скачать книгу бесплатно
Составителем «Хроники» был живший в IX в. византийский монах Амартол, по-гречески – грешник, что являлось традиционным самоуничижительным эпитетом монаха.
В «Хронике Георгия Амартола» излагается период мировой истории от сотворения мира до восстановления православия и иконопочитания поместным Константинопольским собором 842/43 гг. «Хроника» состоит из краткого вступления и четырёх книг. В них после сотворения мира последовательно рассказывается: библейская история, характеризуются вавилонские и персидские цари, римские императоры (от Юлия Цезаря до Константина Хлора), и после них – императоры Византии (от Константина Великого до Михаила III).
Вначале «Хроника» была доведена до событий середины IX в. Позднее, еще на греческой почве, ее дополнили извлечением из «Хроники Симеона Логофета». Таким образом, повествование, было доведено до середины X в.
Хрониста интересовала главным образом церковная история. Собственно исторические события изложены кратко. Только в заключительной части, принадлежащей перу продолжателя Амартола – Симеону Логофету, отражена сложная политическая жизнь Византии IX–X вв.
Иоанн Малала, по-сирийски Иоанн Ритор (Оратор) жил в 491(?) – 578 гг. В виду особого внимания, проявляемого Иоанном к событиям в Атиохии (на севере античной Сирии)[79 - Сирийская Антиохия (ныне г. Антакья в южной Турции) считалась третьим по значимости городом Римской империи после Рима и Александрии.], в IV–VII вв. входившей в состав Византийской империи, в нем предполагают уроженца этой местности. Вывод о переселении Иоанна в 530-е гг. в Константинополь делается на основании того, что в последних главах хронографии Малалы описываются события, связанные с византийской столицей. В 13–18 книгах речь идет о римских и византийских императорах от Константина Великого до Юстиниана I.
«Хронику Иоанна Малалы» перевели на старославянский язык предположительно в X в.[80 - До настоящего времени остаются вопросы: когда и где был сделан перевод – в Болгарии или на Руси; в X в. или XI в.; когда и в каком виде, если хроника была переведена в Болгарии, она появилась на Руси и др.] Исследователь памятника В. М. Истрин (1865–1937) собрал по крупицам из хронографов и летописцев текст славянского перевода хроники. Он допускал возможность принадлежности переводчика Малалы к «школе» болгарского просветителя X в. Иоанна экзарха. М. И. Чернышева установила, что переводчик хроники на старославянский язык пользовался списком, содержащим более полный греческий текст, чем тот, который дошел до нашего времени в рукописи, хранящейся в Оксфорде[81 - URL: http://odrl.pushkinskijdom.ru/LinkClick.aspx?fileticket=-wpJmNwZJwE%3d&tabid=2283].
Иоанн Малала доводит в «Хронике» события до VI в., не рассматривая их взаимную зависимость, причины и следствия. Текст обрывается на 563 году, в нем излагаются античные мифы, рассказывается о Троянской войне. Малала характеризует античную историографию и языческую мифологию с позиций христианского мировоззрения. Извлечения из славянского перевода «Хроники Иоанна Малалы» отмечены в «Повести временных лет». Под 1114 годом (лето 6622) при описании чудес повествуется о случаях из прошлого, взятых у Малалы. Древнерусский книжник, используя свободный пересказ переводчиком нескольких глав из 1-й, 2-й, 4-й книг хронографии, отождествляет древнегреческих богов с языческими божествами славянского пантеона[82 - «Хронография» Иоанна Малалы широко использовалась более поздними авторами (Иоанн Эфесский, Иоанн Антиохиец, Иоанн из Никиу), с ними нередко путали Малалу. После XI в. ссылки на него византийских авторов исчезают.].
Широкое распространение на Руси получили переводные жития святых. Исследователи выявили до 50 переводных житий в древнерусской литературе[83 - В том числе: Алексея Человека божия, Антония Великого, Евфимия Великого, Иоанна Кущника, Нифонта Констанцского, Пахомия Великого, Дмитрия Солунского и др.]. Это назидательные биографии (агио-биографии), поучительные для христиан примеры жизни святых, определенным образом показанные, содержали немало исторических рассказов, сведений об исторических лицах и событиях, изложенных в соответствии с логикой: своего рода тезис – доказательство – вывод[84 - Левшун Л. В. О возможной систематике творческих методов в средневековой восточной книжности. // Христианство и русская литература. – Вып. 4. – СПб., 2002. – С. 4.]. Они решали воспитательную задачу силой назидательного примера.
В ранней славянской литературе почетное место занимал культ св. Климента[85 - Климент I (жил в первом веке) – первый небесный покровитель русских земель, четвертый Папа Римский, один из мужей апостольских, крещен и рукоположен в епископы св. апостолом Петром, один из первых христианских мучеников. Принял смерть в Херсонесе Таврическом (Боспорское царство, Римская империя). Море стало отступать. Около 861 г. мощи св. Климента были обретены святыми равноапостольными просветителями Кириллом и Мефодием.], почитаемого в православии как одного из первых христианских проповедников в русских землях.
По преданию, за отказ принести жертву языческим богам около 98 года он был сослан из Рима на каторгу в Крым в Инкерманские каменоломни (район современного Севастополя), где проповедовал. Во время очередного гонения на христиан император Траян, прибыв в Крым, приказал казнить Климента. Ему привязали на шею якорь и бросили в море. Климент встретил мученическую смерть. В христианской символике якорь связывается с Климентом Римским. Якорь является символом Санкт-Петербурга как морского порта.
Часть мощей Климента Римского, согласно легенде записанной епископом Веллери Гаудерихом и поднесенной папе Иоанну VIII (умер в 882 г.)[86 - Сохранилась в обработке Льва Остинского (XII в.)], была перенесена в 867 г. или в 868 г. из Херсонеса в Рим Константином и Мефодием. Глава Климента хранилась в Корсуне, откуда князь Владимир Святославович перенес ее в Киев[87 - Сказания о начале славянской письменности. – М., 1981. – С. 117–119.]. В сознании древнерусских людей перенесение мощей Климента в Киев Владимиром соотносило значение этого русского князя с первоучителями славян.
Славяне составляют Житие Климента, Слово об обретении его мощей, проложные сказания. Клирик Десятинной церкви (которую называли храмом Климента, поскольку там находились мощи св. Климента) написал «Чудо св. Климента о отрочати». Через притчу об отроке проводится мысль о спасении русского народа, которому покровительствует Климент, пришедший из Рима через Корсунь в Киев[88 - Введение христианства на Руси. – М., 1987. – С. 33.]. В середине XI и середине XII вв. представление о церковной независимости Руси от Византии связывалось с именем Климента.
В сферу международных культурных связей Древней Руси входили контакты и с книжниками Западной Европы. На Руси появились сделанные в Чехии в конце X–XI вв. старославянские переводы с латинского языка церковно-канонических памятников. Также был известен цикл легенд о чешском князе Вячеславе (Вацлаве), проложное житие чешской княгини Людмилы (бабушки Вацлава). Русская летопись восприняла из западнославянских источников «Сказание о переложении книг» (ПВЛ, под 898 г.), представляющее рассказ о деятельности Кирилла и Мефодия. Киево-Печерский монастырь поддерживал культурные отношения с чешским Сазавским монастырем (1032–1097), поддерживавшего славянскую традицию письма и интенсивно ведущего переводческую деятельность. Там хранились частицы мощей Глеба и «его товарища» (очевидно, Бориса), перенесенные туда из Киева. Однако «в конце XI в. старославянско-православная традиция в Чехии была окончательно подавлена латинско-католической церковью и культурно-литературное общение Чехии с Киевской Русью прекратилось»[89 - Робинсон А. Н. Литература Древней Руси в литературном процессе средневековья XI–XIII вв. Очерки литературно-исторической типологии. – М., 1980. – С. 62–63.].
Свидетельством взаимосвязи и взаимовлияния северной (скандинавской) литературы и древнерусской после начала интенсивных контактов русских князей с варяжской аристократией и привлечения «варяжской дружины» является история о «вещем Олеге», в которой сплавились воедино русские известия с известиями «Орвар Одд саги».
Роль переводной литературы в древнерусской культуре Д. С. Лихачев характеризовал следующим образом: «Переводы в ряде случаев предшествовали созданию оригинальных произведений того же жанра. В целом Русь стала читать чужое раньше, чем писать свое. Но не следует видеть в этом какое-то свидетельство «неполноценности» культуры восточных славян. Все европейские средневековые государства «учились» у стран, наследниц многовековой античной культуры – культуры Древней Греции и Рима. Для Руси важнейшую роль в этом отношении сыграли Болгария и Византия. Подчеркнем также, что восприятие чужой культуры, с ее многовековыми традициями, было у восточных славян активным, творческим, отвечало внутренним потребностям развивающейся Древней Руси, стимулировало возникновение оригинальной литературы»[90 - История русской литературы X–XVII веков / под ред. Д. С. Лихачева. – М., 1980. – С. 36.].
Византийское влияние не было «ни всеобъемлющим, ни стабильным»[91 - Удальцова 3. В. Культурные связи Византии с Древней Русью // Проблемы изучения культурного наследия. – М., 1985. – С. 15–16.], переводные книги, расширив круг отвлеченных представлений древнерусских авторов, вошли в плоть и кровь восточнославянской книжной культуры. Идеи, пришедшие на Русь вместе с культурным наследием Византии и южных славян, пережили глубокую трансформацию, «начинали как бы новую жизнь», приобретали «иные черты под воздействием национальных творческих начал»[92 - Там же. – С. 16.].
Христианское мировоззрение оплодотворило творческие силы Древней Руси, способствуя их пробуждению и накоплению духовного опыта. Сложившиеся под влиянием православной культуры условия содействовали глубокому самостоятельному осмыслению древнерусскими книжниками отечественной истории.
Контрольные вопросы
1. Какое книжное богатство устремилось на Русь после принятия христианства?
2. Охарактеризуйте видовое разнообразие переводной литературы.
3. Назовите наиболее значимые памятники переводной литературы, известные в Древней Руси.
4. Какой круг памятников переводной литературы был известен древнерусскому автору?
5. Какие проблемы включает явление влияния и взаимовлияния культур?
6. В чем вы видите прямое и опосредованное влияние византийской литературы на литературу древнерусскую?
7. В чем заключалось первое южнославянское влияние?
Рекомендуемая литература
1. Афиногенов Д. Е., Турилов А. А., Попов Г. В. Георгий Амартол // Православная энциклопедия. – Т. XI. – М., 2006. – С. 48–56.
2. Истрин В. М. Хроника Иоанна Малалы в славянском переводе. – СПб., 1897–1914.
3. Калайдович К. Ф. Иоанн, эксарх болгарский. – М., 2012.
4. Лихачев Д. С. Исследования по древнерусской литературе. – Л.: Наука, 1986. – С. 137–139. («Шестоднев» Иоанна Экзарха и «Поучение» Владимира Мономаха). – С. 226–229 («Слово о погибели Русской земли» и «Шестоднев» Иоанна Экзарха Болгарского).
5. Матвеенко В. А. Временник Георгия монаха: издание 2006 г. // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. – 2007. – № 2(28). – С. 96—111.
6. Мещерский Н. А. Источники и состав древней славяно-русской переводной письменности IX–XV вв. – Л., 1978.
7. Мильков В. В., Баранкова Г. С. Шестоднев Иоанна Экзарха Болгарского. – СПб., 2001.
8. Переводная литература IX – начала XIII в. / История русской литературы X–XVII веков / под ред. Д. С. Лихачева. – М., 1980. – С. 36–59.
9. Робинсон А. Н. Литература Древней Руси в литературном процессе Средневековья XI–XIII вв.: Очерки литературно-исторической типологии. – М., 1980.
10. Самуткина Л. А. Концепция истории в «Хронографии» Иоанна Малалы: монография. – Иваново: Иван. гос. ун-т, 2001. – 143 с.
11. Чернышева М. И. О соотношении славянского перевода «Хроники Иоанна Малалы» и ее греческого текста (на материале портретной лексики).URL: http://odrl.pushkinskijdom.ru/LinkClick. aspx?fi leticket=wpJmNwZJwE%3D&tabid=2283
2.4. Русские летописи как историографический источник: Повесть временных лет
Развитие древнерусской письменности в первой половине XI в. и обилие переводных произведений, прежде всего византийских и болгарских, стали той питательной средой, в которой зародилось отечественное летописание. Появление первого летописного свода ученые датируют по-разному.
По мнению Б. А. Рыбакова и Л. В. Черепнина, свод возник в конце X в. Другой известный историк – М. Н. Тихомиров и его ученики – А. Г. Кузьмин и В. И. Буганов – считали, что речь может идти о конце X в. – начале XI в.
А. Н. Насонов полагал, что летописание возникло в эпоху Ярослава Мудрого[93 - Ярослав Мудрый был киевским князем в 1016–1018 и 1019–1054 гг.]. Д. С. Лихачев в качестве времени появления летописания называл 1040-е гг. Очевидно, что с 1030-х гг. на Руси ведется активная работа по систематизации устных и письменных известий, свидетельств и преданий о событиях прошедшего. «Необходимость этой письменной фиксации была вызвана процессом культурно-исторического самосознания русичей, влившихся в христианскую культуру и таким образом ставших наследниками многовековой христианской культурной традиции»[94 - Левшун Л. В. О слове преображенном и слове преображающем. Теоретико-аналитический очерк истории восточнославянского книжного слова XI–XVII веков. – Минск, 2009. – С. 355.].
Русские летописи – это уникальное явление в мировой культуре[95 - Кузьмин А. Г. Начальные этапы древнерусской историографии. / Историография истории России до 1917 года. – Т. 1. – М., 2003. – С. 26.]. Они создавались на протяжении восьми столетий (летописание было запрещено Петром I), соединяя прошлое и настоящее русского народа. Летописи являлись «идеологическим стержнем, поддерживающим идею единства народа и государственности – от легендарных Кия, Щека, Хорива и полулегендарных Рюрика с братьями до Московского царства XVI–XVII веков»[96 - Там же.].
Долгое время в историографии господствовал образ Древа летописания, ветвившегося по русским городам и землям. Современная историография преодолела представление о происхождении летописания из одного корня. В ПВЛ присутствуют следы разных центров летописания: Киева, Переяславля, Галицкой земли, Ростова, Новгорода. Списки сводов, содержащих текст ПВЛ, сохранились в центрах княжеств, где сидели сыновья Владимира Мономаха. В Новгородской Первой летописи даже новгородские события даны в редакции ПВЛ, т. е. киевской, доведенной до 1115 г.[97 - В XI в. новгородского летописания еще не было.]
Летописичаще всего привлекаются исследователями как исторический источник или явление литературы. Между тем, это еще и концептуально насыщенный историографический источник.
И. П. Еремин предложил следующую классификацию историографического материала летописей. Он выделил: погодную запись – документально характеризующую единичное событие; летописный рассказ — пространную погодную запись; летописное сказание – переработанное летописцем устное сказание, к которому обращались при отсутствии иных источников[98 - Еремин И. П. Литература Древней Руси: Этюды и характеристики. – М.; Л., 1966.]. Л. В. Левшун дополнила эту классификацию летописной повестью о княжеских смертях – своеобразным словом, посвященным смерти конкретного князя, по функции являющегося его светским житием[99 - Левшун Л. В. О слове преображенном и слове преображающем. Теоретико-аналитический очерк истории восточнославянского книжного слова XI–XVII веков. – Минск, 2009. – С. 352.]. На характеристику такой летописной повести как особого жанра обращал внимание Д. С. Лихачев.
Летописные своды и локальные исторические сочинения являлись литературными и идеологическими средствами борьбы в политическом противостоянии Средневековья. Они ставили задачу интерпретировать историю тех земель, князья которых претендовали на политическое лидерство на Руси.
Каждый уцелевший и дошедший до нас летописный памятник – единственный, уникальный и представляет исключительную ценность. Среди летописных сводов древнейшими являются списки Лаврентьевской[100 - Название «Лаврентьевская летопись» дана по списку 1377 г., написанному под руководством монаха Лаврентия. Этот список создавался при князе Дмитрии Константиновиче Суздальском-Нижегородском. Он содержит поучение Владимира Мономаха, что свидетельствует об уникальности списка: в других летописях поучения нет. Позднее список хранился в Рождественском монастыре в г. Владимире, куда он, по мнению А. Г. Кузьмина, попал сравнительно поздно, «когда интерес к событиям киевского периода истории Руси уже угасал, а потому больше список не переписывался». Кузьмин А. Г. Введение / Повесть временных лет. – М., 2014. – С. 12.], Ипатьевской[101 - Ипатьевская летопись получила название по принадлежности старшего списка Костромскому Ипатьевскому монастырю. По содержанию представляет южнорусский летописный свод конца XIII в. Этот свод является компиляцией киевского свода 1198 г. и продолжающего его галицко-волынского (непогодного) повествования, доходящего до конца XIII в. Последние известия (помеченные в Ипатьевском списке 1292 г.) касаются истории Пинско-Туровского княжества.] и Новгородской Первой[102 - Новгородская первая летопись (НПЛ) старшего и младшего изводов отражает ранний период развития русского летописания. В ее списках содержатся сведения IX–XV вв. Однако еще в XI в. новгородского летописания не было. В редакции до 1115 г. все даже новгородские известия даны в киевской редакции. Собственно новгородская редакция известий сохранена сводами второй половины XV в.]летописей. Они традиционно признаются основными при обращении к изучению истории «Повести временных лет»[103 - Далее – ПВЛ или «Повесть».] и событий IX–XIII вв.
«Повесть» (ПВЛ) уводит к началам летописания. Название «Повести временных пет» говорит о том, что это именно «повесть», эпическое повествование о давнем прошлом. Изложению материала по годам предшествует текст, отражающий восприятие русскими людьми своего давнего прошлого, передававшегося из поколения в поколение еще в устной традиции. Исследователи считают, что отдельные исторические предания в связи с распространением письменности могли записываться весьма рано, еще в до кириллический период.
Для древней повести характерно изложение фактов, выстроенных определенным образом, объединенных единым стержнем. Повесть была той общей жанровой формой, в которой перекрещивались другие более узкие повествовательные жанры: хроникальные, военно-эпические, житийные, апокрифические и др.
Систематизация устных и письменных свидетельств активно начинается с конца 1030-х гг. летописцами Ярославова круга, в том числе и митрополита Илариона. Их историческое и историографическое сознание отличало строгое, цельное, богословски направленное понимание истории. Последующие летописцы, добавлявшие в свод другие предания, также широко использовали местные предания, кроме того, они записывали и то, что узнавали из «первых рук» (уст). История славян и Русской земли стала рассматриваться на фоне всемирной истории, вводилась во всемирную христианскую историю. Таким образом, выстраивалась культурно-историческая ретроспектива и перспектива Руси.
Повесть временных лет. Характеристика Повести временных лет (далее – ПВЛ) как историографического целого давалась в отечественной исторической науке, поскольку «Повесть» писалась как труд исторический, содержащий историографические элементы. В ней представлена проблемная постановка вопроса, указаны разные точки зрения, то есть, присутствует концептуальная дискуссионность.
В самом заглавии «Повести временных лет» поставлены вопросы: «Откуда есть пошла Русская земля?», «Кто в Киеве начал первее княжити?», «Откуда Русская земля стала есть?» Они несут главную концептуальную нагрузку повести. Ее создатели обладали широтой кругозора и государственным подходом к историческим событиям.
На поставленные в заглавии повести вопросы в самом ее тексте даются разные ответы. Это объясняется тем, что ПВЛ представляет собой летописный свод, в написании которого участвовало несколько поколений книжников второй половины XI – начала XII в. Они писали в разных центрах летописания, выражали позицию своих земель. Расхождения касались принципиальных вопросов: происхождения династии, крещения Владимира, возраста и происхождения Ярослава Мудрого и др.
В ПВЛ воспроизведены две версии начала Руси. Согласно одной из них, Русь возникла в результате миграционных потоков славян и Руси с верховьев Дуная из Норика по традиционному Дунайско-Днепровскому пути. Вторая точка зрения иначе характеризовала направленность миграции славян и Руси, считая, что их переселение происходило по Волго-Балтийскому пути.
Исследователи полагают, что в ПВЛ представлена полянославянская версия начала Руси, связанная с переселенцами из Норика (т. е. территории между Моравией и Баварией). В X в. Норик – это Ругиланд, называвшийся, как и всюду, где расселялись руги – «Руссией», «Рутенией». Летописцу были известны переселенцы и их потомки. Переселенцы из Норика-Ругиланда в X в. говорили на славянском языке.
Частью поляно-славянской концепции начала Руси является рассказ об обычаях племен, среди которых поляне значительно отличаются от славян и формой семьи, и формой брака и обрядом погребения (поляне не знали обычного для славян трупосожжения). Параллели обычаям полян исследователи находят в баварском и готском праве.
Понятие «варяги» приводится в ПВЛ в трех значениях. Во-первых, в качестве общей характеристики всего населения от Дании до Волжской Болгарии («предел Симов»). Во-вторых, как одного из племен наряду с другими прибалтийскими племенами. И, наконец, как совокупности прибалтийских племен[104 - Кузьмин А. Г. Начальные этапы древнерусской историографии. / Историография истории России до 1917 года. – Т. 1. – М., 2003. – С. 28.].
Разные версии приводятся в ПВЛ и о происхождении династии. Так, киевский летописец писал о княжеском достоинстве Кия и полемизировал с отрицающими это мнение точками зрения. В Новгороде одни вели происхождение династии от Рюрика, тогда как другие от Игоря.
Для летописцев первоистоком новой, преображающим Русь событием христианской истории, является крещение. Неслучайно в древнерусских источниках деяние князя Владимира приравнивается к христианскому выбору императора Константина, просветившего Римское государство Христовой верою. Отсюда следует именование Владимира Святославича новым Константином. Оно содержится в ПВЛ под 6523 (1015) г.: «Се есть новый Костянтинъ великого Рима, иже крестивъся сам и люди своя: тако и сь створи подобно ему»[105 - Повесть временных лет. – СПб., 1996. – С. 58.].
Принятие христианства определило судьбу Руси. Таким образом, ПВЛ развивает традицию признания значимости христианского выбора и исторических оценок явлений в соответствии с этим выбором, которая была заложена митрополитом Иларионом и Иаковом мнихом.
Вместе с тем обрабатывая материалы о месте крещении Владимира, летописец выявил в них наличие несколько версий о его крещении: 1) в Корсуни, 2) Киеве, 3) Василеве. Кроме того, летописец отметил, что есть и иные точки зрения [106 - Научные споры о месте крещения Владимира продолжались в конце XIX в. и в XX в. См.: Введение христианства на Руси. – М., 1987. – С. 21–50.].
Споры вокруг места крещения Владимира были вызваны различиями в понимании содержания христианского вероучения. Исследователи считают, что «разные общины боролись за Владимира подобно тому, как семь городов спорили о месте рождения Гомера»[107 - Там же. – С. 25.]. В XI–XII вв. между разными течениями и пониманием христианства велась сложная борьба за трактовку принимаемой веры и ее роль. Для Десятинной церкви Успения Пресвятой Богородицы в Киеве – первой каменной церкви Древнерусского государства, воздвигнутой святым равноапостольным Владимиром на месте кончины христиан первомучеников Феодора и его сына Иоанна, связанной с кирилло-мефодиевской просветительской христианской традицией, было характерно бережное отношение к предшествующим текстам.
На Руси существовали разные христианские общины и широко сохранялись демократические институты. Общинный уклад играл важную роль. Уже поэтому «Русь не могла не принять, ни даже понять теоцентристских притязаний как Рима, так и Константинополя»[108 - Там же. – С. 25–26.].
В ПВЛ повествование о крещении рассредоточено между 986–989 (6494–6497) гг. Летописная повесть составлена из ряда самостоятельных произведений. По мнению Н. К. Никольского (1863–1935), летописец, переработал «Слово о том, како крестися Владимир, возмя Корсунь» или подобный самостоятельный текст. Н. Н. Ильин показал, что самостоятельным памятником, также использованным в рассказе о крещении Владимира, было первоначально и «Сказание о Борисе и Глебе»[109 - Там же. – С. 25.]. Оно отражает борьбу разных общин и традиций в христианстве на Руси в XI–XII вв. и оттеснение на задний план Десятинной церкви Софийским собором. В ПВЛ включены тексты, которые по содержанию или мировоззрению перекликаются с памятниками кирилло-мефодиевского и западного круга.
Историографический анализ ПВЛ предполагает выявление особенностей мировидения авторов Древней Руси ее киевской поры, идеологических различий и противостояний, свойственных той эпохе. Осуществляя такой анализ, А. Г. Кузьмин пришел к выводу, что у Нестора было иное представление о событиях, нежели у летописцев, редактировавших более ранние летописные тексты. Данное обстоятельство исследователь объяснял тем, что создание и редактирование летописного текста не может быть оторвано от общественно-политической и идейной жизни. В нем отражается и природа общественного сознания, и идейная борьба эпохи. Методика, которой следовали историки, в частности М. Д. Приселков, А. Г. Кузьмин, заключается в определении того, что написали Нестор, Сильвестр, Василий, а также другие, не названные по именам летописцы. Поскольку чаще всего бесспорно принадлежащих конкретному летописцу сочинений в нашем распоряжении нет, ученый исходил из анализа мировоззрения, «круга чтения», языка и стиля Нестора. Он характеризовал их на основании бесспорно принадлежащих игумену Печерскому Нестору внелетописных сочинений: Чтения о Борисе и Глебе и Жития Феодосия. И уже отправляясь от «этих объективных данных», искали в летописи «следы тех же воззрений».
Л. В. Левшун не согласна с гипотезой М. Д. Приселкова, отождествлявшего Илариона с Никоном. Разделяя мнение А. А. Шахматова, о выдающейся роли Никона (Великого) в создании «Первого Киево-Печерского свода» 1073 г., Л. В. Левшун характеризует историческое (историографическое) сознание летописца. Исследователь отличает его «от более строгого, цельного, богословски направленного понимания истории летописцами Ярославова круга»[110 - Левшун Л. В. О слове преображенном и слове преображающем. Теоретико-аналитический очерк истории восточнославянского книжного слова XI–XVII веков. – С. 355.], к которому принадлежал и митрополит Иларион. Отдавая должное Никону, Л. В. Левшун пишет: «Именно Никону последующее восточнославянское летописание обязано широтой кругозора, государственным подходом к историческим событиям. Летописные известия, начиная с 60-х гг. IX в. Никон располагает в форме погодных записей…»[111 - Там же. – С. 356.].
Редакция ПВЛ 1113 г., осуществленная монахом Киево-Печерской лавры преподобным Нестором, вносила существенные коррективы в существовавший до этого «Начальный свод», который был им существенно переработан. Нестор использовал библейскую, византийскую литературу, восточно-славянские летописные своды. Он значительно углубил и расширил историографическую основу русского летописания. Было показано положение славян среди других народов, рассмотрены взаимоотношения внутри славянского народа, подчеркнуто единство славянства и славянского языка. История Древней Руси дана по преимуществу как история Киевской Руси. Описание Руси доведено Нестором до 1110 г. Далее писал другой летописец, который называет себя Сильвестром, игуменом Выдубицкого монастыря под Киевом.
В 1113 г. умирает князь Святополк Изяславич, для которого писал Нестор, и князь Владимир Мономах переводит летописание в Выдубицкий Михайловский монастырь, где игумен Сильвестр в 1116 г. создает свою редакцию. Но Владимир Мономах не был доволен редакцией Сильвества и поручил следующую переделку летописи своему сыну, тогда новгородскому князю Мстиславу. В 1118 г. княжеским духовником, чье имя осталось неизвестным, эта редакция была осуществлена. В текст было включено «Поучение Владимира Мономаха», легенда о призвании в Новгород варягов-князей и др. материалы.
В процессе осуществленных переработок в ПВЛ столкнулись две исторические концепции, в результате чего были нарушены стройность и логичность повествования Нестора. Утратило цельность повествование, задуманное как история восточных славян в контексте общеславянской истории и рассказывающее о Киеве как о городе, призванном объединить восточнославянские земли. То же можно сказать и о рассказе, о первых киевских князьях как о родоначальниках восточнославянской княжеской династии, которое вошло в противоречие с новым рассказом. Новый рассказ был посвящен изложению организующей роли Новгорода и призвании варягов, к которым возводилась не только правящая княжеская династия, но и название страны – Русь[112 - Левшун Л. В. О слове преображенном и слове преображающем. Теоретико-аналитический очерк истории восточнославянского книжного слова XI–XVII веков. – С. 363.].
Повесть временных лет (так называемая Начальная летопись) – это главный труд о первых веках русской истории. Он является фундаментом дошедшего до нас отечественного летописания. «Это и неудивительно: здесь поставлены основные вопросы, связанные с началом народности, государства, христианства; здесь спрессованы те идеологические и политические факты, которыми многие столетия питалось этническое и политическое сознание истекающей кровью Руси», – объяснял А. Г. Кузьмин[113 - Кузьмин А. Г. Введение / Повесть временных лет. – М., 2014. —].
Христианское представление о времени. Летописание вводило в древнерусскую культуру представление о том, что прошло. Феномен летописного времени включал в себя повторяемость (типологию). Он основывался на убеждении о возможности повторения того, что было, типологического обоснования в соответствии с пониманием Священного Писания. Форма бытия времени в христианской культуре видится не в «истекании», даже по спирали, а в «истончении»[114 - Кузьмин А. Г. Введение / Повесть временных лет. – М., 2014. – С. 339.].
Время христианской культуры не движется по кругу или по прямой: от Сотворения мира к Страшному суду; от прошлого к будущему: «… оно есть постепенно истончающаяся завеса между творением и Творцом<…>. Время в христианской культуре мыслится как инструмент преображения бытия, «вызревания» мира к самому последнему Преображению, после которого «времени не будет». «Плотность» времени и, значит, его «преобразовательная ценность» определяется частотой событий-преображений и событий-откровений, приближающих тварь к Творцу»[115 - Там же.].
Летописное время – иное, отличающееся от т. н. исторического, секулярного историографического времени. Оно равномерно и равноценно. Для летописца нет событий главных и неглавных, мелких и крупных. Для него есть «события» и «не события», т. е. явления и факты, аналогов (прототипов) которым он не знает в Писании и Предании, а потому и не может вписать их в свое повествование. Таким подходом объясняется наличие в Повести временных лет «пустых» дат.
Контрольные вопросы
1. В каких исторических условиях и почему появляются первые русские летописи?
2. Какую память о своей земле хотел оставить летописец?
3. Как отражал исторические события летописец? Что было для него важным?
4. Каким видел летописец место восточных славян в европейской истории?
5. Какие концептуальные споры отечественного Средневековья отражены в «Повести временных лет» по вопросам происхождения Русской земли, Руси, варягов, путям проникновения христианства на Русь?
6. Почему в Повести временных лет летописец не излагает событий в отдельные годы?
Рекомендуемая литература
1. Кузьмин А. Г. Начальные этапы древнерусского летописания. – М., 1977.
2. Кузьмин А. Г. Начальные этапы древнерусской историографии. /Историография истории России до 1917 года. – Т. 1. – М., 2003.
3. Повесть временных лет. – СПб., 1996.
4. Повесть временных лет. – М., 2014.
5. Се Повести временных лет. (Лаврентьевская летопись) / сост., авторы примечаний и указателей А. Г. Кузьмин, В. В. Фомин. Вступительная статья и перевод А. Г. Кузьмина. – Арзамас, 1993.
2.5. «Слово о полку Игореве» – источник светской исторической мысли Древней Руси XI–XII вв
«Слово о полку Игореве» – единственное дошедшее до нас авторское произведение светской литературы XI–XII вв. Оно представляет жанр «воинской славы» домонгольской Руси. О других светских произведениях того времени мы можем судить только на основании упоминаний о них, или извлечений их текстов и пересказов из летописей, сохранившихся списков (сводов) которые датируются уже более поздним временем – началом или концом XIV в.
«Слово о полку Игореве» продолжило сложившуюся еще до XII в. «архаическую светскую традицию»[116 - Робинсон А. Н. О закономерностях развития восточнославянского и европейского эпоса в раннефеодальный период // Славянские литературы. VII Международный съезд славистов. – М., 1973. – С. 184.] воинской славы. Идейная концептуальность памятника представляет итог длительного развития светской военной патриотической национальной мысли. «Слово» написано в христианском обществе и его автор христианин.
«Слово» – сложный по составу и жанровой принадлежности историографический источник. Сам автор называет написанное им произведение и «повестью», и «песнью». Все три названия жанрово представлены в тексте. Есть еще одна жанровая форма – это историческое повествование, описывающее выступление князя Игоря в поход и сам поход, перипетии битвы и поражения.
Своим предшественником автор «Слова…» считает Бояна и семикратно апеллирует к нему. В соответствии с обычаями своего времени автор «Слова…» широко использовал тексты Бояна. В переработанном виде он включил в текст остатки строф жившего во второй половине XI в. древнерусского поэта [117 - Дмитриев Л. А. Боян (XI в.) /Словарь книжников и книжности Древней Руси. XI – первая половина XIV в. – Вып. 1. – Л., 1987. – С. 83–91.].
Боян – это единственный известный нам по имени поэт, писавший на древнерусском языке на светские темы в XI в. (существует гипотеза, что он был младшим современником митрополита Илариона Киевского или принадлежал к близкому ему поколению).
На основании анализа сюжетного содержания прямых цитат Бояна в «Слове…», отмеченных ссылкой на его авторство, определение хронологии которых возможно с помощью исторического объяснения в границах «не ранее», «самое раннее» или «всего позднее» (в соответствии с правилом terminus post quern / terminus ante quern), специалисты видят в Бояне современника Всеслава Брячиславича полоцкого (ум. в 1101 г.), Святослава Ярославича и его сыновей: Олега (ум. в 1115 г.) и Романа Святославичей.
Благодаря автору «Слова…» нам известно, что Боян воспевал «старого Ярослава», в котором исследователи усматривают киевского князя Ярослава Владимировича (Мудрого), а также единоборство его брата Мстислава с касожским князем Редедей и «красного Романа Святославича»; внука Ярослава, который погиб в 1079 г. от рук изменивших ему половцев. Обращаясь к известным своим современникам мотивам на воинскую тему, автор «Слова…» прибегает к реминисценции, сопоставлению, взгляду в прошлое, используя метод аллюзии (аналогии).
Обращение автора «Слова» к творческому наследию Бояна объясняется его преклонением перед авторитетом Бояна и его эрудицией, способностью обобщать и анализировать явления. Выбор событий Бояном, хотя их и разделяет столетие, оказался идейно созвучен событиям, о которых повествует автор «Слова». Автор «Слова» использовал исторические образы, созданные предшественником, для решения собственных задач тонко и осторожно. Заимствованные у Бояна образы и метафоры стали концептуальным основанием и аргументами для убедительного выражения идеи единства князей, единой Русской земли как высшей ценности. Авторская позиция объясняет смысл обращения к князьям: «Встать за землю Русскую, за раны Игореве».
С. Ф. Платонов[118 - С. Ф. Платонов (о нем подробнее см. параграф 7.11).] подчеркивал, что певец «Слова» «рассказывает о походе и поражении окраинных северских князей; но он постоянно зовет их самих и их дружины «русичами» и «русскими полками», даже «Русскою землею». Для Платонова это является подтверждением важной закономерности, которая потом не раз спасала Русь и Россию: «В то самое время, когда нарушалось государственное единство на Руси, и начался хозяйственный упадок южных волостей, – в обществе народилось национальное чувство и сознание народного единства» [119 - Платонов С. Ф. Учебник Русской истории для средней школы. Курс систематический в двух частях с приложением восьми карт. – Пг., 917. – С. 58.].
Свойственный раннему отечественному средневековью стиль нашел выражение в обращении автора «Слова…» к князьям, которое «выдерживает сравнение с самыми высокими образцами церковной гомилетики[120 - Наука о церковной проповеди, красноречии.] XI–XII вв., отмеченными именами Илариона и Кирилла Туровского»[121 - Никитин А. Л. Слово о полку Игореве. Тексты. События. Люди. – М., 1998. – С. 19–20.]. Смысл обращения автора «Слова» состоял в призыве прекратить перед общей угрозой вековые раздоры. В конкретно-исторической ситуации к умиротворению призывались Ярославичи и полоцкие Всеславичи[122 - Дмитриев Л. А. «Слово о полку Игорева» в трудах Д. С. Лихачева // Проблемы изучения культурного наследия. – М., 1985. – С. 81.].
Д. И. Иловайский обратил внимание на то, в XII в. Тмутараканский край был «оторван» от Руси половцами, но чернигово-северские князья не забывали о нем и делали попытки вернуть его в свое владение. В «Слове…» говорится, что Игорь Северский и его брат Всеволод Трубчевский предприняли поход на половцев с целью поискать град Тмутаракань. В «Слове…» не один раз и с сочувствием упоминается о Тмутаракани[123 - Иловайский Д. И. Начало Руси. – М., 1996. – С. 298.].
Мировоззрение создателя «Слова» выросло на почве древнерусской действительности XII в. Вместе с тем его исторический и культурный кругозор вобрал в себя, в том числе, и печальное наследие XI в. погибшего Болгарского царства. Автор XII в. являлся представителем школы «исторической непрерывности», ценившейся в Византии. Она заключалась в том, что новое произведение создавалось на основе и с использованием уже существующих текстов предшественников, соответствующим образом переработанных. Таким образом, обновление осуществлялось при сохранении и параллельном существовании исходных произведений. Благодаря этому, усложняясь, создавалась единая многоплановая картина исторического процесса, картина бытия, «взаимопроникновения времен и космичности сознания человека».
В отраженной «Словом…» исторической памяти ученые находят следы дохристианского мифологического сознания, образы хтонических (порожденных землей) божеств, используемый в тексте мотив Трои, сюжеты, связанные с которой были известны в Древней Руси[124 - Начиная с Троянской войны, древняя Троя участвовала в этногенезе многих европейских народов, в том числе народов, проживавших позднее в Причерноморье и на южном побережье Балтики.]. Так, со ссылкой на Бояна, автор «Слова» восхваляет дела Игореве «рища в тропу трояню»; вспоминает войны стародавних времен и называет эти времена «вЂчи трояни»[125 - Д. И. Иловайский высказал соображение, что «веци (века) Трояни» относятся не к императору Трояну, а «собственно к Троянской войне. Впрочем, могло быть, что воспоминания о том и о другом перепутались». (Иловайский Д. И. Начало Руси. – М., 1996. – С. 249). Сказания о Троянской войне были любимым чтением у дунайских болгар.]. Раздор-несчастье «на землю трояню» вступило в образе девы (Обиды). Половецкие набеги, старые междоусобицы и хитрости Всеслава происходили «на седьмом вЂци трояни».
