скачать книгу бесплатно
В двадцать третьей комнате Титова встретил отчаянный, даже остервенелый какой-то стрекот пишущей машинки: Элеонора с очень мрачным и неприступным видом восседала за столом и, обложившись бумагами, щёлкала по клавишам с такой силой, словно мечтала вбить их в стол. Никого из знакомых служащих уголовного сыска не было, только единственный мужчина лет тридцати-сорока – видимо, из тех, кто вчера находился в разъездах.
Тонкокостный, светловолосый, в изящных очочках на востром носу, с узким чахоточным лицом и тонкими усиками, он напомнил Титову поэта из современных. Из тех, что в военное время предпочитали сочинять героические поэмы на чьей-нибудь даче и называть это помощью Родине в трудную минуту, уверяя, что на переднем крае от них не будет пользы, а вот так, в тылу, они поднимают народ.
В этих словах имелось немалое зерно истины, и проку на фронте от бойцов, не державших в руках ничего тяжелее ручки, и впрямь было бы немного. Но Натан, будучи человеком военным и, более того, потомственным офицером, к подобному сорту людей испытывал предубеждение. Да ко всему прочему он ещё мог привести пример из широкого круга своих знакомств, в котором личная доблесть прекрасно сочеталась с недюжинным литературным талантом, и потому к незнакомцу отнёсся с насторожённостью и – заранее – неприязнью.
– Доброе утро, Элеонора, – склонил он голову в сторону делопроизводительницы.
Та молча кивнула в ответ, не отрывая взгляда от документов и не вынимая мундштука изо рта.
– Титов, Натан Ильич. С кем имею честь?
– Здравствуйте-здравствуйте, уже наслышан, уже доложили, – разулыбался тот. – Валентинов Антон Денисович, следователь. Стало быть, ещё один ваш подчинённый. Был в отъезде, в Б*** уезде, а потому не имел удовольствия поприветствовать лично, каковое упущение сейчас с радостью исправляю. – Продолжая улыбаться, следователь Валентинов с жаром, обеими руками пожал ладонь поручика. Руки у него оказались длинными, слабыми и холодными, что тоже не добавило приязни. – Смиренно жду вот, пока Элеонора Карловна изволят освободиться, чтобы перепечатать мой отчёт о происшествии. Должен заметить, забавный и поучительный случай…
Рассказывать Валентинов умел: говорил складно, увлекательно, с лёгкой иронией и знанием дела, и через несколько минут Титов смягчился к нему, старательно убеждая себя, что не всем быть бойцами, такие вот лирики тоже необходимы, раз бог их создаёт. К тому же, может, вид этого Антона Денисовича – результат какой-нибудь тяжёлой болезни, перенесённой в детстве или вовсе хронической. Что ж теперь, человек не имеет права считаться хорошим?
Никакой хвори в новом знакомце он, правда, не ощущал, так что совсем убедить себя в симпатичности нового знакомца никак не получалось, Валентинов петроградцу не нравился. Да и поведение Михельсон, которую Титов уже признал разумной и весьма опытной женщиной, не способствовало возникновению приязни: та не вступала в разговор, лишь недовольно кривилась, кидая на Валентинова косые взгляды. Это бросалось в глаза, поскольку Элеонора произвела на Натана впечатление общительной и незлобивой особы, и ему не верилось, что подобное отношение возникло на пустом месте.
– А где все остальные? – Поручик наконец сумел улучить момент и прервать бойкий монолог следователя. – Шерепа с Машковым, как понимаю, заняты кражей, но Адам, Бабушкин, Аэлита…
– Адам отбыл за приток с депешей, не знаю уж, с чего вызвался, – не дав Элеоноре, к которой собственно обращался Титов, и рта раскрыть, бодро ответил Валентинов. – Бабушкин обыкновенно через день ходит, он на полставки. А вот где душечка-Алечка, мне и самому хотелось бы знать. Она очаровательна, но возмутительно необязательна!
Последние слова неприятно царапнули поручика, хотя Титов так и не сообразил, чем именно. Вроде бы он понял, что имел в виду собеседник: Брамс по рассеянности своей действительно могла что-нибудь забыть или перепутать. Но что-то неуловимое было в интонации, во взгляде, в выражении лица Валентинова, что подспудно пробуждало отторжение.
– Аэлита Львовна забегала утром, забрала свой саквояж, – сделав особенный акцент на имени-отчестве в?щевички, сообщила Элеонора. Пока говорила, она прервала работу и принялась раскуривать папиросу. – Обещала быть после обеда, сегодня у неё занятия в Федорке, да ещё она хотела какое-то своё предположение проверить. Сказала, вы знаете.
– Боюсь даже предположить, – со смешком качнул головой Натан. – Но, надеюсь, никто не пострадает в процессе.
– Элеонора Карловна, я сотню раз просил вас не курить в помещении, – с укором протянул Валентинов, выразительно махнув рукой перед лицом и сморщившись. – Омерзительная привычка! Да и для здоровья вредно, ну как вам не стыдно?
На этих словах Титов неожиданно ощутил настоятельное желание закурить, столь навязчивое, что и сам удивился: он ведь по сути был согласен со следователем, и сам оставил эту пагубную привычку из тех же соображений. Однако всё та же неуловимая фальшивая нота, звучавшая даже не в словах Антона Денисовича, а в самой его манере разговора, в поджатых тонких губах и наморщенном носе, нестерпимо раздражала и будила в обычно рассудительном Натане злющего беса противоречия.
– Элеонора, не угостите папиросой? – привыкший не спорить со своим чутьём, Титов решил пойти на поводу у этого странного желания.
Михельсон улыбнулась одними глазами и молча протянула портсигар. Поручик поднялся со своего места, взял папиросу, немного помял её в пальцах, закусил и присел на край стола делопроизводительницы, искоса наблюдая за Валентиновым.
– Натан Ильич, вы курите? – взгляд следователя сделался каким-то потерянным, неуверенным.
– Бывает порой. Вы против? – полюбопытствовал Титов, раскурил папиросу и кивком поблагодарил Элеонору за предложенную пепельницу. Словно не слышал предыдущего пассажа следователя.
Михельсон, до этого хмурая и недовольная, сейчас вдруг стала похожа на кошку, обожравшуюся ворованной сметаны и греющуюся на солнышке. Жмурилась особенно похоже. Она откинулась на спинку своего стула, скрестив руки на груди, и с невозмутимым интересом наблюдала за Валентиновым. А тот мялся и явно не знал, что говорить.
– Да нет, отчего же, – пробормотал следователь наконец. – Это ведь не запрещено, верно? Вы, к слову, знаете, что Колумб, великий мореплаватель, открывший Америку и познакомивший Европу с табаком…
Однако выяснить, что там случилось с «великим мореплавателем», обитателям двадцать третьей комнаты было не суждено: на столе задребезжал телефон.
– Уголовный сыск, Михельсон у аппарата! – бодро гаркнула в трубку Элеонора. Прослушав короткое сообщение, задумчиво кивнула, но тут же сообразила, что собеседник не может её видеть, и добавила вслух: – Он будет. Антон Денисович, вас к Чиркову приглашают, уверяют, что вы просили аудиенции.
– Да-да, конечно, благодарю! Натан Ильич, очень рад был познакомиться лично, надеюсь, вы надолго у нас задержитесь, эта должность явно ожидала именно вас, – улыбнулся Валентинов и выскользнул за дверь.
– Выкурили таракана, – удовлетворённо процедила сквозь мундштук Михельсон, разминая пальцы. – Жаловаться на тебя побежал.
– В каком смысле? – опешил Титов. – Мы впервые видимся!
– Так он вокруг начальственной должности увивается, сколько я его помню, – фыркнула женщина. – Чуть только ковром Чиркову под ноги не стелился, чтобы его назначили, а Пётр Антонович всё сомневался – видать, чуял. Да таракан он и есть таракан! Тварь зловредная и мерзости разносящая.
– Хм, – глубокомысленно кашлянул поручик и проговорил неуверенно: – Он, конечно, производит впечатление довольно скользкого человека, может быть немного подхалима, но неужели всё так плохо? Мне он, признаться, с первого взгляда как-то не понравился, но я в общем понимаю, почему: не уважаю я таких вот бледных и робких. Но он, может, болеет чем-то?
– «Робких»! – передразнила Михельсон презрительно. – Вы там, поручик, в своём Петрограде жизни совсем не знаете, но чутьё у тебя есть. Верь ему, и наладится всё.
– На чутьё не жалуюсь, но я, однако, по-прежнему не понимаю, какое отношение всё это имеет к Валентинову.
– Да лярва он, – фыркнула Элеонора сквозь мундштук.
– В каком смысле? – оторопел Титов. Воровское ругательство было ему знакомо, но поручик понятия не имел, как его можно применить в этом случае.
– В буквальном. Да ты иди, иди, не то вернётся – до смерти заговорит, – покривилась Михельсон. – Я-то привычная, на меня где сядешь – там и слезешь, а ты пойди лучше, погуляй.
– Погодите, а уборку-то вы вчера ради него затевали, что ли?
– Не ради, а против, – назидательно сообщила женщина. – Ежели какая полезная для общества работа происходит, то это верный способ не видеть рядом Валентинова: боится, что привлекут. Оно, конечно, на один-два дня хватает, дольше баклуши бить с изображением бурной деятельности не выходит, но и то хлеб. Всё, иди, поручик, некогда мне тут с тобой.
Натан с подозрением глянул на делопроизводительницу, вновь принявшуюся щёлкать клавишами, но ничего говорить не стал. Пару раз глотнул забористый дым и, поморщившись, затушил папиросу в пепельнице: желание курить ушло вместе с Валентиновым.
Двадцать третью комнату поручик покинул в задумчивости, со странным ощущением, что в мире после сегодняшней ночи что-то неуловимо изменилось. Или это началось раньше? Или с миром всё в порядке, просто сам Титов после тревожной ночи малость не в себе? Или банально не выспался?
Последняя мысль была взята за основу, и этот вопрос Натан временно отложил, сосредоточившись на вчерашнем деле. Идей у него имелось всего три, весьма ненадёжных, но за неимением лучших – оставалось брать что дают.
Первая, муторная и зыбкая, была всё же относительно разумной: наведаться в Федорку, вооружиться артиллерийской поддержкой в лице Брамс и попытаться составить примерный список тех людей, которые могли бы подчистить умбру на теле покойницы. Даже если их получится сотня-другая, это всё же даст некоторую определённость: всяко лучше, чем без малого сотня тысяч жителей крупного губернского города.
Досадно, что покойная Аглая Навалова была столь скрытной и никому ни словом не обмолвилась о своём ухажёре, если таковой вообще имелся, но тут уж ничего не попишешь. Сообщай каждый убитый перед смертью о своих рискованных знакомствах, и полиция осталась бы без работы.
Ещё имелась малая надежда, что кто-нибудь из блудниц за прошедшее время вспомнил нечто полезное следствию, и Титов намеревался снова посетить четырнадцатый дом по Владимирской улице, но для такого визита было ещё рано: тамошние работницы наверняка ещё спали после «трудов праведных».
А третья мысль была совершенно шальной, дурацкой, но всё равно не давала Титову покоя: не шли у него из головы язычники со своим островом, хоть тресни. Натан не подозревал их в убийстве Наваловой, ему просто чертовски хотелось взглянуть на это диво дивное, и даже оправдание для сей прихоти имелось: расспросить общинных об их похоронных обрядах и узнать, не мог ли кто желать им зла, пытаясь вот таким убийством бросить тень именно на них. Конечно, пока об этом в целом городе, похоже, не подумал никто, кроме самого Натана, но то пока!
На остров он в конечном итоге и решил отправиться, как раз до обеда должен был обернуться. И польза, и отдых, и следование мудрому совету своеобразной женщины Михельсон, велевшей слушаться чутья.
Глава 6. Тонкая нить
Титов совершенно не удивился наличию в распоряжении Департамента полиции целого москитного флота: до многих мест в С-ской губернии было куда проще добраться по воде, чем на перекладных по суше. Поручику без лишних вопросов и волокиты выделили небольшой быстроходный катерок с угрюмым неразговорчивым лодочником, который не нашёл нужным представляться, лишь сумрачно кивнул в знак приветствия, молча дожидаясь, пока пассажир устроится.
Тронулись. Шум порта быстро остался позади, мотор катера гудел низко, солидно и удивительно негромко, особенно в сравнении с буцефаловым. Жестяная посудина, задрав нос, звонко подпрыгивала на мелких волнах и плюхалась обратно, весело брызгаясь, так что у Титова вскоре до плеча вымок рукав.
Отсюда, с самой воды, река казалась ещё шире и сильнее походила на морской залив, отличаясь от него больше запахом, чем видом. Натан неплохо плавал, но человеком был совершенно «земным», водных прогулок не любил и привычки к ним не имел, и потому сейчас крепко цеплялся за борт лодки, опасаясь не удержаться на очередном рывке.
Небо сегодня занавешивала прозрачная дымка, сквозь которую солнце гляделось тусклым – не то признак перемены погоды, не то временное неудобство. По фарватеру, вниз по течению, медленно шёл сухогруз, Натан долго разглядывал его со странным чувством: по сравнению с этой громадиной их катер казался мелкой рыбёшкой рядом с китом. Да дело было не только в корабле; поручика опять посетило испытанное на мосту ощущение собственной незначительности на просторе живой природы, незнакомого мужчине прежде. Но странно, чувство это было совсем не удручающим, напротив – приятным. Наверное, что-то подобное должен ощущать младенец на руках матери.
Далеко не сразу непривычный к речным путям Титов различил в береговой линии проход, в который уверенно стремилась лодка, и понял, что слева появился уже Песчаный. А дальше всё случилось удивительно быстро: вот только что вокруг расстилалась необъятная гладь реки, и вдруг она расступилась перед кудрявым ивняком острова, ставшего неожиданно большим, значимым. Катер нырнул в боковую протоку, берега надвинулись и зашелестели, а ещё через пару минут мотор затарахтел совсем тихо – лодка приставала к низкому дощатому причалу, ближайшему из трёх. У каждого из них покачивалось на мелких волнах по нескольку почти одинаковых плоскодонок.
– Я вас тут подожду, – буркнул лодочник, мастерски причалив бортом к настилу, поднимающемуся над водой всего на пол-аршина. Это были первые слова, которые Титов услышал от спутника; до сих пор предполагал даже, будто тот немой.
Возражать поручик не стал, кивнул, выбрался на пристань, очень надеясь, что лодочник действительно дождётся. С другой стороны, даже если не дождётся, ну не съедят же его местные жители, которых все вокруг называют исключительно мирными?
Пирс упирался в высокий берег, однако наверх вела достаточно широкая и удобная, добротная деревянная лестница с перилами. А там поручика уже ждали: высокий, обветренный старик, похожий на насквозь просоленного отставного моряка. Широкоплечий, крепкий, он даже в свои годы, а было ему явно за семьдесят, казался могучим, словно вековой дуб. Окладистая белая борода лежала на груди, голову покрывала косынка. Из одежды только рубаха из небелёного льна, подпоясанная верёвкой какого-то хитрого плетения, словно узелковая грамота да подвёрнутые до колен штаны.
Рядом с босым гигантом Натан почувствовал себя неуютно, словно не человек это был, а медведь.
– Добрый день, – первым заговорил офицер, рассудив, что в роли незваного гостя должен как минимум проявить вежливость.
– И ты здрав буди, добрый человек, – спокойно кивнул встречающий. Светло-серые, холодные глаза его заставляли вспомнить северные моря. – Дело пытаешь аль от дела лытаешь?
Натан поперхнулся воздухом от такого начала разговора и с ходу не нашёлся с ответом. Он совершенно безосновательно, хотя и крепко, был внутренне настроен на встречу с какими-то дремучими суевериями, но такого былинного приветствия всё же не ожидал. А старик вдруг улыбнулся в бороду – хитро, по-мальчишески проказливо – и махнул рукой.
– Пойдём, служивый, не на пороге же разговаривать! Ты не серчай, но уж больно рожа у тебя потешная была, не удержался. Данила Рогов я, здешний староста.
– Натан Титов, уголовный сыск, – представился в ответ поручик. Пожал протянутую крепкую, деревянную от работы ладонь и зашагал рядом с язычником по широкой тропе, почтительно огибающей старую ветлу – праматерь окружающего ивняка.
– Знаю, с чем ты пожаловал, – заговорил тем временем Данила. – Слышали мы уже про ту горемычную, да только мои люди к этому делу отношения не имеют.
– Да я вас, в общем-то, и не подозревал, – отозвался Натан, радуясь, что сейчас говорит чистую правду. Было неприятное ощущение, что спутник читает его легко, словно гимназист детский букварь. Проверять, так ли это, не хотелось, но ещё меньше хотелось этому Рогову врать. – Скорее уж на вас тень кто-то пытался навести. Собственно, я о подобном и собирался спросить – могли ли, нет ли, кто. Обычаев ваших я не знаю совершенно, вот разве что по старым сказкам, да и вообще до вчерашнего дня не подозревал, что нынче где-то существуют язычники.
– Любопытно, проще говоря? – усмехнулся староста.
– Не без этого, – не стал спорить поручик.
– Нет, глупости это всё, про тень на плетень, – махнул рукой Рогов, пару секунд подумав. – Ну кому мы мешаем? Несколько десятков человек, в город не лезем, живём своим умом. Ну не попы же бабу утопили, чтобы нас изгнать. Это даже мне смешно…
За разговором мужчины дошли до деревеньки. На первый взгляд – ничего примечательного, обыкновенный небольшой хутор. Полтора десятка добротных срубов, на условной центральной площади возилась в песке малышня под присмотром нескольких старух, сидящих рядком в тени на скамейке. Дети постарше, очевидно, находили себе развлечения поинтереснее, а взрослые все занимались делами. Детвора не обратила почти никакого внимания на новое лицо, а вот женщины взбодрились и зашушукались, меряя Титова любопытными взглядами.
Вслед за старостой Натан приблизился к одному из домов, неотличимому от соседних, поднялся на крыльцо. Через сени прошли в горницу – изба как изба. Тканая дорожка на полу, белёная печь, стол с лавками. В красном углу вот только вместо привычных икон, на которые Титов даже поднял руку перекреститься, резные деревяшки идолов. Рука опустилась, сыскарь задумчиво качнул головой.
– Садись, служивый, – кивнул ему хозяин на скамью. – Кваску отведаешь? Добрый квас, сам ставил.
– С удовольствием, – не стал отворачиваться Натан.
Расселись. Помолчали. Квас, разлитый в простые глиняные кружки, и вправду оказался славным – душистый, прохладный, с ягодным привкусом.
– Ты, служивый, если надеялся здесь узнать что-то по делу, то напрасно приехал. А ежели просто взглянуть, как мы живём, да словом перемолвиться – так то всегда пожалуйста, мы гостям рады.
– Так-таки напрасно? – задумчиво протянул поручик.
– Мертвецов своих мы огню предаём, – веско проговорил Данила. – А вода – это жизнь, кровь земли, не дело её покойниками кормить. Даже в докрещенские, старые времена, когда ещё людей в жертву приносили, их топили, то есть совсем, на дно отправляли. В том суть ритуала была, а то какая же это жертва воде, если её на поверхности оставить? Ну что ты так на меня косишься подозрительно? Это, служивый, исторические факты. Христиане вон тоже баб топили почём зря. И жгли. А вроде бы мирная, всепрощающая религия. По делу твоему всего один совет могу дать, да всё равно не послушаешь: оставь, злыдня этого без тебя накажут, а ты только набегаешься.
– Откуда такая уверенность? – удивился Натан.
– Русалки на него сердиты.
– А они-то к нему каким боком? – вопросительно вскинул брови поручик. Он даже почти не удивился повороту разговора: сегодня всё буквально к этому и шло. За время пути ощущение зыбкости мира и лёгкого сумасшествия почти забылось, а вот теперь Рогов о нём напомнил.
– Кто их знает! Мало того что бабы, да ещё и не люди, – философски пожал могучими плечами староста.
– Может, они мне его ещё и укажут? Чтобы попусту не бегать, – почти без иронии, только с малой долей усталости уточнил Натан.
– Не дождёшься от них прямоты, – отмахнулся Данила. А потом добавил, поглядывая на Титова с непонятным сочувствием: – Да ты не бери пока в голову и не думай дурного. Я же нехристь, мне положено православного человека с пути сбивать.
– Не убедили, – хмыкнул поручик. – На воинствующего дикаря не тянете. Я бы поставил, что вы из наших, армейских. И, скорее всего, исключительно образованны.
Староста в ответ расхохотался, хлопнув себя ладонями по коленям.
– Ну, хорош, Титов! Добрый сыскарь. Историк я, из Киева родом, университет там кончал, степень магистерскую получал, – весело пояснил он. – И про армейских это ты в точку попал, отец мой из военных, а сам я Великую войну от начала и до победы пешком прошагал. Эх, царица полей! Вот там я после одного случая и решил, что в жизни поменять кой-чего надо.
– После какого случая, если не секрет?
– Расскажу. Но потом. Сейчас ещё рано, – туманно отозвался Рогов. – Как в следующий раз ко мне заглянешь, так и поговорим. А пока ты вот о чём подумай. И твой дар жiвника, и ремесло в?щевиков – это всё от наших давних предков пошло, они начала заложили. Нешто они только в этом правы были или, может, ещё что верное о мире знали, чего мы сейчас не думаем?
– В свою веру обратить пытаетесь? – усмехнулся Натан. – Напрасно, я и христианин не так чтобы ревностный, да и тут от меня проку не будет.
– И не думал даже, – отмахнулся Данила. – Я так, поделиться интересными наблюдениями, которые мне в своё время очень помогли. И раз уж речь зашла… Ты, поручик, поменьше года назад никакую женщину часом не обижал?
– Почему именно такой срок? – подобрался Титов.
Прозорливость старосты его сейчас изрядно обескуражила. Ладно узнать про взыскание в личном деле, мало ли кто в те бумаги нос суёт и какие знакомства водит, но про женщину – откуда?!
– Похоже, – вновь нагнал туману староста и продолжил примирительно, извиняющимся тоном: – Ты прости старика, служивый, я так, о своём, и разговор этот останется между нами. Я, может, из ума уже давно выжил, а тут случайно в цель попал. Фокусы это всё. Вот как в следующий раз приплывёшь, так мы с тобой о другом поговорим, а сейчас – не забивай голову. У тебя и без меня хлопот довольно.
Титов согласился, даже подумал о том, что пора возвращаться в город, но чувство долга не пустило. Он ещё некоторое время расспрашивал Рогова о делах общины, об отношениях с горожанами, о том, как живётся язычникам на острове, почему они обосновались именно здесь. Отвечал Данила спокойно, ровно, и больше не пытался ввести поручика в заблуждение туманными речами. Говорил, что место хорошее, люди добрые и поселиться разрешили, вот и прижились. И земли им хватает, и рыбы, и всего прочего, и не обижает никто. В общем, живи да радуйся.
А всё равно Натану нет-нет да и виделась какая-то чертовщина. То глядел староста по-особенному, то шелестело что-то за печкой. «Кот», – заверил Рогов, проследив направление взгляда гостя. То деревянные божки из красного угла косились как-то очень недобро, негостеприимно. Высидел здесь Титов с четверть часа, спросил всё, что пришло в голову, а потом засобирался обратно.
Хозяин поднялся с ним вместе, молча проводил до пристани, где распрощался и остался стоять наверху лестницы.
Лодочник не подвёл, действительно сидел в своём катере и, кажется, дремал. Поручик опустился на колени на краю пирса, снял фуражку, дотянулся и поплескал в лицо студёной речной водой, на макушку полил, по-собачьи отфыркался и встряхнулся, борясь с желанием совсем окунуть голову.
И выпрямившись, неожиданно понял, что – отпустило. В голове прояснилось, и вся нелепость собственных мыслей представилась смешной. Вода словно смыла все странные чувства, пробудила от затянувшегося полусна. Разговор с Роговым предстал вдруг в ином, понятном свете, и Натан тихо засмеялся себе под нос, спрыгнув в катер.
Ох, хитёр историк. Задурил голову своими русалками, сбил с панталыку, а сам мужик ушлый, проницательный. И знатно, небось, посмеялся над дурным служивым. Сначала открыто, когда приветствовал по-былинному, а потом в горнице, когда фокусы показывал. А он ведь просто человечью натуру крепко знает.
Вот взглянуть Натану на себя со стороны, что можно увидеть? Молодой офицер, не дурак, хваткий; с чего бы ему из столицы бежать в провинцию? Мудрёна наука! С офицером беда – так шерше ля бабу, как говаривал один старый опытный урядник. А что со временем угадал, и вовсе не подвиг: точной даты не назвал, но всяко не больше года, а меньше полугода – Титов ещё, верно, не разобрался бы с переводом. Да и на страдающего от несчастной любви поручик сейчас совершенно не походил, значит, история прошлая, уже забывшаяся.
Шерлок Холмс С-ской губернии! Такого бы да в сыск…
Титов даже был готов пойти и предложить старосте составить протекцию, но причал уже остался позади, а разворачиваться не хотелось. Может, и правда ещё свидятся, тогда и предложит.
У порта Титов взял извозчика, но поехал не в департамент, как собирался изначально, а в Федорку, которая «Институт небесной механики». Раз уж сегодня день знакомства с городскими достопримечательностями, то отчего бы не продолжить его там? Как раз можно будет взглянуть на Брамс в естественной для неё обстановке, познакомиться с профессорами от в?щевиков и заняться всё-таки списком особо подозрительных лиц, а потом уже можно попытаться от него плясать. Выяснять, не был ли кто из них клиентом покойной Наваловой, устанавливать места, в которых она бывала и могла завести роковое для себя знакомство, искать пересечения… В общем, как говорил Рогов, бегать, потому что лёгкого решения эта загадка явно не имела.
У Брамс же что ночь, что утро выдались исключительно безмятежными. Проблем со сном девушка не имела никогда, а стены родного института всегда действовали на неё умиротворяюще: как бы ни грезила Аэлита приключениями и геройскими свершениями, но хорошо, уверенно она чувствовала себя именно в лабораториях и лекториях Федорки.
К тому моменту, как до института добрался Титов, в?щевичка успела прочитать лекцию, провести два семинарских занятия и крепко подумать над проблемой, которую поставила перед ней смерть Аглаи Наваловой. Подумать и, обсудив с научным руководителем, накидать примерный план работ. Плотно заняться этим они договорились после нынешней лекции, которая у Брамс была на сегодня последней.
