скачать книгу бесплатно
Женщины, в отличие от мужчин, относились к запрету на супружество особенно болезненно. Многие уходили в специально созданные колонии, чем-то похожие на прежние монастыри, где вели бессмысленную, тоскливую жизнь. Другие оставались в семьях, нянчили чужих детей. Кое-кто находил свой конец в сумасшедшем доме. Случалось – вешались, топились, выбрасывались из окон.
Ора знала только один путь, который мог избавить Лану от чувства неполноценности, от ощущения собственной ненужности, путь, который избрала она сама: Лана должна пойти к Вэллу.
Конечно, не сейчас, не сразу. Лане надо созреть. Она должна прийти к Вэллу без малейших сомнений, готовая на все. Для этого потребуется время.
Когда Грон Барбук увидел из окна Лану, перебегающую через площадь, он не задумался над тем, куда и зачем она направляется. Он и не подозревал, как за полтора года переменилась его внучка. То, что Барбуку по привычке казалось детской шаловливостью, в действительности было уже чисто женским лукавством. Лана старалась не показать близким, особенно деду, открывшееся ей нечто, столь огромное и притягательное, что она подолгу не могла заснуть по ночам, полная неясных предчувствий.
Лана шла к Вэллу.
Это имя Ора произносила редко, но оно неизбежно подразумевалось во всех их разговорах, в которых Ора открывала ей то, чем жила сама и чем, как она была убеждена, предстоит жить Лане.
Вэлл, о котором Ора говорила “Он”, представлялся Лане то высоким статным парнем с черными как уголь глазами, то седым умудренным старцем с длинной белой бородой, с пронзительным взглядом обязательно черных глаз. Однажды он привиделся ей во сне деревом с раскидистой кроной, деревом-человеком. Он обнял ее своими ветвями, бережными, как руки матери, и произнес ласково, даже нежно:
– Все будет хорошо, девочка…
Иногда Лана спрашивала Ору: какой он, Вэлл? Кто он? Но Ора неизменно отвечала одно и то же:
– Увидишь. Придет время, увидишь.
Лана миновала площадь, узенькими улочками, застроенными двухэтажными домишками, выбралась на окраину. Город обрывался сразу – справа почти до самого моря тянулись оливковые рощи, а вдалеке виднелся силуэт крепости. Слева, километрах в двух от города, начинался лес. У самого края леса стоял небольшой хуторок, в котором жил некий Йорг, торговавший самодельными игрушками. Лана знала его в лицо, хотя ни разу с ним не разговаривала. Встречая этого высокого молодого человека, она испытывала какое-то странное смущение. Йорг при встрече с Ланой улыбался, но улыбка быстро сменялась взглядом таким грустным, что Лана невольно отводила глаза. В его взгляде Лане чудилась какая-то тревога, сочувствие, будто он знал о ее беде. Она еще больше смущалась. Поэтому, проходя мимо его хутора, она ускорила шаг, чтобы не встретиться с ним.
И тут она увидела, как с хутора вышел какой-то крестьянский парень в поношенном праздничном наряде. Это был не Йорг. Он шел насвистывая, помахивая прутиком, впереди нее. И вдруг исчез.
Лана от неожиданности остановилась. Исчезновение незнакомца показалось ей столь странным и необыкновенным, что она испугалась: он будто провалился сквозь землю. Возбужденная предстоящей встречей с Вэллом, подготовленная таинственными намеками Оры к самым невероятным чудесам, Лана ощутила нешуточный страх. Ей вдруг показалось, что исчезнувший парень как-то связан с Вэллом, кто знает, может быть, он и есть этот загадочный Вэлл…
Как она умоляла Ору пойти с ней! Ора только качала головой. Она была неумолима: Лана должна пойти одна. Она не говорила почему, но Лана догадывалась: такова воля Вэлла.
Ею овладело желание немедленно вернуться домой, не ходить туда, где ее ждало нечто неведомое, пугающее и притягательное… Она постояла в нерешительности минуту-другую, повернулась, пошла обратно. Неожиданно откуда-то выскочил заяц. Он удивленно поглядел на Лану, подергал губой и, перебежав через дорогу, пустился наутек.
Заяц перебежал дорогу. Плохая примета. Значит, возвращаться нельзя. И она сперва медленно, потом все быстрее зашагала туда, где ждал ее Вэлл.
А с хутора вышел еще один человек, которого она уже не видела. Он проводил ее задумчивым взглядом и, постояв мгновение, медленно пошел за ней. На сей раз это был Йорг.
Справка
АЛЕН РОЗОВСКИЙ. Более известен под именем Ален Колле, родился в Туре (Франция) в 1947 г. Отец – Максим Розовский, сын русского эмигранта, этнограф. Мать – Мадлен Колле, француженка, балерина. Окончив в 1969 г. Сорбонну, Ален отправился путешествовать. Его очерки о быте и верованиях малоизвестных племен Бирмы, Таиланда и Курдистана печатались в журнале National Geographic, перепечатывались другими географическими изданиями, а также вышли отдельной книгой в Англии, США, Франции, Германии и Бельгии. Кинофильм, снятый им в Курдистане, обошел все мировые экраны. Следует отметить как явление едва ли не исключительное, что некоторые из его публикаций в популярных изданиях были перепечатаны в научных журналах.
Сэр Ричард Гревс, всемирно известный специалист по истории религий, отмечал в своих статьях уникальную ценность некоторых наблюдений и выводов Алена Колле, касающихся рудиментарных явлений в современных верованиях отсталых народностей.
В настоящее время местопребывание Алена Колле неизвестно. Имя его уже два года как исчезло со страниц журналов и газет. Все попытки репортеров выяснить что-либо о его судьбе оказались тщетными. Его отец Максим Розовский заявил, что ничего не знает о местонахождении сына. Есть предположение, что он погиб во время попытки проникнуть в глухие районы одной из африканских стран. Не исключено, что он стал жертвой ненависти туземцев к белым.
Журнал “Przekrоj”. ПНР. 1976, № 22
Глава седьмая
Ален был авантюристом. Но авантюристом современным, так сказать, идейным. Из тех, что, объявив себя сторонником новой миграционной теории, пускаются в опасный путь через океан на утлой лодчонке, сплетенной из свекольной ботвы, как это делали за пять тысяч лет до нашей эры какие-нибудь аборигены. Ален, как остроумно заметил в свое время сэр Ричард Гревс, был “охотником за дьяволом”. Он разыскивал следы когда-то грозного божества там, где они еще сохранились в верованиях отсталых народов. В Курдистане ему удалось заснять тайные обряды езидов, поклонявшихся дьяволу, что едва не стоило ему жизни. Здесь, в Лакуне, где еще в конце прошлого столетия культ дьявола причудливо переплетался с христианской религией, Ален рассчитывал на самые неожиданные находки. Но за время, проведенное в этой стране, он неоднократно убеждался в том, что реформы Кандара, его атеистическая пропаганда начисто смели всякую веру как в Бога, так и в дьявола. Остались лишь жалкие суеверия и вера в приметы, скорее инстинктивная, чем сознательная, как и в любой цивилизованной стране. Однако Ален не терял надежды, что поиск его увенчается успехом. Задержанный сакваларами и выдворенный из Лакуны полгода назад, он снова вернулся сюда на паруснике контрабандистов, разбившемся о скалы, и, оказавшись в купальне Диктатора, увидел Марию, заставившую его на время забыть о научных изысканиях.
Когда саквалары арестовали его, он меньше всего рассчитывал на скорое освобождение. Но случилось так, что из двух дорог, ведущих к городу, конвоиры выбрали кратчайшую, по берегу моря, мимо полуразрушенной крепости. Тропинка, довольно узкая, шла вдоль крепостной стены, по краю скалистого обрыва, круто спускавшегося к воде.
Ален, уже готовый к двухнедельному пребыванию в санитарно-исправительном лагере со всеми его прелестями, вдруг понял, что перед ним открывается возможность избежать выдворения из Лакуны. Он поглядел вниз. До воды было не меньше тридцати метров. Ему приходилось прыгать с вышки, и тройное сальто при прыжках в воду когда-то, еще в школе, принесло ему недолгую славу. Но одно дело прыгать с вышки, другое – с тридцатиметровой горы в море, загроможденное обломками скал… Однако колебания длились недолго.
Ален резко остановился. Шедший сзади конвоир от неожиданности споткнулся и упал. Выбив ударом ноги автомат из его рук прежде, чем шедший впереди саквалар сообразил, что происходит, Ален прыгнул вниз.
Они падали одновременно – Ален и автомат незадачливого конвоира. Ален достиг поверхности моря раньше автомата и скрылся под водой. Саквалары растерянно переглянулись. Тот, у которого в руках оставалось оружие, бросился к краю скалы и выпустил несколько очередей. Но Ален, вынырнув у самого берега и прижавшись к скале, уже спокойно смотрел на фонтанчики от пуль, взметавшиеся в нескольких метрах от него. Сверху он был невидим.
Растревоженная выстрелами темно-синяя гладь снова стала неподвижной. Прождав несколько минут, саквалары мрачно поглядели друг на друга.
– Разбился о камни и утонул, – сделал вывод тот, что оставался с автоматом. – Ясно?
Второй удрученно кивнул.
Постояв еще некоторое время и убедившись, что дальнейшее ожидание бессмысленно, саквалары отправились докладывать о бегстве и гибели арестованного своему командиру.
Догадавшись по осыпавшимся сверху камням, что конвоиры уходят, Ален передохнул и снова нырнул в воду. Он знал, что невдалеке, на глубине трех-четырех метров, существует подводный коридор, ведущий в подземелья крепости, то ли пробитый строителями, то ли возникший естественным путем, коридор, которым ему уже приходилось пользоваться. Разыскав широкое отверстие в скале, он проплыл под водой метров десять и оказался на дне вертикального колодца, через который выбрался в подземное помещение крепости.
В одной из келий, служившей, по-видимому, когда-то местом заточения, он устроил себе убежище еще до своего изгнания из Лакуны. В келье стояла железная, скользкая от ржавой плесени койка, колченогий табурет и в нише, выбитой в скале, – керосиновый фонарь.
Здесь Ален чувствовал себя в полной безопасности: крепость была окружена колючей проволокой, и проникнуть туда не мог никто. В течение сотен лет жители столицы брали тут камни для своих домов. Башни обрушились, а те, что еще держались, ежеминутно грозили обвалом. Лет десять назад двое ребятишек, забравшихся сюда поиграть, погибли под внезапно упавшим куском стены. С тех пор проход в крепость был запрещен. Ален находился под защитой этого запрета.
Он с трудом стащил с себя мокрые джинсы и рубашку, вытащил из-под койки оцинкованный ящик, достал темно-серые шаровары, холщовую рубашку, козий жилет с потускневшими позументами и короткие мягкие сапожки. Тело было влажным, и переодевание не принесло облегчения. Тем более что он ощущал тупую боль в правом плече – очевидно, ударился о выступавшие из воды камни. Ален повалился на койку и мгновенно уснул. Проснувшись, взглянул на часы и понял, что проспал всего полчаса. Он встал и вышел из кельи. На ощупь двинулся узкими коридорами подземелья.
Испещренное сложными ходами и переходами, оно имело, помимо тоннеля, еще два выхода: один в двух километрах от крепости, в нагромождении прибрежных скал, другой – в овраге, невдалеке от дороги, ведущей в город. Этот последний, похожий скорее на лисью нору, чем на подземный ход, Ален обнаружил случайно. Полгода назад он несколько ночей работал киркой и лопатой, расширяя узкий лаз так, чтобы можно было ползком вылезти в глубокий овраг, поросший колючим кустарником.
Теперь, выбравшись наружу, он огляделся и, выпрямившись, пошел к шоссе. В козьем жилете с выцветшими галунами, в круглой шапочке из вяленой шерсти он ничем не отличался от какого-нибудь деревенского паренька, направляющегося в город по своим делам. Пройдя в сторону города метров двести, он свернул к одинокому хутору, стоявшему на краю леса.
Хозяин хутора Йорг, высокий плечистый парень, как и большинство лакунцев – черноволосый, заметил его издалека. Он встретил его в воротах, молча пожал руку и провел в дом. Здесь, прикрыв дверь, Йорг обнял Алена и радостно засмеялся.
– Вернулся! Все-таки вернулся! – произнес он низким певучим голосом. – Я думал, никогда больше тебя не увижу. – Внезапно лицо его стало серьезным. – Ты морем? С ними?
Ален кивнул и снял шапочку.
– Все? До одного? – глухо спросил Йорг.
– Похоже, что кроме меня никто не спасся…
Они помолчали. Йорг перекрестился.
– Да… Может, оно и лучше – лежать на дне, чем… – Йорг не договорил и безнадежно махнул рукой.
Ален поглядел на него с сочувствием: Йорг, которому, в соответствии с параграфом тридцать семь Евгенического кодекса, запрещено было иметь детей, безумно любил их и мечтал о большой семье. У себя на хуторе он устроил мастерскую игрушек. Резал из дерева, лепил из глины и весь с ног до головы вечно был перепачкан краской. Игрушки эти, необычные, странные, вроде собак с шестью ногами или тележки с парусом, почему-то очень любили ребятишки, прибегавшие полюбоваться диковинками, а иногда и покупавшие его безделушки и делавшие собственные заказы. Так, знаменитые кошки с крыльями и коровы с окошечками на боках были сделаны им по рисункам детей.
Взрослые недовольно косились на его уродцев: было в них что-то сомнительное, вызывающее подозрение. Кое-кто, убежденный, что деятельность Йорга плохо согласуется с идеями Кандара, сообщал куда следует о нездоровой любви мастера к уродству. К Йоргу приходили хмурые чиновники и тупо смотрели на игрушки, вызывавшие у них отвращение. Но поскольку в законах Лакуны подобные случаи конкретно не предусматривались, чиновники, выразив на всякий случай свое порицание, удалялись, оставляя мастера в покое.
Вертя в руках лошадку с заячьей головой и двумя хвостами, Ален поведал Йоргу о своей встрече с Марией и, заметив, как бы между прочим, что она необыкновенно красива, сказал, что ему необходимо ее увидеть.
Йорг покачал головой с легкой грустью и чуть насмешливо.
– Влюбился? – спросил он.
Ален невольно улыбнулся: Йорг угадал. “Охотника за дьяволом” интересовала сейчас только дочь Диктатора.
Йорг задумался. У него в голове мелькнул довольно рискованный план.
В соседней комнате спал двоюродный брат Йорга, саквалар из пограничного карга, включенный за какие-то особые заслуги в состав почетного караула на церемонии вручения Почетного знака Грону Барбуку. С вечера он довольно основательно злоупотребил запрещенным в Лакуне напитком и пребывал в состоянии полной прострации. Ален может воспользоваться его мундиром и таким образом не только увидеть Марию, которая, конечно, будет присутствовать на церемонии, но и выручить злополучного братца.
– Прекрасная мысль! – воскликнул Ален, и оба направились в комнату, где прямо на полу, растянувшись во весь рост, храпел бравый саквалар. Раздеть пьяного оказалось делом нелегким, и они изрядно повозились с ним. Бедняга остался в одном белье, и, чтобы ему не было холодно, Йорг прикрыл его ковром.
– Сана! – прохрипел саквалар, и это было единственное слово, которое он произнес за все время.
Мундир пришелся Алену в самый раз, и Йорг одобрительно похлопал его по плечу.
– Кричи погромче “Сана!”, и все будет в лучшем виде, – сказал он, смеясь.
Ален улыбнулся – всякий раз, когда ему случалось идти на предприятие отчаянное, а подчас и совсем безнадежное, ему сопутствовала удача, почти неправдоподобная.
Он увидел Марию. Они обменялись взглядами, не оставлявшими сомнения в том, что встреча на пляже не прошла бесследно для них обоих. Ален вовремя скрылся. Как ему показалось, никто из стоявших с ним в одной шеренге ничего не заподозрил.
Вернувшись после церемонии к Йоргу, он переоделся и в самом лучшем настроении, насвистывая и помахивая прутиком, направился к себе в крепость, не обратив внимания на девушку, которую привел в такое смятение своим таинственным исчезновением, скрывшись в потайном лазе.
Глава восьмая
Солнце уже скрылось из виду, и только верхушки деревьев были освещены золотистым светом. Темные корявые стволы вековых буков сделались почти черными, а нависшая над поляной скала, вся в трещинах и разломах, казалась Лане огромным притаившимся чудовищем, едва ли не самим Вэллом.
Посреди поляны лежал огромный камень, круглый и плоский, как стол. Вокруг камня хороводом стояли деревья, такие старые, что в дупле каждого из них могли бы спрятаться от дождя по меньшей мере человек пять. Это была та самая поляна, о которой говорила Ора. Если бы она подробно и точно не объяснила Лане, как сюда добраться, девушка ни за что бы не нашла это странное и жутковатое место.
Лана и раньше бывала в лесу, но сюда никогда не забредала: к поляне не вела ни одна тропка, и Лана долго продиралась через густые заросли, прежде чем увидела скалу и окруженный буками камень, похожий на стол.
Теперь ей надо подняться на него и сказать не очень громко, но отчетливо: “Я пришла, Вэлл! Я, Лана, пришла к тебе, Вэлл!”
Так велела Ора. Что будет потом, Лана не знала. О том, что за этим последует, Ора молчала.
Лана почувствовала, что дрожит. Все тело вибрировало – дрожали руки, ноги, дрожало что-то внутри… Лане захотелось убежать, прежде чем произойдет нечто неизвестное, быть может непоправимое. Но Ора предупредила, что поначалу ей станет страшно, но это пройдет. Не надо поддаваться страху. Все будет хорошо. “Все будет хорошо”, – прошептала Лана. И звук собственного голоса слегка успокоил ее. Ора прошла через это, и вот – жива, здорова, весела… Ничего плохого с ней не случилось. Лана вспомнила ее широкую, открытую улыбку и почувствовала, что Ора не могла обмануть, все действительно будет хорошо.
Она вскарабкалась на каменный стол и, повернувшись, как учила Ора, лицом к скале, тихо, так тихо, что едва различала собственные слова, произнесла:
– Я пришла, Вэлл!
Кругом стояла такая неправдоподобная тишина, что Лана услышала, как быстро-быстро стучит ее сердце.
– Я пришла, Вэлл! – повторила она громко. – Я, Лана, пришла к тебе, Вэлл!
И снова в напряженной тишине она услышала стук своего сердца. Золото на верхушках деревьев стало совсем тусклым и чуть заметным. Лана ждала.
Вдруг откуда-то сверху донесся легкий, похожий на шелест листьев шепот.
– Зачем ты здесь, Лана? – приветливо спросил кто-то.
– Я пришла к тебе, Вэлл! – снова повторила она, и сердце застучало еще сильней.
– Ты пришла сюда по собственной воле, Лана? – спросил ее тот же голос.
Лана огляделась. Она не могла понять, откуда идет этот ласковый, успокаивающий шепот – вокруг никого не было.
– Я пришла по собственной воле, – проговорила она, обернувшись к скале.
– Я рад, что ты пришла, Лана. Я рад твоему приходу. Подними руку и поклянись, что все увиденное, услышанное тобой, все содеянное здесь навсегда останется тайной.
Лана подняла руку.
– Клянусь, что все, что я увижу и услышу, и все содеянное здесь останется тайной, – пролепетала она срывающимся от страха голосом.
– Тебе страшно, Лана? – спросил голос.
– Да, Вэлл, мне страшно.
– Сейчас твой страх пройдет. Подойди к дереву, стоящему позади себя. Там в дупле стоит чаша. Выпей из нее.
Лана спустилась с камня и нашла в дупле деревянный ковш, наполненный красной маслянистой, похожей на кровь жидкостью, от которой пахло полынью, смолой и еще чем-то резким, неприятным. Лана почувствовала легкую тошноту.
– Пей, Лана! – произнес голос ласково и в то же время повелительно. – Пей!
Лана зажмурилась и с отвращением стала пить тягучий, солоноватый напиток. Когда она опорожнила ковш, раздался громкий, раскатистый звук, похожий на удар грома. Лана подняла голову, но небо было чистым и бледным, чуть подсвеченным заходящим солнцем. Легкое облачко медленно плыло над ее головой.
– Тебе все еще страшно? – спросил голос.
– Нет, Вэлл, мне больше не страшно, – ответила Лана, удивляясь тому, что от ее страха не осталось и следа.
Она по-прежнему ощущала внутреннюю дрожь, но теперь ничего не боялась: теперь все в ней дрожало от веселого, озорного возбуждения, от готовности к чему-то манящему, неясному ей самой. Это ощущение было сродни тому волнующему ожиданию, которое порой не давало ей уснуть, но сильней, нестерпимей, радостней.
– Покажись мне, Лана! – услышала она и растерялась, ведь она стоит перед ним и он, Вэлл, ее видит, что же значит это “покажись”?
Но растерянность длилась лишь мгновение. Она поняла, чего хочет Вэлл, и это показалось ей таким естественным, что она засмеялась и легким движением сбросила с себя платье…
Обнаженная, она стояла на камне, и легкие тени ветвей падали сверху на ее смуглое тело. Она стояла зажмурившись, раскинув руки, и ждала: сейчас он подойдет к ней, этот таинственный Вэлл, она откроет глаза и увидит Его.
– Вэлл, Вэлл… – прошептала Лана, но только легкий, едва ощутимый ветерок коснулся ее разгоряченного тела.
Она открыла глаза. Никого не было.
– Вэлл! Я хочу видеть тебя, Вэлл!
Вокруг царило безмолвие.
И вдруг тихо, так, что она едва расслышала, до нее донесся все тот же почти неуловимый шепот:
– Ты прекрасна, Лана…
Лана вздрогнула и засмеялась. Она прекрасна! Вэлл принял ее! Он сам сказал, что она прекрасна! Теперь все будет так, как обещала Ора, будет лучше, чем даже мечталось! Вэлл сказал, что она прекрасна! И что ей теперь этот проклятый параграф!
