Спички

Вячеслав Ладогин

Спички

Вальс несогласных ямбов

Предисловие к следующей книге

Библия с давних пор именуется «Книгой книг». А в первой ее части, в Ветхом завете существует нечто совершенно особенное, некое духовное сокровище – Псалтирь, собрание псалмов. В этих высочайших поэтических шедеврах содержатся и благодарения Создателю, и хвала Ему, тут и сердечное покаяние, и слезные мольбы, тут и пророчества, и назидания…

И в древние, и в христианские времена псалмы занимали в богослужении едва ли не первенствующее место. По свидетельству летописца, на славянский язык Псалтирь была переведена еще Святыми Кириллом и Мефодием и в последующие столетия стала любимейшей книгой русских людей. По ней учились читать, с ней не расставались в течение всей жизни… В монастырях псалмы пелись не только в богослужебные часы, но и во все прочее время, так как многие иноки знали Псалтирь наизусть.

Начиная с века восемнадцатого русские поэты стали перелагать псалмы на современный поэтический язык. Это продолжилось и в девятнадцатом, среди тех кто отдал дань Псалтири – Алексей Хомяков, Федор Глинка, Николай Языков…

Из поэтов XX века, когда интерес к переложениям Псалтири резко упал, можно отдать должное в полной мере, пожалуй, лишь Борису Садовскому да еще Сергею Аверинцеву, хотя перевод Аверинцева, строго говоря, поэтическим переложением не назовешь.

Отрадно сознавать, что в наше печальное и бездуховное время нашелся стихотворец, который решил последовать примеру старых русских поэтов и обратиться к псалмам. И при том Вячеслав Ладогин совершил своеобразный подвиг – он охватил все псалмы – числом 151!

Если представить себе русскую поэзию, как некое изящное здание, труд Ладогина можно сравнить с прекрасным архитектурным элементом, служащим украшением великолепному сооружению.

Я уже упомянул о том, что в течение долгих веков псалмы были неотъемлемой частью богослужения, т. е. большинство людей воспринимало их, что называется, с голоса. По этой причине решение Ладогина положить свои стихи на музыку и донести их не только до читателя, но и до слушателя – не только правомерно, но и необходимо. Я уверен, что талантливый стихотворец найдет путь к сердцам не чуждых религии и культуре людей.

протоиерей Михаил Ардов

Чашка

Разбил однажды я фарфоровую чашкуСвою любимую, на мелкие куски,Как собственную душу. Было тяжко,Хоть чаю впредь не пей, не сочиняй стихи.Вошла Марина, говорит: «Бедняжка,Возьми мой клей, для чашек и для ссорС самим собой он годен в равной мере».Макаю кисть, советчице не веря,…Целёхонек опять, фарфор стоит,Фиалка, как живая, и узорПо краю – только сеточкой покрыт.

Спаси меня, Боже, ибо воды дошли до души моей

                                    …И не на чем стать.

Из Псалма Давида 68.* * *Спички, и марки, и мятые фантики —Я от души подарил бы их Катеньке.Ей ни к чему? Ну, и мне всё равно,Все по одной подожгу – и в окно.

Предисловие

Коробок Чудовской фабрики

– Дай покоя, Всеблагая!– Спи, мой свет, покой не про тебя.Дай же снов мне золотых, судьба,Дай, прожгу мечты, играя!– Спи, азарт не для тебя.– ЯПлох?– Нет, Славка, ты не плох… другой.– Я мечтал бы быть твоим слугой!…Ночь, ответь, от звёзд рябая!– Не печалься нищим детством,На, возьми вот, вместо кошелькаСерных спичекПол-здесь-коробка«Чудовских». Ступай. Не бедствуй.Ныл я? Нет.Я жил «по средствам».Что тут ныть, хоть спичками богат.Чиркнешь – чудно так они трещат,Звёзды. Ночь. Горжусь наследством.

Настя и ангел

От одиночества немой, что ни творишь… но мир твой тёмен.И спичкой чиркнешь, словно с кем заговоришь в вечернем доме,И зажигается свеча, и разломился луч о мебель,И – пробуждённый от внезапного луча – цветочный стебель.Свеча придумывает свет – живое слово, без жеманства,Луч – ярче пишет, чем поэт, стихи, без прозы, без шаманства.Пускай зовётся он Матвей, она… пускай зовётся Настя.Он – муж, отчасти муравей, она дрожит на крыльях счастьяНад жизнью точно над прудом, и ах! – отказывает разум.Язык не ведает о том, что сетчатым поймала глазомСтрекозка Настя… Как-то раз она взяла – и в Крым умчалась,А он лелеял день и час, жизнь студена́ ему казалась.Она звонит подружке – ждёт в субботу… пошучу с Матюшей,Представь, я в пятницу вернусь, вот удивится-то, послушай!Идея вызвала восторг, вернулась утром ранним Настя,И стол был к вечеру готов… на улице октябрь, ненастье,На кухне свечи… муж идёт, стрекозка прячется за дверку,Вот ключ в замке, скрип двери, вот явились свечи человеку.Выходит Настя, как на бал, смеясь, становится с ним рядом…Оторопев, Матвей стоял минуту-две с недвижным взглядом.Вдруг – поясной поклон творит он, не здоровается с нею, —Как ты прекрасен, – говорит, – мой ангел, глядя, пламенею!Прошло мгновение, два, три, Матвей подругу обнимая, —Настюша, здравствуй, – говорит, – к нам ангел в гости был, родная.

Коробок I

Жар-Птица

Саркастичному приятелю

Всё шутите… мой дорогой,Что «у меня в душе жар-птица»…Вольно ж – от Славки отшутитьсяТак зло… коль ест не вас – огонь!…С жар-птицей той, и в остальномЯ прост, как пареная репа.Стругацкие… орёл дон Рэба —Читаю повесть перед сном,Там, в буквах – в решете – блеснёт:Прощай, жандармы… голубыя…Прощайте, дятлы нефтяныя,Ты, клюкнутый в драже народ…Хоть… если бы не птичий жар,Меня бы вырвало без урныНа отдыхающих культурно,И я бы чистый стал клошар,И (ясно дело бы) – утёк,Где там утечь… «в душе жар-птица»,Крыло сквозь рану шевелится,Ал на бумаге – уголёк.А не крыло б, так отчего жПрохладным благородным донам,Не сесть нам с вами по гондолам?(Точнее рифму не найдёшь).Мне б плыть, куда зовёт тоска,Запретной ясности отведав —В канал, что ждёт, как Грибоедов,Балетной тапочки мыска,И кьянти б пить за микеллин,Да графов потчевать по фене…Скорлупки! Крошечные феи!Гондолы!Гоцци! Апельсин!Всё так, всё это там и так…Но у меня в душе жар-птица.Щелкунчик, скворушка, дурак —Мой аватар (в ЖЖ страница) —…У лукоморья дуб зелёный.

Незваный друг

Приветствую. Полно уж, брось с моим образом говорить.Я уж лучше свалюсь, как снег на голову… Тут я, здравствуй.Освободи своё креслище и дай у тебя погостить.Кипящим чайником – дружески встречу празднуй!Я, скажешь ты, ненадолго? Врёшь, навсегда.Вода вскипела. А ты, погляжу, не веришь.Да, очень уж, кстати, ранние холода.Мне, знаешь ли, некуда. Ты вот как раз и – поселишь.

Лист

Как, надо ж… в кайф                    сентябрьским дышится – леском:Не замечаешь боли сердца. КрасенЛист сохлый. С кем молчать, коль не с листком?Язык изгоя Славе Ладогину… ясен.Я поднял руку, лист поплыл над головой,Лучи насквозь, как точно в бездну вдавлен —В прожилках… и почти ещё живой,Он вьётся, вьюсь… кайфова ерунда мне —Сравнить с листом себя… И понарошку статьИм, мёртвым, им, сухим… им, выше рощ взлетая,То вниз посматривать, где ветвь моя пустая,То в даль кудлатую… завившуюся в прядь.В чём наваждение – не быть собой, чтоб – быть?В чём радость нежная – ушедшее любить?Быть может – в зеркале? Какое там… во тьме!Дай неба!.. Воздуха любви прошу, дай мне,Дай ветрогранник… грани ветра не для глаз,Но вот – кружу, лечу, лист, лист пяти-я-палый,Луч грани чертит – то линейка, то лекало,Мир… ты в моей душе, стань мой – алмазный глаз!

«Сайт. Ссылки. Слушаешь муру…»

Сайт. Ссылки. Слушаешь муру,Щёлк! – Джиованни Перголези…Октябрь. Море поутруЛежит щекой на волнорезе.Январь. Ребёнком по двору —Решётка… кожа на железе.Октябрь. Море поутруЛежит щекой на волнорезе.Мать помню, Летний Сад, игруС детьми, дубовую кору,Луч в зелени – слезой в шартрезе.Кто я? скворец, и не совру.«Я кто? я Слава… – не умру»…Октябрь. Море поутруЛежит щекой на волнорезе.Мне целых семь, когда в жаруТруба сгорала на ветру,Мне целых десять… клочья труб,Труп, парус, джаз и торс… БоргезеА он, мятежный, просит… тпрр-ру!Над мышью, канувшей в мируОктябрь. Море поутруЩекой лежит на волнорезе.«Я мышь. Я юркнула в нору»,– Я, Мышь! – твой мрамор не беру,Туда, где мох в паху, не лезу,Над Карадагом, и под нимМеня устраивает Крым,Октябрь. Море поутруЩекой сползло – по волнорезу.

Ноябрь

Серебряно кипит, как в тигле, солнце,Как мачты, ветер нагибает сосны,Дождь выставил пять радуг, все поверхЛесов – потусторонний фейерверк.…Бунтуется, переживаетТуч море, луч сломивши на весу,Бессолою слезой оно смываетЗарю, не жги соринкой смерч – в глазу.* * *Пять одиночеств, радуг, крик вороний,Плывёт Ноябрь, как смерч потусторонний,* * *Не хватит пороху, нет силНа снег – на серебро и позлащенье,Божественное мановенье.Сырое око смерча – гладь, тишь, синь……………………………………………………………………

Упованье

Прорицаете басом – кошмар… беду…Всё вам прахом, да швах, дрянь-де жизнь – наказанье…И не вспомните – горюшко с луком – моё!Есть певучая радость в словце: «упованье» —Прошуршите свой «Даль» – что имелось – в виду,Как заветное слово-то произносилось,У-ПО-(слышно ли, звучно ли?) – ВАНЬ-Е… – НА МИ-ЛОСТЬ.Освежили? Марш – петь! Уж мне – вот где – вытьё.

Снег

Снег… фонари висят в снегу, нарядны,Прекрасные снежинки ненаглядны,Разнообразны, колки, кружевны —Всё – от коклюшек вороты брабантскихС картин, особо же с – флама…испанских.Мы ждём снегов… не так же, как весны…Снег, снег мы ждём, ждал мытарь так – прощенья,Ребёнка – мать, обжора – угощенья.…В Одессе, Петербурге и в Москве,В Нью-Йорке… Гриша, правда ль? Ждёшь? Вестимо!Частицы вышины – в ладонь, и мимо.Сверкают светом, пропускают свет.Не как весны… смелее жду, и проще,Как – коммунизма! – снег везде – всеобщий —Не лист, не почка, и не человек.Он, снег, любим был девушкой одною,И зря она не ладила со мною,Я, как она, влюблён в зиму навек.И снег люблю, ты тоже, слышу, тоже,Услышав чужестранный шорох: «Боже»! —Воскликнет Катя, как дитя, – «Зима»!А дети из Коннектикута: «Винтер»!…Пойдём на двор, не позабудь про свитер —Там снегопад, фонарь, там – синема.Сквозь снег рябит Гудзон – водою невской.Айда в кинотеатр на Чернышевской —В «Спартак»: у них сеанс вечерний – Снег!Спартак сгорел. Сеанс – не отменяют!Экран волшебный нас объединяет,И океан, как третий человек.И вовсе не изгои мы с тобою,Скулящие у разного прибоя,Едва слышна команда «Снегопад»,Нам небо, теша грозную натуру,Качнёт крылом, посыплет десантуру,Снег. Парашюты-души нам летятСпасать – и их число неимоверно.Они не «вероятно» мне, «наверное»,Несут победу в тонких кружевах.Всеобщему крещенью снегом рады,Мы ждём его, как мытарь ждёт пощады.Степь дремлет – со звездою в головах.……………………………………………………………………………………Ты скажешь: «Слава, лишь октябрь, нескороЕщё получит лакомство обжора,И на столе пока пустой прибор».А я отвечу: «Друг, не будь зануда!Я верую в излюбленное чудо,В наш снежный невесомый разговор».

Зимний букварь

Букварь пронизывает холод,Дыханья пар от букв идёт.У «Р» вверху кружок проколот,Не жабра, не ноздря, не рот,Но дырка… чувствуешь, как дышит,Как пора кожи букваря,Он – лёд живой. Всё говоря,Про всё молча, слова колышет,Сухи камышные словаНа азбуки краю – морозном.Как холод жгуч в размахе грозном,Уже не чувствует трава,И «Я бывала зелена», —Жаль, жаль… не шелестит она.

Моему портрету

Неласков, несвеж, неумыт,Небрит, груб, негож для контактаС. Ладогин с виду. Внутри ж меня – миртЖелтеет бутонами. Так-то!

Сосновый бор

Покажется тающим воскомДетство: прошло – взял, позабыл…Помню, был, был я подростком,Бор я сосновый любил.Были и Купера книжки…Купера книжки прошли.Жёлтые иглы… шишки,Солнце до самой земли,Полосы солнца на хвоеИ на сосновых стволах…Знать, начинает живоеЖить при погасших навеки свечах.

Семечко

На берегу одной рекиЛежало семечко чудное,Устроенное, как стихи,И вместе с тем совсем иное.Смотря сквозь лупу на него б,Нашёл естествоиспытательИ шар земной, и лунный кратер,И вещество живое вод,И отдалённую звезду,И Андромедову туманность,И всякую на свете странность,Что вовсе и не на виду.Прозрачным глазом между темНа воду семечко смотрело,Внутри ж оно текло, горело,Летело, попадало в плен,Освобождалось, песни пело…И видит – гусь белокрылат,Нет… ветер вдруг заколебался,Как некою рукою смят,И гусь из ветра взял-собрался…Сел гусь на воду, брызги взбил,Мотнул главой с неярким клювом,И в даль речную, не скажу вам,Куда, сквозь краснотал уплыл.Смотрело семечко. ВодаПустой была, как никогда.

Дуб и жук

Теперь вам расскажу, как въехал головойВ дуб – с треском – вековойПожарный жук.Мундир, об острый порван сук,Теперь стал тряпка.Прочь откатилась форменная шапка.Но вот, очнулся Жук-Пожарник, чуть живой,Увидел ветку над собой,И с бодуна ли,Жары вина ли,Глядит, на ветке доллары растут.Верней всего, удар мозгов причиной тут,Тут жук подпрыгнул,Да китель застегнул,Жук спинку выгнул,Да встал на караул.

«Вас, дуб, я за беспечность оштрафую», —Жук начал речь, жучиную такую, —Стыд! Рынды нет… должна висеть на ветке,Срам! Не ПРОКЛАДЕНО в округе трубС водой! Дуб – сразу станете вы – труп,Когда придут,И сядут тутШашлыкоеды и шашлыкоедки.В честь этого прошу мне отслюнитьПол-зелени, чтоб лапку, ЗНАЧ’Т, позеленитьТут ворон с дуба говорит: «Окстись, пьянчуга,Здесь толпы недоумков видел я,Две сотни лет назад здесь хрюкала свиньяВ корнях, мы с ней не поняли друг друга,Свинья была проста, искала желудей,Чудна мне узость свинских интересов,Но средь жуков, зверья, меж рыб, и меж людей,Как ты, тупых я не встречал балбесов,Ещё никто не назюзюкался столь круто,Чтоб для него на дубе выросла валюта».Тут жук продрал глаза, и листья увидал,Которые за деньги принимал,И улетел, не вымолвив ни звука(Спешил подать отчётДвум дятлам нефтяным, что друг стучат на другаКак он, жучок, борьбу с коррупцией ведёт).А в этот мигВ лесу две сойки жарили шашлык.………………………………………………………………………………Жук улетает,Русь вся пылает.Огнём тут вспыхнула и шапка на жуке-Красавчи-ке, Пожарни-чке.Несложная мораль видна мне лично тутСквозь наши дым да пламя:Деревья листьями шумят, а не деньгами,Увы – горят – раз – взяток не дают,Отчизна спит, вертяся с боку набок.В дыму – два – дятла нефтяных – без шапок.

«Отпусти, роди, гора, мать-красавица…»

Отпусти, роди, гора, мать-красавица,Нету силушки, задохся я в кратере.Человек бежит туда, где спасаются,Это бегство – от отца и от матери.Человек бежит туда рыжей лавою,Где его остудит море горючее.Мать-гора, ты прозвала меня Славою,А могла Тимошей, вышло по случаю.Выше нынешних панов ибн товарищей,(Им гулять вольно по скользкому погребу)Отворил бы дверь мне, ветер мерцающий,Жарким клубом погулял бы я по небу,Со звездою, точно сын её, спелся быЯ, прозрачным молоком напоён её.Вся-то Русь, дву(дятло)главая Персия —Для звезды – в ручьях и лужах – зелёная,Или красная поляна, с застывшеюМагмой, ставшею для ветра игрушками,Где-то там гора, меня отпустившая,…За года торговля в рощах с кукушками:«Ты ещё ку-ку добавь, ты не жмись-давай,А не хочешь, поджидай покупателя»…А кукушечка: «Живи уж, неистовый»…Только всё это – до лавы, до кратера,До горы и до звезды с пуповиною,И до обморока млечного, звездного.Кабы ведать, что живя, весь остыну я,В неземного превращусь, в несерьёзного.

Вырица. К отцу. Зима

Печатью в снегу – голубая тень —В ранних сумерках вечерних.Боюсь, не утопну ль я – в темноте,Как лодочник, чей блиц-финалТы предсказывал, грустный ГенрихГейне, когда меня в детстве знал.Там, за углом – певучий вздох —Перед немецким вытьём овчарки.Сейчас раздастся хриплый брёх…И вдруг навстречу моргнёт фонарь,Коснувшись золотом сетчатки.Морозный воздух. Вполнеба хмарь.«Как поживаешь к январю,Отец? Пустынно кругом, сугробы», —Молчу, глазами говорю, —«Ты знаешь, ведь негоже питьДо полусмерти»! – «Ещё бы». —Скажет взгляд, – «А как тут быть»?«Этого я не знаю сам»… —И о погоде помолчим,Как помолчали про запой мы.Хрипит овчарка. – «Чаю, сын»? —Раскусим карамель с тобой мы,Пока ещё вдвоём,Так – каждый – не вполне один.

Коробок II

Отечество нам Царс – три слога – ло…

Сонет-Сура

Когда придёт к нам кара легкокрылая,Перстами щедро участь раздавая,Как мне увидеть смерть воочью, милая,Кто ангелов мне возвестит, родная?Так моль сквозняк смахнул свежайшей силою,Как мир людской замечется, порхая.…Ни гор не пощадит уборщица унылая,Их, как отрезанные косы, выметая.Рука с весами в меру тяжкой горечиВоздаст своим любимцам милой вечностью.Иное – сонмам лёгкой, страстной сволочи,Рождённым бездной-матерью – возлечь им с ней!Кто бездну эту возвестит мне, милая?Гнев жаркого огня своей ревнивой силою.

Над строчкой Пушкина

О-те-чес-тво нам Цар-ское се-ло.Поспоришь разве? Жаль, что… слишком звучно.В парк многим и зайти не повезло,Другим же зябко, и… здесь очень скучно,Невежда задушил, экскурсоводНесчастный слух мой. Грязь. Не до природ:В гниющий пруд летят сплошные каплиНекрупной мороси. В немых садахЛисты, преснея сыростью, набрякли,……………………………………….Картавит ложь ворона в проводах.А всё же здесь – отчизна мне. ПройдуС Мариной под руку назад-вперёд по парку.Кто ж песен не поёт – ни холодно, ни жаркоЕму в Селе, где все сгорали на ходу.

Пьющему собрату

Знаешь: «Гордость, хоть плачь, – не в спирту же – топить…Так что, – «полно Прыщом быть, с кашлем – горькую пить».«Ты-то… сам-то… кто»? – хмыкнешь, – «что ж… стоик»?«Я-то?.. Вряд ли… вот, только – на жалость давить – на РусиСтоит разве»? – сердечного Бога спроси,Как Бог скажет: «Хнычь пьяно»? – … Или же, – «не стоит»?!Скажет: «Гордость, хоть плачь, – не в спирту же – топить…Скажет, – «полно Прыщом быть, с кашлем – горькую пить».Разве ж – горлом хрипя-в-перемать, доползатьЗлой свиньёю, обрюзгшей, до ватерклозета? —Разве – дохать истошно – забота поэта?Или ж – с кофеем валокордины глотать…Дурь, товарищ. Дурь – зряшно – за гонор держаться.Хва! Брось, лучше! Плюнуть – тонка аль кишка? —Пусть всем горе!.. Да стоит ли – столь упиватьсяМягкой, скользкой, да пьяною, – судьбой слизняка?Что? Не гадко ль – всей печенью кашлять натужноПлюс – молясь (через слёзы): «Спасительный спирт»… —Может, спишь, так проснулся б – друг ситный, твой – стыд?Шепчешь: «Боже, уже и не нужно»! —Брось-ка, знаешь ли, брось-ка-брось пить.Гордость, батенька, не утопить.

«Вот миг, когда порыв внезапен…»

Вот миг, когда порыв внезапен —Сказать: «Продлись! Как хорошо»…Zum Augenblicke dürft’ ich sagen:Verweile doch, du bist so schön!

Псалом 22 Давида

1. Царь мой и – Отец – меняаПас, как я – стада в полях,2. Породил мне в небе Бога,                     плоть – на тучных берегах.Припев:Голос мой – чужестранец,Земля эта мне так чужда.Не скрывай тайн пресветлых от сына, святая Звезда!3. Чтоб Святое славить Имя,Сердце мне Ты воспитал.4. Рви, мол, тропами моими,Сын мой, Клевер до-сы-та́.5. Мне ль робеть, Отец? – Иду яВ кровь и в смерть – среди теней,6. Чую нечисть!.. в ус не дую: Царь с душой един – моей.7. Стол для трапезы накрыл мнеТы у вражеских шатров.Маслом кудри умастил мне,Дал мне – братину пиров:Припев:Пьян напьюсь высокой силы —Тут, Отец, не до могилы.8. С сыном добр, к ягнёнку – нежен,Следуешь, мой Гром, за мной.Будет долгий век утешен,Добрый сын, ягнёнок твой!Как забыть, что время длитсяКак навеки в Храм – вселиться?Припев:

«Вчера стоял у алтаря…»

Вчера стоял у алтаря,Был голос вот таков:– Я, Ладогин, не смертных, яСужу – временщиков.Сверкает яблоком земляСквозь глубину веков.Я, Слава, не людишек, яСужу временщиков.Сын, люди что? Вода ручья:Плеснул, и был таковИх век… и как… судить их? ЯСудья временщиков.У тех – сердца и дух репья,Всю ж сорную травуИз гряд пропалываю я,И всё спалю, что рву.

Псалом 41

1. Как жаден рот оленя до воды —До родниковой – мне напиток нужен – Ты.2. Желание души – предстать перед Тобой,Дух крепкий, Гром живой. Бог! Царь! – хочу домой!Припев:Вот тогда дам ответ я любому, кто посмел клеветать на меня,Потому что верую в Слово, что оно – вся опора моя.Верю! Не отнимай же способности языкаТвоё слово сказать,Потому что не вижу доблести выше, чем на суде мнеПредстать.3. Слезой солёной жажды не уймёт олень:«Что ж Бог твой? оплошал?» – Вопят, кому не лень.4. Себе шепчу и сам я – жалобно теперь,Что скрыт от взора путь в селения чудес,Где Ты, Отец…. И что не смог сыскать я дверь,Где песен звучных ликованье – до небес.Припев:5. Да как ты смеешь горевать, душа моя?На Небо уповай, и слёз не лей, не смей!6. Ты слушай, как молюсь я, с Небом говоряИ о лице своём, и о душе своей.Припев:7. Как – ртом оленя, не касаясь до ручья,Душа, ты сохнешь!..Пойте, память, кровь моя!От Йиордана до ЙермониимаИ Малых гор одно Грохочет имя.8. Слуга Твой водопад, гудя, гремя с высот,Друг бездны бездну по соседству он зовёт,Рокочут надо мной валы, их свист, и пена…9. Царь! спас Ты днём меня от ужаса их плена,Припев:Бог! В ночь – Тебе псалом я складываю в дар,Ты – жизнь моя.10. Ты Спас… но для чего тогдаЗабыт я, плачу я, растоптанный врагом?11. Насквозь я заболел… Они ж вопят кругом:«Что ж твой Отец, ха-ха»… Как сердцу срам снести?12. Не смеешь ты, душа, скорбеть! Ликуй! Лети!Смущенье позабудь, о небе только пой:Спаси лицо, мой Боже!.. душу, Боже мой!Припев:

Званский вепрь

Под выступ Дымненский пришли в 42-м —В окрестности деревни Званки,Где крепко сел фашист на берегу крутом:Рискни ж ты, двинь по склону танки…Слюной заклеил козью ногу из махрыСержант Сан Маркыч Сухоруков.В берёзках светлые Денискины вихрыУвидел, хмыкнул. Море слуховОн слышал про юнца: де ссохлась по немуДочь сторожа кладбищенского Ксения,И Танька, медсестра, хотела про лямурДать отроку урок на сене,Да из сарая шкет умчался, как стрела —Смешно. Сан Маркыч сплюнул громко.Мальчишка вынырнул как раз из-за ствола —Орлом… без складки – гимнастёрка!Робеет: «Разрешите мне, товарщсержант…Пойти, что ль, подстрелить дичины,Тут где-то кабаны, во взводе говорят».– Так – кабаны там?.. не дивчины?Идите, рядовой. – И вмиг боец исчез.Сержант пробормотал: «Мальчишка…Эх, каб я до войны на Людку чаще лез,Так был бы сын, а вышло вишь как».В обед сварили щец. Вдруг Танька, медсестра,Бежит из лесу, спотыкаясь:«Убили Деньку»! – «Кто?» – «Кабан» – «С ума сошла»? —– «Крест истинный: задрал мерзавец,Страх! Пол-лица сгрыз вепрь»… Защёлкнувши ремень,И вскинув на плечо оружье,Сан Маркыч двинул в лес в пилотке набекрень,Сказав бойцам: «Всё сам. Не нужно».И схоронил сержант бойца у двух берёз,И полукругом здесь же прямо,Лопатой, не спеша, без мата и без слёзНа зверя вырыл за ночь яму,И на второй уж день поймался в яму вепрь,Пришедший закусить солдатом.«Привет», – сказал сержант в пилотке набекрень,Пощёлкивая автоматом,И вдруг задумался Сан Маркыч. Сев на пень —Лицо в ладони, молчаливый…И страшно застонал, да так, что в темнотеВсю вздыбил вепрь на холке гриву.И тихо вепрю вдруг Сан Маркыч: «Что творишь?Ты ж, свинтус, что творишь, засранка…Как матери бойца писать, не объяснишь? —Смерть – не под гусеницей танка,Смерть под свиньёй, свинья! Не хрюкай. Цыц.Не мог удрать. Убил ребёнка.Мы ж земляки с тобой. Кругом нас душит фриц.А ты… ты жрёшь своих, свиная ты тушёнка.Я, кстати, гру́зинский, на фабрике трубил,И делал спички (между строчек),А помнишь, как голы Копчёный Колька бил:В девятку, в крестик, в уголочек.Ты знаешь Гру́зино? Тут восемнадцать вёрст,Считай, со Званкой вовсе рядом,Кого ж ты, гадкий хряк, спровадил на погост?Грызть надо рожи – фрицам, гадам.Меня сюда возил учитель сельский аж,Рассказывал: здесь жил Державин,Татарский, вроде сын, а дух имел он наш!А ты, что, свинтус, за татарин?Не зыркай на меня из ямы, порося!Не зыркай на меня из ямы!Здесь жил Державин! Сам тут, сам ты родился!Что напишу в письме для мамы?!Я выучил стихи: «…засохнет бор, и сад,Не воспомянется нигде и имя Званки;Но сов, сычей из дупл огнезеленый взгляд,И разве дым сверкнет с землянки».Державин сочинил, и вот пришёл фашистНа новгородчину, на Русь родную.Ах ты, кабан, увидь картину, оглянись,Башку повороти свиную!Пошёл отсюда вон! И чтоб ты мне – воздалВдесятеро за кровь Дениса,Долг за тобою, вепрь» (мой вепрь тут будто внял,И присмирел, и подчинился),И, вызволен, Сан Маркыч в ночь подался, вплавьЗа Волхов, в Званку, где Державин:Всё путалось в глазах: фронт, детство, сны и явь,Взял фрица в плен и… обезглавил.Там замер мой сержант, где почву вымыл дождь,И вдруг нагнулся деловито,И поднял из песка старинный чей-то ножТак бережно, как меч Давида.И всё. Потом пошли под Дымненским бои,Средь ста смертей одна забылась,Лишь медсестра цветы в Денисовой кровиХранила в книге, не ленилась,Да фрицы опасались, что в лесахЕсть кто-то (русский, вероятно),Кто резал их, и рвал при том на клочья, какЗверь. Было так десятикратно.…В том ноябре, когда косил нас пулемётПри переправе через реку,Когда, устав толпу возить, Харон орёт:«Где снисхожденье к человеку?!»Тот пулемётчик, фриц, что видел пред собойКуски разорванного мяса,Гашетку бросил вдруг. Фриц? Сволочь? Что с тобой?Откуда страшная гримаса?Солдат сошёл с ума, почудилось ему,Что мчится вместе с мертвецамиВепрь Званский мой… вся шерсть в пороховом дыму,С окровавленными клыками.