Обретение слов Иисуса

Никакого пения в тот день не было. Я сразу вышел за кафедру. После слов о прогулке по Небу, я стал пророчествовать. Я заявил, что «живые слова», вывешенные на стене в офисе, суть явление на землю Самого Бога Слова. И как только я это сказал – ситуация в зале взорвалась. Кто-то громко протестовал. Кто-то молился в голос на языках. Кто-то запрещал сатане. Я же, ведомый голосом, продолжил, начатую еще в машине, битву за пробуждение России. Затем мой микрофон отключили. Собрание было сорвано. Я сложил бумаги в портфель и удалился.

Вечером я позвонил Дмитрию и попросил своих сотрудников собраться в офисе на следующий день в десять утра. Когда я туда прибыл, то обнаружил настенные доски пустыми. Я нисколько не огорчился. Голос уже успел объявить все вчерашние «живые слова» ныне мертвыми. Мы сели за стол. Я искренне пытался разъяснить свои убеждения, пытаясь выстроить некую теологию явления Бога Слова, но мои сотрудники уже не хотели следовать за мной. В конце встречи Дмитрий поставил меня в известность, что на завтрашний вечер назначено собрание членов церкви.

– Виктор, только не говорите на нем стихами, – попросил он напоследок.

Я был совершенно спокоен. Моя вера в то, что «живые слова», стоит мне их произнести, разрушат любые людские козни, была незыблема. Видимо, этого опасались и мои оппоненты, потому что присутствовать на членском собрании от шестого декабря 2006-го года и сказать хоть что-то в свою защиту, мне просто не дали. За пару часов до него люди, которым я доверял больше остальных, сговорившись с врачами психиатрической больницы № 26 города Электросталь, упрятали меня за решетку.

Игнорировать это я уже не мог

Задания, которые непрестанно давал голос, звучавший внутри меня, становились все более похожими на волшебную сказку. Краем мысли я это подметил для себя, но по-прежнему продолжал их неуклонно выполнять. Я связывал звучащую реальность с называемым мне якобы бесовским именем и разбивал другим именем якобы Бога или ангела. Задания усложнялись. Запреты на употребление тех или иных слов множились, как снежный ком. Сконцентрироваться на всем этом становилось все труднее еще и по причине таблеток, которые мне велели выпить.

Поручения голоса, которые я немедленно выполнял, выставляли меня круглым дураком. Следуя его указаниям, я во всеуслышание заявил, что завтра начнется пробуждение, а больному в соседней палате сказал, будто его рука исцелилась. Сотрудница, раздававшая пищу в столовой, спровоцировала меня на откровенность. Я ей рассказал о своих ожиданиях пробуждения по всей стране. Основательно передернутые, эти мои слова попали в историю болезни.

Так прошел первый вечер. На следующий день я всё посматривал на включенный телевизор, не объявят ли о начавшемся пробуждении (голос сказал, что по всей стране проснутся все, уснувшие летаргическим сном, и это событие попадет в СМИ). Но день прошел, а обещанного чуда во всероссийском масштабе так и не случилось. Проигнорировать это обстоятельство я уже не мог.

Моему отрезвлению способствовало и то, что в то время, как слова сатаны все больше походили на сказку, обстановка в психушке была отнюдь не сказочной. К унитазу подойти было невозможно по причине зловонной лужи вокруг него. К тому же в этой клоаке кто-то из больных все время курил. Испражняться надо было на виду. Мыться было негде. То, что стояло в соседней с туалетом каморке, нельзя было назвать ни душевой кабиной, ни ванной: нечто ржавое, оно фонтанировало во всех направлениях. В столовой кормили отвратительно, а таблетки, за которыми я по команде выстраивался в очередь три раза в день, убивали всякий аппетит. Спать приходилось на панцирной кровати в позе «с». Персонал непрестанно курил и матерился хлеще конюхов. Больные, их было человек шестьдесят, между собой практически не общались. Напичканные таблетками, они механически ходили взад и вперед по коридору от одной решетки до другой. Выхода из этой большой клетки не было.

К концу второго дня моего пребывания в психушке со мной удосужилась побеседовать врач, курящая молодая женщина лет двадцати пяти. На тот момент я уже твердо решил, что мне надо выбираться оттуда, во что бы то ни стало. И я попробовал быть откровенным. Однако каждое мое слово, даже самое стандартное для верующего человека, любое мое замечание, касающееся духовных проявлений, она по-своему переиначивала и «шила» к делу. Я сообразил, что ни о чем, кроме погоды и денег, с ней говорить не следует, иначе я никогда не стану в ее глазах здоровым.

В конце беседы она запретила мне проповедовать евангелие, и это была ее единственная рекомендация. А чтобы я воспринял ее запрет всерьез, она назначила мне укол, который мне тут же всадила медсестра, солгав про витамины. От вколотых «витаминов» я едва не задохнулся и отходил три дня.

Кошмар больничных обстоятельств отрезвил меня больше, чем возникшие до того подозрения в использовании голосом, звучавшим внутри меня, явно небиблейского жанра волшебной сказки. Я решил, что с меня хватит: я больше не буду слушать этот голос и тем более исполнять то, что он говорит.

Однако, как только я принял решение не верить лгавшему мне голосу, я обнаружил нечто для себя неожиданное и неприятное. Голос, говорящий во мне, проигнорировал мою волю. Он продолжал звучать, комментируя все, что я слышал внутри и снаружи. Он, как и прежде, приглашал меня связывать звучащее с тем или иным причудливым именем и разрушать его другим не менее причудливым именем. Причем ассортимент этих имен постоянно видоизменялся и усложнялся. Нагрузки на интеллект росли, а способность мыслить подавлялась действием лекарств. Я не знал, куда деться от этих имен и голосов, которых уже не хотел и не звал, и не верил ни одному из них. Продыха не было ни днем, ни ночью. От усталости и перенапряжения я был близок к тому, чтобы сойти с ума.

Спасибо за слезы

Помощь пришла неожиданно. Впрочем, Господь загодя бросил мне Свой спасательный круг. Им оказалась Библия, принадлежавшая Андрею Гальцову. В ту зиму я столько раз благодарил Бога за нее! Но сказать спасибо Андрею получилось только летом.

В июне светает рано. Чтобы повидаться со своей старшей дочерью Дашей (она была проездом в Москве) уже в пять утра я побывал по работе на объекте, сделал свои ежедневные замеры, и вот, в восемь, как договорились, мы с ней сидим в Макдональдсе на Пушкинской. В зале непривычно пусто. Я рассказываю Даше подробности своих злоключений полугодовой давности. Вдруг к нам подходит Андрей, тот самый, с кем мы стяжали пробуждение с помощью «живых слов»:

– Здравствуйте, Виктор.

– Привет, Андрей! Откуда ты здесь в такую рань? – удивлено здороваюсь я.

Он улыбается, явно счастлив видеть меня.

– Это Даша, – представляю я мою дочь.

– Это Андрей Гальцов, – представляю его Даше, – тот единственный человек, кто плакал обо мне в машине, когда меня увозили в психиатрическую больницу.

Андрей немного опешил.

– Послушай, Андрей, – обратился я к нему, – я никогда прежде не благодарил тебя за те слезы. Спасибо тебе. И спасибо за Библию, которую ты мне дал с собой в тот день.

Андрей был тронут. На глазах блеснули слезы. Видно было, что он хотел бы поговорить еще, но из вежливости он оставил нас с Дашей вдвоем.

Братья, что мы делаем?!

Тот день… Он сразу начался не так, как обычно. Проснувшись около семи утра, я услышал в своем доме голоса посторонних людей. Спустившись вниз, я увидел двух своих соседей, оба Миши. Первый Миша был пастором одной из пятидесятнических общин в Москве, второй – прихожанином моей церкви. Я поздоровался. Жена и дети уехали в школу. Оба Миши остались в доме. Я краем ума как-то понял: здесь враги, против меня какой-то заговор. Я замкнулся. А голос сказал, что мне нужно сразиться со всяким мертвым словом, какое бы я ни услышал.

Миши пытались разговорить меня, всячески увещевать, а затем кричать и запрещать сатане, но это не имело никакого эффекта. Передо мной был как бы экран, на котором любое их слово возникало в виде некой помехи, и чтобы убрать ее, я мысленно говорил ей: «Прочь!».

Наконец, один из них ушел. Сражение с мертвыми словами заговорщиков меня порядком утомило. Я поднялся к себе в спальню, разделся и лег, радуясь тишине. Но не тут-то было: голос, звучащий во мне, позвал к сражению теперь уже с собственными мыслями, они де тоже полны мертвых слов. Голос сулил мне, что после достижения полной тишины в сознании произойдет прорыв в чудотворные силы. Воодушевленный такой перспективой, я принялся гнать с мыслительного экрана теперь уже все свои, якобы мертвые слова. Это занятие продолжалось часов семь и продлилось бы еще. Но тут, это было около двух пополудни, ко мне в спальню вошел мой помощник Дмитрий и с ним – Андрей Гальцов.

– Виктор, Вы поедете в больницу? – спросил Дмитрий.

Весь этот день я провел в духовной брани с любым внешним словом. Казалось бы, и тут надо было ответить: «Прочь!» Однако голос сказал: «Согласись». И я кивнул в знак согласия.

Они вышли, чтобы я оделся. Вернувшийся ко мне в дом второй Миша рылся в моих документах, ища медицинский полис и паспорт. Пока он это делал, Андрей перед лестницей со второго этажа предпринял отчаянную попытку спасти меня, истерически завизжав на сатану. Но тот, как и в случае с Мишами, проигнорировал его полностью. Спускаясь, я отметил для себя бессилие и его слов. Впрочем, я был уверен, что водим Богом, и если кто не в порядке, то это они.

Меня посадили в машину на заднее сиденье, в середину, чтобы я не сбежал. Мне не хватало только наручников. Все молчали. Куда именно меня везут, я не знал. Ехали очень долго, часа два или три. Соседу Мише, сидевшему справа от меня, несколько раз звонил пастор Тушинской церкви Александр Кузнецов. Они о чем-то договаривались, и я слышал, как Миша отрекался в трубку от дружбы со мной.

Впрочем, весь путь я был занят очередным духовным сражением. Там, в машине, голос снова позвал меня биться за пробуждение России. Я непрестанно связывал что-то нечистое именем князя земли северной и т. п. Андрей, сидевший слева от меня, наблюдая за мной, начал плакать. Но сосед Миша резко запретил ему, и он смолк.

Вдруг кто-то сказал внутри меня: «Закончи». Я закончил, распрямился и посмотрел на своих конвоиров: Поваляева Сашу, лидера поклонения в моей церкви, Сазонова Диму, моего первого помощника, Мишу Резника, моего прихожанина и соседа, и Андрея Гальцова, верного моего соратника в молитвах.

– Я прощаю вас, – сказал я им.

Тишина. Только мягкий гул поваляевской «Тойоты».

– Дима, я прощаю тебя. Саша, я прощаю тебя. Миша, я прощаю тебя. Андрей, я прощаю тебя, – обратился я к каждому из них.

И опять в ответ никто не проронил ни слова, даже не обернулся. Тем временем машина уже заруливала во двор какого-то обшарпанного двухэтажного здания. Я не имел понятия, где мы, в каком городе и какая это больница. Я вылез из машины вслед за Андреем.

– Виктор, скажи «Иисус Господь», – попросил он меня, глядя с надеждой мне в глаза.

– Иисус Господь, – произнес я.

Лицо Андрея просияло.

– Братья, что мы делаем?! Он нормальный! – радостно вскрикнул он, стараясь найти сочувственную поддержку у остальных. Но те угрюмо молчали. Неведомое мне решение было принято, и они неуклонно следовали ему. Андрей растерянно смотрел на меня.

– Виктор, возьмите это, – вдруг протянул он мне свою Библию.

Я ее взял. Взял только потому, что мне ее дали.

Мы вошли в здание. В каком-то продолговатом кабинете меня посадили на дерматиновую тахту. От усталости мной овладело безразличие. Я безучастно сидел, скрестив руки на груди. (Двумя годами позже я прочитал в заведенной на меня тогда «истории болезни», что именно эта поза была инкриминирована мне как признак психического расстройства.) Резник вполголоса что-то оживленно рассказывал врачихе. Женщина в белом протянула мне какие-то бумаги. Я на минуту помедлил. Голос сказал: «Подпиши». Я, не читая, расписался. Какое-то заявление подписал также Сазонов. Меня увели в палату в больничной пижаме. Я нес в руке пакет с туалетными принадлежностями и с подаренной Андреем Библией.

Просто тупо читал

День на пятый, когда я отошел от укола, я обнаружил, что мне занять себя в психушке совершенно нечем. Врачи мной не интересовались. Голос, звучавший во мне, как назойливая муха, продолжал комментировать на свой лад все звучащее вокруг меня и внутри меня, но я ему уже не верил и в духовные войны больше играть не хотел. На глаза попалась Библия. Я открыл Евангелие от Иоанна, и стал читать с первой главы. Читалось с трудом, но заняться было по-прежнему нечем, и я, преодолевая тормозящее действие таблеток и помехи голоса, медленно двигался по тексту.

Думать о прочитанном не получалось. Я просто тупо читал. Так я добрался до слов Иисуса в стихах 50 и 51:

«Ты веришь, потому что Я тебе сказал: Я видел тебя под смоковницею; увидишь больше сего. Истинно, истинно говорю вам: отныне будете видеть небо отверстым и Ангелов Божиих, восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому».

Когда я, читая, мысленно произнес их, то неожиданно для себя заметил: голос-лгун на время звучания слов Иисуса замолк и куда-то исчез. Я отложил книгу – голос вернулся опять. Я снова стал читать слова Иисуса, теперь уже из второй главы, – голос, казалось, навсегда обосновавшийся во мне, снова замолк. И тут я сообразил, что мне надо делать.

Я стал заучивать слова Иисуса наизусть. Я заучивал их и мысленно повторял раз за разом, где бы я ни был. Я их крутил в своей голове и в туалете, и в столовой, и прохаживаясь по коридору, и лежа в кровати. Стоило мне прервать это занятие хотя бы на минуту – голос-лжец возвращался. Но как только я возобновлял звучание в себе слов Иисуса – лживый голос снова бежал прочь. Это было похоже на комнатный электрический выключатель: включаешь свет – тьма бежит, выключаешь – тьма настает опять.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.