скачать книгу бесплатно
– Забери этого болвана.
– Сейчас, хозяин.
Мистуфле схватил Ньяфона и отшвырнул его в сторону, словно мешок с тряпьем.
Фариболь, склонясь над молодым дворянином, тщательнейшим образом осмотрел его и воскликнул:
– Тысяча чертей! Он потерял сознание! Давай-ка вытащим его отсюда, Мистуфле.
Они тут же принялись за работу: Мистуфле с неожиданной легкостью приподнял упавшую лошадь, а Фариболь поднял юношу на руки и сказал:
– Прежде всего его следует нормально устроить. Пойди освободи хозяина гостиницы и его жену и распорядись, чтобы они приготовили все необходимое.
Пять минут спустя монсеньор Людовик уже лежал на тюфяке у камина, а вокруг него хлопотали хозяева постоялого двора, выпущенные из комнаты, где их незадолго до этого запер Фариболь, дабы спокойно и без помех осуществить задуманное похищение.
– Принеси-ка водки, она способна поставить на ноги и мертвеца, – попросил Фариболь Мистуфле.
Между тем хозяин гостиницы, окончательно оправившись от испуга, зажег факел от огня в камине и протянул его Фариболю. Тот склонился над лежащим, дабы получше рассмотреть его лицо, когда же ему это удалось, он в ужасе отшатнулся:
– Гром и молния!
– Что случилось, хозяин? – спросил Мистуфле, принесший бутылку водки.
– Сам посмотри, – ответил Фариболь, указав на лицо юноши.
– Святая Дева Мария! – воскликнул Мистуфле, вздрогнув и побледнев. – Мы пропали! Нас повесят! Ведь это же его величество король Людовик Четырнадцатый.
Приятели в испуге переглянулись, и Мистуфле добавил:
– Хозяин, похоже, что самое время уносить ноги.
Владелец постоялого двора, вновь дрожа от ужаса, упал на колени рядом со своей женой и молитвенно сложил руки, в отчаянии восклицая:
– В нашем доме король! Мертвый! Убитый!..
Однако Фариболь не столь легко терял присутствие духа. Он, быстро стряхнув оцепенение, пожал плечами, подкрутил ус и, казалось, одними лишь этими простыми жестами успокоил несчастного.
– Замолчи, мошенник! – приказал он ему. – Король жив и, тысяча чертей, только потому, что мы вовремя помешали его убить. Давай, Мистуфле, попробуем привести его в чувство. Хорошо, если, придя в себя, он увидит нас коленопреклоненными перед его ложем и покорными его воле.
Оба они встали на колени перед распростертым юношей. Фариболь осторожно расстегнул ему камзол, а Мистуфле смочил ему губы содержимым принесенной бутылки. Вскоре монсеньор Людовик пришел в себя, приподнялся на локте и посмотрел по сторонам.
– Где я? – спросил он.
– Сир, – почтительно ответил Фариболь, – вы у ваших верных подданных, готовых защищать вас до последнего вздоха.
Юноша встал и произнес:
– Да, да! Теперь я вас узнаю. Вы те два бандита, виновные в похищении мадемуазель де Бреванн и в несчастье, постигшем оруженосца графа.
– Сир, – пробормотал Мистуфле, дрожа всем телом, – у вашего величества превосходная память…
– Да, не жалуюсь, а потому помню и то, что обязан вам жизнью. Я готов простить ваши преступления, если вы поклянетесь исправить причиненное вами зло и впредь верно служить мне.
– Клянемся! – хором ответили два приятеля. – И если ваше величество…
– Но почему вы именуете меня этим титулом?
– Сир, – ответил Фариболь, – прежде чем злосчастная судьба превратила нас в… бродяг, мы оба служили в королевских войсках, и ваш августейший облик навсегда запечатлелся в нашей памяти и наших сердцах. Но если ваше величество предпочитает хранить инкогнито, мы, конечно же…
– Помилуйте, вы действительно принимаете меня за Людовика Четырнадцатого, короля Франции?
– Ваша милость, я слишком часто видел его лицо и фигуру, слышал его голос, чтобы сейчас ошибиться. Обычное сходство не могло бы ввести меня в заблуждение, да оно и не бывает столь разительным между двумя человеческими существами, если только они не братья…
– Братья! – побледнев, воскликнул юноша.
Затем, задумчивый и мрачный, он долго мерил шагами залу, но в конце концов остановился перед своими нечаянными спасителями и сказал:
– Честью клянусь, что вы ошибаетесь. Я всего лишь ничем не знаменитый дворянин, тайна рождения которого сокрыта для него самого… Это загадка… Я – загадка! Но если окажется правдой то, что я подозреваю… что ж, тогда я смогу определенно сказать вам: я не только не король Франции, но и имею все основания быть ему врагом!
Его слушатели невольно вздрогнули от этих слов, а хозяин гостиницы, внезапно догадавшись, воскликнул:
– Господи! Это же монсеньор Людовик! Боже, помилуй нас!
– Чем вызван ваш испуг? – спросил у него юноша.
– Мы погибли, монсеньор! – еле выговорил несчастный. – По приказу графа де Бреванна всякий, увидевший вас или заговоривший с вами, карается смертью.
– Ах так! – воскликнул юноша с ноткой торжества. – Это лишь доказывает, что я не ошибался! Значит, я…
Но ему не удалось закончить фразу: дверь распахнулась от сильного удара, и в залу ворвался граф де Бреванн в сопровождении вооруженных мушкетами слуг. Граф был без шляпы, его одежда была в беспорядке. Он быстро прошел в середину залы и, указывая на Фариболя, Мистуфле и хозяина гостиницы, приказал:
– Стреляйте в этих людей!
Однако, прежде чем люди графа успели навести свои мушкеты, оба авантюриста бросились вперед, схватили графа за руки и закрылись им, словно живым щитом.
Слуги в растерянности опустили оружие. Граф же, не изменившись в лице, громко повторил:
– Исполняйте приказание! Стреляйте и ничего не бойтесь! Огонь! Огонь, вам говорят!!
Видя, что импровизированные солдаты уже готовятся исполнить столь энергичный приказ, Мистуфле обнажил шпагу, но монсеньор Людовик схватил его за запястье:
– Спрячь шпагу.
Затем он спокойно встал между слугами и графом и сказал:
– Возможно, месье графу угодно, чтобы его слуги заодно прикончили и меня?
– Монсеньор! Монсеньор! Не рискуйте так! – взмолился граф. – Отойдите, прошу вас!
– Тогда прикажите своим людям удалиться, – ответил Людовик и с гневом добавил: – Или вы желаете, чтобы я сказал им, кто я такой?
Графа словно ударили.
– Как? – воскликнул он. – Вы знаете?
– Да, знаю, несмотря на все ваши старания скрыть это от всех, в том числе и от меня самого… Так что отныне и впредь позвольте мне пользоваться правами, исконно мне принадлежащими.
Граф склонил голову в знак согласия, а монсеньор Людовик, повернувшись к слугам, сказал:
– От имени графа де Бреванна приказываю вам забрать тело шевалье де ла Бара и вернуться в замок! Вы же, – продолжал он, обращаясь к хозяину постоялого двора и его жене, – запритесь в своей комнате и до утра не покидайте ее.
Слуги поспешили исполнить приказ. Когда они удалились, юноша подошел к почти сломленному происшедшим графу, без сил сидящему на стуле, и сказал:
– Господин граф, до сегодняшнего дня я подчинялся вашей воле с поистине сыновней почтительностью, но настало время, когда я должен вернуть свои законные права и занять подобающее мне место среди людей… Этой же ночью я отправляюсь в Париж, в Лувр, к королю!
– Несчастный! – с отчаянием в голосе воскликнул граф. – Вы идете на верную смерть!
– Пусть! – ответил юноша. – Зато народ Франции узнает, что им правит недостойный король, желавший смерти собственного брата.
– Гром и молния! – тихо проговорил потрясенный Фариболь. – Брат короля!
– Да, я брат короля Франции! – ответил монсеньор Людовик, по-прежнему обращаясь к графу. – Но мне необходимо веское, неопровержимое доказательство этого, и оно у вас есть. Дайте мне его, господин граф! Я готов получить его любой ценой, но прошу вас, будьте благоразумны и отдайте добровольно!
– Никогда! – вскричал граф. – Повторяю вам: никогда! Отдать вам просимое означает для меня нарушить слово дворянина!
– Послушайте, граф. Несколько часов назад с королевской почтой вы получили некое письмо, важность которого легко угадывалась по вашему лицу, когда вы его читали. Отдайте мне это письмо, граф, ведь я предупредил, что все равно получу его.
– Нет! – воскликнул граф, инстинктивно кладя руку на карман камзола.
– Ей-богу! – быстро сообразил Фариболь. – Кажется, оно у него с собой.
– Обыщите его! – приказал монсеньор Людовик.
Пока Мистуфле держал сопротивляющегося графа, Фариболь со знанием дела обшаривал камзол последнего.
– Монсеньор! – взмолился граф. – Подобное бесчестье хуже смерти!
– Нашел! – вдруг крикнул Фариболь и в доказательство своих слов помахал письмом в воздухе.
Дрожащими от волнения руками юноша взял письмо, развернул его и прочел. В глазах его блеснули слезы, и срывающимся голосом он спросил:
– Ужели, граф, вы столь жестокосердны, что могли скрыть от меня столь важное и печальное известие?
– Я действовал согласно своей совести, чести и данной клятве, – гордо ответил граф.
– Тем не менее вы не могли не прислушаться к горячей мольбе, изложенной в этом письме.
Сказав это, юноша вновь прочел письмо, на этот раз вслух:
– «Граф! Прошу вас без промедления явиться ко мне. Вскоре мне суждено предстать перед Тем, Кто равно судит и простых смертных, и сильных мира сего по делам их. Мне страшно. Я желаю увидеться с сыном своим, от коего отреклась когда-то, а теперь буду молить его о прощении. Приезжайте, приезжайте оба! Я умираю! Анна Австрийская».
– Королева-мать! – снимая шляпы, воскликнули Фариболь и Мистуфле.
Воспользовавшись возникшим замешательством, граф одним прыжком оказался рядом с Людовиком, вырвал из рук юноши письмо и бросил его в камин. Оно мгновенно превратилось в пепел.
– Что вы наделали, несчастный? – вскричал монсеньор Людовик.
– Я исполнил свой долг, – спокойно ответил граф. – Я поклялся его величеству королю Людовику Тринадцатому никогда не разглашать эту тайну, поскольку она затрагивает интересы безопасности государства. Ради нее я пожертвовал своей свободой, посвятил ей всю жизнь… И я не признаю за Анной Австрийской права освободить меня от данной клятвы, а следовательно, и вы навсегда останетесь для всех «монсеньором Людовиком».
– Вы заблуждаетесь! – запальчиво воскликнул юноша и, повернувшись к Фариболю и Мистуфле, спросил: – А вы что скажете?
– Сударь, мы присягнули вам на верность, полагая, что присягаем нашему монарху. Сейчас же, зная, что вы не более чем его бесправный брат… мы готовы служить вам до последней капли крови. Ты со мной согласен, Мистуфле?
– Совершенно! Клянусь!
– Тогда свяжите графа и вставьте ему кляп, – распорядился монсеньор Людовик.
Несмотря на отчаянное сопротивление, минуту спустя граф уже лежал на столе с кляпом во рту, надежно связанный по рукам и ногам.
Прежде чем уйти, юноша приблизился к нему и сказал:
– В память о том сочувствии и заботе, с которыми вы относились ко мне все это время, граф, я прощаю ваши заблуждения и дарю вам жизнь. Как бы ни сложилась моя дальнейшая судьба, я всегда буду помнить вас и… мадемуазель де Бреванн… Прощайте, граф! Да хранит вас Бог!
Глава III
Исповедь Анны Австрийской
Часы истории показывали первые дни 1666 года.
В кардинальском дворце, в скудно обставленной, еле освещаемой светом угасающего пламени камина комнате с высоким потолком, в постели под огромным балдахином всеми забытая и предоставленная страшной боли, разрывавшей ей внутренности, медленно умирала королева-мать, Анна Австрийская.
Близилась ночь. Королева была одна. Слуги оставили ее, а дети, столь нежно любимые ею, о ней не вспоминали. Ценой неимоверных усилий она приподнялась на ложе и, дотянувшись до колокольчика, несколько раз позвонила. Но никто не явился. Это, казалось, лишило королеву последних сил, и она вновь откинулась на кровати.
Внезапно кто-то негромко окликнул ее. Она открыла глаза и увидела рядом со своим ложем старую женщину, чью спину искривил груз прожитых лет. Это была мадам Гамелен, неслышно вошедшая в комнату умирающей. Мадам Гамелен слыла женщиной бесхитростной и чрезвычайно благочестивой, а кроме того, будучи кормилицей короля Людовика XIV, занимала не последнее место при его дворе. Со страдальческой улыбкой королева приветствовала ее:
– Здравствуй, моя добрая кормилица, спасибо, что явилась на мой зов.
– Я бы с радостью проводила все время рядом с вами, госпожа, но король, мой дорогой сир, почти весь день не отпускает меня от себя.
– Я посылала твоего сына с письмом в тот замок, что в окрестностях Дижона… Скажи мне, он вернулся?
– Еще вчера.
– Он принес ответ? – спросила королева с нетерпением в голосе.
– Нет, госпожа.
– Боже милостивый! – вздохнула умирающая. – Неужели и граф де Бреванн не сжалится надо мной?
