9М. (Этюды о любви, страхе и прочем)

Когда слова у присутствующих закончились, наступила тишина. Служитель кладбища, все это время стоявший на почтительном расстоянии, воспринял ее как сигнал, взял ржавую лопату в руки и стал отлаженными движениями закидывать игрушечную по своим размерам ямку землей. Он управился довольно быстро и без лишних церемоний отправился к себе в сторожку. Я положил цветы на свежую землю. Группа людей еще немного постояла в нерешительности. Все атрибуты были соблюдены, поэтому сначала один, а потом и все остальные медленно, склонив головы, поплелись в стороны выхода. Я пристроился в караване к Серому и Л. Она сухо произнесла: «Привет», ее друг же поблагодарил меня за присутствие и посетовал, что не так много людей пришло, как обещало.

– Это все-таки похороны, не каждый сможет вытерпеть эту атмосферу, – попытался я как-то объяснить этот факт.

– Возможно, хотя у него было много друзей. По крайней мере, мне всегда так казалось. Может и правда, на похороны не каждый готов прийти.

– А может, они просто лживые ублюдки? – прыснула Л.

Я удивленно взглянул на нее. Она шла рядом, сгорбившись смотрела под ноги, руки были в карманах. Л. была пьяна.

– Такой вариант тоже можно рассматривать, – добавил я. Серый промолчал, но было заметно, что реплика Л. ему не понравилась. Мы добрели до выхода, пока мы шли, Л. больше не проронила ни слова.

– А что с его родителями? – поинтересовался я.

– Я сообщил им о церемонии. Они, конечно, убиты горем. Но его отец сказал, что они не придут сегодня. Потому что, мягко говоря, не желают нас видеть. Они еще издавна спорили с Красным по поводу его взглядов. Родители постоянно твердили, что тот из-за юбки ввязался в какой-то юношеский идиотизм, и чтобы он наконец взялся за голову. Теперь же, понятное дело, они во все винят, – Серый запнулся, – всех нас.

Выйдя за территорию, Л. отошла на пару шагов от остальной группы и подкурила сигарету. Серый объявил присутствующим, что сегодня у них на квартире пройдет памятный вечер. И было бы здорово, чтобы все там присутствовали. Окружающие одобрительно закивали и стали рассаживаться по своим машинам. Я также подтвердил свое присутствие вечером и попросил уточнить адрес.

После кладбища я вернулся домой, хотя никаких дел у меня не было. Ради пустого любопытства снова заглянул на сайт их сообщества. После сообщений про сбор средств и последующего про непосредственно похороны, самое свежее было как раз про памятный вечер, приглашали всех неравнодушных соратников. Комментариев было куда меньше, чем под предыдущими записями.

Я приехал к условленному часу. Общая комната была прибрана, все коробки перенесли в комнаты. Я уселся на знакомый мне диванчик. В общей сложности пришло человек пятнадцать. В гостиной поставили стол, на нем размещалось несколько бутылок с крепким алкоголем и четыре тарелки с закусками. В основном, вегетарианскими. В середине стола стояла в рамочке фотография погибшего парня, на ней он широко улыбался. Посадочных мест на всех не хватало, поэтому некоторым пришлось разместиться на полу. Большинство присутствующих были в тот день на кладбище ранее, также появилось несколько новых лиц. Все находившиеся знали друг друга, поэтому мне приходилось каждый раз представляться и что-то выдумывать, откуда я знал погибшего. Хорошо, что я немного изучил его деятельность. Все-таки не очень тактично было говорить в этот день, что видел я его всего лишь один раз, когда только половина его тела выглядела по-человечески.

Когда собралось достаточно людей, Серый отошел в комнату и позвал Л. Она вышла со своим уже наполненным бокалом и плюхнулась возле меня, расплескав половину на диван и мне на штаны. Ограничилась фразой: «Упс, сорян». Залпом допила оставшееся, после чего поставила свой бокал на край стола и откинулась на спинку дивана, с нескрываемым пренебрежением рассматривая всех собравшихся.

Серый открыл бутылку коньяка и разлил по кружкам. Он секунду колебался, когда дошла очередь до бокала Л., но наполнил и его. Каждый взял свой. Мне досталась большая кружка с улыбающимся желтым смайликом.

Затем он поднялся и произнес небольшую речь.

«Еще раз большое спасибо всем, кто сегодня пришел. Это очень приятно в такой ужасный час. Синий передавал всем привет, тоже хотел примчаться, но врачи пока не рекомендовали покидать палату. Еще пару дней отдыха и он вернется.

Что хотелось бы сказать. Мы потеряли соратника, надежного товарища и несомненно друга для всех нас. Думаю, каждый сможет вспомнить случай, когда он приходил на помощь. Он пал смертью храбрых, до последнего отстаивая свои цели и убеждения. Он всегда был очень храбрым, я всегда поражался его бесстрашию. Возможно, даже безрассудству. Для меня это всегда было примером для вдохновения, не только его поступки, но и его речи, его идеи они были пропитаны глубокими демократическими ценностями и принципами общечеловеческой морали. Он был олицетворением самого светлого, что может быть в человеке. Доброта, сострадание, смелость. Я не помню ни одного случая, чтобы он хоть раз повел себя малодушно или жестоко со своими товарищами. У него было убеждения, острое чувство неприятия несправедливости и он отстаивал его до конца.

Давайте выпьем в память о нем, надеюсь, он сейчас в лучшем месте».

Все разом подняли бокалы и опрокинули до дна. Л. достала сигарету и попыталась ее поджечь. Зажигалка была испорчена, она безуспешно чиркала раз двадцать. Мне пришлось приподняться и достать из кармана свою, чтобы помочь ей. Одна из девушек за столом закашлялась, так что ее сосед по столу обратился к Л. с предложением выйти на балкон. Та не удостоила его не то что ответом, даже взглядом. Серый переглянулся сначала с ним, потому и с другими гостями, извиняясь и как бы прося понять и войти в положение этой несчастной маленькой девушки в полном беспорядке. Л. заметила этот его взгляд. Сидевший с самого края молодой человек с длинными волосами открыл окно в комнате. Такой компромисс всех устроил.

Стаканы вновь наполнили крепким алкоголем. Теперь слово взял упитанный молодой человек, который сидел рядом с Серым.

– Сегодня крайне печальный день для всех нас. Ушел один из самых ярких наших сподвижников, наших друзей. Это огромная, непоправимая утрата. Он был одновременно и двигателем, и идейным вдохновителем всей нашей миссии. К тому же он был великолепным фотографом. Я всегда с огромным удовольствием рассматривал его работы. У него совершенно особенное видение событий. У него был талант находить великолепные сюжеты в любых ситуациях. Огромная потеря.

Но я стойко верю, что деятельность нашей группы должна жить несмотря на эти трагические события. Я уверен, что это именно то, чего бы он хотел. Чтобы мы продолжали нести свободу в это общество, продолжали бороться за перемены к лучшему…

– Да что ты, блять, несешь? – Л. оторвалась от своей сигареты, чтобы громко перебить говорившего паренька.

– Извини, я понимаю, ты очень расстроена, как и все мы, – паренек спокойным тоном с нотками раздражения обращался непосредственно к Л. – Но это не дает тебе права перебивать меня, следует чтить память. Я продолжу…. Свобода является наивысшей ценностью для каждого из человека и для всего общества в целом.

– Иди ты нахер. Какая, блять, свобода? Кому она здесь вообще к черту нужна?

– Всем нам, этой стране, – он попытался вступить в конструктивный спор, хотя всем было очевидно, что в тот момент это было явно лишнее.

– Этой стране абсолютно на все насрать! Разве это уже не кристально ясно?

– Это неверно! Не надо так говорить, хоть ты и расстроена этой трагедией. Нужно продолжать бороться.

– Еще как верно! Да блять за что бороться то? – Л. не глядя бросила окурок в ближайшую кружку. Это оказалась моя кружка.

– За равноправие, за будущее.

– Будущее… И как же ты собираешься за него бороться?

– Так же как мы делали до этого. Информируя население, собирая единомышленников.

– Я вижу, как охренительно много мы собрали единомышленников сегодня.

– Это – не показатель. Сегодня собрались только самые близкие друзья, – пухлый паренек уже потерял свой поначалу боевой настрой и каждую фразу говорил все тише и неувереннее. Всё это стоило остановить в самом начале, но остальные присутствовавшие даже не помышляли вставать между ними. Л. пошла в наступление.

– Они убили его в самом центре города, и что? Никакой реакции, никакой расплаты. Все остальные спокойно себе живут дальше. Даже если бы всех нас там перебили, вывезли тела на грузовиках и закопали в общей могиле. Всем было абсолютно также насрать. Единственное условие, чтобы только подальше, чтобы вонь мертвечины не примешивалась к их естественной вони. Мы сброд, ущербный слой, который вообразил себе черти что. Вот всю эту хрень, что ты сейчас нам так вдохновенно втирал. Обычным людям не нужна ни свобода, ни какие-то расчудесные идеи. Так что, кому все это надо? Им? Точно нет. Может быть, ему? – она ткнула пальцем в фотографию на столе, – Ему тоже уже глубоко наплевать. А я скажу, кому это надо. Только тебе, всем вам. Только вам. Изображать из себя революционеров, писать какие-то бесполезные статейки, организовывать какие-то тупые группки из таких же никчемных людей, участвовать в этих бесполезных маршах. Ничего не меняется. Только становится хуже. Но и вам насрать, самое главное – тешить свое эго, выступать против большинства. Играть в больших политиков, кричать о праве и прочей херне. Но как только случается что-то серьезное, так сразу прятаться. Где все его друзья? Лживые уроды, сколько у него было так называемых соратников, где они все?

– Постой, – пухлый хотел забрал себе слово, но Л. уже понесло.

– Где ты был три дня назад?

– Там, на улицах…

– Я знаю, что там. Тебя даже не замели, тихонько сделал пару фоточек с краю, и скорее домой писать гневную статейку о том, как все ужасно в этой стране. Ужасно то оно ужасно, но от твоей писанины ни хера лучше не станет. И это тоже кристально ясно.

– Но что же ты тогда предлагаешь делать?

– У тебя два пути: либо – ты становишься как все. Прекращаешь заниматься всей этой херней. Успокаиваешь и оседаешь. Для успокоения совести окрести себя – консерватором. Никаких проблем. А можешь стать на противоположный путь…

Л. замолкла на полуслове и откинулась на спинку дивана. Она внимательно изучала присутствующих, каким-то хищническим взглядом, проверяя какое воздействие воспроизвели ее слова. Никто из присутствующих, не решался уточнить, что именно она имела в виду, потому что, полагаю, все и так догадывались. Несомненно, она была довольна произведенным эффектом. Ее глаза заблестели от азарта, она приоткрыла рот, оголив беленькие клыки и театрально облизнула их.

Драматическую тишину пришлось нарушить мне. Я, извинившись, попросил себе чистый стакан. Л. прыснула смешком, когда заметила последствия своей неосмотрительной экспрессии. Серый услужливо отыскал для меня новую кружку, тоже довольно милую, с нарисованным гусем и со сломанной, но аккуратно приклеенной обратно, ручкой. Гости вновь подали голос, зашелестели приглушенные диалоги. Л. после выплеска накопившегося, стала вести себя на удивление прилично. Она не хамила и не игнорировала окружающих. Наоборот, она теперь внимательно следила за гостями, внимательно слушала их слова, иногда кивая или тихонько улыбаясь историям из прошлого. Даже добродушно могла дополнить чью-то историю. Но от этой перемены ее поведения было как-то не по себе. И не только мне. Гости теперь если и говорили, то с отчетливо заметной опаской, словно находились в одной клетке со спящим тигром. Присутствие Л. и поднятая ею тему их явно тяготила. Пришедшие теперь стали тщательно подбирать слова, чтобы не спровоцировать ее. Вследствие этого траурные речи приобрели несмываемый оттенок банальности, будто их читали с заранее купленных открыток.

Когда очередь произносить добрые слова об ушедшем дошли до нас с Л., мы оба были одинаково лаконичны. Я не мог ничего сказать, сколько бы то личного поскольку видел его лично всего один раз и при не самых удачных обстоятельствах. Поэтому мне пришлось уподобиться остальным в использовании избитых общих фраз.

Л. попыталась было подняться, чтобы сказать что-то. Но уже была не в состоянии и осталась в сидячем положении. Опершись на локоть, она подняла бокал и долго смотрела на фотографию в центре стола. Потом просто тихо произнесла: «Прощай, старый друг. Еще увидимся» и выпила свой коньяк до дна.

Вечер продолжался, разговоры отошли от похоронной тематики и вошли в русло обычной домашней посиделки. Л. снова надела выражения безразличия и легкого отвращения. Интересно, часто ли она использовала эту маску до этих событий? От скуки она обратила свое внимание на меня, все это время сидящего рядом. Она сделала очередной глоток крепкого алкоголя, не сводя с меня изучающий взгляд. И спросила напрямую: «А что ты тут делаешь?».

Она застала меня врасплох. Ответа у меня не было. По-хорошему, следовало ответить на этот вопрос для себя прежде, чем приходить туда, а еще лучше прежде, чем являться на церемонию захоронения. Погибшего я не знал, ровно как и всех тех, кто пришел в тот вечер. Поэтому идея разделить горе, вряд ли подходила. Каждый день доносятся новости о самых ужасных событиях и горя со всеми не разделишь. Любопытство? Не сказать, что мне было очень интересно, тем более я полагал, что история подходит к концу, когда дело доходит до поминок. Скука? Пить на похоронах – не самое большое развлечение. Симпатия или жалость? Жалость, конечно, как у любого нормального человека, которому доведется столкнуться с чужим горем, а вот симпатия – под большим вопросом. Л. была внешне привлекательной девушкой, но резкость ее поведения было отталкивающей, хотя может это проявлялось только в стрессе. Другой я ее и не видел. Пожалуй, ответ был тот же, что и на вопрос следователя. Я там оказался случайно, как и на всех предыдущих событиях, что предшествовали тому вечеру. Разве что, тогда я сам продолжил линию этой случайности. Чтобы вернуться к обычной жизни, нужна была причина. Чтобы продолжить следовать дальше по открывшемуся коридору причин не нужно. Это предполагается, как само собой разумеющееся. Не самый приятный ответ для такой обстановки. Поэтому я не нашел ничего лучше, как ответить: «Могу задать тебе тот же вопрос».

Л. нахмурила брови, пытаясь понять, серьезно ли я ответил или пошутил. Сделала глоток и ответила: «Пью». Я повторил за ней: «Я тоже». Мой ответ ее полностью устроил.

Вскоре она откинулась на спинку дивана и закрыла глаза. К этому моменту гости уже стали потихоньку расходиться. Они по одному вставали, тихо прощались и уходили. Серый провожал их до двери, потом возвращался на свое место. Когда людей стало в три раза меньше и Л. уже мирно посапывала рядом, пухлый паренек принялся выговаривать Серому за поведение Л. Он довольно несвязно говорил об уважении к товарищам, о неподобающих нападках в цивилизованном обществе. Серый безучастно кивал и говорил, что скоро ей станет легче и все будет нормально. Вроде бы удовлетворенный таким ответом пухлый паренек тоже покинул квартиру. Я выждал минут десять, чтобы точно не пересечься с ним внизу и тоже собрался к выходу. Л. будить не стал. Серый, как и остальных проводил меня до двери, и поблагодарил, что я пришел. Он начал было извиняться за Л. Я прервал его и сказал, что не надо. На этом мы пожали руки.

После этого история должна была завершиться. Поминки выступали как мрачный эпилог трагичной и бессмысленной пьесы, к началу которой я опоздал и застал только развязку. Рампы погасли. От участников не было никаких известий, сайт не пополнялся новостями, последней записью так и оставалось приглашение всех неравнодушных на вечер памяти. Я полагал, что такое событие действительно заставило задуматься всех о реальной цене, которую возможно придется заплатить за участие в этих политических играх. Откровение происходят всегда неожиданно, но после того как оно все-таки случается, трудно остаться таким же как прежде. Их потупленный взгляд и страх гостей на том вечере были вполне естественны. Я не был бы удивлен, если бы я больше никогда о них не услышал. Единственное, что могло продолжить движение – это маниакальный взгляд Л. Хотя его можно было списать на реакцию от пережитого горя и залития его непомерными объемами алкоголя.

Спустя недели две после того дня я получил странное сообщение на телефон с неизвестного номера. Там был только незнакомый адрес и время. Я не придал ей особого значения, но из любопытства проверил адрес. Складские зоны на окраине города. Время же указывало на следующий день одиннадцать вечер. Я отложил телефон. Спустя еще пару часов раздался звонок с другого неизвестного номера, я поднял трубку. Голос на том конце принадлежал Л.

– Привет, – она поприветствовала меня довольно будничным тоном. Не сказать, что я был бесконечно рад ее слышать, но, признаюсь, было приятно, что она позвонила, тем более голос звучал необычно трезво и сосредоточенно.

– Привет, – ответил я

– Ты же не в курсе наших обычаев. Поэтому я звоню лично, чтобы сказать, что тебе необходимо быть по указанному времени и в указанное время.

– Прямо-таки необходимо? – усомнился я.

– Да, – ответила она сухо. Иронии не было даже в помине.

– И что же там будет?

– Встреча друзей.

– Я уже успел стать вашим другом?

– Пока нет. Но у тебя все шансы.

– Хорошо, я приду.

Л. без лишних церемоний положила трубку. Ей удалось меня заинтересовать. Примыкать к их компании я точно не собирался, однако, было интересно посмотреть, как она вышла из своего трагичного пике и что именно задумала.

На следующий день я подъехал к условленному времени. Уже стемнело, и дорога лежала по не самым благоустроенным местам. Окружение не выглядело подозрительным, наоборот пейзаж был излишне пустым, без деталей. Если жилые дома, то одинаковые в количестве 20 штук подряд, если встречался забор, то километра два длиной. Эта заурядность не давала избавиться от грызущего чувства сомнений, что может все стоило закончить тем вечером и не продолжать знакомство. Но я все равно шел вперед по слабоосвещенной дороге.

Я вышел к тому, что по всей видимости раньше было каким-то гаражным или складским комплексом. Одинаковые полуцилиндрические сарайчики стояли в два ряда, все идентичной наружности. Нужный мне был четвертый по счету. Единственное отличие его было, что с виду он выглядел немного приличнее остальных. У его братьев-близнецов поблизости были выбиты окна, отсутствовали ворота, нередко встречались бреши в наружной обшивке. Довольно стремное место, но самое то для всяких тайных сборищ. Входная дверь была открыта, ее никто не охранял. Я беспрепятственно зашел внутрь. Обошлось без шпионских перестукиваний и кодовых фраз.

Внутри бывший склад также довольно ухожен, по крайней мере мусор под ногами не валялся. Даже было электричество, которого хватило на четыре переставных светильника. Все они были направлены на самодельную сцены, устроенную у дальнего от входа торца. Пространство перед сценой практически не освещалось, разве от света звезд через фонари на кровле. В этом сумраке собралось достаточно много народа, человек двести. Из-за царящей темноты сложно было кого-то узнать, люди представали силуэтами. По общему растерянному ропоту я понял, что все они, как и я, были без понятия, что их ожидает в тот вечер. Я немного постоял в стороне, выкурил одну сигарету, время перевалило за одиннадцать. Ничего не происходило. Я решил посмотреть на пришедших людей, может найти там кого-нибудь из знакомых мне людей.

Среди прочих теней я нашел ребят с похорон. Л. среди них не было. Стоял Серый, озадаченно скрестив руки на груди, пухлый паренек был тут же и что-то вещал, еще человек пять со знакомыми лицами. Их имена я не запомнил, думаю, как и они мое. Я подошел к ним и поздороваться. Они кивнули мне в ответ. Я спросил, в курсе ли они что здесь будет происходить?

– Нет, мне пришло сообщение с указанием этого места и временем, всем остальным тоже, – начал рассказывать Серый. – То была наша тактика в прежние времена для организации собраний, обсуждали на них наши акции и просто стратегию. Таились, полагали, что все прослушивается, власти за нами следят и прочее. Когда поняли, что все это чушь, то перестали это делать. Забавно, что кто-то вспомнил.

– И вы это место использовали для ваших собраний?

– Не, раньше здесь устраивались шикарные рэйв-вечеринки. Знаменитое было место, гремело на весь город. Но где-то год назад произошла облава, нашли наркоту и прикрыли его. Жалко, но хорошо, что место еще стоит. Может еще вернет прежнюю мощь.

– А где Л.? – все-таки спросил я.

– Хороший вопрос. Я ее не видел после поминок. На следующее утро я ушел по делам, она все еще спала на диване. Когда вернулся, ее уже не было. И больше никаких вестей. Я пробовал ей дозвониться несколько раз, но только длинные гудки. Сама она мне не звонила.

– Мне звонила, – вдруг произнес невысокий парень, который все это время пытался сделать самокрутку. В одиннадцать вечера было уже ощутимо прохладно, руки его дрожали. Процесс затягивался, оттого он тихонько матерился. Раньше я его не встречал. Он был с гривой темно-русых волос, небрежно зачесанных набок рукой и с трехдневной щетиной. Внешний его вид был довольно помятым, на его лице еще оставались подживающие ссадины. Это был Синий, четвертый член из их разноцветного кружка.

– И почему ты молчал? – спросил его Серый.

– Потому что, не думал, что это теперь такое большое дело. – у него наконец получилось скрутить папиросу. Он подкурил и выпустил дум в воздух. – Вообще, у вас столько какой-то херни произошло, пока я отлеживался.

– И что она говорила?

– Справилась как я себя чувствую. Я ответил, что нормально. Хотя башка трещит до сих пор. Про Красного вспомнили. Сказал, что мне очень жаль. Сказала спасибо, была немногословна. Еще спрашивала про всякие глупости. В общем, ничего особенного, – Синий замялся.

– Что именно она еще спрашивала? – настаивал Серый.

– Ну… Спрашивала, знаю ли я, где достать нитроглицерин.

– И это не показалось тебе странным?

– Немного, – Синий потер ссадину на лбу. – Раньше, если она что просила достать, то только траву.

– Так и что ты ей ответил? – Серый пытался сдержать гнев.

– Сказал, что пусть спросит в аптеке. На этом она попрощалась и положила трубку. Вообще, я и не думал шутить. Только потом понял, что она имела в виду. – он бросил папиросу на бетонный пол и затушил ботинком.

Открывшаяся подробность шокировала.

– Думаю, она окончательно ёбнулась. Наверняка, сегодняшнее собрание ее рук дело, – недовольно сказал пухлый паренек и сплюнул на пол. Прозвучало резковато, но никто не стал его одергивать.

– Уверен, что ее, – только и выдавил из себя Серый.

«Спасибо, что пришли», – раздался голос из мегафона. Все как один повернули голову в направлении звука. На сцене появилась маленькая фигурка девушки в стареньком кителе. «Точно ебнулась» – прошептал пухлый, не отводя от нее взгляда. Л. стояла в тусклом свете четырех маломощных ламп. Взгляд, решительно подчеркнутый черными тенями, устремлялся в толпу. Позади нее расплывчатыми тенями стояли два крупных парня с фактурными черепами. Она медленно оглядела всех присутствующих и снова поднесла мегафон к своим губам.

– Многие из вас меня знают. Я была координатором небольшой, но решительной группы активистов. Наша деятельность была посвящена нахождению и обнародованию всех злоупотреблений и преступлений современного политического строя. Раз вы здесь, то, по крайней мере, слышали о нас и может обо мне, в частности. Со многими из вас мы встречались в процессе нашей деятельности. За недолгое время существования мы приобрели даже некоторую популярность. Число наших сторонников медленно, но неуклонно увеличивалось. Мы работали не за какую-то награду и не ради материальных благ. Мы просто всем сердцем верили в то, что можем что-то изменить, что-то привнести в это затхлое общество свежий ветер перемен. Это казалось нам невероятно важным, необходимым для полноценного существования, для полноценной жизни в роли гражданина своей страны. У нас были идеалы, и мы слепо за ними следовали. И я знаю, что вы разделяете наше виденье. Не спорю, возможны отличия в деталях, но фундаментальная идея равенства и верховенства права у нас всегда была общая.

Наша группа могла бы и дальше продолжать свою деятельность, но недавнее событие стало неожиданным, но закономерным концом этого идеалистического крестового похода. Я полагаю, вы все в курсе, что стало причиной. Новости в нашем маленьком обществе разносятся с молниеносной скоростью. Да, мы потеряли близкого соратника. Мы все. К сожалению, его гибель была бессмысленной жертвой в борьбе с монструозным механизмом, который невозможно победить, сколько мы ни пытались.

Эти события открыли мне глаза. Все то, за что ты сражаешься и за что готов умереть, не стоит ни черта. То, что для тебя является истинным и непоколебимым, для всех остальных не более, чем бред воспаленного сознания. Те аксиомы о свободе, о стремлении к светлому и честному для любого из них окажутся лишь поэтическим бредом никчемного поколения. Именно для тех, для кого вы готовы положить свою свободу и жизнь. Они никогда не оценят этого. Наоборот, они возненавидят вас, сбросят наземь и сами же затопчут, как предателя, как паршивую овцу. Ты пытаешься дать им то, чего им никогда не увидеть и не понять. Люди без фантазии, люди без идеи. Им невозможно ничего объяснить, их нельзя воодушевить, им можно только внушить, заставить думать так как необходимо.