Добрый ангел смерти

скачать книгу бесплатно


Я снял рюкзак. Вздохнул, посмотрев на красные полосы от его лямок на плечах.

Захотелось есть, и я достал банку «Каспийской сельди». Открыл ее ножом, этим же ножом поковырялся в кусочках рыбы и, не найдя ничего лишнего, пальцами перебросил кусочки рыбы в рот и запил ее же собственным соком «с добавлением масла», как было написано на банке. Запил еду теплой водой из канистры – на языке остался пластмассовый привкус. Чтобы как-то охладить канистру, опустил ее в воду у берега, между двух камней, отвалившихся когда-то от кромки плато.

Постепенно тело мое привыкло к прохладе, гусиная кожа прошла, и бодрость мало-помалу стала возвращаться.

Я сидел на прохладном камне. Смотрел на море, на косые линии волн, спокойно и монотонно шлифовавшие берег.

«Жизнь прекрасна…» – думалось мне, хотя думалось как-то грустно и с иронией. Сам ли я иронизировал над собой или же мысль эта была каким-то внутренним миражом, причиненным жарой, – не знаю. Хотя если мираж возникает внутри, в форме мысли, да еще и в первый день пребывания в пустыне – это уже совсем печально.

Но мне не было печально. Мне было спокойно и не хотелось ни двигаться, ни уходить из этого укромного прохладного уголка. Мне ничего не хотелось. Разве что просто сидеть и смотреть на море, яркое, блестящее на солнце, от которого я так хорошо спрятался.

Не знаю, сколько времени я просидел у моря, отдыхая и наслаждаясь отсутствием жары. Часы мои – сколько я их ни тряс – идти не хотели. Вода из них то ли вылилась, то ли выпарилась, оставив с внутренней стороны стекла запотелость, сквозь которую с трудом различимы были две застывшие стрелки.

Что-то мне подсказало, что и на солнце уже не так жарко. Линия горизонта вроде бы приблизилась и задрожала сильнее. Должно быть, вечерело.

Я вытащил из воды канистру, надел рюкзак и снова выбрался на песок. И действительно – солнце уже опускалось. Песочный горизонт понемногу краснел. И сам воздух был уже не настолько сухим и горяче-колким.

Я продолжил свой путь, и теперь мне шлось намного легче, чем по недавней жаре. Это открытие заставило меня вспомнить какую-то книгу, в которой путешественники тоже шли через пустыню и шли они только вечерами и ночами.

«Что ж, – подумал я. – Вперед и с песней».

22

Заснул я поздно ночью, в темноте, над которой горели, освещая друг друга, звезды. Песок, подостыв, сохранил в себе солнечное тепло. Воздух, как одеяло, которое невозможно снять, тоже согревал меня. Я накрыл голову футболкой.

Проснулся оттого, что ощутил около лица какое-то чужеродное шевеление. В испуге сдернул футболку и увидел маленького скорпиона. Резко отодвинулся, щурясь от утреннего солнца. Скорпион лениво покрутился на месте и не спеша закопался в песок.

Это утреннее знакомство с местным животным миром взбодрило меня лучше холодной воды, но умыться тоже не мешало. Я пошел к морю. Нашел провальчик, спустился на берег и плеснул в лицо несколько пригоршней прохладного грязно-зеленого Каспия.

Пока было не слишком жарко, я решил, памятуя вчерашнее открытие, использовать это время на дорогу, а когда уже пригреет посильнее – засесть в каком-нибудь гроте на берегу в ожидании вечера.

Не позавтракав, я забросил рюкзак на плечи – он мне показался даже тяжелее, чем вчера. Взял в руку канистру и уже собрался было идти, как вдруг обратил внимание на какие-то следы на песке. Трудно было понять природу этих следов, ведь песок не сохранял четких линий и очертаний. Но следы эти прошлись вокруг места моего ночлега. Я посмотрел на следы, которые сам оставлял на песке – то же самое. Прошелся вдоль своих следов к морю и увидел, что паралельно им метрах в двух – трех такая же цепочка следов опускалась на берег по соседней расщелине.

Озадаченный, я прислушался к окружавшей меня тишине, но было тихо, хрустально тихо.

Пожав плечами, но все еще думая об этих следах, я пустился в путь.

Солнце поднималось и уже начинало обжигать меня, проникая даже через накинутую на голову футболку. Удалось мне пройти пару километров, не больше. Понимая, что рисковать, играя с солнцем пустыни, не стоит, я спустился к морю и присел на прибрежный камень. Опять резкий спуск в тень вызвал движение холода по коже, но этот холод пробежался по телу приятной освежающей волной.

Я позавтракал, выпил воды из канистры. Искупался в море – почему-то вчера мне эта идея не пришла в голову, а сегодня, поплескавшись в прохладной воде, я получил массу удовольствия. И высох за какие-то несколько минут, поднявшись на плато. А высохнув, снова спустился к камню. Сидел на нем, следя за горизонтом и ожидая вечера.

Далекий дрожащий горизонт располагал к размышлениям, и состояние мое было в этот момент таково, что я спокойно воспринимал все, со мной происходящее, и уже не злился ни на себя, забравшегося в безжизненные места со странной авантюрной целью, ни на покойника Гершовича, потревоженного мною и мне же подсказавшего направление этого путешествия. Впрочем, не из-за него я отправился сюда. Скорее угроза неизвестных мне бандитов, планы которых я нарушил, подтолкнула меня в дорогу. Подтолкнула резко, даже не оставив времени на подготовку.

И стало мне вдруг на минутку грустно. Подумал я, что у бандитов память хорошая. Вернусь я в Клев – если вернусь, – они снова объявятся. А у меня и за квартиру не уплачено, и за телефонные разговоры…

Я уставился завороженным взглядом на дрожащую линию горизонта. Увидел какой-то далекий кораблик, который несколько минут плыл прямо по этой линии, а потом исчез, отправившись дальше, за горизонт.

Когда полуденная жара спала и уже, казалось, больше тепла поднимается от песка вверх, чем идет вниз от солнца, я снова взобрался на плато и пошел дальше.

На этот раз я шел долго. Часа четыре. И шел бы еще, если б вдруг не увидел торчащий из песка выцветший на солнце кусок брезента. Простое любопытство заставило меня потянуть этот брезент на себя. Песок не отпускал его, и это меня раззадорило. Я сбросил рюкзак и, расчистив песок над брезентом руками, снова потянул. Брезент немного поддался, но буквально на десять-пятнадцать сантиметров. Я снова разгребал песок руками, пытаясь высвободить жесткий материал. Когда еще сантиметров двадцать брезента вытащились из-под песка, я увидел, что передо мной палатка. Не меньше часа я потратил на то, чтобы полностью высвободить ее из песочного плена. Устал неимоверно, и снова стало жарко – уже больше от физических усилий, чем от зависшего на небе солнца. Пот катился с меня частыми каплями, падал на песок и тут же исчезал, только на какое-то мгновение затемнел песок живой влагой. Я присел у этой палатки, отдышался. Несмотря на усталость, я был очень рад находке – ведь словно дом нашел! Теперь можно и от дождя спрятаться, и от солнца… Правда, пойди сейчас дождь – не захотелось бы мне от него прятаться.

Оставив трофей на песке, я пошел к морю, искупался. А вернувшись, решил вытрусить песок из внутренностей палатки и подумать о возможном ее использовании ближайшей ночью, тем более, что тело требовало отдыха.

Немного запутавшись в веревках, я все-таки распустил их и распластал палатку на песке. Потом отыскал вход и, взяв с противоположного конца, тряхнул палатку. Внутри что-то зашуршало. Потрусив еще и видя, что песок изнутри почти не сыплется, я залез рукой внутрь, немного опасаясь наткнуться на какого-нибудь скорпиончика. Но мне повезло. Представителей местной фауны в палатке не оказалось, зато я вытащил оттуда пожелтевшую газету. Каково же было мое удивление, когда, взяв ее в руки, я прочитал название: «Вечерний Киев». Тут меня хватил столбняк и продержал несколько минут в таком состоянии.

Номер «Вечернего Киева» за 15 апреля 1974 года просто ошарашил меня. Немного придя в себя, я снова засунул руку в брезент палатки, вытащил оттуда коробку спичек и фотоаппарат «Смена». Больше внутри ничего не было.

Хозяином палатки, скорее всего, был путешественник-одиночка. Если судить по газете, то выехал он из Киева 15 апреля далекого 1974 года. Вот и все, что о нем известно. А сам он, должно быть, растворился в песке. И я машинально осмотрел напряженным взглядом песок, боясь увидеть следы высушенной солнцем мумии.

Взгляд вернулся к фотоаппарату «Смена». Я расчехлил его, осмотрел. Внутри вроде бы была пленка, почти до конца отснятая – в окошечке отснятых кадров стояло «34». Значит, оставалось там еще два кадрика…

К усталости присоединился неопределенный страх. Припомнились следы вокруг места моего ночлега… Я призадумался.

«Может, пограничники? – была первая мысль. – Это ведь уже не СССР, а Казахстан!» – «А чего бояться? – возникла вторая мысль. – Ну обошли вокруг тебя, но ведь не тронули, не разбудили и документов не потребовали!» – «Вас послушать, так, наоборот, радоваться надо тому, что рядом существует какая-то жизнь, проявляющая ко мне живой интерес… – сказал я этим мыслям. – А я уже устал от интереса ко мне… Мне было бы веселее, если б никто вообще не знал о моем существовании…»

Несмотря на усталость, смутный страх заставил меня собрать вещи, уложить фотоаппарат в рюкзак и, взяв в руки канистру и палатку, пройти с километр и только там уже устраивать ночлег.

Эту ночь я спал некрепко, но удобно, постелив на песок найденную палатку. Иногда вдруг просыпался и прислушивался. Но тишина успокаивала, и я снова нырял в неглубокий сон до следующего внутреннего сигнала тревоги.

23

Следующим утром я прошел еще несколько километров вдоль края прибрежного плато. Линия берега уходила влево. Однообразное дрожание окружавших меня горизонтов: и морского, и пустынного, размытого теплым маревом, словно в той точке земля переплавлялась в небо или наборот, – вызывало во мне раздражение. Я уже не искал взглядом в море корабли и не осматривал жадно пустынные дали. Просто шел вперед, не будучи до конца уверен в правильности выбранного направления.

В канистре оставалось не больше двух литров воды, хотя мне казалось, что расходую ее я более чем экономно, не говоря уже о том, что умываюсь только в море. Но эта приятная побулькивающая в канистре тяжесть создавала уверенность в безопасности моего пребывания в пустыне. А тяжесть в рюкзаке создавала уверенность в сытости, пусть и однообразной.

Палатка частично свисала с рюкзака, но я уже рассчитал, что если съесть еще пять-шесть банок консервов, она войдет в рюкзак полностью.

В общем, движение мое вдоль Каспийского берега было как бы и стихийным, и спланированным одновременно. Кроме того, какая-то вера или даже уверенность в случае – конечно, в счастливом случае – тоже ободряла и воображение, и тело. Ведь найденная одноместная палатка тоже относилась к разряду счастливых случаев. Кто знает, что еще я найду?

И так я шел, пока жара не стала невыносимой. Ощутив легкими иссушающую силу раскаленного солнцем воздуха, я прекратил свой путь и спустился на берег. Отыскал удобный камень, застелил его палаткой и устроился на нем основательно, словно бывалый путешественник.

Автоматически бросил взгляд на часы, но время они не показывали. Застывшие стрелки только напоминали о моей высадке на этот пустынный берег. Напоминали о недавнем прошлом.

Первым делом я охладил в каспийской воде свой обед: банку каспийской сельди. Опустил в воду и пластмассовую канистру. Подождал с полчаса, потом, поев, прилег на этом же камне, наслаждаясь влажной каспийской прохладой. Задремал в тени, слушая негромкие всплески волн. Сквозь дрему ловил кожей лица порывы каспийского ветерка и мысленно пытался задерживать их прикосновения, словно это были пальцы женщины, ласковые, нежные, легкие.

А время незаметно проходило, подталкивая солнце к вечеру, к закату. И еще в дреме я ощутил приближающийся вечер, хотя до него было еще далеко – просто морской ветерок стал смелее и поверхность Каспия блестела на невидимом мне из грота солнце не так ярко, как несколько часов назад.

Надо было продолжать путь. Выбравшись на плато, я двинулся вперед.

Когда солнце уже пунцовело, зависнув над морем, впереди показались очертания невысоких то ли гор, то ли холмов. Что-то внутри меня встрепенулось. Несмотря на усталость, я прибавил шагу, словно собирался этим же вечером достигнуть их. Но рывок мой был скорее душевного происхождения. Тело его не поддержало. Заныли плечи, и в ногах из-за ускоренного шага я ощутил тяжесть. Так что очень скоро я остановился, понимая, что мой сегодняшний переход окончился и наступило время привала.

Со стороны моря доносился шум – волны поднялись выше обычного. Солоноватый прохладный ветерок выносил их запах на плато. Мне показалось, что вместе с шумом моря я слышу шепот ползущего песка. Посмотрел внимательно себе под ноги и вроде бы действительно увидел какое-то движение, но от усталости и от недавней яркости солнца глаза мои не смогли острее всмотреться в состояние песка. Я присел на корточки. Посмотрел на свои ноги и с этого небольшого расстояния увидел, как осыпаются возле ног малюсенькие барханчики. Ветер здесь, кажется, был ни при чем, просто каждый мой шаг заставлял песок двигаться, вдавливаться, осыпаться в мои следы-ямки.

Но ветер усиливался, на море собирался шторм. Не зная чего больше бояться – самого шторма или ветра, этот шторм поднимающего, я решил отойти подальше вглубь и уже там обосноваться на ночь. Прошел метров восемьсот, нашел в песке небольшую ложбинку, словно призасыпанный след какого-то гиганта. Увидел, что ветер пролетает над этим местом, не дотрагиваясь до песка. Мне показалось, что ветер с каждым своим порывом становится все холоднее, и поэтому, устраиваясь на ночлег, я просто забрался внутрь палатки, как в спальный мешок. Все вещи тоже затянул под брезент и только голову высунул, лежа на спине. Смотрел в небо, но звезд не видел. Вообще ничего не видел. Там, где совсем недавно синело небо, теперь ничего не было.

Ветер шумел ровно, иногда вдруг ускоряясь и переходя в шипящий свист. Я ощутил беспокойство. Ветер приносил звуки моря, эти звуки долетали обрывками, но с каждым таким обрывком во мне возникал страх и казалось, что песок под моей палаткой-спальным мешком начинает покачиваться, шататься. Тело вспомнило шторм, который я пережил на плавучем рыбзаводе. Я перевернулся на живот и влез глубже под брезент палатки. Слева от меня лежал рюкзак, справа – канистра с водой.

Я не знал, что брезент обладает звукопоглощающими качествами. Как только я залез в палатку – ветер почти затих, а темнота и тепло успокоили тело. Я забросил руку на лежавший рядом рюкзак. Ладонь прошлась по его боку и нашла ровное и мягкое место. И осталась там. Я и задремал. Но дремать мне пришлось недолго – уже минут через двадцать усилившийся ветер засвистел надо мной и бросил на брезент пригоршню песка. Я вздрогнул. И снова ощутил страх. Мне стало понятно, как эта палатка оказалась под грудой песка. Но оставалось неизвестно – куда делся ее бывший владелец. Может, бросил ее к черту, устав бороться с песком. Бросил и ушел куда-нибудь. Может, его заметили с моря рыбаки и забрали?

А ветер, которому и дела не было до моих размышлений, снова хлопнул невидимым парусом, и от этого удара новая волна песка хлынула на палатку. Я высунул из-под брезента голову, потом выбрался полностью и посмотрел вокруг. Было не так уж и темно. Я потряс верхний брезент, сбросил с него песок. Песка там оказалось совсем немного, просто когда лежишь, чутко вслушиваясь в происходящее всем телом, любой звук, любое движение проходят через тебя, как через усилитель.

Увидев, что от ветра больше шума, чем опасности, я немного успокоился и снова забрался в палатку.

Снова меня потянуло в дрему. Я опять обнял рюкзак и заснул под неритмичный шум ветра.

Часа через два меня разбудила какая-то тяжесть. На моей спине, поверх укрывавшего меня брезента, что-то лежало. Испуг сковал меня, и, пока сон уходил, я лежал неподвижно. Потом пошевелился и услышал какое-то шипение. Медленно повернулся на бок и почувствовал, как уменьшается тяжесть, придавившая меня. Уже смелее я приподнялся на локтях, не выбираясь из брезента, и тяжесть скатилась куда-то. Я понял, что ветер едва не занес меня песком. Выбравшись наружу, я отряхнул поверхность палатки и снова залез внутрь.