Московские джунгли

– Да не было там никакой советской власти. То есть власть была. Документы им выдавали. Детей заставляли отдавать учиться в интернаты. Фиксировали свадьбы, рождения, похороны. Убийства. Но вообще, власти не было. Мог депутат приехать. Все дружно голосовали – депутат уезжал. И дальше жили как жили. Детей в интернаты отдавали редко, чаще отсылали в другое поселение, чтобы жили в семье и учились тем наукам, которые настоящему якуту нужны, а не математике с физикой. Я-то сам интернат прошел. Мои родители верили, что новое время пришло и надо жить по-новому. Но в таких поселеньях почти не бывает тех, кто хочет по-новому. Они уходят. Остаются те, кто хочет по-старому. И вот покойничка-то из-под бересты я и собирался вытащить, но тут пришел сам виновный. Шаман заставил. Признался во всем, лишь бы я не тревожил мертвого. Я-то уеду, а мертвый, да еще убитый, если из-под бересты вынуть, уже обратно не ляжет, будет ходить, придется всему поселению на другое место перебираться. Я мог бы все равно эксгумировать, я был обязан, со мной были двое русских милиционеров, они не верили и не боялись… Но я не стал. Я поверил. Можешь ржать, Сашка…

– Да как-то не до смеха.

– Хорошо. Значит, я прав и ты не дурак. Ладно, скажу тебе про девочку. Я не знаю, кто и зачем, но явно любящий родитель решил, что ей нельзя дальше жить. Видимо, в нее вселился злой дух. Или еще что-то такое, от чего и шаман избавить не мог. И тогда было два пути: или перерезать ей горло костяным ножом и похоронить на верхушке дерева, как положено, зашив в оленью свежую шкуру, или имитировать ее смерть и похороны. Это и было сделано. Вот на фото царапина – это костяным ножом слегка провели. Потом закутали, потому что не хотели, чтобы замерзла, не хотели ее погибели, и зашили в свежую оленью шкуру – сразу и для тепла, и для защиты от духа, чтобы обмануть: он мертвую шкуру, мертвую кровь почует, а до того, что под ней скрыто, не доберется. И бросили в городе. И концов теперь не сыскать, даже время не трать. Никто никогда не скажет, у кого пропала девочка. Потому что родители устроили похороны по всем правилам, подняли на дерево сверток из меха и бересты. Только в свертке – кукла из косточек и кожи олененка или еще какого звериного детеныша, окропленная кровью отца и матери.

– Бред какой-то. Из-за веры в злых духов собственного ребенка вот так… Теперь что с ней будет? Сейчас – больница, потом – дом малютки, потом – детский дом. А что в детских домах творится – сам знаешь.

– Но они сохранили ей жизнь и дали шанс. А сами между тем пожертвовали возможностью когда-либо иметь детей. И если она у них была единственная, это серьезная жертва.

– Да почему? Почему они не могут иметь детей?

– Потому что обманули небеса. Ладно, Сашка, вот сейчас ты разуверишься во всем, что я тебе рассказал, так что все, на этом мы закончили. Искать ее родителей смысла нет. Не трать время.

– А в отчете что напишу?

– Что опросы свидетелей не дали результатов. Ничего, карьеру не испортишь. Не убийство же. Всего лишь подкидыш.

Наверное, судьба Лили Снежной сложилась бы скверно, как судьбы большинства детдомовцев, если бы не забрала ее тетя Оксана. Пришла и просто забрала. Лиле к тому времени исполнилось три с половиной. Таких детей, как она, воспитатели называли подарочными. Никакая пьяная мамка, лишенная родительских прав, или отсидевший папка не приходили к ней, а после таких визитов дети несколько недель в истерике бились. Лиля же вообще не была склонна к истерикам. Спокойная девочка. Не сказать, что дружелюбная, но послушная и разумная. Быстро обучилась и одеваться, и на горшок ходить, и есть самостоятельно. Заговорила сразу длинными фразами и четко. И даже почти научилась читать: Лиля очень любила, когда детям читали вслух, старалась сесть поближе к воспитательнице и смотреть на страницу, и запоминала, как пишутся слова, которые воспитательница произносит. Обычно таких детей отдавать на усыновление не хотят, предпочитая избавляться от буйных и проблемных, а самим работать с удобными. Но Лиля была такая милая маленькая девочка, явно без алкогольной наследственности, без отклонений, что даже ожесточившаяся сердцем директор дома малютки хотела для нее более счастливой судьбы.

У Лили был шанс на нормальную жизнь, и ей позволили этот шанс получить.

И когда в дом малютки пришли со всеми документами и с направлением на ребенка супруги Колывановы, тридцатисемилетняя Оксана Андреевна и сорокалетний Сергей Борисович, и заявили, что хотят непременно девочку, лучше лет трех и спокойную, над ними не стали насмехаться: дескать, пришли в дом малютки, а хотят ребенка «от профессора и балерины» (таков был профессиональный сленг для обозначения нормального ребенка, без дурной наследственности и отклонений). Им просто показали Лилю.

Тетя Оксана потом говорила: для нее это была любовь с первого взгляда. Ей трудно было с Лилей расстаться. Она приходила каждый день. И уже через две недели смогла забрать Лилю и увезти. Сначала – в Норильск, где они прожили полгода. Сменили Лиле имя: она стала Лилия Сергеевна Колыванова. А потом Оксана развелась с Сергеем, с которым фиктивный брак она оформила сугубо для того, чтобы меньше было проблем с удочерением.

Тетя Оксана объяснила это так: «Очень я ребенка хотела, а сама родить не могла. Замужней же легче получить направление на усыновление. Сергей согласился помочь. Не бесплатно, конечно, но в те времена, когда ты была маленькая, всем тяжело жилось, никто ничего бесплатно не делал… Главное – помог и потом не появлялся больше. Я боялась – будет искать, шантажировать, еще денег захочет. Нет, больше я о нем и не слышала».

Из Норильска тетя Оксана с Лилей уехали в Москву, где их ждала квартира. Тетя Оксана говорила: «Едем домой». Но Лиля, с детства чуткая и внимательная ко всем мелочам человеческого поведения и реакций, поняла, едва они переступили порог комфортной «двушки»: это не родной дом тети Оксаны. Тетя Оксана сама здесь впервые, и ее все восхищает: отличный ремонт, новая мебель, раздельные большие комнаты, раздельный санузел.

Да, Лиля с детства знала, что тетя Оксана очень много ей врет.

Но так же она знала, что тетя Оксана искренне ее любит.

Отчего детей своих у нее не было, призналась она уже повзрослевшей Лиле:

– Аборт сделала в шестнадцать, дурочкой была, боялась, мать будет ругать, и пошла не в женскую консультацию, куда без матери нельзя было, а к медсестре знакомой… Так мучилась, так мучилась, а потом воспаление случилось – и все равно правда вылезла. И от матери получила, иначе как шлюхой не называла меня, пока я из дому не ушла. Хотя сама-то была совсем не святая: и выпить, и повеселиться с тем мужиком, который руку протянет… Но на мне отыгралась. И у меня уже все, никаких детей, никогда. Когда у меня появилась возможность получить тебя – это было такое счастье! Как хлеб для голодного…

– Что значит «появилась возможность»? – спрашивала Лиля.

Но тетя Оксана умолкала, и Лиля понимала, что дальнейший допрос бесполезен.

Ласковая, во всем снисходительная, в некоторых вопросах тетя Оксана была просто кремень. Например, Лиля так и не узнала, откуда нигде не работавшая тетя Оксана ежемесячно получала на книжку очень значительную сумму денег, так что они не только не бедствовали, но жили хорошо, несмотря на все дефолты и кризисы.

Еще тетя Оксана никогда не позволяла называть себя мамой. Для ребенка из дома малютки это так сладко: сказать слово «мама» – самое желанное! Но тетя Оксана сразу это прекратила:

– У тебя была другая мама, которая тебя родила и любила. Потом ей почему-то пришлось с тобой расстаться, но все равно она твоя мама. А я вторая мама. Или тетя. Да, лучше так, чтобы вопросов не было…

Для себя Лиля решила, что, наверное, отец ее был крупным вором в законе, а маму вообще убили его конкуренты. И сначала ее подкинули в дом малютки (возможно, враги отца), а потом отец нашел ее и подослал Оксану, свое доверенное лицо. И теперь издалека их обеспечивает, но к себе не приближает, чтобы ее тоже не убили, как маму.

А что? Вполне логично. Деньги-то не из воздуха берутся. И в кино такое часто показывают.

Но эту историю Лиля придумала, когда ей было уже лет одиннадцать.

До того ее личной историей было: родители умерли, а какие-то родственники отнесли ее в дом малютки. А откуда деньги у Оксаны, она вообще не задумывалась. Маленькая была.

Тетя Оксана деньги тратила, как она говорила, «с умом». Еда всегда очень хорошая, фрукты даже зимой. Одежда добротная, но без бессмысленных модных излишеств. Много игрушек ребенку с воображением не нужно. А на книги денег не жалко. Кино вот тоже: брали хорошие фильмы в видеопрокате. И свою видеотеку собрали. Компьютер купила Лиле, но компьютерные игры – мусор для мозгов, стыдно тратить на такое драгоценное время. Да и не слишком-то много у Лили было времени. Тетя Оксана уже через полгода после переезда в Москву начала водить Лилю к учительнице английского. С пяти – в секцию айкидо.

А Лиля мечтала стать балериной, она была просто влюблена в Галину Уланову, нежно трепещущую в белой пачке в старой-старой записи балета «Жизель», и в миниатюрную, как ожившая куколка, Екатерину Максимову в «Анюте» и «Щелкунчике». Ради балета она готова была отказаться от своего любимого лакомства – сгущенки, которую почему-то любила до дрожи и, когда ела, закрывала глаза и уплывала куда-то в полузабытое, уютное, прекрасное…

– Ты прямо как наркоманка с этой сгущенкой! – тревожилась тетя Оксана. – И не полезно столько сладкого есть. Диабет будет.

Но в балет Лилю не взяли.

Руководительница младшего класса в балетной школе, длинная и сухая, как полоски вяленого мяса (Откуда? Откуда эта ассоциация? Какие полоски вяленого мяса? Никакого вяленого мяса полосками тетя Оксана никогда не покупала, но ассоциация возникла мгновенно, едва Лиля увидела эту женщину), сказала:

– Слух и чувство ритма у девочки есть, гибкость хорошая, но у нее короткие ноги, нет талии, голова крупная, а с возрастом проявятся национальные черты: она будет мясистой. Доголодается до больницы, и все равно с природой не поборешься. Отдайте ее лучше в какие-нибудь национальные танцы… Или даже в школу фламенко. Там эти недостатки будут незаметны.

Маленькая худенькая Лиля проплакала всю дорогу домой и половину ночи. Она ненавидела эту тощую преподавательницу балета очень долго, пока не повзрослела достаточно, чтобы понять: преподавательница, сама бывшая балерина, была хорошим профессионалом и отнеслась к ней со всей возможной добротой. Просто в балете принято говорить прямолинейно. Вот тебе и «короткие ноги, нет талии, голова крупная». Вот тебе и грядущая «мясистость». Во всем оказалась она права. С возрастом Лиля действительно стала не округлой и не толстой, но плотной, крепко сбитой девчушкой, совсем не балетного облика.

Перед тем как Лиля пошла в первый класс, они с тетей Оксаной придумали «сказку», которую Лиля выучила так, что почти в нее поверила. Тетя Оксана – родная сестра ее мамы. Мама вышла замуж за папу, папа был нерусский, поэтому у Лили такое скуластое личико, такие раскосые черные глаза и такие роскошные, прямые и жесткие черные волосы, так что косы толщиной с ее вовсе не тонкие ручки, а перехватывать их приходится двумя резинками, чтобы не рассыпались. Мама и папа погибли, когда Лиле было три года. Жили они в Якутии, откуда родом отец, ехали откуда-то зимой, машина заглохла, они замерзли насмерть. Эта деталь, такая небанальная, делала историю правдоподобнее.

Директор, принимавшая документы, и завуч, конечно, знали правду об усыновлении, но не болтали: тетя Оксана была щедра на подарки, чтобы ее девочке было в школе комфортно.

Конечно, «чукчей» Лилю дразнили. Пытались и толкнуть, вещи со стола швырнуть, сумку с книгами выхватить: дети к тому, кто выглядит чужеродно, зачастую относятся как злобные зверьки. Но обидчиков хватило ненадолго.

Во-первых, Лиля уже два года отзанималась айкидо и умела направлять силу обидчика против него же, и попытки ее толкнуть или вырвать у нее сумку чаще всего кончались ревом драчуна.

Во-вторых, когда одноклассники чуть повзрослели и Лилю уже пытались просто дразнить, она спокойно и уравновешенно рассказывала о том, чем чукчи отличаются от якутов, а заодно, что чукчи ничуть не смешные, что они свирепые воины, которых боялся весь север и которых не смогли одолеть казаки, и что мертвых своих они хоронят, завернув в полосы оленьего мяса, взрезав живот и вынув внутренности, чтобы быстрее пришли звери, покровители племени, и забрали бренную плоть. Девчонок эти истории пугали и они перестали доставать Лилю на тему чукчей, мальчишки прониклись уважением: что она о такой жути рассказывать может.

А в-третьих, как-то постепенно все ребята поняли, что чукча, или кем там была Лиля, – это не смешно, а страшно. Что Лиля может сделать так, что будет еще страшнее: расскажет какую-то историю – а потом все, кто дразнил ее, во сне это видят, и некоторые со страха до туалета добежать не успевают. Родители «запуганных» пытались на нее жаловаться, но Лиля была отличницей с безупречным поведением, и агрессорами были именно их дети. А если ее национальные сказки могут так напугать девятилетнего мальчика, может быть, следует проконсультироваться с психиатром?

К четвертому классу ее больше не дразнили. Она влилась в коллектив. По-прежнему была отличницей плюс еще победила два раза на танцевальном конкурсе, так что в школе ею гордились. Были завистницы, но были и приятельницы. Подруг не было. Ни одной близкой подруги за все детство. Что-то мешало ей дружить. Никого не хотелось подпускать близко, кроме тети Оксаны. Но просто тусоваться с девчонками, ходить в кино или в магазинчики дешевой бижутерии, есть пиццу и мороженое, при этом обсуждая диеты и модельное будущее, Лиле даже нравилось. Это было игрой в другую жизнь. Совсем непохожую на ее настоящую, с жестким расписанием занятий, с тайным увлечением серьезным кинематографом.

Глава 3

Алена быстро освоилась в московском моделинге. В агентстве вошли в ее ситуацию и сразу же загрузили ее работой. Золушек здесь было много, но почему-то именно Аленина история показалась всем трогательной. Работа была не очень-то престижной: показы начинающих дизайнеров, которые проходили в окраинных домах культуры. Платили за такие мероприятия весьма условно, зато, если повезет, можно было пополнить портфолио фотографиями с подиума. Алена не роптала. Агент, которая с ней работала, женщина лет сорока с небольшим, отчаянно молодящаяся с помощью бесконечных уколов гиалуроновой кислоты, жестоких диет и странной одежды от израильских молодых дизайнеров, сразу же настроила ее правильно.

– Воспринимай все это не как начало карьеры, а как обучение со стипендией, – сказала она. – Да, первые год-два у тебя будет трудная жизнь. Тебе не будет хватать ни на лишнюю чашку кофе, ни на блеск для губ. Зато ты научишься ходить по подиуму, позировать. И, если будешь умницей, скоро вырастешь в конкурентоспособную модель.

Алена слушала и мотала на ус. Ее поселили в одну из так называемых модельных квартир. Агентство снимало большие недорогие квартиры, обставляло их на манер военной казармы двухэтажными кроватями и заселяло девушек, у которых в Москве не было крова. Конечно, это был не акт альтруизма – каждая начинающая модель подписывала договор, по которому агентство вычитало из ее гонораров деньги, в том числе и за аренду. Агентский процент был, вообще-то, драконовским. В первый год Алена отдавала почти шестьдесят процентов заработанного, самой же ей оставались сущие гроши. Но по сравнению с той жизнью, которую она вела в родном городе, Москва казалась ей эдемом. А декорации ее новой жизни – настоящей роскошью!

Зря все думают, что модели купаются в деньгах. В России в этом бизнесе заработать трудно. Многие девушки воспринимали моделинг как социальный трамплин – шанс познакомиться с мужчиной, который будет им помогать. У многих получалось. Но Алена была еще слишком молода, чтобы думать о таких вещах. Она быстро вытянулась и оформилась, но в свои четырнадцать оставалась еще сущим ребенком.

Девушки в модельной квартире менялись так быстро, что она быстро перестала запоминать имена очередных соседок. Кто-то отбывал на заграничные показы – в основном в Азию. В Гонконге, Шанхае и Бангкоке большой спрос на молоденьких славянских моделей. Если девушка старается, у нее вполне есть шанс вернуться в Россию, скопив несколько десятков тысяч долларов.

Кто-то из девушек переезжал к новым бойфрендам. Кто-то уже мог позволить себе перебраться в квартиру получше.

В модельной квартире царил такой шум-гам, что расслабиться было проблематично. Иногда в трех комнатах жили целых пятнадцать девушек. У каждой с самого утра начинались кастинги. Алена быстро просекла, что самое выгодное – стать жаворонком и просыпаться на час раньше всех остальных, тогда ее минуют вечные бои за ванную.

По вечерам модели собирались в кухне, пили шампанское или диетическую колу и сплетничали. Делились амбициозными планами, хвастались фотографиями своих воздыхателей, перетирали косточки более удачливым товаркам. Алена была со всеми милой и вежливой, но ее в компанию не принимали – она казалась всем ребенком.

Девушки часто ссорились. Поводом для выяснения отношений могла стать любая мелочь. Кто-то спер у кого-то последние целые чулки. Кто-то одолжил у подруги туфли и вернул их грязными и со стоптанными набойками. Кто-то заперся в туалете и эгоистично провел там полчаса.

Алена быстро научилась засыпать под звук чужой болтовни, приглушенный смех и звон бокалов. Она знала точно, что рано или поздно заработает себе имя и агентство переведет ее в квартиру получше – туда, где живут чуть более успешные модели.

Вся эта новая жизнь казалась ей жутко интересной. Она чувствовала себя героиней увлекательнейшего реалити-шоу.

Иногда кто-то из ее соседок совершал резкий карьерный прорыв. Такое случалось редко – Алену поселили вместе с самыми начинающими, дешевыми, моделями. Но все-таки случалось. И такие истории очень вдохновляли.

Например, одна девица, она называла себя Анель, приехавшая из Брянска, вдруг снялась для обложки популярного мужского журнала. И в считаные недели стала популярным светским персонажем, получила предложение сняться в сериале, стала вести авторскую программу на музыкальном канале. А ведь в Анель никто не верил. Для модели она была слишком низкорослая – метр шестьдесят три. У нее было немного лишнего веса. И лицо ее было каким-то тяжеловатым. Вроде бы правильные черты, но второй подбородок намечается, нос слишком широкий, зубы какие-то мелкие, как у грызуна. В лицо ей все, конечно, улыбались, но за спиной часто шушукались – другие девушки не могли понять, как Анель вообще ухитрилась просочиться в агентство.

Сейчас каждая вторая девчонка мечтает попробовать себя в моделинге, так что агентство кого попало не берет. Для того чтобы подписать контракт, а тем более попасть в модельную квартиру, надо тоже пройти суровый кастинг, надо, чтобы кто-нибудь в тебя поверил.

Анель была трудолюбивая и честно ходила на все кастинги, но работа почти всегда доставалась другим. Для подиума она была слишком маленькая, в рекламе косметики не могла сниматься из-за плохой кожи с расширенными порами. При этом девушка она была веселая и незлобивая, поэтому все ей сочувствовали. Понимали, что скоро агентство попросит ее на выход.

Но все получилось по-другому. На тот кастинг Анель попала по чистой случайности – а кто бы ее позвал на кастинг такого уровня. Сопровождала подружку. Подружка была успешной моделью, которая недавно решилась на ход конем – отправилась на каникулы в Бангкок и вернулась оттуда с увеличенной грудью. В модельном бизнесе подобные модификации тела, мягко говоря, не приветствуются. Большая грудь тоже может существенно осложнить своей обладательнице путь на модельный олимп. Всем нужна естественная красота и эффект вечной юности. Черт его знает, что заставило девушку решиться на такой отчаянный шаг.

Ну и вот пришла она на кастинг в фотостудию мужского журнала, Анель напросилась вместе с ней. У Анель был дар – она прекрасно умела разряжать обстановку. Быстро обзаводилась социальными связями и с ходу начинала со всеми подряд дружить. Вот и там, в небольшой уютной гримерной, она рассказывала собравшимся моделям что-то забавное, потом, привлеченный хоровым смехом, к ним присоединился и кастинг-директор. В общем, спустя четверть часа Анель пригласили тоже попозировать, скорее шутки ради. Но неожиданно ее фотографии впечатлили бильдредактора. Вдруг выяснилось, что Анель, которую никто никогда не принимал всерьез, умеет смотреть в объектив как породистая кошка в период брачной игры, когда она кота завлекает, но при этом и когтистой лапой по морде провести может, если подошел прежде, чем она решилась его принять… Соблазнительный был у нее взгляд. Манящий и опасный. На следующий день ее снова пригласили в студию – вместе с тремя другими выбранными девушками. В итоге на обложку попала именно Анель. Вот такой вот внезапный взлет.

Конечно, каждая модель надеялась однажды вытянуть подобный счастливый билет.

Алена хорошо помнила свою первую серьезную съемку. К тому моменту она жила в Москве уже полтора года. Перебивалась мелкой работой, но на жизнь не жаловалась. Любая жизнь была лучше той, к которой она привыкла. Алена в любом случае была бы благодарна судьбе – даже если бы Москва приготовила бы для нее серую, по меркам большинства амбициозных моделей, судьбу.

Вот ее среди других девушек посылают на кастинг в офис косметической компании. Алена давно привыкла к тому, что большинство моделей приглашают на подобные мероприятия «для ассортимента». Даже толком не узнала, что именно предстоит рекламировать – помаду, тушь или крем. Просто послушно выполняла все то, что просил фотограф. Поочередно выдавала одну эмоцию за другой. Страсть. Похоть. Веселье. Чистая детская радость. Огорчение. Задумчивость. Меланхолия. Решительность.

Каково же было ее удивление, когда спустя два дня ей позвонили из агентства и сказали, что именно Алену выбрали для рекламной кампании. С ней подпишут годовой контракт! Она станет лицом целой серии средств для молодой кожи. Это был ее настоящий модельный прорыв, ознаменовавший начало совсем другой жизни.

Спустя пару месяцев по предложению агента она переехала в другую модельную квартиру. Улучшила жилищные условия, так сказать. Эта квартира располагалась в Сокольниках, отсюда было намного быстрее добираться до мест проведения кастингов. И ее соседками были всего четыре девушки. В первое время Алене даже трудно было привыкнуть к атмосфере тишины – после вечного праздника ее первого московского жилья.

А спустя еще полтора года она смогла себе позволить снять собственную, пусть и небольшую, квартирку. Работы у Алены было много. Москва приняла ее радушно, как желанную и дорогую гостью.

Глава 4

В восьмом классе оказалось, что Лиля, несмотря на широкое лицо и раскосые глаза, настоящая красавица. Экзотическая, но красавица. Глаза у нее были длинного красивого разреза, ресницы густые – три спички можно положить в ряд, нос с горбинкой, рот большой и безупречно прорисованный – в общем, такое лицо, которым хочется любоваться. Да еще косы густые и толстые, каких ни у кого в школе не было. И на фотографиях она получалась великолепно. Даже на пресловутой всех уродующей фотографии на паспорт. Но главное, поскольку тетя Оксана еще до школы отвела ее заниматься фламенко, двигаться Лиля умела так, что никто и не видел, что нет у нее талии и короткие ноги. Казалось, будто у нее роскошная фигура, а осанка была безупречной, как у всех танцовщиц, и она так держала свою крупную голову с тяжелым узлом из кос на затылке, сплетенным в испанском стиле, что казалось – это не голова большая, это волос много.

– Мне бы ее волосы, – говорила одна из одноклассниц, отчего-то Лилю возненавидевшая: самой приходилось наращивать, благо богатые родители могли оплатить. И тут же, чтобы случайный комплимент превратить в оскорбление, добавляла: – Толстые азиатские волосы дешево стоят. И спросом не пользуются.

Лиля усмехалась и грациозно, как в танце, поворачивала голову с тяжелым узлом, в котором сверкали вплетенные алые ленты.

Все высокие и худые девчонки в ее классе мечтали стать моделями. Лиля делала вид, что ей это безразлично, но хранила фотографии моделей этнического типа. Правда, все они были высокие и худощавые. И длинноногие… Впрочем, ей больше хотелось стать не моделью даже, а актрисой. Чтобы ее лицо появлялось не просто на фотографиях, а на кадрах из фильмов. Она столько раз пересматривала «Первого учителя» с Натальей Аринбасаровой… Тоненькой, тоненькой, тоненькой!!! И «Мемуары гейши» с Чжан Цзыи – тоненькой… И «Берлинский роман» с великолепной Мио Такаки: мускулистой и стройной, а главное – потрясающей актрисой…

Лиля пыталась даже смотреть какие-то корейские исторические сериалы, но это было не то, это было скучно, там не было настоящей актерской игры. И главное – какая-то гнетущая тоска охватывала ее, когда она смотрела сериалы. Словно она вглядывалась в зеркало своей судьбы, а там – мутная вода, полная грязного, пенного, будто после стирки, а вовсе не ясное сияние великого кинематографа, к которому она стремилась.