Анатомия мечты

скачать книгу бесплатно


“Дорогой Отец, Создатель, единство с Тобою я ощущаю сейчас, когда в сердце моем Ты возжег звуки бессмертной поэзии! Об этом знали только Великий Тициан и божественный Иоганн Бах, это была их неосознанная тайна, а Ты дал мне возможность осознать ее! Я родилась вновь и только тогда смогла увидеть какой яркий и прекрасный мир выстроил Ты одним дыханием Твоим! И дыхание Твое я чувствую в сердце, ибо наполнено оно счастьем выше понимания человеческого, потому что в нем есть любовь. Всей душой, всем существом своим я люблю Светоносного сына Твоего и чувствую, что эта любовь и есть та самая истина, что выстилает дорогу к Твоим пределам! Только через эту вспышку моя душа раскрылась пред Твоей волей, перед силой Твоей Любви. Это ли не благость, которую, Ты Господь наш даруешь нам как бесценное сокровище и отвергать его – значит приговорить свою душу на вечное проклятие. Я люблю Тебя, Благодать Дарующий, как и люблю Светоносного сына Твоего Люцифера!”

Эту запись в своей цветистой тетради Лира сделала достаточно давно и с тех пор решила жить так, как велит ей сердце. Она продолжала любить и была ведома этим чувством. Все стало даваться ей легко и разные мелкие неудачи больше не касались струн ее души. Полюбив, она ощутила бесконечность времени и зыбкую красоту Замысла, и проникнув по другую сторону бытия, забыла суетность, а понятия добра и зла слились воедино. И Лира благодарила Всевышнего за каждый прожитый и еще не пришедший день, благодать одела ее душу тончайшим покрывалом тайного великолепия и парящей восторженности. Это ощущалось как отрешенность счастливого и полного жизни человека. В пространстве ее души противоположности образа Люцифера слились в единое понятие, сознание очеловечило его, наделив красотой и божественной мудростью сердца. И не казался больше странным тот парадокс, что приняв в душу невозможное, любовь к прекраснейшему из херувимов, первому среди детей Его, она стала ближе к Творцу.

Но не всегда в душе ее царили покой и благодать, и сердце подпевало сомну ангельских голосов. Существовать в одном из миров постоянно и отдалиться от бытия земного, оказывалось невозможным, порой внешняя реальность, в которой пребывала Лира в данной ей жизни, заявляла о себе весьма жестоко. Бывали моменты и ситуации, после которых ее безмятежную мечтательность начинало подтачивать уныние и боль. Вид гуляющих в парке влюбленных, бегающие на лужайке дети, болтовня сослуживцах о своих романах и сплетни легкомысленной подружки Виктории о ее ночных похождениях, иногда больно кололи ей сердце. Лира не могла поделиться в ответ собственной историей, поэтому стала просто слушателем и жилеткой, в которую могли поплакать и Жаклин, и Виктория и подружки Виктории, и даже ученый муж Филипп Фрайберг, босс Лиры. Она будто заземлялась, меняя угол зрения в обыденность, и после подобных разговоров задумывалась о будущем, которое рисовалось в довольно мрачном свете.

Вечерами Лира оставалась наедине с собой и дремотный теплый покой ее дома больше не ощущался, как спокойное и защищающее место, каким был всегда. Привычная тишина оглушала, песочные стены напоминали ей пещерную келью, заполненную книгами, вещами, картинами, мебелью. И эти милые сердцу предметы мертвели, становились бессмысленными и ненужными. Ей казалось, будто пространство комнат темнело, и в этом пространстве растворялись ее мечты, обнажая гнетущую тишину одинокого бытия.

Тогда Лира опять оглядывалась назад, пытаясь зацепить в прошлом хоть какое – нибудь событие, которое всколыхнуло бы ее душу, как любовь к Люциферу, чтобы сожалеть о нем, но все же осознать его реальность, и быть может вернуть или попытаться повторить в настоящем. Но это не помогало. Там не было ничего настолько грандиозного и значительного, в сравнении с настоящими переживаниями. Прошлое стало олицетворением гладкой прямой дороги, где чувства от ее триумфа, радости или неудачи, казались лишь тенями в сравнении с этим сочным великолепием переживаний, какие пришли к ней сейчас. И от осознания сего факта ей становилось страшно, страшно от противоречия между суетным видимым миром и ее внутренней жизнью, от невозможности соединить в сознании логику Божественную и земную, понятие и чувство, преходящее и вечность.

Так проходили дни, а иногда и недели отчаяния и болезненных попыток понять, а более всего поверить в реальность своего великого чувства и принять его снова, как волю Создателя, не анализируя, без желания подогнать любовь в понятную и знакомую форму.

Ей приходилось переживать все в одиночку, поэтому она завела дневник с теми милыми пасторальными рисунками и нежными цветами на светло – фиолетовом фоне, куда и выплескивала все свои страсти, сомнения и восторги, свою боль и напряженность душевной жизни, благодарность Всевышнему за данное ей благо.

“Дорогой Отец, маятник опять качнулся в другую сторону. Господи, что мне сделать, как остановить его? Почему после такого солнечного счастья, будто некий тумблер щелкает у меня внутри, и я погружаюсь в черное ничто. Мой собственный Ад берет надо мной верх, и душа сворачивается и трепещет от страха перед жизнью. Этот страх имеет своего предтечу, свою первопричину, которая сидит внутри как болезнетворный микроб, и лишь замирает на время, чтобы при благоприятных условиях снова ожить, начать развиваться и впрыскивать в мозг и в сердце свой яд? Как мне уничтожить ее, избавиться от этой бактерии навсегда? Что сделать? Прошу Тебя, Господи, помоги, избавь от нее, научи как быть? Мое единственное желание – победить это в себе, и с любовью к Тебе принять любое будущее, даже отсутствие его.”

В этот раз Лира долго молилась с какой – то исступленной яростной одержимостью, просила Всевышнего о помощи разрешить ее внутренний конфликт, примирить ее с самой собой. Постепенно буря внутри улеглась, страхи рассеялись, душа медленно отходила от долгой и тяжелой болезни, словно Лира несколько месяцев провела в полусознательном бреду. Снова вернулось то чистое ощущение благодати, ощущение по – детски открытых глаз, какое и было свойственно ее натуре. Но все равно что – то незаметно изменилось. В ее серых глазах вместо грусти появилась мягкость и пока еще едва уловимый блеск мудрой радости. Она посвежела, светлая кожа ее лица приобрела нежный фарфоровый оттенок. Лира выздоровела и часто в течение дня за работой мысленно благодарила Бога и за болезнь, и за излечение, и за ниспосланную ей благодать. И немного позже, когда душа ее окрепла, а впечатления от пережитого отошли в разряд воспоминаний, ей приснился один из тех снов, где видения оборачиваются иной реальностью, ярким незабываемым путешествием не в глубь бессознательного, а в некую параллельную Вселенную, где свет и предметы оживают, а привычное становится неузнаваемым.

В том сне предутренняя дымка таяла в розоватом перламутре восходящего солнца, а под ней синела зеркальная гладь тихого озера, которое расположилось у подножия пирамидальных гор. Небо стало почти багряным, раскаленный красный диск солнца поднимался над горизонтом, окрашивая горы в слепящий золотой цвет. Она прикрыла глаза рукой, продолжая наблюдать восход. Потом услышала голос, низкий и тяжелый, он говорил что– то на незнакомом языке. Она не понимала слов, но звуки речи зачаровывали ее, словно неземной музыкой, неслыханной прежде. Лира чувствовала любовь и трепет, а сердце угадывало присутствие горячо любимого существа.

Их первое свидание состоялось на заре, пусть во сне, но слишком особенном и реальном. Этот сон повторится еще не раз, он станет для нее вестником проявленных чудес, чтобы расширить ее сознание, окончательно стереть границы человеческой логики, и остановить маятник.

IV

Наступил конец июня, а для Лиры только начинался период чудес. После волшебного сна с золотыми горами к ней вернулось прежнее умиротворение, в котором, однако, она прожила недолго. Воинствующий разум опять ухватился за чью – то нечаянно брошенную фразу, после которой радужное настроение поблекло, а к сердцу подступил холод. Лира загрустила снова, а прекрасный сон истолковала себе при помощи нелюбимого ею Фрейда. Это, якобы, просто фантазия, желание ее бессознательного, которое и спроецировалось в такую яркую и необычную картинку, и из своей серой и одинаковой реальности сбегает она от одиночества в эти красивые мечты. Лиру совсем одолел пессимизм. Собственная жизнь опять увиделась убогой и однообразной, а про будущее и думать было страшно. От глубокой депрессии ее спас шеф, который навязал ей просьбу своего коллеги из университета подготовить курс лекций по философии Ницше.

Лира согласилась, но потом поняла, почему шеф выбрал именно ее: не по той причине, что она действительно любит и знает Ницше, но потому, что Лира живет в монастыре. Эта мысль добавила к ее тоскливому настроению еще порцию горечи.

Скоро ей позвонил запропавший Виктор, точнее Виктория и пригласила на верховую прогулку. Лира приняла приглашение, надеясь этим развеять депрессивные мысли.

На следующее утро они встретились в кафе. Виктория одетая для верховой прогулки с видом принцессы крови, нервно взбивала ложечкой остывший кофе. По каменному выражению ее лица, Лира догадалась, что подруга напала на очередную золотую жилу, которая, однако, причиняет ей большой душевный дискомфорт. Так все и оказалось.

Нового поклонника Виктории звали Ролли. Он был владельцем большого ранчо в Монтане, любил живопись, имел дома огромную коллекцию антиквариата, собственную картинную галерею и небольшой зоопарк. Он влюбился в Викторию с первого взгляда, а Виктория на вопрос, нравится ли ей краснощекий толстячок Ролли, пожимала плечами и демонстрировала великолепный браслет – переплетение прозрачных бриллиантов с нитями каплеобразных розовых жемчужин. Лире было совершенно ясно, что ее ветреную подругу еще только не тошнит от Ролли. Викторию прельщало то, что стояло за ним – огромное состояние и три брошенных жены, которым он выплачивал неплохое выходное пособие и учил их отпрысков. Самого Ролли Господь создал неспособным иметь детей.

– Я немного потусуюсь с ним, выйду за него замуж, а потом объявлю ему вендетту, – заговорщицки шептала Виктория. – Он даст мне развод, и вот, пентхауз и пособие по безработице у меня в кармане. Куплю домик на Мальдивах, тогда и начнется самая настоящая жизнь!

Лиру всегда немного пугала такая целеустремленность подруги.

– Ты собираешься ободрать его как липку! А если этот фермер на самом деле любит тебя?

Виктория только фыркнула.

– Ничего, перенес трех жен, перенесет и меня! Это шанс, понимаешь, дорогая, счастливый билет, который возможно выпадает раз в жизни, и я этот шанс упустить не хочу.

– Он знает кто ты?

– Да, и его это устраивает.

Бедный влюбленный Ролли прислал за ними лимузин, встретил чуть ли не с оркестром, трогательно обнимал Викторию за талию, мило беседовал с Лирой об искусстве и философии. Ролли понравился ей, его искренняя радость при виде Виктории подкупала. Он был намного старше ее, но с детским восторгом заглядывал в залитое холодной улыбкой лицо “милой Тори”, заглядывал снизу вверх. Виктория была выше его на голову, держалась как снежная королева и старалась избегать его собачьих глаз. Лире было жаль Ролли и жаль Викторию, она никогда не понимала ее животную страсть к чужой роскоши, а Виктория никогда не понимала страсть Лиры к одиночеству, но их и роднила еще и эта противоположность.

На ипподроме Лира немного отстала от парочки, разглядывая конюшни, лошадей, несуетные движения служащих, маленьких жокеев, красивых величественных рысаков, которые, казалось, были поглощены самолюбованием, не обращая никакого внимания на своих наездников и окружающий мир.

Лира не раз бывала здесь, но особенно ее привлекали сами животные, так сказать, атмосфера конюшни. Она даже задумывалась над тем, чтобы поменять работу, оторваться от своих манускриптов и средневековой пыли полуистлевших книг, поменять каменную тишину музейной библиотеки на это живое пространство, ухаживать за лошадьми, целые дни проводить на свежем воздухе среди уверенных, простых и сильных людей, которые быть может никогда не задумывались о религиозных противоречиях, никогда не стояли в эпицентре скандалов бездушного разума и разумной души, никогда не искали смысла жизни, а просто знали его с рождения. Лира встречала категорию таких счастливчиков, и искренне восхищалась их умением всегда находить правильный выбор, легко и без страха идти к своей цели, и жить без этих изматывающих внутренних войн между собственным раем и адом. Этот мир был манящим и прекрасным, но на поверку оказывался бесконечно чужим ей. “Возможно, это и есть те, кто унаследует землю?”, – так думала Лира, вспоминая открытые лица и тепло улыбок. От этих людей исходила жизненная сила, спокойная радость окутывала их бытие, и этим манила ступить под сень такой благодати, и сулила обманчивую надежду влиться в то благословенное общество, чтобы стать такой же умиротворенной, мудрой, точно знать свое место в мире, без призрачных мечтаний и ожесточенных споров между разумом и сердцем. Лира всегда с оттенком светлой грусти взирала со стороны на их священный круг, а попадая в него, чувствовала себя изгоем.

Она неспешно гуляла между конюшен, загорелые молодые грумы кивали ей, а она улыбалась им в ответ. В этот раз окружающее пространство со своими запахами, звуками, пульсацией здоровой и плавной энергии, вселили в ее душу тишину и отрешенность. Она завернула за двухэтажное белое здание ветеринарной лечебницы, и наткнулась на небольшую рощицу, где старые яблони росли вместе с молодыми каштанами. Поддавшись очарованию рощицы, или повинуясь голосу своего сердца, Лира перешагнула невидимую завесу, ступив в прохладную прелесть маленького леса. Казалось, что деревья приветливо машут ей листвой, а их ласковый шепот поет колыбельную ее страхам и печали. Солнечные лучи, стрелами пробивающиеся сквозь темные кроны, касались лица, скользили через ее тело, отогревая душу, и отпускали ей неверие в свою мечту. Лира медленно углублялась в чащу, ступая по узкой тропинке, которая была посыпана белыми камешками. И камешки эти искрились как свежевыпавший снег под золотистой солнечной пылью. Лира подумала о человеке, который когда – то высадил эти деревья. С какой любовью он ухаживал за ними, заботливо подсыпал мраморную крошку, белил стволы, забирал умершие растения и высаживал новые. И конечно он относился к тому племени открытых душ, которые знают много того, что необходимо знать для счастья. Интересно, кем был этот садовник, которому удалось создать чудо, маленький кусочек сказки, взрастив эти деревья. А если его не стало, то нашлись последователи, которые продолжили его дело.

Так, размышляя, Лира забрела в самую чащу, где белая дорожка разделилась на три направления, и они, извиваясь, терялись между густой травой. Она остановилась на этом перекрестке, и закрыв глаза просто слушала звуки, ловила кожей прикосновения ветра и солнца, и ни одна мысль не тревожила ей сердце. И в это благостное созерцание звуков и ощущений, в воскресшую и долгожданную тишину медленно вплеталась шероховатая тяжесть шагов. Лира открыла глаза и обернувшись, остолбенела. По тропе, которой она пришла сюда, приближался великолепный конь, в ореоле бриллиантовой пыли, облитый серебряным сиянием, в котором, как в коконе, матово блестела словно вылитая из обсидиана фигура. Его волнистые грива и хвост свисали до земли, мерно покачиваясь в такт царственной поступи. Лира затаила дыхание и немного попятилась, не в силах вынести оглушающий восторг от созерцания момента. Сейчас сказка для нее наполнилась смыслом и стала историей воплощения Замысла.

Косые лучи солнца рисовали на блестящем бархате его головы причудливые узоры, и в мягком их свете, вспыхивали ночною тьмой, темные сапфиры его глаз. И Лира, прильнув щекой к его точеной голове, едва различала крупный зрачок, который почти сливался с цветом радужки, необычного для лошади оттенка. То был ее любимый цвет, с трепетом хранимый любящим сердцем, цвет летнего ночного неба, в котором отражаются рассеянные звезды. Лира зажмурила глаза, боясь поверить в реальность увиденного. Одной рукой обнимая голову коня, другой собрала тяжелую охапку смоляной гривы, и погрузившись в нее лицом, вдыхала запах хвои, перемешанный с тонкими ароматами весеннего леса. “Что же нужно тебе еще?“ – спрашивала Лира саму себя, и от того вопроса распростерлась на всю ее душу сладостная боль, дивное щемящее чувство, созданное из двух начал, древних как сам свет – счастье обретения любви и горечь ее потери. Словно рождение и смерть встретились в ней, как два пенных вала, чтобы проникнуть друг в друга и отхлынуть назад. Одна противоположность чувства, набравшая запредельную инерцию, соединяясь с другой противоположностью, неизменно произведет абсолют, субстанцию, которая будет содержать самое сильное устремление души, увеличенное стократно. В этот момент Лира благодарила Творца, когда из встречи двух начал родилась вспышка. Тогда словно прозревший слепец, она ощутила великую силу любви Бога и часть его сути в своей душе. На минуту маятник остановился, пространство и время замерли, когда душа ее всматривалась в сапфировую бездну глаз коня. Восприятие реальности стало меняться, и когда вместо привычной красоты животного медленно стала проявляться другая фигура, а под руками почти ощущался прохладой шелк, разум поднял бунт. Лира тихонько вскрикнула и встрепенувшись, едва не упала. Вокруг все было по – прежнему, только безупречная белизна каменной крошки слепила ей глаза. Вытирая слезы, она обессилено опустилась на колени, а конь мягкими губами шевелил ее рассыпанные по плечам волосы, рыжие и длинные, как у тициановской Марии Магдалены.

Прекрасен призрак счастья, прекрасны мечты о нем и, возможно, кажущаяся недоступность и делает его таким притягательным, страстно влекущим, занимающим все мысли и сердце. Но вот оно, предстает неожиданно перед созерцающим мечты, во всей своей полноте, во плоти и блеске, воплощенной в действительность грезой. И что же делает душа, так долго и мучительно ожидавшая этого благословенного момента? Она сворачивается клубочком и трепещет от страха перед своей ожившей мечтой, а разум все твердит о невозможности и не верит в чудо. И потом душа скорбит о потере, о том мимолетном шансе от которого она убежала в испуге.

Конь дотронулся губами до ее щеки, шумно вздохнул, нетерпеливо переступая. Лира тяжело поднялась с колен, и заглядывая в ночную тьму его глаз, ощутила струящуюся нежность и оседающую на душу печаль. Таинство мгновения исчезало, как сон о золотых горах, наполненный необыкновенным голосом, но мир ее все же пошатнулся, хоть немного, но освободился от неверия в возможность чуда. Конь медленно двинулся по белоснежной дорожке, а Лира смотрела ему во след, обескураженная, с чувством легкой пустоты внутри, с ощущением непринадлежности к той яви, которую сознание привыкло воспринимать. Волшебное состояние проходило, иллюзорное бытие обретало плотность и испуганные мысли стали наполнять голову. Ей казалось, что краски немного поблекли, а может стали теми же, что и были мгновенья назад, но каменная крошка лишилась снежного блеска, зелень вокруг не играла насыщенными оттенками, а солнце зашло за облако или вовсе удалилось вместе с мистическим конем. В рощице вдруг потемнело и стало холодно, и Лира захотела уйти, выбрав одну из трех дорожек. Она стояла, опустив глаза, чувствуя смятение и усталость. Сердце звало ее следовать за красивым животным, а ноги не шли, скованные неверием, оставаясь послушные ожившему разуму. Наконец тело само выбрало путь, Лира повернула направо и вскоре вышла к открытому кафе, где и наткнулась на скучающую Викторию.

На поднятые в немом вопросе брови Виктории, Лира соврала, что заблудилась. Откуда – то появился улыбающийся Ролли и по – отечески пожурил Лиру за долгое отсутствие.

– Ролли, здесь есть фризы? – спросила Лира.

Он наморщил лоб.

– Насколько я знаю, нет.

– И все же, я бы хотела знать точно, – мягко настаивала она.

Тогда всемогущий Роли позвал одного из служащих и задал ему тот же вопрос.

– Сэр, фризов у нас давно уже не было и это я знаю наверняка, – сказал человек.

– Но может быть одного купили и вы не успели заметить?– не унималась Лира.

Человек широко улыбнулся.

– Я работаю здесь не один год, мэм, и всех лошадей знаю наперечет, а недавно мы приобрели лишь пятерых пони для детишек.

Ролли попросил показать новых пони и умчался снова, подружки остались вдвоем.

Лира закрыла руками пылающие щеки, ее лихорадило. Ей подали горячий кофе, а бледная Виктория дотронулась до ее виска холодной перчаткой, отчего Лира вздрогнула.

– Дорогая, с тобой все в порядке? – спросила она, проявляя признаки жизни.

Лира кивнула.

– Да, только немного замерзла, – она отпила из дымящейся кружки.

За столиком воцарилось молчание, каждый пребывал в своем персональном мире. Замороженная Виктория бесстрастно глядела на красивых грумов поверх головы подруги, которая обеими руками держала маленькую кофейную чашечку и, наклонившись, громко прихлебывала из нее. Вскоре неутомимый Ролли привел двух оседланных лошадей, пылко облобызал руку Виктории и пообещал «догнать их через мгновенье».

Дамы ехали в полной тишине. Лира, задумчивая и несколько обескураженная, пребывали в своих мыслях – ощущениях, Виктория в надменной печали опустила губы и остекленевшими глазами смотрела в никуда. Ни дать ни взять, кумушки, отставшие от похоронной процессии. Вдруг она повернулась к Лире с выдавленной, сквозь кожу, полуулыбкой.

– Лира, тебе надо завести мужчину, нельзя жить одной столько времени, – сказала она и сразу сделалась для Лиры чужой, глупой и несчастливой.

Лира будто и не расслышала ее фразу, но что – то пробурчала в ответ про собственное amor fati. Виктория покачала головой и приняла королевскую позу.

– Тебя никто не заставляет выходить замуж! Я говорю просто о встречах…Дорогая моя, ты либо тихо сходишь с ума от своих книг, либо переключилась с мужчин на животных. Лира, выходи из комы, молодость не вечна!

Лира вышла из комы и в этой чопорной и сухой даме не узнавала свою подругу.

– Что это на тебя нашло, Виктор? – спросила она. – Если ты не любишь его, не будь с ним, все просто! Ты превратилась в высохшее дерево и даешь мне рецепт как стать несчастной. Зачем себя так мучить?!

Виктория остановила лошадь. Уткнувшись лицом в свои белоснежные перчатки, она разразилась потоками слез.

– Не могу, не могу! – причитала она. – Но я так устала от пустоты, от неуверенности в будущем! А он – миллионер…, из всех, кто у меня был, он хотя бы любит меня…

Лира гладила ее вздрагивающее плечо.

– Тори, не убивай себя. Твой план может провалиться, и он не даст тебе ни цента, уверена что у Ролли свора адвокатов! А ты потратишь на эту затею время и нервы, и в итоге останешься ни с чем. Если он тебе так ненавистен, лучше разорви отношения, пока не поздно. Его тоже стоит пожалеть, он влюблен, это видно, а ты играешь его чувствами сейчас и станешь ненавидеть его потом.

Виктория перестала плакать, только всхлипывала и промакивала поплывший мейкап полой своего английского пиджака. Скорбное выражение лица даже шло ей.

– И снова будет все как прежде, – заикаясь выдавила она. – Опять эти вечные поиски…

Она отчаянно зарыдала.

– Что ты хочешь найти, Виктор? – задала вопрос Лира. – Деньги, мужа, жену, что? Ты хоть когда – нибудь спрашивала себя, что ты ищешь?

Виктория, опухшая и растерянная, уставилась на Лиру испуганными глазами.

– Я хочу быть уверенной в завтрашнем дне, – тихо и заученно произнесла она. – А для этого мне нужны деньги.

Лира мотнула головой и нехорошо усмехнулась.

– Тори, завтрашний день тебе никто не гарантирует, потому что он может просто не наступить.

Она смотрела в большие васильковые глаза своей подруги или друга, сестры или брата, и видела там только страх загнанного в угол зверя, животный ужас и тоску перед смирением с неизбежной гибелью.

– Тори, мы можем не дождаться завтра в сегодняшнем дне. Не пропускай настоящее мимо себя, ни одной секунды, потому что из мгновений настоящего склеивается мостик в будущее. Но в любом случае, как бы мы не хотели этого, однажды нам придется наше будущее потерять.

– Почему ты так говоришь? – почти шепотом произнесла Виктория.

– Потому что рано или поздно мы умрем и взамен получим иное бытие.

Лира улыбнулась глядя ей в глаза, тепло, от сердца. Замороженная маска сошла с лица ее подруги и она вдруг засмеялась тихо, а потом все громче и громче.

– Когда я умру, мне не нужны будут деньги, бриллианты и наряды! – сквозь смех воскликнула Виктория.

– Нет! – ответила Лира, которая тоже начала поддаваться истерическому хохоту Виктории.

– И мне не нужен будет никакой дом?! – смеялась Тори.

– Дом?! Он будет у тебя, продолговатый, уютный, подбитый белым атласом!

Она поняла намек Лиры и закатилась с новой силой, а Лира пришпорив коня, рванула с места догонять ветер, а сзади сквозь взрывы смеха слышала вопли своей ветреной подруги: “Лира, не оставляй меня!”

Часть вторая

Надежда

I

Портрет – загадка, образ тени Всевышнего, висел в ее спальне перед кроватью, а над изголовьем матово белело распятье. Засыпая, Лира смотрела в темные пятна глаз, сложная мозаика из усталости и отчаяния. Скоро Лире приснился сон, где золотые горы в лучах заходящего солнца, сыпали брызгами нереального света. Потом солнце медленно садилось, всходила большая Луна, звезды рассеянно мерцали крупными бриллиантами, а мягкая синева неба казалась бархатным занавесом над преображенными горами, которые слабо светились серебром, и приобретали очертания гигантских овальных зеркал, разделенных посередине черной лентой. Лира завороженно глядела на это великолепие, прохлада овевала ее тело, умиротворение жило в душе. Тогда пространство наполнял голос, низкий и тяжелый, с непривычной нежностью что – то рассказывал ей. Лира не могла четко разобрать слов, ее завораживал тембр и звук, необычайно сильная, но сдержанная до мягкости энергия, которая проникала в самые дальние уголки ее души, и когда тело начинало вибрировать, казалось, что она стоит в центре самого голоса, как в центре вселенской любви. Лишь в интонации ей слышалась печаль, он говорил так, как может грустить только Бог. Голос звучал медленнее и умолкал совсем. Лира погружалась в тишину волшебного пространства. Душа ее вспыхивала восторгом, в котором подтекстом таилось нетерпеливое предчувствие долгожданной встречи с чем – то необыкновенным, неким таинственным событием, которое выстроит ту самую Via Regia к подножию уснувших гор.