9М. (Этюды о любви, страхе и прочем)

В тот вечер на сцене она была хороша. Но чего-то не хватало. Я видел прежние выступления. Все тот же строгий безупречный образ, те же закрытые глаза за густыми тенями, тот же голос на грани срыва и те же магические движения. Но той мельчайшей толики одержимости, которая отличает великолепное от гениального, я ощутить не мог. Возможно, это было только мое субъективное восприятие. Все остальные вроде бы все также завороженно смотрели на сцену, точнее именно на нее. Только казалось, что и П. понимает, что нечто незримое сломалась. Она оглядывалась в проигрышах, порой еле заметно осторожничала, когда впадала в транс. Между песнями нервно шутила, в голосе были различимы нотки беспокойства. Параноидальное чувство, когда ощущаешь, что что-то не так, но понять, что именно никак не получается.

Выступление было недолгим. В одном из перерывов П. сказала, что недавно простудилась и чувствует себя все еще не очень, поэтому растягивать выступление они не будут. Как только прозвучал последний аккорд и зал начал усердно аплодировать, я незаметно ретировался. Быстрым шагом я прошел мимо входа, вызвав во взгляде ложные подозрения охранника, что я не расплатился по счету. Отойдя на несколько метров, я начал поджигать сигарету, как меня кто-то взял за локоть. П. смотрела на меня серьезным порицательным взглядом.

– Как невежливо, – пыталась она произнести как можно безразличнее, но голос был не в силах справиться с усталой одышкой.

– Согласен, – ответил я. – Прекрасное выступление.

– Херовое выступление, и ты это знаешь, – она со злостью посмотрела в сторону. Ее красивая грудь без лифчика ритмично вздымалась под платьем. Она перехватила мой взгляд. – Хватит пялиться на мои сиськи. Будто не видел. Дай лучше мне сигарету.

– С чего ты это взяла, что херовое? – протянул ей одну.

– Я не хочу сейчас об этом говорить. Закончилось и хрен с ним. Анализировать буду завтра, – П. сконцентрировалась на выдыхании дыма в морозный воздух. Потом перевела взгляд с прищуром на меня, – Хорошо выглядишь.

– Спасибо. Ты тоже.

– Понятное дело, видишь какое платье нашла, – она покружилась.

– Да, шикарное платье.

– Угу.

Затрагивать темы, висящие в воздухе, никто из нас хотел. Не то место, не то время. Молчание прервал один из ее друзей, появившийся из дверей бара. Он громко окликнул П. Она нетерпеливо отмахнулась.

– Ладно, было очень приятно тебя увидеть. Правда. Я ценю, что ты пришел.

– Да, конечно, всегда к вашим услугам.

Мы неловко обнялись и направились в разные стороны. Пока шел домой, я старался ни о чем не думать.

Погода бы ли к черту, но я все предпочел долгую дорогу. Решил пройтись по пути по тем местам, где мы, бывало, брели с П. Бессмысленная меланхолия. Воспоминания так или иначе крепко привязываются к месту. Оставаясь в прошлом, они всегда будут болтаться на том же самом месте. Как собака на привязи, которую забыли хозяева, будут встречать тебя из-за угла, тихим жалобным лаем напоминая, что именно тут вы ссорились, а именно на этом светофоре она уморительно изображала Гитлера. Можно их не замечать, стараясь опутать прежние пейзажи новыми витками мысли. Однако, хватит одного усталого взгляда, чтобы заприметить ту маленькую оградку, судорожно сжимаемую маленькими дрожащими пальцами, или воссоздать отражения луж во время какой-нибудь из вечерних прогулок.

Дорога домой заняла у меня ровно столько времени и сил, как я и рассчитывал, чтобы только раздеться, выключить свет и сразу же попытаться уснуть. Все так и складывалось, пока тонкую ткань рефлексии не разрезал огромным ножом телефонный звонок. Первой реакцией была мутная первородная тревога, так как за последнее время они не приносили ничего хорошего. Номер был мне незнаком. Но я уже догадывался по какому вопросу звонили.

Неизвестный мужской голос представился как друг П., напомнил, что мы с ним встречались на какой-то вечеринке пару месяцев назад. А потом начал многословно, суетясь и как бы извиняясь, рассказывать мне, что «сегодня у нее все пошло херово». Они были в курсе ее положения, и следили всей компанией, чтобы она не пила ничего кроме чая. Однако, они упустили ее буквально на полчаса. И она уже вернулась невменяемая. Но это – полбеды, так бы они просто отвели проспаться к кому-нибудь из компании, а на утро просто отругали бы ее. Да и раньше они уже имели с ней дела в таком состоянии. Но сейчас она в полнейшем раздрае, в какой-то жуткой непрерывной истерике и никто не может с ней сладить. На все это я ответил, «Думаешь я смогу?». «А других вариантов все равно нет»– ответил он. И добавил, что они пока все там же, но «надо поспешить, так как становится реально стремно». Мне оставалось лишь вздохнуть и одеваться.

Добрался обратно до бара сравнительно быстро. В дороге я пытался представить возможные картины, что меня могут ожидать, слова, которые будут брошены с разных сторон. Но на критически близком расстоянии от места все это вылетело из головы. На старой знакомой улице возле бара возникло чувство, что я и не уходил отсюда. Что вот сейчас выйдет П. довольная и немного усталая с сигаретой на улице, радостно меня поцелует, мы немного постоим, она быстро замерзнет, открытые плечи ее покроются мурашками, и, оставив полсигареты дымится возле пепельнице, мы быстро нырнем внутрь к смеющейся компании ее хороших друзей. К идиотским и оттого уморительным шуткам, к песням, текст которых все постоянно забывают. А потом поедем домой, чтобы уставшими и нагими укрываться под одним маленьким одеялом. И я прекрасно понимал, что всего этого не будет, но от факта осознания никогда легче не становится.

Легко понять, когда атмосфера становится гнетущей. Также легко, как чувствовать жару или голод. Только в таких случаях не рецепторы говорят, что-то не в порядке, а то что зовется внутренним голосом или «ангелом-хранителем», если он у кого-то имеется в наличии. В заведении почти никого не было. Все стулья уже размещались на столах частоколом вверх задранными ножками. И только за одним столиком, все еще ютились пять человек. П. была среди них, вернее чуть в стороне. Она успела сменить свой сценический наряд на свою обыденную черную блузку. Облокотившись на стол, она обхватила взъерошенную голову руками, глаза были направлены в неопределимую точку. Сидя практически в темноте, четверо оставшихся ее друзей разговаривали полушепотом, так что на расстоянии двух метров их слова было уже не разобрать. Такая обстановка была крайне непривычной по сравнению с их обычной громкой заливистой болтовней. Словно рядом с ними располагалась черная дыра в девичьем обличье, которая втягивала в себя все окружающие ее оттенки света и звука, оставляя окружающим лишь уплощенное мерцание с ровным безэмоциональным шумом.

Подойдя поближе, я ограничился лишь кивком, на что получил четыре ответных кивка. П. не шелохнулась. Спрашивать что-либо было бессмысленно. Потряс ее за плечо, она с задержкой перевела на меня взгляд, мутно сфокусировала матовый взгляд на мне.

– О, привет.

– Пойдем.

– Пойдем. Сейчас только, секунду, надо собраться.

Потерев глаза, она рассеяно покрутила головой, пытаясь прийти в себя. Ее друзья вручили ей ее сумку и шустро попрощались. Пару минут я помогал ей вдеть руки в рукава ее легкой курточки. Пока она пыталась поджечь сигарету, безуспешно чиркая зажигалкой, я поймал такси. В машине она положила голову мне на плечо, всю дорогу она пялилась в окно изредка переводя бездумный взгляд с одного яркого объекта на другой.

Перед своим подъездом она очень долго искала ключи. Ее район ночью казался еще более отталкивающим, чем прежде, хотя, думаю, в такой ситуации мало что будет выглядеть приветливо и тепло. В лифте она прижалась ко мне. Приятный запах весны в ее волосах цинично перебивался перегаром и сигаретами.

Соседки дома не было. Войдя внутрь, П. сбросила ботинки и, цепляясь за стены, напрямую пошла в свою комнату. Чтобы дать ей время, я вышел на балкон покурить. Я стоял и смотрел на редкие горящие окна соседних домах. Возможно, стоило уехать домой. Находиться там не было никакого смысла. Сил не осталось. Меня тошнило, голова словно наливалась свинцом с каждой минутой. Хотя я в этот вечер, по сути, не пил. Я зашел на кухню, взял бутылку воды и направился в ее комнату.

Свет был включен. П., спрятав голову под одеяло, лежала одетая на кровати. Ее сумка была брошена на полу. Содержимое рассыпалось по полу. Среди дешевой косметики, пачки сигарет и тампонов лежала фотография, на которой красной краской был нарисован знак, похожий на крюк с черточкой посередине. Кадры из фотобудки, посторонние люди были отрезаны. Только два момента, где были я и П. И этот значок аккуратно, нарисованный поверх. Так чтобы не закрывать наши улыбающиеся лица.

Когда я присел на край кровати, она, щурясь достала голову из-под покрывала. Попросила выключить свет, с трудом сняла с себя верхнюю одежду и нормально улеглась под одеяло.

– Спасибо, что пришел. – П. говорила отстраненно, глядя в потолок, но при этом гладила меня по руке.

– Пожалуйста, но больше я приходить не стану.

– Но раз сейчас пришел, значит, любишь меня. Всем остальным наплевать на меня. А тебе нет. Значит, любишь меня. Значит, все работает.

– Я тебя не люблю. Пришел, потому что мне позвонили, что тебя некому забрать.

– Ты просто не понимаешь, а на самом деле любишь. Ты же сидишь тут, со мной, – П. положила голову на мое бедро.

Я лишь вздохнул. Мне было настолько паршиво, насколько может человеческому существу, а от ясного понимания, что будет дальше – становилось еще хуже.

– Нет, я только хотел, чтобы ты добралась в целостности. Больше я приходить не буду, – я говорил по слогам, медленно и серьезно.

П. уловила мой посыл, она приподнялась на локтях и повернулась ко мне со непонимающим выражением лица. Видно, что чувствовала себя она тоже так себе.

– Что?

– Я больше не хочу тебя видеть.

– Зачем ты так говоришь? Это же неправда.

– Это – правда. Мне лучше поехать домой.

– Ох, какой бред, ложись лучше под одеяло.

– Нет, я не хочу больше тянуть это все.

– Ну и вали, еще мне надо тебя уговаривать оставаться. Иди выебывайся к другой девке, где-нибудь еще. Вообще насрать. Вали.

В общем-то звучало вполне справедливо. На кой черт я там сидел, если не собирался спать с ней? С трагичным видом объявить грустные новости? Как второстепенный герой из дешевого романа? Единственная причина, пожалуй, была в том, что на утро она вряд ли вспомнит события вечера. И снова она будет думать, что все нормально. И все будет продолжаться. И так до бесконечности. Поэтому, надо уходить в этот момент.

Я медленно поднялся и поплелся к входной двери. П. догнала меня в коридоре. Она крепко прижалась ко мне.

– Стой, пожалуйста, не уходи. Ты мне нужен. Я тебя люблю. Останься. Давай поговорим.

Я начал проклинать себя, когда безвольно потащился за ней обратно в комнату. Общая зацикленность на примере отдельно взятого эпизода. Мы вернулись на кровать. Она стала меня целовать. Но я не мог сконцентрироваться ни на чем, кроме своего отвратного самочувствия. Я лишь бестактно оттолкнул ее.

В этот момент вся обида и гнев, что копились, бурлили, не давали ей покоя, вырвались наружу и обрушились на меня. Она стала меня неуклюже, но болезненно бить меня по лицу. Я схватил ее руки и прижал к кровати.

Она смотрела на меня с ненавистью, убийственной сжигающей обидой. Зрачки расширились из-за зверской ярости. Дыхание была учащенным, на глаза накатились слезы.

– Почему ты меня не любишь?! Почему?! Да какого хрена? Что я блядь такого сделала?! Я же тебя люблю. Почему ты не можешь? Я что, так много прошу? Все повторяется. Каждый ебаный раз. Все отворачиваются, все уходят. Будто я самое мерзкая тварь в мире, смотрят с интересом, или с жалостью, забавляются, сочувствуют и уходят. Что я сделала не так? А? Я блядь убила кого? Или что? Я просто хочу… Все так просто разворачиваются, и уходят, как ни в чем не бывало. Я не прошу многого. Мне достаточно… Да сколько блядь можно?! Как же это все осточертело! Да какого хрена?! К черту это все! Как же это все заебало. Сколько же можно? Иди на хер… Проваливай, убирайся, съебись уже от меня. Мне уже абсолютно наплевать. Не хочу тебя больше видеть. Твою гребаную рожу. Никчемный урод. Да как ты смеешь так поступать? А? Я тебе вопрос задала, ублюдок! Какого хера ты молчишь? Нечего тебе сказать, да? Ничтожество. Что ты о себе возомнил? Тварь, ты обещал помогать и где же твоя помощь? Будешь рядом. Да на кой хер ты мне нужен?! Думаешь, что ты чем-то лучше других? Умнее, добрее, чище. Сидишь себе и смотришь свысока. Такой весь чистенький, с моралью. Оцениваешь. И типа, значит, я недостаточна хороша для тебя? И можно так просто послать нахуй человека, который тебя любит? Который в тебе нуждается? Да пошел ты сам нахуй. Чем ты лучше других? Ты ничтожество, у тебя ни хрена нет. Ни хрена. Да за меня любой нормальный мужик глотку перегрызет. Я красивая, умная, со мной весело. У меня охуенные сиськи и задница. Потому вали нахер, ты сам проебал все. Ты никому не нужен, только мне был. Да что ты вообще из себя представляешь? Ни хрена в тебе нет. Вообще! Что ты делаешь? Ты сочиняешь музыку? Делаешь хоть что-то стоящее или запоминающееся? Ни хуя. Просто сраный потребитель. О чем я только думала? Все равно что выбрасывать себя в мусорку. Бессмысленное, ни хрена не стоящее время. Сука, как же я жалею, что потратила с тобой столько времени. Ты ничего из себя не представляешь. НИ-ЧЕ-ГО. Абсолютно такой же, как и все остальные. Даже хуже. Остальные хотя бы воображают из себя хер пойми что, не лезут блядь в чужие жизни с гребаными советами и помощью. Никчемность. Мразь. Без таланта, без идей, без доброты. Фальшивка. Сраный паразит. Нахрена ты тогда пришел в бар?! Шел бы себе дальше, урод. Но блядь нет! Надо было зайти, надо было еще дожидаться меня у выхода. Слушал, еще делал вид, что интересно. А я тебе еще все рассказывала. Думала, что тебе важно. Такая дура. Ни хрена. Просто мразь, удовлетворял любопытство. Еще хуже остальных, остальные явные твари, а ты скрытая. А я тебе любила. Думала, что ты отличаешься от других! Господи, какой же пиздец! Что я блядь сделала? Нам же было так хорошо вместе. Я действительно была так рада видеть тебя. И так все проебать. Зачем? Зачем ты все это устроил. Надумал себе какой-то бред. И устроил весь этот пиздец. Такого не может быть, такого не бывает. Сраный бред. Так не должно было быть. Они обещали мне. Я отдала свою душу. Я отдала свою кровь. Не может быть. Это все полное дерьмо. Дерьмо. Я не верю. Это все не правда. Зачем ты так? Это же не правда, не правда, я тебя люблю. Понимаешь. Я тебя люблю, и ты меня любишь. Не понимаешь. Но любишь. Любишь очень крепко. Потому что ты сейчас здесь сейчас. Стоишь. Я знаю. Я сделала так, чтобы ты никуда не ушел. Я сделала так, что ты меня любил, мне все равно, что еще потребуется взамен. Я уже все сделала. И ты меня любишь. И я тебя люблю. А все остальное к черту. Нам было очень хорошо. Я не хочу это терять, я не собираюсь это терять. Ты будешь со мной. И я буду тебя любить. И мы будем счастливы. Это ведь так просто. Все очень просто. И я сделаю все что угодно. Только останься. Прошу останься, ничего же не случилось и все было нормально, и все будет еще лучше. Съездим куда-нибудь в путешествие, будем проводить время вместе. Будем любить друг друга. Пожалуйста, пожалуйста, я очень прошу тебя… Мы справимся со всеми трудностями. Правда, я буду работать над собой, да и ты не ангел. Все будет хорошо, все будет так как ты скажешь. Я знаю это, я хочу чтобы ты остался со мной…

Я не мог больше находиться внутри. Я вышел из комнаты настолько быстро, насколько был в состоянии. Вслед она бросила в меня лампой. Она пролетела мимо головы и разбилась о стену. Я буквально выбежал из ее дома. На улице меня сразу же вырвало. Стало немногим полегче и я побрел в сторону дороги, чтобы поймать машину и скорее уже снова оказаться дома. Уже по пути заметил, что рубашка как-то странно прилипает к телу, пара осколков все-таки угодила мне в плечо. Ничего серьезного.

П. периодически писала, довольно долго, содержание было диаметрально противоположным, в зависимости от ее настроения. Но больше мы не виделись. От прежних знакомых до меня доходили какие-то новости, что ее группа прекратила свою деятельность, сама П. вышла замуж. Наверное, это все к лучшему. Но вместе с тем немного грустно. Все-таки, музыка удавалась ей как никому другому.

III

.

Лето постепенно закончилось. Теплых дней случилось не так много, как всем хотелось. Солнце было редким гостем в тот год. Прилично запоздав к своему календарному началу, к концу же оно было предельно пунктуальным. Поэтому, когда ожидаемо появились первые желтые листья и пронизывающие ветра стали неспешно проникать в тело города, его жители лишь обреченно надевали одежду с длинными рукавами и синхронно шмыгали носом.

Разным городам особенно хорошо идут к лицу только конкретные времена года, также как разным девушкам лучше всего подходят определенные стилистические приемы. Где-то выигрышно смотрится снег, который органично вписывается в минималистичные городские пейзажи. В других местах первая робкая зелень придает непередаваемое очарование урбанистическим видам. В-третьих же городская архитектура предстает в лучшем виде только под безоблачным небом и ярким жизнерадостным солнечным светом, а под призрачно-белесым туманом она будет казаться мрачной, замкнутой и исключительно недружелюбной. Этот город как раз из последних. Вмиг постаревшая листва также стремительно легла наземь и превратилась в далеко не самое эстетичное зрелище. Серое небо, серая архитектура, серый асфальт и черная земля. Не лучшая палитра для ежедневного созерцания.

В настроении соразмерном окружающему виду я выбрался ранним утром из дома по пустяковым бытовым, но необходимым делам. Холодный утренний свет перемежался с бесцветным густым туманом, что стелился по проезжей части. Навстречу мне плыли одинокие прохожие с поднятыми воротниками. Наверняка, они, как и я, были готовы отдать многое, чтобы оказаться у себя дома в теплой кровати.

Я миновал пару кварталов, вычисляя в уме, где можно раздобыть немного кофе. Вокруг были лишь безликие подъезды и бессмысленные в это время суток светофоры. Ничего не найдя, я подошел к размашистому мосту. Он строго возвышался над вереницей железнодорожных путей, которые только вдали приобретали порядок, послушно сплетались ровно в шесть путей и подходили к старому зданию вокзала. Обычно, когда я проходил по этому мосту, мне нравилось громко под монотонный шум машин петь песни, которые играли в наушниках. Но в то утро было невыносимо сонно и зябко. Рот стоило открывать только лишь для того, чтобы зевнуть.

На середине моста показалась одинокая фигура. Чем ближе я подходил, тем лучше прорисовывались детали. Фигура принадлежала девушке, она смотрела вдаль как раз в сторону вокзала, положив руки на массивное чугунное ограждение. Ветер лениво колыхал полы ее синего плаща. Она смотрела в сторону и не могла меня заметить. Я собирался незаметно проскользнуть мимо. Но в момент, когда я почти поравнялся с ней, сонливое утро прорезал решительный гудок подходящего паровоза. Словно дожидавшись этого сигнала, она было начала поднимать правую ногу, но в этот же миг заметила меня на расстоянии тех шагов от нее. Вышло неловко. Она быстро опустила ногу, и, смущенно замерев на месте, смотрела на меня. Я также остановился и глупо уставился на нее. Ситуация была неловкая. Я волею судьбы оказался не в том месте и не в то время. Состав громоздкой стольной каракатицей с одетыми и готовыми выходить пассажирами в брюхе спокойно прополз под нами, пока мы бессмысленно смотрели друг на друга.

Она была ярким пятном среди невыразительного размазанного блеклого пейзажа. Ярко-красное кашне с орнаментом из роз было повязано на шее. Оно вместе со слегка растрепавшимся темно-каштановым каре обрамляло конвенциально красивые, благородные черты лица. Темные брови иксами контрастно ложились на истощенный цвет лица. Тонкий нос, бледные пухлые губы и широко распахнутые глаза, абсолютно не понимающие, что ожидать дальше. У меня тоже не было ни малейшего представления, что делать или что сказать. Но затягивать эту неловкую паузу также явно не следовало.

– Доброе утро, – наконец выдавил я из себя.

– Доброе, – рефлекторно ответила девушка. Лоб ее нахмурился. Она ожидала подвоха, но пока не могла понять, в чем он конкретно будет заключаться.

– Довольно паршивая погода.

– Соглашусь.

– Если долго тут стоять, то так и простудиться недолго.

– Не страшно, тут неплохой вид.

– Мне тоже нравится, но он куда лучше смотрится в движении.

– Может наоборот стоит остановиться и внимательно присмотреться к нему.

– Так стоит делать только у более сложносочиненных видов. Здесь же, если только не являешься фанатом железнодорожного транспорта, смотреть особо не на что.

– Я – точно не фанат, скорее скромный почитатель.

– Мне больше нравятся самолеты.

– Они хороши, да. Но у меня уши начинает резать при снижении. И потом я еще день хожу, будто вода попала.

– Я слышал, что рекомендуется в таких случаях, как можно шире зевать.

– Но тогда земля, на которую я приземляюсь, может обидеться на мою скуку, что я с собой привезу.

– Уверен, она поймет все затруднение вашего положения.

– Такое сложно сказать заранее, пока не окажешься на ней.

– Согласен с Вами, – показалось, что этот абсурдный диалог с отсутствием даже намека на обвинения или неприятные вопросы немного успокоил ее. Волнительное выражение ушло с ее лица и напряженные морщинки исчезли. В глазах даже мимолетно пронеслись искорки интереса. Я представился. Она сказала, что ее зовут Э. Мы пожали руки.

– Не хотите выпить кофе или позавтракать? – спросил я, пытаясь казаться как можно равнодушнее.

– Спасибо большое, но я не голодна.

– Тогда давайте просто пропустим по чашечке какой-нибудь горячей жидкости. Такое утро к этому располагает.

– Нет, правда, извините, но я откажусь.

– Следующий поезд будет не скоро. Так можно совсем замерзнуть в одном плаще. И заболеть. А бронхит не самая приятная в мире вещь.

– Думаете, меня это волнует?

– Что именно: поезд или болезнь?

Она замялась. Неловкий румянец пробежал по ее щекам и скрылся за шарфом.

– Ладно, пожалуй, действительно глупо просто стоять на мосту. Все равно все застлано туманом. Хорошо, давайте выпьем кофе.

Мы сошли с этой неловкой точки на мосту и вместе с огромным слоном медленно поплелись на противоположную сторону.

Она спросила, что выгнало меня так рано на улицу так рано. Я ей честно ответил, что хотел сделать все дела пораньше и тем самым освободить вечер. На вопрос не повредит ли моим делам, это прогулка и для чего я вообще решил пойти с ней куда-то, я ответил, что всегда успею сделать их попозже. На вторую часть вопроса ответа я и сам не знал, поэтому лишь спросил, что она делала на мосту ранним утром. Э. с легкой улыбкой пространно пробормотала, что ей нравится отсутствие большого количества людей и тихий утренний свет. Она поделилась, что очень любит именно рассветы, как символичные и постоянные возможности начала.

– Начала чего?

– Да чего угодно, – тихо отметила Э.

Пройдя довольно приличное расстояние, наконец в одном из домов мы отыскали маленькую круглосуточную кофейню и зашли внутрь. Посетителей внутри не было. Проснувшийся от хлопка двери заспанный бариста поприветствовал нас насколько было возможно искренне. Мы взяли два кофе, Э. добавила в свой много сахара. «Никак не могу привыкнуть пить его чистым. Хотя ведь уже взрослая», – как бы извиняясь произнесла Э. Аккуратно помешав деревянной палочкой содержимое бумажного стаканчика, мы покинули парня за кассой, тем самым позволив ему еще вздремнуть до конца смены.

Субботний город постепенно начинал просыпаться. Количество машин, настырно разбивающих глади водных зеркал на асфальте, неумолимо увеличивалось. Это было особенно заметно, так как мы все еще шли вдоль крупной магистрали. Мы решили свернуть в переулок, где потише. На улицах появлялись люди с собаками, бабушки выходили из подъездов, чтобы традиционно собраться своей столетней компанией на лавочках. В маленьких магазинчиках отпирались входные двери, таблички на них переворачивались на сторону «Открыто». Сонливая безмятежность неспешно сменялась сонливой деловитостью.

– А чем ты хотел сегодня заниматься днем после?

– Если честно, я особенно не продумал план на сегодня. Решил, что сделаю все, что собирался, а там уж видно будет по силам, и настроению.

– Но ты теперь решил перенести? Все-таки не стоит, правда. Может лучше посвятить день, как собирался?

– Да это всё не то, чтобы срочно. Да и опоздал я уже на сегодня. Так что сил достаточно, да и настроение тоже. А чем ты хотела заниматься?

– Не было у меня особенных планов. Что же, тогда нам надо что-нибудь придумать. Впереди целый день.