скачать книгу бесплатно
Вика наливает в стеклянный хайбол чёрный «Джонни Уокер», ставит на поднос, несёт. Пакс выпивает залпом, протягивает пустой хайбол Вике.
Вика наклоняет голову, ловит его взгляд, как учили.
Пакс смотрит с вызовом:
– Что?
У него крупные губы, они блестят от виски.
– А, министерство? Тренинг? Eye contact? Вы адресом ошиблись. Другого кого-нибудь проверьте.
Он кивает головой, показывает вокруг себя, как пьяный. Но говорит при этом связно, язык не заплетается.
– Ещё принесите.
Вика берёт хайбол рукой в белой нитяной перчатке, разворачивается и идёт ко входу. В открытую дверь видит двух техников, они стоят в трубе, смотрят в смартфоны.
– Позвони на регистрацию. Что там у них, – говорит Вика Мише. Миша снимает трубку интеркома, нажимает кнопку на панели.
– Это девятьсот пятнадцатый, на Распределённую. Мы ждём. У вас всё в порядке? Может, рейс перенесли? – Он улыбается, потом перестаёт, губами всасывает улыбку внутрь. – Понял. Хорошо.
Кивает головой, смотрит искоса на Вику, вешает трубку.
– Это всё.
– В смысле «всё»?
– Больше нет никого. Никто не зарегистрировался на рейс, кроме этого, – Миша дёргает подбородком в сторону салона. – Они там сами ничего не понимают. Говорят, кто-то заболел.
– Они там сами заболели.
– Да, так мне и сказали.
– Что тебе сказали?
– Что заболели, поэтому не зарегистрировались. Что, наверное, никто больше не придёт. Что город закрывают. Спросишь у пилота?
Миша смотрит на Вику как щенок, снизу вверх. Вике нравится, когда он платит за неё в ресторане, и в постели с ним Вике тоже нравится. Она даже губы для него сделала, только-только опухоль сошла (а зарплату так и не повысили). Вика коротко выдыхает, тянется к интеркому – вызвать капитана.
За секунду до того, как она дотрагивается до кнопки, интерком мигает красным и хрипит:
– Заканчивайте посадку, сейчас полетим.
Вика замирает с вытянутой рукой. Смотрит на Мишу, потом в салон, где сидит красивый хорошо одетый мужчина.
– Двери в положение armed, – тихо говорит Вика. – И виски налей ещё.
3. Чума
Серёжа пил второй день – спасался от стресса. Толком ещё ничего не началось, ни границы не закрыли, ни авиасообщение не отменили, а стюардессы, по ходу, вообще не в курсе. Но самолёт пустой – огромный и пустой – и это похоже на фильм про нашествие инопланетян, когда герой субботним утром едет к морю в кабриолете с открытым верхом, играет радио, и вдруг диджей куда-то пропадает, а вместо него включается густой немодный баритон: «Внимание! Передаём важное правительственное сообщение». И сразу, ещё до сообщения, понятно, что всё, что не будет уже ни моря, ни субботы, ни воскресенья, и хорошо, если успеешь до дипмиссии добраться.
В Индии у него такое было десять лет назад. Индусы тогда закрыли границы за одно утро, и в стране остались полтора миллиона туристов, в том числе и Серёжины три группы. Тогда он попал по глупости – не сбежал сразу – и заплатил за это двумя месяцами карантина в тараканнике на берегу океана. Хрен ли толку с этого океана, если он даже из дома выйти не мог? Его там заперли с этой девкой, Наташей из Сургута, приехала на ретрит или что-то в этом роде: йога, прана, медитация. Дочка у неё ещё была. Через месяц, понятное дело, спали с ней, а когда сняли карантин, сбежал из гестхауза, заплатил за такси её серьгами и обручальным кольцом – ехать надо было, а деньги у него кончились, банки не работали, не мобилу же отдавать. А ей уже, по совести если, обручальное кольцо и не нужно было, зачем ей обручальное кольцо? Два месяца с чужим мужиком – ребята из Сургута такого не поймут, хоть там карантин, хоть что.
В Азию с тех пор Серёжа ни ногой, ни сам не ездил, ни возил никого, ну её к черту, йоги эти, болезни, грязь. Переключился на Европу: совсем другие люди, совсем другие деньги, всё чётко, а главное – он так думал – безопасно. Безопасно! Никаких карантинов, ничего этого. И вот, привет родителям. Смерть в Венеции. Чёрт бы их взял с их каналами и старьём. Наверняка же из-за воды, сколько там всего, в этих каналах.
Когда выпивал, помогало. Успокаивался на время, адаптировался к реальности. Потом трезвел, и всё сначала. Пустой самолёт. Люди в костюмах химзащиты. Пустая лагуна, только подпрыгивают на волнах жёлто-белые санитарные лодки.
Шестую порцию чёрного «Джонни Уокера» Серёжа расплескал на кардиган Gucci из какой-то там шерсти девственной альпаки, он не помнил, да и что там помнить, коза и коза. Ему повезло, что вообще на рейс попал. Мог и не попасть – это ведь из его отеля забирали человека в тройном пакете, проштампованном знаками Biohazard. Приехали, высадились на набережную перед отелем, в оранжевых комбинезонах, в шлемах-пирамидах. Потом выкатили носилки на задний двор, погрузили в медицинскую лодку и отчалили.
Серёжа ещё помнил времена, когда в этот отель без галстука не пускали.
Если бы не бутылка красного и не три рюмки граппы поверх, сбежал бы сразу, уже вчера, первым рейсом, после того, как тот мужик на улице перед ним упал и начал хрипеть. Но от граппы развезло, уснул и опомнился только утром, когда посмотрел из окна, а там эти, в оранжевых костюмах. Всё понятно, он не тупой, Серёжа, ему три раза объяснять не нужно.
Выбраться из города по воде он даже не пробовал. Шоссе почему-то не перекрыли, то ли забыли, а может, решили, что раз остался единственный путь, то его проще контролировать.
Он бросил в отеле чемодан с одеждой – всё новое, только что купил в Милане, недели не прошло, пятнадцать тысяч евро на круг вышло. Ушёл, не заплатив, себе оставил только рюкзачок Gucci. Девка эта на ресепшене нехорошо посмотрела, когда он выходил с рюкзачком, то ли поняла, что к чему, то ли просто не любит туристов. Сейчас, наверное, разбирает его вещи, думает, повезло.
Он дошёл до вокзальной площади, где заканчивались каналы, взял первое попавшееся такси, сел: в аэропорт. Водитель что-то говорил про чуму, про карнавал – Серёжа не слушал, сидел, прижимаясь к двери, смотрел в окно, ждал, что сзади замигают полицейские маячки, перегородят дорогу карабинеры, выйдут из машин уже в костюмах химзащиты, и поверх будут ремни с кобурами.
В самолёте Серёжа открыл ноут, подключился к дорогому аэрофлотовскому вай-фаю. Вставил в уши эйрподы, нашёл контакт Марины, ткнул в иконку с трубкой. Марина подключилась сразу – ждала, сидела в чёрном кружевном у себя дома, на кровати с кованой спинкой. Кровать он ей и подарил, когда у них только начиналось – любил, когда приковывала его к спинке и хлестала трусами по лицу, а потом садилась сверху.
– Так, слушай меня. Продавай всё со скидкой. Ставь на все билеты до восьмидесяти. Все туры, все брони, всё, что можно продать, сливай к чёрту. Начинай с тридцати, потом увеличивай.
Марина наклонилась к камере ноута, наморщила лоб между свежесделанными бровями.
– Что-то случилось? Ты в самолёте?
– Случилось, случилось. Скоро узнаешь. Пока не узнала – продавай всё. Блогеров своих подключай, раздавай им там что-нибудь, не жалей, времени мало. И этого доходягу Лишнева уволь, сама сделай, пока я в офис не пришёл. Дай ему одну зарплату в зубы, пусть идёт к чертям. Аренду выводи, офис нам больше не понадобится.
– Серёжа? У тебя всё в порядке?
– У меня ничего не в порядке, и у тебя ничего не в порядке, посмотри, я в пустом самолёте сижу, видишь? Здесь нет никого, они все болеют чем-то и дохнут на улицах, какая-то чума здесь, понимаешь? Чума, погугли, Марина!
Серёжа поднимает ноут, чтобы Марине было видно пустой самолёт.
На экране ноутбука Марина видит позади Серёжи шестерых бортпроводников. Мальчик-девочка, мальчик-девочка, мальчик-девочка. Они стоят и смотрят на него. Двое держатся за руки.
4. Труп-тур
Ночью бизнес-аналитику туристического агентства «Антидот» Лишневу снится сон.
Во сне он оказывается в просторном помещении, в котором узнаёт квартиру своего отца на Большой Спасской, где не был уже больше года. В квартире много людей, это его коллеги, с которыми он проводит свои дни в опенспейсе, но выглядят они очень странно. Каждый человек в его сне лишился лица: вместо лиц у них мутно-белые пластины треугольной формы, похожие на заготовки для масок из матового пластика, на этих заготовках нет ни отверстий для глаз, ни выступающего носа, это просто полукруглые сужающиеся книзу щитки. Люди с матовыми щитками вместо лиц ходят по комнатам, превратившимся в залы вроде выставочных, белые и просторные, с красивой белой мебелью: Лишнев запомнил диваны, дорогие, обтянутые приятной на ощупь породистой мягкой кожей.
В одном из залов, вдоль которых Лишнев скользит как на воздушных коньках, люди без лиц собрались вокруг Серёжи. Он единственный здесь, кого с уверенностью можно узнать, он темнее остальных, словно бы в нём течёт более густая и тёмная кровь, да и лицо у Серёжи на месте. Лишнев подлетает к нему и слышит слова, которые Серёжа говорит:
– Выезд задерживается. Границы мира живых закрыты. Поэтому мы решили перепрофилировать агентство и будем отправлять людей в смерть.
– Убивать! – кричит Лишнев, и его коллеги с масками вместо лиц отшатываются от него одуванчиками на ветру. – Абсурд!
Он хочет сказать ещё что-то, много всего, слова громоздятся и толкают друг друга у него в горле, но ему не хватает сил расставить их по смыслу, к тому же смысл этот он забыл.
Тёмный Серёжа напротив него спокоен и улыбчив.
– Ты смешной, – отвечает Серёжа. – Не убивать, а отправлять в путешествие. Как раньше в другие страны. Труп-тур, понимаешь?
Серёжа разводит руками, и на белой стене за его спиной проявляются полки винного холодильника в кабинете-аквариуме, с дорогими бутылками, только теперь все бутылки наполнены чем-то очень тёмным, гораздо темнее вина, почти чёрным, как Серёжина кровь, а в середине каждой бутылки слабо поблёскивает золотистая искра.
– Труп-тур, – повторяет Серёжа. – Чтобы текли цифры.
Лишнев просыпается в квартире на улице Вавилова. На стене напротив кровати висит чёрный прямоугольник телевизора. Из-за светового эффекта, которые создают лучи солнца, пробивающиеся через листву ясеня за окном, кажется, что изнутри экрана пробивается слабое свечение.
Потом прилетает облако, закрывает солнце, и эффект исчезает.
– Труп-тур, – повторяет Лишнев пойманное во сне слово.
Он встаёт, надевает банный халат, который три года назад увёз из турецкого отеля – за это время халат пожелтел под мышками и потемнел по краям рукавов, эти следы невозможно отстирать – и идёт на кухню, где собирает себе простой завтрак: варёное яйцо, бутерброд с куском костромского сыра, чашку кофе.
Завтракает Лишнев под выпуск новостей на экране ноута.
«На сайте, – говорит ведущая, брюнетка с короткой стрижкой и глубоким голым треугольником между лацканами чёрного пиджака, – собрана вся доступная статистика по новому заболеванию. Количество заражённых, количество выздоровевших и, к сожалению, количество умерших».
Лишнев разрезает яйцо, чиркает ножом о тарелку. Не до конца загустевший желток влажно блестит посередине. Огибая чашку с кофе, Лишнев тянется рукой к клавиатуре, набирает в адресной строке длинную комбинацию букв, щёлкает пробелом, и пока сайт загружается, успевает отправить половинку яйца в рот.
Желток горячо растекается по языку, а на экране ноута посреди чёрного фона всплывает красное число.
63953
Лишнев нажимает Сtrl + R.
63970
Ещё раз Сtrl + R.
64038
Над числом написано два слова: Global Deaths.
5. Таблица
Рабочий стол Лишнева в офисе «Антидота» повёрнут спиной к стене, и даже камеры рядом нет, поэтому экран его компьютера никто, кроме него, не видит.
Обычно, чтобы отвлечься от повседневной рутины, он включает порно, но сегодня ещё до того, как открыть табличку экселя с данными за последний месяц, Лишнев набирает в строке браузера длинный адрес сайта с красной цифрой.
Он сидит и смотрит на неё, иногда нажимая Ctrl + R.
На клавиатуре от частого использования протёрлась посередине клавиша «Пробел», и светодиод подсветки золотисто просвечивает изнутри.
Лишнев исследует сайт и находит архив: количество заразившихся и умерших за месяц, за два и раньше, вплоть до того момента, когда появился первый пациент. Он смотрит на цифры, как будто это их нужно внести в презентацию для начальства, и в его голове сам собой, по привычке, наработанной годами, строится график, хоть сейчас бери и делай Ctrl + C – Ctrl + V. Этот график поднимается вверх по траектории баллистической ракеты: ещё десять дней назад красная цифра увеличивалась медленно, но за прошлую неделю рост ускорился.
Лишнев делит экран на две части. Слева по-прежнему открыт сайт с красной цифрой, а справа он запускает свою главную таблицу, куда подтягивается вся информация по билетам, перелётам, туристическим группам, броням отелей – весь бизнес «Антидота».
Таблицу эту Лишнев делал сам: прописывал связи, вводил формулы. Он знает её наизусть, может не глядя назвать столбец и ряд, куда смотреть, чтобы найти данные за последние три года, а если нужно, то и раньше. Может нарисовать диаграмму, как шли дела в зависимости от сезона, погоды и курса валют. Может спрогнозировать, как пойдут дела в ближайшем будущем, недели через две, и – с меньшей точностью – в будущем более отдалённом. Каждый день бизнес-аналитик Лишнев следит за цифрами в этой таблице, уточняет значения, проверяет формулы, копирует данные в отчёты и раз в неделю отправляет отчёты Серёже.
Страны, в которых он никогда не бывал, ночные рейсы, пересадки в незнакомых аэропортах, слепящий белый камень приморских набережных, выставки современного искусства, мировые театральные премьеры, секретные бары, свингер-клубы, опиумные притоны – жизнь, которую проживали клиенты «Антидота», просеивается сквозь сито экселя, а Лишневу от неё остаются только цифры, блестящий золотой песок на дне.
Он смотрит на них и видит, как его таблица пустеет.
Обезличенные данные, похожие на людей в одинаковых масках, отползают в верхние регистры. Там, под рамкой экрана, находится прошлое, где следом за цифрами исчезает и жизнь, сделанная из автоматических объявлений в залах ожидания, гула багажных лент в залах прилёта, перестука печатей в зоне пограничного контроля, запахов бензина и шин на стоянке такси.
Эта жизнь останавливается, стихает, замолкает.
На смену ей ползут снизу вверх пустые ячейки – и у Лишнева нет новых цифр, которыми он мог бы их заполнить.
Неделю назад страны, которые первыми попали под смертельную волну, начали закрывать границы.
Самолёты не летают. Туристы больше не бегут между терминалами на стыковках. Нечего заносить в эксель, нечего анализировать, неоткуда брать больше и некуда кидать дальше: цифры перестают течь.
Мир останавливается и пустеет на глазах.
Только красная цифра на чёрном фоне растёт, как будто хочет заполнить собой эту пустоту.
Лишнев читает в новостях: «В метрополии от вируса скончался первый инфицированный». В больнице на Юго-Западе. Женщина семидесяти лет, кроме вируса у неё были диабет и гипертония. В комментариях пишут: она бы и так умерла, что вы паникуете. В комментариях пишут: это сезонное, это просто ОРВИ. Это от курения. Это от сухого воздуха, от весны, от пыления берёзы.
Лишнев поднимает голову от своего рабочего компьютера и слышит привычные звуки офисной жизни: шелестит бумага в принтере, повизгивает старый ксерокс, гулко стучат каблуки по ковролину, гудит кольцо за окном, Президент-бот улыбается с экрана над крышей Большой спортивной арены Лужников, одновременно моложавый и умудрённый опытом, и бежит внизу строка новостей. Как будто ничего не изменилось. Коротко звенит оповещение мессенджера.
Лишнев кликает иконку с конвертом: «Зайди ко мне», – пишет Марина. Лишнев нажимает напоследок Ctrl + R – красная цифра обновляется ещё раз – встаёт и идёт.
6. Компенсация
Серёжа в офисе «Антидота» не появляется уже месяц, и его кабинет теперь занимает Марина. В солнечные дни она опускает в кабинете жалюзи, чтобы не становилось слишком жарко, а в дождливые включает от сырости обогреватель. В этом году апрель холоднее, чем обычно, и индикатор обогревателя освещает красным ноги Марины и девять пар туфель, которые она принесла с собой и поставила рядом с креслом, словно запасные части своего тела.
– Садись, Лишнев, – говорит Марина из-за монитора.
Напротив Марины серый офисный стул на четырёх ножках, обтянутый неприятной колючей с виду серой тканью вроде искусственной шерсти. В углу возле винного холодильника есть диван, почти как из сна Лишнева, белый и дорогой с виду. На диване, занимая половину его, лежит лаково-чёрная сумка Марины с алой изнанкой. Сумка похожа на вагину чернокожей порноактрисы, на которую Лишнев недавно подписался в инстаграме.
Он садится на стул.
– Ты, наверное, уже догадался, Лишнев, – говорит Марина. – Такое время. Сокращаем штат. Серёжа сказал, ему очень жаль. Ещё он сказал, что мы не прощаемся, а расстаёмся на время, с надеждой на будущее сотрудничество. Ты получишь компенсацию, и за отпуск тоже выплатим.
Марина говорит и говорит. Лишнев смотрит сначала на струи воды, стекающие по стеклу, потом под стол, на её ноги и туфли в красном свете – тот самый оттенок красного, которым светится на экране его рабочего компьютера цифра Global Deaths.
– Сколько? – спрашивает Лишнев, глядя под стол.
– Что «сколько»?
– Компенсация сколько?
– Один оклад.
