Маленькие рассказы

– Слышь, харе! Как будто она только мне нужна?! Сам же прибежишь ко мне, будешь клянчить – давай дунем, давай дунем. Но хер тебе, она же только мне нужна!

– Да уймись, я же скинул лавэ, так что тоже заберу се часть. Если бы ты с утра не предложил – даже бы и не подумал.

– Да, конечно, пизди больше.

– Нет, правда, мне вот и так норм. Я не говорю, что вообще отказываюсь. Я именно про Новый год говорю. Сегодня же все эти блядские гирлянды, хлопушки, шампанское же, в конце концов. Ну! Все и так радостные, что ебаный год закончился, у всех столько надежд, что в будущем все изменится.

– Да ни хера не изменится.

– Я, блять, и без тебя знаю, что нихера не изменится, то же мне, блять, Нострадамус ебаный. Да, ни хрена не изменится, я это прекрасно понимаю, но это не мешает мне на один вечер перестать ходить с ебалом, будто я только что обоссался в свои новые дорогие штаны, и приобщиться к беззаботному, сука твою мать, радостному празднику, ебать тебя в рот! Какого хрена я тебе еще должен это объяснять?! Блин, чуть не поскользнулся…

– И трава тебе для этого ни разу не нужна, так что ли?

– Да ты заебал… Я же не отказываюсь от нее вообще, просто говорю, что сегодня спокойно мог бы обойтись и без нее.

– То есть сегодня дуть не будешь?

– Может и буду. Не знаю. Посмотрим. Может не зайдет мне все это новогоднее настроение, всякое может случится, время блядских чудес ведь. Всегда остается вероятность, что Катька со своими блядскими подругами опять что-нить удумает, что все настроение пойдет по пизде. Дай-ка мне, пожалуйста, сигарету.

– Что? В смысле Катька? Ты ее позвал? Она придет?

– Обещала.

– Ну и нахера? Сколько раз я уже от тебя слышал, что все-все-все, теперь точно расстались. Потому что она такая злоебучая сука, всю кровь выпила и тому подобное…

– Ну да, да, проебался, написала она позавчера, типа че делаешь на НГ? Ну и я такой, ну ничего, а ты чего? И она ничего. Решили встретиться. Ну тупо, конечно, но все лучше, чем одному шампанское глушить и хлопушки дрочить. Я попросил сигарету.

– Ну хер знает. Конечно, я как раз буду один, хлопушку дрочить. Но я-то уже насмотрелся на твою Катьку. Так что, лучше уж наебениться шампунем как по мне. Ну и трава, трава тоже, знаешь, помогает, не чувствовать себя излишне одиноким.

– Пасиб. Вот где ты был позавчера? Предложил бы тогда, и не пришлось бы за четыре часа до полуночи ебашить на окраину, уже сидели бы в тепле – сытые и накуренные.

– Ну сорян, я только сегодня опомнился с этой вечеринкой.

– В смысле? Как про нее можно было забыть? Ты что ли все последние дни был угашенный?

– Не, нормальный я был, просто заебался уже, из последних сил тяну, хочется просто лечь и проспать двое суток.

– Ну да, ну да, тоже хочется просто отдохнуть. Но вроде как Новогодняя ночь и есть старт каникул. Ее-то и ждут как начало.

– На самом деле я просто не хотел об этом думать. Специально гнал от себя все эти мысли, где встречать, с кем встречать, что дарить, что я сделал за год хорошего и прочая поебень. Каждый год одно и то же.

– И че? У всех так. И ничего. Зато сейчас красиво. Глянь, идем хер знает где, вокруг только полуразвалившиеся склады и заросли, а все равно кто-то украсил елочку. Видишь? Ну вон, за кучей шлакоблоков. Небольшая елочка, а на ней игрушки висят. Клево же! Интересно, кто додумался?

– Ну вот это тоже. Никогда не понимал, всю эту новогоднюю ебанину с украшательством. Какие-то идиотские обычаи с этой елкой, гирляндами-курантами-хуянтами. И нахрена? Просто потому что меняется одно число на календаре? Просто потому что красиво? Ну ок, что дальше-то? Ну стукнешься ты бокалами, запустишь пару уебанских салютов, обожрешься салатов, ну и дальше то что? Пару дней, выбрасываешь елку и дальше все по новой.

– Ну будет тебе, откуда столько негатива? Ты когда был маленьким, тебе подарки что ли не дарили? Дед мороз не приходил?

– Дарили. Когда я был маленьким все мне нравилось, насколько я помню. Было здорово. И как собирались всей семьей, и как выходили на балкон смотреть на фейерверки, и как под утро находил игрушку под елкой. Вот когда вырос – как отрезало. Не знаю, маленький просто радовался, ждал полуночи, ждал подарков. А потом повзрослел. С друзьями встречать тоже было весело по началу, типа взрослая жизнь. Прибухивали, взрывали петарды, тож было весело. А потом надоело. Не понимаю смысла.

– А при чем тут Новый год?

– Что?

– Ты говоришь, тебя все заебало. Не понимаешь смысла. Ну ок, понятно, при чем тут Новый год-то?

– Ну я говорю, что не понимаю смысла этого праздника.

– Может дело не в празднике, а ты просто заебался от всего?

– Хм… Ну так-то да… Это понятно. Но тут дело именно в Новом году. Профессиональные праздники я вот понимаю. Там, блин, День, не знаю, учителя. Хороший праздник. Или День независимости – тоже нормальный. Даже 8ое марта мне нравится, но больше в историческом ключе, конечно. Поздравлять кого-то только потому что у них есть пизда – очень тупо. А вот если поздравлять, что они добились и стали равноправными членами общества, несмотря что их раньше ни во что не ставили, потому что у них была пизда – вот это хорошо, как по мне.

Ну а Новый год, вот именно поэтому, странный, потому что какой смысл отмечать то, что и так происходит. Без какой-либо твоей заслуги? По сути, Земля совершила круг вокруг солнца и ты за это время не сдох. Ну молодец, иди наряжай елку.

– Понятно. А что тогда с Днем рождения? Ведь тоже проходит год, а ты все никак не дохнешь.

– Ну это другое немного. Так то, чисто фактически – да. Но днюха обходится без дебильных декораций. Ну в большинстве случаев. И она скорее как сруб жизни, как показатель места, где ты сейчас, какие у тебя друзья, сколько денег, какие устремления. Днюха как такой явный показатель текущего положения дел. Да и в конце концов просто приятно, когда тебе уделяют немного внимания. И дарят подарки только тебе, а не всем подряд. Долго нам еще идти? Я сейчас охуею в край от мороза.

– Вроде недолго осталось. Судя по всему еще пару минут. Кажется, вижу место. Вон, два тополя, которые склонились?

– Где?

– Ну вон, по прямой, метров триста.

– Да я, блять, из-за этого снегопада не вижу то, что в пяти метрах, какие в жопу триста?

– Надо было конечно раньше выдвигаться. Уже стемнело.

– Ну я тебе звонил в десять утра.

– Да вчера отмечали еще с коллегами, часа в четыре только дома был.

– На кой черт наебениваться за ночь до Новогодней, подождать не мог?

– Отвали, я готовлюсь, перевожу внутренние биологические часы, чтобы ложиться позже. А то усну к двенадцати. А вообще конечно, я бы не отказался сейчас малость накатить. Пиздец как холодно.

– У меня есть фляжка с ромом.

– И ты молчал?

– Думал, достать после выполнения операции.

– В пизду, доставай! Надо согреться мальца.

– Ментов-то тут, надеюсь, нет?

– Да тут ни одной живой души лет двадцать уже не было, кроме ебанутого кладмена, которому понадобилось лезть в такие дебри, чтобы спрятать несчастный пятачок. Сука.

– А кто тогда Елку нарядил?

– Какую елку?

– Мы ее видели минут пять назад.

– А, эту. Хер знает, может бомжи, может и ребятишки какие, тут все-таки не так чтобы далеко от домов. Самое то место, чтобы съебываться от родителей и пробовать водяру с сигаретами.

– И наряжать елку?

– Ну а че бы нет? Когда тебе четырнадцать и ты наебенился, отличные идеи так и лезут в голову.

– Я не помню, чем я занимался в это время. Вроде особо не бродили по старым заводам, все больше по подъездам тусовались.

– Все время же не будешь сидеть в подъезде. Нас вот гоняли постоянно. Всякие бабки ебанутые, хотя мы сидели довольно тихо, и даже прибирали после себя. Так что, тоже бродили по району. Типография была заброшенная под боком, культовое место. Многие детишки сигали вниз с нее. До сих пор, не знаю намеренно или нет.

– А ты чего?

– В смысле, чего? Я тогда еще был слишком мелким, чтобы задумываться о тяжести бытия. А когда подобрался к этому возрасту из заброшенной типографии сделали торговый центр с гостиницей. Уже чтобы покончить с собой, пришлось бы снимать номер. А со своей стипендией я не мог себе этого позволить.

– Получается капитализм спас тебе жизнь?

– Типа того.

– Неплохо, хоть кому-то.

– Поздравляю тебя! Мы на месте!

– Заебись! Новогоднее чудо! Я двух пальцев уже не чувствую!

– Ну значит надо найти побыстрее, чтобы мы успели спасти остальные!

– Что там было в описании?

– Так… так… Ща… «Выйти из перехода, свернуть налево…» – да …. «Пройти мимо магазина автозапчастей».. да … «Склад…» Ага… Вот… «Под развязкой стоят два тополя, наклонившихся друг другу. Пакет лежит у корней, того что севернее, ориентир на красный грузавичок».

– Что? Грузовичок?

– Да. Так и написано: «ГРУ-ЗА-сука-ВИЧОК». Не знаю, можт припаркован будет рядом. Хрен знает, на фото никакого грузовичка не видно. Еблан какой-то. Два тополя, да, стоят, наклонились друг к другу, да. Значит где-то тут должен быть и злоебучий грузовичок получается. Сука, какой-то ебаный Форт Боярд. И все ради пяти несчастных граммов бошек. Пиздец.

– Ок, который из тополей северный?

– …

– Мне кажется этот.

– Да хер его знает. Мох нигде не растет. Короче ты берешь этот, я этот. У тебя есть перчатки?

– Да, есть.

– Хорошо. Аккуратно копай, а то расхерачим все тут к чертям – в жизни потом ничего не найдем.

– Да понятно. Понятно.

–…

–…

– Ну как там?

– Пока ничего…

– Тож…

–….

– Зря ты все-таки Катьку позвал…

– Да знаю, отстань, сейчас не время…

– …

– Тааак… Тииихоо… Стоп! Кажись, нашел!

– ААА, БЛЯ!

– Нашел!

– Смотри, смотри!

– Что?! Куда? Я же нашел!

– Трупак!

– Че?! Ааа! Блять! Блять! Пиздец! Какого хуя?!

– Я его раскопал, он под снегом был.

– Пиздец! Он уже синий весь.

– Сука, у меня чуть сердце не остановилось…

– Лан, лан, все ок, главное, траву нашли.

– Ты нашел?

– Да.

– Клево, клево.

– Ну все, валим?

– Погоди…

– Что?

– Сейчас.

– Ну что? Погнали уже.

– Я хочу на него посмотреть…

– Эмм… Мы тут как бы стоим на окраине возле трупа с пятью граммами дури. Уже десять минут одиннадцатого. Тридцать первое декабря. Времени на рассматривания жмуриков особенно нет.

– Всего минуту. Просто интересно. Ща, включу фонарик. Хм… молодой какой.

– Ну да, наверное еще тридцати нет. И одет прилично. На бомжа не тянет.

– Похож на иностранца.

– Проверь карманы.

– Не хочу.

– Да, давай. Раз уж начал трогать труп.

– Пусто.

– Ни бумажника, ни мобильника?

– Неа.

– Может его перевернуть и проверить задние карманы?

– Слушай, блять, Частный Детектив Магнум, сам переворачивай.

– Лан-лан, ну все посмотрел, можем идти?

– Да, да…

– Ну пошли тогда…

– Да сейчас…

– Ну?!

– Слушай, я сейчас немного перенервничал…

– Ну понятно, такая хуйня…

– Может пыхнем?

– Сейчас?

– Ну да.

– Серьезно?!

– По паре тяжек, надо прийти в себя.

– Бля…

– У тебя есть через что?

– Да, есть пипетка.

– Ок. Дай мне сначала еще рома бахнуть, руки трясутся что пиздец. И сигаретку.

– Конечно.

– Фух, даа уж, пиздец такой. Лан, сейчас забью. Блин, еще замотано в эту сраную изоленту, никак не могу найти конец. А норм, пошло. Пошло. Ух, пахнет отлично, не зря ебашили на край города.

– Угу, неплохо.

– Подержи фонарик.

–…

– Руки заняты. Подкури, пожалуйста. Спасибо. Ну бля, потом всем буду рассказывать как раскумаривались сука под МКАДом рядом с трупом. Охуеть.

– Наверное не стоит о таком рассказывать.

– Почему?

– Ну как бы, если подумать, то это полный пиздец.

– Так а я о чем? Держи, взрывай…

– Кх-кх-кх.

– Держи, держи…

– Ядреная срань…

– Дай-ка… Ооо, бля, уууух, дааа, кх-кх, лютые бошки.

– Это знакомый?

– Не, у моего ничего не осталось. Вообще у всех голяк. Видимо, очень популярный подарок. Пришлось искать че осталось.

– Да уж, вроде полегче стало.

– Ну да…

– А почему было написано про грузовичок?

– Что?

– Надо было написать «Закладка возле трупа молодого мужчины».

– Охуенно. Вот все бы так и ломанулись искать…

– Наверное надо сообщить о нем.

– Кому?

– Не знаю, полиции.

– Ты ебанулся? Типа мы такие приходим накуренные звоним, и говорим здрасьте, «искали закладку – нашли трупака».

– Про закладку можно опустить.

– А что блять еще можно искать под эстакадой на ночь глядя? Деда мороза?

– Ну хер знает. Может мы просто заблудились.

– Ну когда заблуждаются, то обычно идут к жилым домам, а не от них. Или мы типа вышли из леса такие блять медведи – хотим к людям.

– Ну лан, как будто нас обязательно должны закрыть.

– Я те говорю, как пить дать, завтра выйдут заголовки «Двое наркоманов убили молодого красивого иностранца, чтобы покурить марихуану над его трупом». Заебись встретить новый год в камере, да и еще встречать их десяток лет после там же.

– …

– Пошли уже, а?

– Я думаю, сообщать не надо.

– Так, хорошо, согласен.

– Но оставлять его так тоже – не дело.

– А что ты предлагаешь? Взять его с собой на вечеринку? Типа подарим кому-то? В принципе, можно. Этой, страшной подруге Катькиной, как ее блять, Верочке. Типа: «На, Верочка, мужика тебе наконец-то нашли. Все нормальные, когда видели твою рожу, съебывали. А этот вроде был не против».

– Вряд ли она обрадуется.

– Ну хуй знает, симпатичный ведь.

– Я к тому, что его же заметет. И никто в жизни никогда не найдет.

– Мужика заметет – и никто не найдет… Хехехе…

– Надо сделать, чтобы его нашли как можно скорее…

– Сюда наверняка придут взрывать фейерверки, может увидят…

– Я придумал!

– …

– Надо сделать снеговика!

– Че?

– Ну, смотри, мы слепим снеговика…

– Так, пока все складывается.

– Потом придут детишки, или еще кто-то, чтоб посмотреть на снеговика, и найдут мужика. И сообщат.

– …

– То есть ты хочешь, чтобы какой-нибудь детеныш гулял такой, веселился и такой хоп, наткнулся на труп, и сломал свою детскую психику и начал бояться Нового года?

– …

– Заебись, я в деле!

– Отлично. Так, тогда надо продумать план. А то меня немного накрыло уже. Сколько времени?

– Ну меня тоже вставило недурственно. Пол одиннадцатого.

– За полчаса успеем?

– ХЗ, я лет двадцать снеговиков не лепил.

– Тож. Так я думаю его надо поднять. Налепить снизу большой шар, потом средний, потом маленький на башку.

– Три шара?

– Ну да, у снеговика обычно три шара.

– Ну ок.

–…

–…

– Так давай я его подниму.

– Ок.

– Холодный, сука. Так. Держу-держу.

– А мне что делать?

– Сгребай снег к ногам, чтобы закрепить.

– Ок.

– Побольше.

– Да блять, тут снега то столько нет.

– Загребай, все что есть.

– Ок. Держи.

– Да держу, быстрее ток. Мне не по себе как-то с ним обниматься. Он холодный.

– А ты как думал? Он явно не только что скончался.

– Ну че там?

– Ща, ща. Еще немного.

– Ну?

– Утрамбовал. Отпускай.

– Блять, валится. Надо еще что.

– Ща, корягу принесу. Попробуем опереть.

– Скорей.

– Вот к спине подставляю. Подвинься. Таак, щааа. Тихо, тихо, отпускай. Отпустил. Вроде держится.

– Ну бля он криво держится.

– Больше нет тут коряг для устойчивости.

– Ну давай хоть немного поровнее. Секунду. Ну вот хорошо, почти прямо.

– Может так оставим?

– Ну не, это же не снеговик, а просто закоченевший труп с приставленной к спине палкой.

– Ну да, не очень по-новогоднему.

– Давай еще снега.

– Шары сделать не получится, нет еще столько снега.

– Ну блин, давай хотя бы облепим. Чтобы хотя бы издали было похоже.

– Ок. Мне даже и не холодно уже даже. Не знаю из-за травы или из-за этой возни. Я уж и забыл как это было весело. Почти прям как в детстве.

– Типа в снегу играться?

– Угу. Может завтра на горках куда сходить покататься? Или на коньках. Тысячу лет уже не катался. Ты как?

– Ты же с Катькой будешь.

– Да в пизду ее, она вечно все веселье ломает своим недовольством. Надо с пацанами собраться. Может у кого ватрушка есть.

– Ну можно, да. Прикольно.

– А вот и грузовичок… Смотри. Он, сука, игрушечный оказывается, хрена се кто-то заморочился.

– Блин, у меня такой же в детстве был.

– Серьезно?

– Да, прям такой же, красный. У него еще должен быть прицеп сзади.

– С чем?

– Что с чем?

– С чем прицеп?

– Ну блин, чем нагрузишь – с тем и будет.

– Аа, понятно. Возьмешь?

– Типа спереть улику с места преступления?

– Ну да.

– Да, давай. Он клевый. В детстве очень нравился.

– Так, вроде ноги залепили, заебись.

– Ну норм, норм.

– Теперь туловище.

– Погоди, я подзаебался на корячках ползать. Надо перекурить. Бля, уже одиннадцать. Не успеем туловище. Давай сразу голову. С головой полегче будет.

– Ок, но на голову тогда точно шарик нужен.

– Понятно. Давай ты делаешь половину шарика, и я делаю половину. И на башке соединим.

– Принято.

–…

–…

– Можт еще пыхнем, а то меня уже начинает отпускать?

– Не, давай, доделаем снеговика, и уже свалим, я не хочу тут встретить полночь. Надо еще успеть добраться до вечеринки.

– Ок.

–…

–…

– Ну че, как твои дела?

– А нам большой шарик нужен?

– Ну с голову размером.

– Тогда еще пару минут.

– Я почти все.

– Угу, отлично.

– Так, ты заходи слева, так, я справа. Соединяем.

– Держится?

– Да. Ща только, отполирую шов. Бля нос торчит.

– От сука, ща еще снега спереди. Таак, вроде норм. Держится.

– Фууух, хорошо.

– Норм.

– Может где мишуру найдем?

– Ты вообще ебанулся что ли? Какая нахер мишура?!

– Ну может черная есть какая, трагическая.

– Пиздец, как хоть тебя такого земля носит?!

– Иди нахуй.

– Так ладно, нам надо сделать нос! Есть идеи?

– Морковка?

– Какая, блять, морковка? У тебя есть с собой морковка?

– Ну… Есть одна.

– Очень блять смешно, ну давай, оторвем тебе хуй – сделаем ему нос. Согласен?

– Я видел, где-то тут щепку.

– О, норм.

– И глаза грязью.

– …

– Ну все управились.

– Если честно, мне кажется ни один ребенок в здравом уме к такому снеговику в жизни не подойдет.

– Почему? Вроде неплохо получилось.

– У него залепленные снегом ноги туловище со скрюченными человеческими руками и неровная башка с глазами из грязи.

– Надо просто немного веток добавить. Ща, отломаю парочку.

–…

– Ну?

– По-моему лучше не стало.

– Да лан, пох уже. Ты же хотел, чтобы его заметили. Думаю, такую хуйню точно заметят.

– Ну да, ну да.

– Лан, давай съебывать уже.

– Хорошо.

– Заебись Новый год проводили.

– Угу.

– Будешь кому рассказывать?

– Не знаю, надо чтобы все переварилось. Может позже, не знаю. Какой-то пиздец, конечно. Думаешь, мы правильно сделали?

– Не знаю, самое главное, что закончилось. Мы свалили, а ему… А ему в принципе уже все равно.

– Ну да…

–…

–…

– Так держи свою половину, еще же пригодится.

– Точно-точно, спасиб.

– Ну че завтра на горку?

– А ты не наебенишься сегодня?

– Ах да, Новый год же. Не знаю. Вряд ли, но если че – тогда послезавтра. Ты же еще не будешь работать?

– Не, третьего выхожу.

– Ну значит заметано. И фляжку свою не забудь.

– Само собой.

–…

–…

– О, обратно быстрее дошли. Еще успеем к полночи добраться.

– Ты знаешь, я наверное, поеду домой. Устал что-то.

– Да я бы тоже, но Катька уже там. Обидится. Придется ехать.

– Понимаю. Давай тогда, увидимся.

– Ага. С Новым годом, кстати!

– Угу. С Новым годом.

Сигнал.

Вот уже двадцать лет как она не запоминала их лица. В именах тоже особой нужды не было. Люди в коридорах сменялись так скоротечно, что стоило только начать различать знакомое лицо среди подобных как оно бесследно исчезало. Вместе с людьми менялись и портреты на стенах. Лица появлялись и пропадали. Только звания оставались неизменны – товарищ лейтенант, товарищ майор, товарищ полковник. По началу она терялась в этих форменных отличиях. Но со временем стало ясно, что такие детали, как шевроны и звездочки тоже не так уж важны, главное – все люди в погонах – товарищи. А если не знаешь точно как обратиться, то всегда остается один довольно простой фокус – надо называть звание заведомо выше. Не генерала, конечно – они хоть и ведутся на подобострастную лесть, но все-таки не дебилы. Полковника достаточно. И тогда, они всегда будут довольны. А когда довольны они – то и у нее все будет хорошо.

Еще одним важным, даже жизненно необходимым стало знание, что в этих коридорах лучше оставаться незаметной и бесцветной – следует уподобиться бестелесному призраку, которых, судя по рассказам, в здании было и так бесчисленное множество. Надо научиться сливаться лицом с обоями, будь сродни мебели, стать атрибутом здания, частью обстановки. Там не любят, когда кто-то или что-то выделяется на фоне строгой формы и лаконичного убранства. Со временем она научилась, не привлекая к себе внимания, просачиваться в кабинеты, так что если там уже были товарищи, им даже не пришлось бы поворачивать голову в ее направлении. Более того она научилась не говорить и, что куда важнее, не слышать. Потому что умение слышать в этих коридорах было чревато последствиями. А после того разучиться думать и чувствовать уже не составляет огромного труда. Конечно, такое дается не сразу, и приходит только с опытом. Но как только начинает получаться с утра складывать в шкафчик не только верхнюю одежду, но и все свои мысли и эмоции, на восемь часов осознанно становиться механизмом, одной из сотен шестеренок, у которых есть одна строго обозначенная задача, то работа тут дается гораздо проще. И время проходит быстрее. Бесследно, но быстрее.

Ее работа все эти двадцать лет заключается в уборке помещений этого здания. Ничего примечательного – протереть пыль, помыть полы и окна, полить цветы. Все в строго определенном порядке и по графику. 315й кабинет должен быть чист ровно в 14:20 по средам, ровно ко времени когда товарищ, который занимает его, вернется с совещания. Не раньше и не позже. Нельзя опоздать, нельзя выполнять свою работу плохо, но стараться успеть раньше тоже нет никакого смысла. Выше головы не прыгнешь – этого не заметят и не оценят, только наживешь проблем из-за того, что график нарушился. Все должно подчиняться строго определенной системе. Любые отклонения чреваты.

По началу, когда она только попала сюда, то она толком ничего не умела. Но человек может научиться чему угодно, а таким простым движениям – тем более. И если в первом время оставаться точно в графике давалось с трудом, то спустя тысячи однообразных движений тряпкой – она перестала нервно оглядываться на часы. Время системы стало внутренним временем. Каждый день механические движения в строго определенном порядке. Непредвиденные подвижки могут случиться только в одном случае – когда прозвучит сигнал, только тогда, бросив текущее задание, она спускается в подвал. Там тоже ждет уборка.

Первое время, когда она только училась быть бестелесной и невидимой, не говорить и не размышлять, она была свидетельницей, как ее старшие сослуживицы бросали работу и молча уходили, когда в коридорах звучал лаконичный неприятный механический звуковой сигнал. Она же, провожая их взглядом, оставалась на своем месте и заканчивала работу за них. В конце дня она могла застать их в гардеробе персонала, сидящих перед своими номерными шкафчиками, поникших и бледных. Она не спрашивала, куда они уходили. Они бы и не ответили. Все прекрасно понимали, что в один день сигнал прозвучит и для нее.

День, когда это случилось, навсегда остался в памяти, хотя она никогда не вспоминала его. Те события насильно подмяли под себя часть сознания и просто поселились в голове, как паутина в самом темном углу, в который специально никогда не станешь заглядываешь. На четвертый год ее работы одним ничем по началу не отличающимся от других летних дней примерно в четыре часа дня, когда по расписанию она была в большом кабинете на втором этаже, прозвучал сигнал. Она его проигнорировала, рассудив, что кто-то на него откликнется, и продолжила выполнять свои обязанности – ровно в тот момент она как раз забралась на маленькую стремянку, чтобы протереть пыль с верхней полки монструозного книжного стеллажа. Но через две минуты сигнал прозвучал снова. И именно в этот миг ее сковал ужас. Она замерла на стремянке, сжав мокрую тряпку, капли методично падали на лакированный паркет. В коридоре послушались суетливые шаги, которые замерли прямо напротив кабинета. Дверь медленно открылась, в проеме показался молодой лейтенант с белесой шевелюрой, аккуратно спрятанной под форменной фуражкой. Он торопливым дрожащим голосом скомкано приказал взять с собой весь инвентарь и проследовать за ним. Вне себя от страха она спустилась со стремянки, взяла приписанное за ней металлическое ведерко с набором чистящих средств, швабру и послушно побрела за ним. До конца коридора, к лифту. Он нажал кнопку минус первого этажа, того где раньше она никогда не бывала и куда больше всего боялась попасть.