Самое древнее зло I. Брянский фоллстрайк

Куда делся Матвей – оставалось загадкой. Ведь он был слаб, чтобы уползти. Да и куда бы он делся от целого отряда вражеских лазутчиков?

Каждый новый допрос повторялся. Даже порядок вопросов и обвинений не менялся.

Но однажды генерал показал мне такое, что только запутало все мои предположения о судьбе Матвея.

3

На последнем допросе генерал был чрезвычайно хмур. Раньше подыгрывал моим шутливым приветствиям:

– А, кэрра Бленда. Давно не виделись. Ну, готовы продать родину? Нет? Ничего, скоро заставим.

Щелчком пальцев отдал приказ магам – сжатый воздух вдавил меня в кресло.

– Надоело твоё упрямство, – сказал генерал, прохаживаясь внутри защитного поля. – Пойми, сейчас война. Ты – враг. Утаиваешь потенциально важную информацию. Но ты девушка, ты молода и красива, а мы, гофратцы, не номасийцы, для которых жизнь человека ценится меньше, чем следы костра на заброшенном кочевье.

Тут я не могла не согласится.

Если бы я попала в руки соотечественников Аделлы, то с меня давно содрали бы кожу, отрезали бы нос и уши. А потом ливлинги, обернувшись какими-нибудь зубатыми монстрами, играли бы моим телом, покусывая и расцарапывая ровно до тех пор, пока не начала бы умирать. Затем в меня вдохнули бы чуть-чуть жизни, чтобы продолжить пытку.

При этом номасийцы гордились, что у них не принято насиловать женщин.

– Но больше терпеть я не намерен, – сказал генерал. – Смотри и делай выводы.

Он развернул свиток умобраза.

Появилось побережье Омгана, где меня захватили. Были видны камни, за которыми позже я спрятала Матвея.

– Это зрение нашего ливлинга, – пояснил генерал. – Обернувшись птицей, он наблюдал это с ветки дерева,

Где-то над озером вспыхнул портал. Внимание ливлинга переместилось на него. Через некоторое время появились я и Матвей. Материализовались, побарахтались в воде и вышли на берег. Агент, перепархивая с ветки на ветку, не терял нас из виду.

Вот мы разулись, вылили воду из ботинок. С Матвеем случился тот необъяснимый припадок. Он упал, начал корчиться. Со стороны это выглядело ещё загадочнее.

Вот мимо ливлинга проскакали лазутчики. Я поняла, что и они не подозревали, что за ними велось наблюдение.

Я оттащила Матвея за камни, временно пропав из виду – ливлинг-птица сосредоточил внимание на отряде всадников и портале. Потом его взгляд снова переметнулся в сторону камней – я выскочила и позвала на помощь. Отряд остановился и развернулся…

– Хорошо, хорошо, – отозвалась я. – Признаюсь, я была не одна. Но всё это не имеет никакого отношения ни к войне, ни к сельскабам! Если я скажу правду, вы всё равно не поверите.

– Не спеши, – отрезал генерал. – Смотри дальше.

Вот меня вырубили и разместили поперёк седла лошади Баэста. Я увидела, что этот гад тут же положил ладонь на мою задницу.

Несколько стражников принялись обыскивать побережье. Зашли за камни… Весь умобраз вдруг осветился ярким жёлтым светом. Над камнями вырос пузырь, состоящий из множества световых копий. Стражников не просто проткнуло, а разнесло на тысячи кровавых кусочков.

Баэст успел накрыть себя и командира силовым полем, которое быстро разрушалось градом жёлтых стрел. Тогда, развернув лошадей, они скрылись из вида.

Ливлинг взлетел над лесом, чтобы рассмотреть световой пузырь сверху, но ничего кроме слепящего света не увидел. Тогда поспешно улетел, уворачиваясь от стрел.

– Вот, что там произошло, – сказал генерал, сворачивая умобраз.

Я была потрясена:

– Честно, клянусь Триединым… Я не знаю… Человека за камнями зовут Матвей. Он вообще не из Голдивара. Он с Земли, из иного мира.

– Маг?

– Нет. У них вообще нет магии.

Генерал устало потёр переносицу:

– Опять ты врёшь. Допустим, ты не знаешь секрет производства ингермаггеров. Ладно, быть может, ты не знаешь, откуда у Химмельблю взялись сельскабы. Но не знать, что с тобой был сильнейший внеклассовый маг…

– Я говорю правду!

Генерал достал из стола мешочек и высыпал на стол какие-то обломки.

– Что это? – спросила я.

– Вот и я хочу спросить, что это… – многозначительно сказал генерал. – Это обломки стирометров, что были на наших агентах. Устройства попросту разорвало от подсчёта магической энергии, которую высвободил этот твой Матвей.

– Но я не понимаю, как это произошло!

– Прости, Бленда, но твоё упрямство вынудило нас на крайние меры. – Генерал махнул рукой стражникам: – Увести её.

33. Больное воображение

1

Гофратцы были не такими жестокими, как номасийцы. Номасийцы могли бы истязать меня дни и ночи напролёт, просто наслаждаясь воплями. Но пытки – это пытки, не важно, кто тебя истязал.

В странах с высокой культурой пытки принимали самые мерзкие формы именно потому, что высококультурные люди хотели как можно скорее добиться от жертвы признания и прекратить её страдания.

Гофратацы пустили по кирпичам стен и пола моей камеры разряды шаровой молнии. Квиксоль, вступив во взаимодействие с энергетическими разрядами, сработала как усиливающий преобразователь. Если ранее камни темницы выматывали меня, забирая энергию, то теперь наполнили каждую частицу тела взрывом хаотичных колебаний. Струны, которые отзывались в душе мага ощущением слияния с мирозданием, теперь раскалились, опутывая меня, вгрызались в тело, проходя сквозь него, как проволока. От каждой раскалённой проволочки ответвились сотни ещё более раскалённых проволочек…

Кажется, я кричала. Вероятнее всего – я орала и рыдала.

Кажется, я убеждала стены, что ничего не знаю. Что мне не в чем признаваться, что у меня нет тайн.

Даже звуки стали моими врагами.

Крики боли порождали новую боль и новые крики. Цепь нарастающих болевых ощущений сворачивалась в спираль, как мир во время переброски через портал. Кончик болевой спирали с каждым витком увеличивал мои и без того невыносимые страдания.

Вот-вот кончик ухватит за своё начало, что я скоро умру. Разряды вдруг прекратились – я вернулась в реальность. Осознала, что молча лежала на полу темницы, дёргаясь в конвульсиях.

– Клянусь Триединым, я ничего не знаю! – взвыла я. – Вы пытаете невиновного человека.

– Рассказывай! – прогремел голос из-за стены.

Я поспешно рассказала. Про ненастоящего Первомага, про то, что наша религия основана на заблуждении, которое пестовали те, кто знали правду. Что Самое Древнее Зло, созданное в результате ошибки, когда-нибудь вернётся в наш мир.

Наговорила лишнего. Про Землю, про Брянск, про магическую курицу Кифси… Про неисчислимое количество вариантов миров в беспредельной Вселенной магических струн. Про что-то ещё.

Мои мысли путались. Каждое предложение пыталось обогнать последующее, чтобы уместить в мой торопливый монолог как можно больше правды. Правды, в которую, конечно, никто не поверил.

Стены моей темницы раздулись, как водяной пузырь. Лопнули, обдав меня крошками битого камня. Я успела понять, что заработала магия фулелей…

После чего сразу же превратилась в разум, следующий по тропинкам искусственного мира, который создавал пытающий меня маг, пользуясь образами из моей памяти.

2

Утро. Щербатые Горы на фоне неба. Видна артерия водопада «Сестра Великана». Воды его летели вниз отдельными сгустками, как при замедлении времени. За её полётом можно следить, как за парением птиц.

Я бежала по тропинке, ведущей к обратной стороне дома. В руках у меня драйденская заводная кукла, которая крутила головой, моргала и открывала рот, издавая писк.

Драйденские Земли производили развивающие детские игрушки. Безо всякой магии. На спине моей куклы расположена головоломка из десятка рычажков. При решении очередной задачи, кукла «осваивала» новое умение: двигала ногами, сжимала пальчики или водила глазами по сторонам…

Мама! Я же бежала к маме, что бы показать, чему научила свою куклу.

А дом, к которому я бежала – это наша харчевня, носящая название вслед за водопадом, то есть «Сестра Великана». Обычно у парадного входа толпились рудокопы, вернувшиеся со смены в шахте.

Слуги нашей харчевни должны были выпрягать хортов из карет и телег, заводить их в стойла… На станции Мэттю слуги должны мыть пыльные самоходки, менять в них рулли движения, пока владельцы выпивали в харчевне бесплатную кружечку дрикка. В те времена ещё не вышел закон, запрещающий возницам потреблять спиртное.

Но почему сейчас не было ни телег, ни самоходок, ни верениц рудокопов?

Я забежала в харчевню через задний вход.

На полу лежали мёртвые посетители. На барной стойке перегнулась, свесив вниз руки, девушка. В её спине торчал изогнутый нож. Я откуда-то знала, что это номасийское оружие. По оголённым рукам девушки стекала кровь. Как вода «Сестры Великана», она капала на пол в замедленном времени.

– Мама! – закричала я и перебежала в обеденный зал.

Столы перевёрнуты, угол комнаты подожжён синим огненным шаром. Занавески сгорели, вырисовав на потолке чёрный узор копоти. Среди перевёрнутых столов лежали трупы. У кого-то отрезана голова, кто-то навылет пробило огромным «Когтем дракона», оружием, которое могли создавать только номасийские ливлинги.

– Мама! – закричала я снова и вбежала вверх по лестнице.

Двери всех гостиничных комнат распахнуты. Отовсюду доносились звуки борьбы, стоны, мольбы о пощаде. Кукла в моих руках продолжала вертеть головой и вращать глазами. Она показалась столь страшной, что я отбросила её.

Побежала по коридору, стараясь не смотреть по сторонам. Но краем глаза отметила: в одной комнате четверо номасийцев истязали нашу официантку, студентку из Вейроны. В другой – чёрное чудовище с гладкой мокрой шерстью трясло головой, зажав в пасти тело того старика, который работал у нас над озеленением участка. Старик высаживал деревья, стриг траву, готовил какие-то лечебные снадобья против простуды. Таким добрым травником и запомнился на всю жизнь.

На стене третьей комнаты распяли нашего повар. Двое номасийцев, попивая дрикк, упражнялись в стрельбе из арбалета. Пока один стрелял в повара, второй подпитывал его энергетической порцией «Глотка жизни», заставляя несчастного жить до следующего выстрела. До следующей порции.

Коридор закончился запертой дверью. Это самый дорогой номер нашей гостиницы. Его снимали только кэрольды или внезапно разбогатевшие рудокопы, те, кому повезло найти залежи самородков стен-камня.

Открыла дверь. Моя мама подвешена на потолке вверх ногами. Руки и ноги опутывали шипастые верёвки, которыми номасийцы ловили в степи диких лошадей.

На маме почти нет одежды, остатки синего платья, запомнившегося мне с детства, висели клочками, снова напоминая воды водопада. Мама подняла голову и посмотрела на меня. Рот её заклеен липкой паутиной.

– Кто это тут у нас? – сказал огромный страшный номасиец в меховой шапке.

Он схватил меня за платье и втащил в комнату. Второй номасиец захлопнул дверь. Мама задёргалась на верёвке, как гротескный червяк. Шипованная верёвка впилась в её тело, заливая пол кровью.

Ткань моего платья затрещала.

3

Я открыла глаза.

Кирпичная кладка стен темницы перестала пульсировать. Но обрывки из наведённой иллюзии всё ещё стояли перед глазами. Вероятно, даже гофратский фулель, сотворивший эти поддельные воспоминания, не вынес того, что сделали с девочкой фантомные номасийцы.

– Прекратите, – прошептала я.

Я знала, что генерал наблюдал за мной или через окошко, или через замаскированный в стене соглядник:

– Я говорю правду, правду…

Но пытки продолжились. Стены снова раздулись и разлетелись. Гофратский фулель повторно возвёл меня на эшафот душевных страданий в искусственном мире.

На этот раз мне было двенадцать семилуний. Я вернулась с подготовительных занятий по стен-магии в Химмельблю. Посетила одну из штолен, где отряд рудокопов под руководством отца разрабатывал шток стен-камней.

– Стен-камень, доченька, это суть минеральное вещество, – сказал отец. – Минеральное вещество, которого коснулись магические струны.

Мы шли по коридору. На горном шлеме отца, который он по привычке носил без подшлемника, горела масляная лампа. Я дополнительно освещала путь тусклым шариком света. Ещё не научилась делать их яркими и долго живущими.

– А есть ли способы предсказывать, где и на какой глубине залегает наибольшее количество стен-камней?

– Видишь ли, дочка, само по себе вещество – это обычные антрациты, гипсы, уголь или оловянный камень. Реже – алмазы, топазы и прочие полудрагоценности. Соответственно, залегают они там, и в таком количестве, как это определено природой. А вот наличие магической силы определяют маги-рудокопы. Проводят детальную разведку, используя квиксольный инструмент.

– Очень интересно.

– Совсем неинтересно, дочка. Все маги-рудокопы – это неудачники, которые плохо учились. Они не способны набрать умений даже для Первой Отметки. Скажу тебе по правде – маги в шахте не нужны. Любой человек способен считать показания квиксольного инструмента.

– Почему же этим занимаются только маги-рудокопы?

– А чтобы не болтались без дела. Компания «Форендлер» ещё два столуния назад подсунул Гувернюру закон о том, чтобы доступ к инструменту имели только специально обученные маги.

– Значит, их всё-таки обучают?

– Да что там обучать? Заставили их протрезветь, дали в руки инструмент – и айда в шахту! Зла на них нет. Ведь они не участвуют в работе. Только ходят за нами, попивая дрикк. А жалование получают, как и все, плюс надбавки от «Форендлера». Бездельники.

Своды шахты затряслись. Начали падать камни, посыпалась земля. Мой световой шарик был мгновенно сбит и потушен. Защищённая лампа отца уцелела. Отец прикрыл меня, посмотрел вверх и резко оттолкнул.

С потолка обрушился земляной пласт, перекрывая туннель.

– Папа, папа! – закричала я, поднимаясь на ноги.

Своды туннеля перестали трястись. Отец был погребён. Из земли торчала окровавленная рука со скрюченными пальцами, которые медленно разогнулись и обвисли. Шлем отца валялся рядом, подсвечивая могилу.

Упав на колени, я начала разгребать землю. Рыдала и звала на помощь.

– Вот мы и одни, – сказал кто-то за моей спиной.

Это был один из пьяных магов-рудокопов. Вокруг него вилось три световых шара. Они ритмично мигали разными цветами, создавая в шахте атмосферу танцевального зала в таверне.

Он допил бутылку дрикка, отбросил её и утёр губы:

– Иди ко мне, крошка.

Я судорожно соображала, как создать оружие или защиту, но маг ухмыльнулся:

– Хотя я не достиг даже Первой Отметки, но преодолею любое сопротивление мелкой магички.

Он надвинулся на меня, схватил за плечи, ударил несколько раз по лицу. Так как я брыкалась, он призвал хилого тощего крипдера, который обхватил меня лапами и повалил на гору земли, под которой погребён отец.

Похохатывая, маг начал срывать с меня одежду. Крипдер вдавил моё лицо в землю…

4

Я снова очнулась на полу камеры.

Сразу же отогнала от себя ложные воспоминания, подняла голову и посмотрела на окошко двери, где, предположительно, стоял фулель:

– Насилие над детьми в присутствии убитых родителей? У тебя серьёзные осложнения с головой, придурок.

За дверью глухо раздалось:

– Теперь это и твои осложнения! Лучше признавайся во всём.

– Мне не в чем признаваться.

– Тогда страдай дальше.

И я страдала.

То, что все ужасы вертелись вокруг образов моей семьи и насилия, было не только извращёнными фантазиями фулеля. Ведь образы он брал из моей головы.

Я так соскучилась, по дому, по родителям, что любая иллюзия преобразовывалась в сюжеты с ними. Я ведь не знала, живы они вообще или нет?

Щербатые Горы и Скервар располагались у линии фронта. Что если номасийцы давно разграбили харчевню?

Это были те мысли, которых я избегала. А гофратский фулель безжалостно извлекал их на свет. Добавлял к кошмарам обязательное половое насилие, массовые убийства и пытки.

Пытки во время пытки! Клянусь Триединым, только фулели, потерявшиеся внутри собственных извращений, способны додуматься до такого.

В каждой иллюзии моих родителей и друзей сжигали, расстреливали, разрезали и заживо превращали в камень. Меня насиловали то крипдеры, то какие-то маги с щупальцами вместо рук. То слоггеры из навоза, то похотливые драконы с острыми чешуйчатыми хвостами фаллической формы.

Приходя в себя после очередной иллюзии, я жадно оглядывалась, наслаждаясь реальностью. У меня лишь несколько мгновений, чтобы отогнать прошлые образы, чтобы горько подумать, что однажды я не вернусь из кошмара. Останусь в чужом безумии…

– Я ни в чём не виновна, не виновна, – повторяла я.

Стены камеры снова затряслись. Но не вздулись, как во время прихода иллюзии, а зашатались от ударов. Послышались отдалённые крики, шипение огнешаров и треск молний, сопровождаемые лязганьем мечей и звоном стрел.

Я нашла в себе силы доползти до скамьи. Прислонилась к ней, повернувшись к выходу. В дверь стукнуло что-то тяжёлое. Сдавленные крики, ругань на гофратском.

– Ага, решил иллюзию подогнать под реальность? – сказала я невидимому фулелю. – Или тебя заменили на мага с более развитой фантазией?

Вместо ответа в дверь снова ударилось что-то мягкое и тяжёлое.

«Если это тоже иллюзия, то какой в ней смысл? – подумала я. – К чему она ведёт, где подвох? Почему я осталась сама собой? Почему я знаю, что это – иллюзия?»

Дверь тоже была обложена квиксольными плитами, даже окошко сделано из такой плитки. Дверь вдруг выгнулась внутрь камеры, плиты разлетелись осколками. Мне стало немного легче. От второго удара снаружи она слетела с петель.

На пороге появился Матвей. Он размахивал невиданным магическим оружием – синей дубинкой из неизвестной мне субстанции, которая создавала мощное поле. Мне инстинктивно захотелось спрятаться.

Матвей подбежал ко мне, убирая оружие.

– Ма… Ма… – забормотала я.

– Всё хорошо, мы здесь.

Он взвалил меня на плечи и вынес из камеры. Перешагнул через труп мага, того душевнобольного извращенца, который пичкал меня жуткими видениями. В стене коридора светился пролом: там сверкало солнце, стоял Драген…

Обхватив Матвея покрепче, я закрыла глаза.

34. Именем Гувернюра!

1

Сидеть на хорте за спиной номасийки, держась за её талию, было приятно. Правда, у меня болело тело от постоянной тряски. Я провожал завистливым взглядом редкие самоходки, обгоняющие нас.

Номасийку звали Орнеллой.

Словно бы догадываясь, что я прибыл очень и очень издалека, она рассказывала мне обо всех важных достопримечательностях, встреченных по пути.

Когда выехали на Голдиварский Тракт, пояснила, что эта дорожная система, охватывала весь голдиварский материк. Это была широкая дорога, вся вымощенная одинаковой квадратной плиткой. До начала Четвёртой Мировой (та, что сейчас) тракт считался символом новой эпохи. Ведь его строительство требовало согласования усилий всех государств материка.

– Строительство тракта заняло больше двадцати семилуний, – рассказала Орнелла. – Химмельблю и Гофрат первыми заложили направления, соединив свои крупные города. Это дало такой прирост торговле, что сомневающиеся государства тут же начали строить свои части тракта. Драйденские Земли построили ветки в Форвирр и далее в Химмельблю.

– Ты рассказываешь, как училка истории. Кем была до войны?

– Представителем Форендлер. На Голдиварском тракте много наших лавок и торговых складов.

– Ага, уже наслышан. Это же монопольная транснациональная корпорация по торговле магической шнягой.

– Не знаю, что такое корпорация и шняга, но, вероятно, ты всё понял верно.

– Но ведь это фирма основана в Химмельблю? Почему ты работала в ней?

– Форендлер давно перерос границы государств, стал отдельным государством без границ. Территория наших торговых операций – весь мир.

– Это и называется «транснациональная корпорация». Не удивлюсь, что это они и начали войну. Голдивару ещё повезло, что на нём нет десятка таких Форендлер, которым ничего не стоит превратить территорию любого государства в поле битвы за ресурсы или поставки оружия.

Орнелла даже обернулась:

– Матвей, ты говоришь, как революционер с Вердума.

– Дай-ка угадаю! Хотя война и разорвала торговые связи, но в каждом отделении Форендлера резко вырос спрос на боевые магические товары?

– Именно так…

– Почему ты попала в бордель?

– Я была простым секретарём в Химмельском отделении Форендлер, который был в свою очередь подразделением Гофратской ветки…

– Я понял, у них всё сложно.

– Война началась с того, что Номас ввёл войска на Спорные Территории. Гувернюр Химмельблю, конечно, не стерпел этого. Но официально войну не объявил. Последней каплей стало одностороннее решение о создании Форвирр-Драйденского союза. В тот же день Гувернюр объявил войну и Драйдену, и Форвирру, и Номасу. Я попыталась выехать из города, но меня поймали вместе с остальными беженцами. Признав во мне номасийку, отдали в бордель, хотя по закону я не была захвачена на вражеской территории.

– А Гофрат почему вступил в войну?

– Оказалось, что ещё десять семилуний назад Гофрат и Номас заключили тайный пакт о поддержке друг друга во время войны.

– Словом, весь мир готовился напасть на Химмельблю.

Орнелла тряхнула головой, в такт лошади:

– Раньше бы я сказала, что они это заслужили.

– А теперь?

– Я попала в самый центр этой войны и поняла, что простым гражданам она не нужна. В ней заинтересованы правители, торговцы. Ну и военные. Им вообще без разницы, по какой причине начать резню.

2

Делу войны Голдиварский Тракт служил так же исправно, как и делу мира. Вместо товарных повозок, его заполонили военные. Из-за удобства переброски войск, все боевые действия разворачивались именно вдоль Тракта.

Мы ехали, сливаясь с многочисленными беженцами, или сворачивали на боковые ответвления, минуя блокпосты. На просёлочных дорогах было проще откупиться от стражников, чем на Тракте.

Белокурая форвиррка ехала молча. Орнелла несколько раз сказала мне, как её зовут, но имя звучало как-то заковыристо, как названия гор в Норвегии.

Через несколько флю просёлочную дорогу перегородили два ряда заострённых брёвен. Слева от дороги поднимался обрыв, поросший лесом, справа – широкая река. На берегу стояла водяная мельница. Через отверстие плотины в огромное водяное колесо била струя воды, быстро его вращая. Скрип и трение механизмов отражались от обрыва, разносились над речной гладью, искажённые эхом. Несколько водоплавающих птиц сонно плыли по течению реки, изредка окуная головы.

– Эх, какие пейзажи пропадают! – сказал я. – Какие фоточки получились бы.

Между первым и вторым рядом заострённых брёвен стояли два стражника. Мановением руки один приказал нам подъехать поближе.

Взяв мой жетон и деньги, удалились в свою будку. Долго не возвращались.

– Мне не нравится это, – сказала Орнелла.

– Мне тоже.

Я спрыгнул с хорта. Из мешка вытащил свой фоторюкзак и свёрток с автоматом. Распутал тряпки, проверил боеготовность оружия. Не мешало бы пересобрать и смазать… Знакомые формы Калашникова действовали успокаивающе. Автомат был весточкой из родного мира, письмом матери сыну на фронт.

Такие же родные черты приобрела и камера Cannon, и зарядное устройство на солнечных батареях. Оно, кстати, функционировало даже ночью, заряжаясь от отражённого света Семилунья. Впрочем, голдиварская ночь совсем не напоминала ночь на Земле.

Один стражник, оставшийся у заграждения, следил за моими действиями.

– Надо идти напролом, – шепнула Орнелла.

Я надел рюкзак и повесил автомат на плечо:

– Согласен.

Начал стягивать с рук перчатки, чтобы смести преграду. Стражник упал на землю и откатился за прикрытие мешков с песком, выставив арбалет:

– Ни с места!

Спереди и сзади открылись порталы. Из них вывалились толпы ядовитых крипдеров, а из будки и здания мельницы повалила стража.

Я сорвал перчатки и создал «Толчок», сметая с дороги забор вместе с арбалетчиком:

– Вперёд, без меня.

– Я тебя не оставлю, – ответила Орнелла.

Форвиррка что-то залопотала.

– Мне проще воевать, когда вы не мешаетесь.

Если бы вместо Орнеллы была Аделла, то мои приказы остались бы незамеченными. Но эта номасийка решительно дёрнула поводья и поскакала вперёд, избегая крипдеров и увлекая за собой форвиррку.

Что же, пора проявить все способности, которыми меня наделили магические струны Голдивара.

– Именем Гувернюра, сдавайся, – прокричал командир стражников.

Я молча обвёл вокруг себя силовое поле. Оно было слабым, подрагивало, как паутина на ветру. Но это был мой единственный защитный приём. Интересно, что сказал бы Драген в этом случае? Мне снова нужно атаковать, а не защищаться?