лежала в темноте без сна, мысленно копаясь в своем прошлом. Виски не принесло желанного забытья, а лишь усугубило ощущение провала в бессмысленность собственной жизни. “Может быть Господь уже посылал мне любовь, а я не заметила ее? Но можно ли не заметить солнце?” – думала Лира. Она перебирала воспоминания одно за другим, раскладывая их перед собственной душой, словно открытки, цветные и черно – белые, яркие или поблекшие от времени, и не одна из картинок не тревожила ей сердце. Душа спокойно взирала на лица и события, но без трепета и сожалений, когда перед ней представали все джентльмены, которые встречались на ее пути. Их внимание, а порой и настойчивость служили лишь лейкой для ее самолюбия. Но никого из них не любило ее сердце, вспыхивала иногда короткая страсть, как напоминание о принадлежности к миру животных. А потом, когда все проходило, неизменно всплывал один вопрос “Зачем?”, и этот вопрос был наполнен больше удивлением, чем пустотой. Через всех этих мужчин Бог будто испытывал ее, или давал ей выбор или шанс, и все эти не сложившиеся и не начавшиеся отношения составляли ее жизнь в прошлом, которое поблекло перед жизнью в настоящем. Но и за прошлое Лира искренне благодарила Бога сейчас, пока это чувство не возросло, потому что ее мысли вошли в другое русло. Рассвет для нее начался с черно – белых гравюр мастера Доре.