скачать книгу бесплатно
Судя по его хриплому низкому голосу, минутами ранее он спал, но мне было плевать.
– Пожалуйста, скажи, что это всё неправда, – вместо приветствия сказала я.
Клод моментально понял, о чём речь.
– Нора, всё не так, как это расписывают в СМИ.
– Тогда как? Новость всегда имеет под собой какое-то основание, инфоповод не берётся с небес, тебе ли не знать?
Клод вздохнул на том конце трубки.
– Послушай, давай не сейчас. Я чертовски устал.
– Не оставляй меня с этим.
– Ну, хорошо. Приезжай завтра на съёмки. Я предупрежу, и тебя пропустят. И, пожалуйста, – он устало протянул последнее слово, – больше не читай ничего из того, что пишут об этой ситуации.
Конечно, я прочитала.
Прежде всего я купила эту несчастную газетёнку и пробежалась глазами по первой полосе, где и был размещён материал о Клоде. Он был кратенький, но представлял собой основную «выжимку», рисующую ситуацию следующим образом: Клод заявился на съёмки, находясь в состоянии наркотического опьянения; он был подозрительно гиперактивным, постоянно выдумывал реплики и мешал процессу, влезая в кадр, когда снимали не его; когда это поведение надоело режиссёру, тот высказал Клоду пару нелестных слов о его неподобающем поведении, на что Клод плюнул ему в лицо, порвал сценарий и покинул площадку. В самом последнем абзаце говорилось о том, что никто не собирается разрывать с ним контракт, хотя этот вопрос определённо ставился на рассмотрение.
В Интернете писали совсем иное. Писали о том, что якобы Клод скурил прямо на съёмках два косяка какой-то неопределённой «зелени» и начал проявлять признаки девиантного поведения в виде препятствия процессу съёмок под предлогом того, что ему не нравился уже давно утверждённый сценарий. Здесь он уже не плюнул в лицо режиссёру, а выплеснул на него стакан воды, после чего поспешил покинуть съёмочную площадку.
Да, я обещала себе не делать поспешных выводов и не верить всему написанному на слово, но мощный диссонанс всё равно ударил по мне, как битой, и первые несколько секунд после осмысленной мозгом информации я стояла в ступоре прямо посреди улицы и уже начинала чувствовать, как на виски давит неприятное ощущение вплоть до потемнения в глазах.
Я слышала много историй об абсурдном поведении звёзд на публике и каждый раз не бралась судить о той или иной ситуации, потому что саму правду, которую никак не передают новостные сводки (хотя отчаянно пытаются), никто так и не узнает. Однако я была склонна считать, что в конфликте всегда виноваты обе стороны хотя бы потому, что ни одна из них не применила самую верную тактику – дипломатический подход. Понятное дело, не все владеют навыками дипломатии, но всем знакомо понятие компромисса. Некоторые считают компромисс своего рода проституцией из-за неумения выразить свою позицию и неумения придерживаться её до победного конца, но я относила саму суть компромисса к выигрышному варианту развития событий, потому что только так человек сможет остаться человеком понимающим и эмпатичным, и победа будет прежде всего для себя самого.
Что произошло в случае с Клодом было загадкой. Я не бралась судить, ничего не зная, и это незнание мучило меня вплоть до той секунды, пока я не подошла к съёмочной площадке. Мне повесили на шею бейджик с надписью «ассистент», и я пошла по направлению к основному разворачивающемуся действу недалеко от павильона. Клод доигрывал сцену, в которой он шёл по улице мимо многочисленных бутиков рядом с милой девушкой. Они о чём-то разговаривали и улыбались. Увидев улыбку Клода, от моего сердца отлегло, потому что именно эта улыбка всегда символизировала для меня одно – что всё в полном порядке.
Когда прозвучало «стоп, снято», спустя пару минут Клод подошёл ко мне, на ходу прикуривая сигарету.
– Отойдём, – сразу же кивнул он в сторону.
Мы встали в теньке, спрятавшись от палящего солнца.
– Ну и?
Клод какое-то время молчал, сосредоточенно смотря вниз и обмозговывая, что мне сказать.
– Как я уже говорил, всё не так, как об этом пишут. – Наконец он посмотрел на меня и выдохнул струйку сизого дыма. – Мой коллега по фильму предложил мне выкурить косячок в перерыве.
– Косячок?! На съёмках?!..
– Погоди же ты, – с нажимом произнёс он. – Мы делали это в моём трейлере. Мы немного расслабились, стали чуть бодрее, активнее. Признаю, было дело – мы немного отошли от сценария, немного сымпровизировали… К сожалению, режиссёру это не понравилось и он решил перейти на личности, чего я от него никак не ожидал. Ну я и толкнул его плечом, когда уходил, и покинул съёмки.
К концу рассказа я уже хваталась за голову.
– Естественно, ему не понравилось! Кто в здравом уме вообще позволяет себе баловаться наркотиками на работе?
– Я знаю, это плохо, но… Мне было нужно, понимаешь?
– Нет, не понимаю.
– А я этого и не жду. Просто иногда такое бывает.
– В последнее время ты стал часто налегать на травку. Я долго молчала, но теперь не буду. Всё это чушь собачья, что она якобы помогает в повышении сенсорной активности. Единственное, что она делает – это туманит мозги и вызывает привыкание.
– Речь не об этом. Речь о ситуации. А ситуация такова, что в итоге всё закончилось хорошо. Режиссёр оттаял и в довольно сдержанных тонах мы обоюдно извинились. Мы по-прежнему в нормальных отношениях.
– И это, чёрт возьми, чудо! – В недовольстве я тяжело выдохнула.
Повисло молчание. Я слышала, как с тихим шипением сгорает табак с каждой затяжкой Клода и смотрела на него, стоявшего передо мной, но почему-то так и не покаявшегося в полной мере.
Я отвлеклась на свои мысли, а когда вынырнула из них, увидела у Клода тот же самый опустошённый взгляд, что и на выставке пару недель назад.
Я обернулась.
За моей спиной, метрах в тридцати шли двое мужчин, среди которых был режиссёр снимаемой кинокартины. Второго я не знала, но отчётливо помнила, что именно его лицо я видела на выставке, когда точно так же оборачивалась на толпу через плечо. Удивительное совпадение.
Они не спеша шли по направлению к нам.
С каждым их шагом Клод бледнел и бледнел, и я не успела ничего спросить, как двое уже подошли к нам на расстоянии вытянутой руки.
– Клод, хочу познакомить тебя и твою ассистентку с Нилом Уайтри, новым сорежиссёром картины.
Нил, лысый средних лет мужчина, улыбнулся, растянув губы в тонкую линию, однако его взгляд, направленный на Клода, был очень странным, таким, какой кидают друг другу люди, познакомившиеся в каких-то противоречивых обстоятельствах, но не видевшие друг друга уже несколько лет.
– Приветствую. – Нил протянул руку Клоду.
Клод посмотрел на эту протянутую руку как на нечто очень опасное и радиоактивное, но медленно, заторможенно, вытянул вперёд и свою руку для слабого рукопожатия.
– Да, добрый день, – произнёс Клод почти безэмоционально.
Тем временем представленный нам сорежиссёр галантно поцеловал мою руку, явно находя меня достаточно интересной.
– Приятно познакомиться, – сказала я.
– Клод, – главный режиссёр обратился к нему, напоминая, – через пятнадцать минут начинаем.
Клод ничего не ответил, в упор смотря в лицо Нила, и даже ни разу не моргнул. Это было одним из тех его состояний, которое я никогда не могла правильно интерпретировать.
– Ладно, ребята, мы пошли к площадке. Не задерживайтесь.
Пару часов я стояла среди съёмочной группы, наблюдая процесс съёмки, и, надо сказать, с Клодом сделалось что-то не так. Он едва был сосредоточен на своих репликах и один эпизод приходилось переснимать несколько раз. Впрочем, в итоге он сделал своё дело как и подобает профессионалу, но для этого ему пришлось действовать сквозь волевое усилие.
В конце съёмочного дня по предварительной договорённости мы вместе отправились в его трейлер. Там Клод ощутил себя более-менее раскованно, расслаблено, и я, решив воспользоваться моментом, спросила:
– Почему ты так странно реагируешь на Нила? Вы с ним знакомы?
– Прошу тебя, Нора, давай не об этом. Просто посиди со мной немного. Можешь даже остаться. Так будет даже лучше, но, – сразу же он обозначил условие, – мне нужно курнуть, и я хочу сделать это без нравоучений.
– Потому что «так нужно»? – спросила я.
– Потому что так нужно, да.
Я сидела рядом с ним на кровати и наблюдала за развитием с каждым днём укрепляющейся в нём зависимости и ничего не могла с этим сделать. Мне было горько.
Горько оттого, что Клод налегает на травку, и горько оттого, что я не знала, чем помочь хотя бы потому, что Клод не имел привычки распространяться о причинах своих «пограничных» состояний.
Около десяти минут мы просидели молча.
– Ты не хочешь остаться один? – запоздало спросила я в ответ на приглашение переждать в его трейлере ночь.
– Не знаю. В последнее время я ничего не знаю.
– Как это понимать?
– Скажем, если ты останешься, мне будет не так одиноко, но с другой стороны одиночество – это то, к чему я всегда подсознательно стремлюсь. Парадокс, да?
Ясно, значит, в его голову уже успело ударить, раз он начал философствовать.
– Ладно, давай останусь. На кровати вдвоём поместимся?
Тот пожал плечами.
– Вполне. Если будем лежать на боку, то уж точно.
На том мы и порешили.
Пока Клод был в душе и смывал с себя грим и пот, я, не раздеваясь, юркнула к стенке и забралась под одеяло. Спустя пару минут ко мне присоединился Клод, высохший и одетый в свободные штаны и футболку. Рукой он потянулся, чтобы выключить ночник, и поудобнее устроился на краю кровати, смотря мне в глаза.
Ещё года два с половиной назад я и думать не могла, что мне придётся лежать в одной постели с Клодом Гарднером. Тогда подобная перспектива казалась недосягаемой и даже абсурдной, однако вместе с тем я могла грезить об этом ночами. И вот теперь я лежала с Клодом на одной кровати, смотрела на его немного сонное лицо и понимала, что не испытывала того подросткового восторга, а испытывала безграничное, тихое и, к сожалению, безответное чувство искренней любви.
– Спеть тебе колыбельную? – шутливо спросила я.
– Просто развернись ко мне спиной, и я обниму тебя, – ответил Клод более чем серьёзно. – Я просто забыл дома свою огромную подушку, которую постоянно обнимаю во сне.
Что ж, быть подушкой для Клода не так плохо. Я повернулась к нему спиной, и на мой бок тут же легла его тяжёлая рука.
– Спокойной ночи, – пожелал он.
Мы заснули быстро.
Поутру, признаться, просыпаться было некомфортно из-за затёкшей левой части тела, на которой я лежала, но рука Клода всё ещё покоилась на мне, а это окупало любые неудобства.
– Теперь можно выкинуть свою подушку за ненадобностью, – чуть позже в шутку сказал проснувшийся Клод. – Ты отлично справляешься с её ролью.
– Я польщена.
Тут, словно что-то вспомнив, Клод нахмурился.
– Ладно, мне пора собираться.
– Ты уверен, что у тебя всё в порядке?
– Более чем.
– Ладно. – Потянувшись от души, я встала с кровати. – Тогда я пойду.
– Увидимся, Нора. Не пропадай.
Поразительно на самом деле, потому что если кто из нас двоих имел привычку пропадать, так это точно не я. Иногда Клод пропадал так надолго, что даже Майк и Генри не знали, где он находился иной раз.
Вообще я много знала про распорядок его дня, но иногда у него бывали свободные от съёмок «окна», которые он проводил либо с нами тремя, либо в полном одиночестве где-нибудь на краю Вселенной. И вот с таким Клодом я мечтала поговорить больше всего – с Клодом, который разделяет минуты бытия с самим собой; мне всегда было интересно, о чём он думал в подобные моменты, что его тревожило или, наоборот, радовало, что для него значила жизнь в эти мгновения и что для него значил весь мир. А может, ничего и не значил. Может, для него этот мир – всего лишь игра и он в ней великий притворщик, как некогда пел мой любимый Фредди[3 - Речь идёт о певце и музыканте Фредди Меркьюри]. С другой стороны, притворщики держат своё лицо, свою маску и всегда стараются показать, что они не унывают, в то время как Клод наоборот был склонен к прямому выражению своего того или иного состояния, хоть и не говорил о первопричинах. Я не исключала, что иногда он врал, когда говорил, что всё хорошо, но он и так играет перед камерами слишком часто, чтобы постоянно играть ещё и в жизни на глазах близких людей. На то они и близкие, чтобы не стесняться выражать рядом с ними свои чувства, эмоции…
В общем, я в очередной раз запуталась, как путалась всегда, стоило лишь мне пробовать трактовать слова, действия и само поведение Клода. Для меня существовал только один самый важный факт, перечеркивающий всю эту путаницу, – то, как сильно я его любила, и этого одного чувства было достаточно, чтобы удовлетвориться своей жизнью. Иногда я понимала фразу «не сотвори себе кумира», ведь если сотворишь, то сосредоточишь свою жизнь исключительно вокруг и для него, и молча будешь довольствоваться простым общением, не смея даже и думать о чём-то большем, словно Он – божество, а ты – проводящий обряд жрец, если не жертвенный барашек на заклание. Раньше я много могла рассуждать на тему фанатов и кумиров, но когда сама стала фанатом, в голове образовался туман, уничтоживший трезвость ума, хотя я упорно пыталась доказывать себе обратное, тем самым создавая иллюзию персональной независимости от кого-либо и чего-либо.
После разбора полётов произошедшего на площадке небольшого конфликта моя связь с Клодом ненадолго прервалась. Я относилась к этому на удивление спокойно и вместо того чтобы судорожно переживать по поводу целых недель молчания, я занималась своими делами. После выставки нанятые грузчики вернули мои полотна обратно в мою мастерскую и, оказавшись в привычной обстановке, я снова начала творить. Я не могла представить своей жизни без этого. Почему я любила Клода Гарднера? Да за то, что он, сам того не зная, подсказал мне, кто я есть на самом деле. Увлечение Клодом – судьбоносное увлечение, и любому, кто спрашивал или ещё спросит меня, что дало мне то, что поверхностно окрестили «фангёрлингом», я могла ответить одно – «всё».
Кажется, я уже говорила о том, что в мире тысячи таких же как я людей, нашедших себя через увлечение кем-либо, и что не все являются диванными потребителями. За одно только это многие готовы простить своим кумирам всё, что угодно.
Спустя некоторое время в Интернете появились фотографии с одного светского мероприятия, на котором Клод предстал в очередном своём смелом образе. Как-то в одном из давнишних интервью Клод сказал, что считает одежду олицетворением своего состояния, и, вспомнив это, я весьма огорчилась, потому что сам образ Клода словно отдавал «похмельной» потрёпанностью и кричащим, не вполне осознанным им самим «помогите».
Глава третья
По прошествии времени у меня осталась одна губительная привычка – курить. Курить помногу до чувства тошноты. После всего случившегося в этом было для меня некое наказание.
Мы стояли с Майком и Генри около здания суда и молча дымили. Мимо нас прошёл адвокат Клода, держащий на подставке два стакана кофе. В одном из них определённо точно был американо без сахара, – уж предпочтения Клода я знала наизусть.
При взгляде на адвоката во мне просыпались смешанные чувства: стыд, вина и прочие неприятные ощущения. Была и другая эмоциональная «смесь», под влиянием которой я выступала в суде, и именно она не позволила мне продолжать потворствовать тому, что происходило на протяжении долгих месяцев до этого. Это было чувство, какое обычно возникает у человека, стоящего у истока правосудия и своим словом способного творить это самое правосудие. Правосудие – то, за что я цеплялась в последнее время так отчаянно. Это слово подразумевало справедливость и необходимость поступать по соображениям совести.
– Кто из нас последний с ним разговаривал? – бесцветно спросил Майк.
Я таким же загробным тоном ответила:
– А есть какая-то разница? Из него всё равно слова не вытащишь.
– Но хоть что-то он говорил, – вспомнил Генри свою последнюю с Клодом встречу в специальной переговорной. – Спросил, как у нас идут дела.
– Это логично, ведь про себя говорить он не особо желает, – с деланным равнодушием высказалась я.
Меня не смущало, что мы с ребятами находились по разные стороны. Мотив у всех троих один – во благо.
Только буква закона и наказание способны даровать человеку искупление. Так считала лично я. Майк и Генри думали несколько иначе, но это не мешало нам стоять и разговаривать обо всём этом.
– Как её родители? – спросила я.
– Судя по их речи за трибуной, они настроены крайне агрессивно, – сказал Генри.
