скачать книгу бесплатно
– М-м-м, – зарычал бойфренд, однако, подчинился.
«Да, все у них слаженно», – отметил Паша, и еще одна иголка вонзилась в его сердце, которых и без того там торчало уже, как на еже!
Наклеив цветочек, Рыжий вышел на палубу курить, но одно ухо все равно оставил в каюте, видимо опасаясь, что Паша, оказавшись наедине с Марией, тут же предложит даме руку, сердце и полцарства в придачу, несмотря на то, что доселе проявлял выдержку, как советский дипломат на переговорах об ограничении стратегических вооружений с американской стороной. Правильно опасался! Паша не то, что полцарства, все целиком предложил бы. Только не было царства, вот в чем беда.
Всем троим художникам-оформителям понравилось то, что у них вышло.
К обеду катер ткнулся носом в берег, чтобы команда могла оставить до завтрашнего утра серьезное дело – судовождение – ради празднования дня рождения Веры Никитичны Барановой.
Именинница приоделась, вышла в нарядном платье и без традиционного белого колпака и куртейки. Мария, тоже в яркой блузке, в фирменных джинсах, отличающих взрослую студентку от школьницы, помогала виновнице торжества накрывать на стол.
Из алкогольных напитков была припасена бутыль вина и несколько бутылок беленькой. Вино, разумеется, для дам, а водка – для суровых мужиков.
Главным распорядителем на судне был Тузьев. Даже капитан вынужден был рулить, куда скажет начальник теплопартии. Паша мысленно посылал свое сочувствие отважному капитану. Начальник не нравился ему все больше. Раздражал физически.
Вот, например, Паша распинается перед ним в течение пяти минут, как он героически починил заклинивший самописец. Хочется ведь, чтобы тебя похвалили за сообразительность! А бугор, смотревший ему в рот, вдруг спрашивает по окончании рассказа:
– А? – Оказывается, он задумался, и не понял ни слова.
В другой раз начальник стоит-стоит за спиной у Павельева, пока тот заполняет отчет, да вдруг как гаркнет:
– Пиши красиво!
Твою мать! У них что, урок правописания?
Но больше всего шеф отвращал от себя привычкой почесывать одно место. Причем, не ухо. Павельев еле успел загородить бугра от Марии, когда она ненароком едва не застигла Тузьева в один из таких моментов.
– Тимофей Сергеевич! – рявкнул Павел, закрывая шефа своим телом от взгляда красавицы.
– А?! – дернулся Тузьев, переставая чесаться.
– Мы подарок приготовили для Вероники Никитичны, – доверительно понизил голос студент.
– Чего ты так орешь?! – удивился шеф.
«Был бы ты мой ровесник, я бы тебе еще пинка дал, чтобы не забывался», – подумал Павельев.
– Зачем ты выдал наш секрет раньше времени? – удивилась Мария.
То есть Паша еще виноват остался.
Вот и за праздничным столом бугор сразу попытался допустить бестактность. Пододвинув к себе бутерброд с икрой, презентованной старпомом, как тот и обещал, к столу именинницы, начальник теплопартии распорядился разлить, что и было сделано, и открыл было рот для тоста, но Паша тихонько напомнил ему, что присутствует супруг именинницы. Может, сначала, он скажет?
Паша сразу понял, что этого одергивания шеф ему не простит. Чнгачгук чинно поднялся и, назвав законную супругу по имени-отчеству, сказал банальный тост: пожелал ей здоровья, счастья и долгих лет жизни. Глядя на невозмутимую физиономию «индейца» можно было подумать, что он просто прикалывается. Истинные комики умеют делать серьезное лицо, как никто другой. Беда была в том, что он не шутил. Паша подумал, что нельзя быть такой дубиной стоеросовой, и посочувствовал поварихе.
«А вот крикнуть сейчас: «Горько!» – будет номер», – представил хулиган Павельев. Воображаемая лошадь подмигнула ему, не показывая зубов. Он остался серьезен.
– Поцелуй хоть жену-то! – не выдержал и Тузьев чопорности матроса.
«В конце концов, он матрос теплопартии, а не ее королевского величества», – подумал Павельев, имея на этот раз в виду британскую монархиню, а не Марию Верескову.
– Потом, – пообещал матрос. И тут на его лице появилось подобие улыбки.
– Не целуемся мы на людях, не так воспитаны, – обратила все в шутку Вера. – Ну, выпивать-то будем что ли?
– С днем рождения, Вера Никитична! Поздравляем! – послышалось со всех сторон.
В пищеблоке было два стола. Получилось так, что за одним сидели взрослые —начальник теплопартии, капитан, старпом и супруги Барановы, за другим – молодежь. Студенты и примкнувший к ним Артем.
Со вторым тостом навис над «взрослым» столом Тузьев, а третий он же потребовал от молодежи. Все посмотрели на Пашу. Тот внешне не проявил ни малейшего волнения, спокойно поднялся. В каждый из предыдущих двух тостов он выпил лишь по четверти рюмки, поэтому не имел основания беспокоиться за свой язык, который, кстати, еще утром, во время бритья перед зеркалом, осматривал и не обнаружил в нем ни одной кости.
– От души желаем вам счастья, Вера Никитична, – просто начал свой тост Павельев, – ведь каждого из нас с вами что-то связывает. Мария скоро станет экономистом, но также не будет считать огурцы, выкладывая их на стол гостям, как вы. Вы вкусно готовите, а Михаил любит покушать, не зря он выбрал каюту поближе к пищеблоку и подальше от Тимофея Сергеевича… А лично у меня с вами на двоих имеется один подопечный, но эту тему развивать за столом я не буду… Словом, мы с вами – один коллектив. Желаем вам всегда иметь возможность быть такой же хлебосольной, жизнерадостной, красивой! И —
наш маленький подарок. Не обессудьте, сами делали.
– Ах, вы, мои хорошие! – растрогалась повариха, принимая красочно оформленную тетрадь с привязанной к ее винтовой пружинке красивой плетеной ручкой. – Дайте я вас расцелую!
Артем, тоже подпавший под ласки поварихи, воскликнул удивленно:
– А меня за что?
– Как за что? Ты же у нас главный поставщик! Кто царской рыбой обеспечил?
Действительно, стараниями старпома с его икрой и Артема, поймавшего стерлядь, у них получился такой стол, – хоть товарищей из обкома партии принимай, стыдно не будет!
Уху, конечно, не стали низводить до простого рыбного супа, поэтому перед ней еще выпили. Паша прикончил свою рюмку, и больше ему пить не хотелось. Рыжий, хлеставший водяру по-взрослому, то есть целыми стопками, не на шутку разошелся в своих заигрываниях с Марией. Он не видел, как на него посматривает Василий Викторович, а Паша видел, потому что он все замечал.
К счастью, к Павельеву подсел с разговором «за жисть» матрос Баранов, поймавший алкогольный приход, и Паша рад был на него отвлечься. Он увел Баранова на воздух покурить. Нельзя сказать, что стало намного легче.
Словно для того, чтобы добить Павельева, Мария выскочила на палубу, ввинчивая ему в мозг свой смех, а рыжий козел – за ней.
– Уйди с глаз моих! – прогоняла Мария корфаковца, но так, как Паша мечтал, чтобы она прогнала его. Это было чистой воды кокетство. Рыжий и не думал ретироваться.
– А вы чего откололись? – спросила Мария Павельева. Толоконников, как прилепленный, стоял за ней.
– Мы комаров разгоняем, – объяснил Паша, выпуская дым.
– Они от вас к нам полетят! – опорочил его старания Михаил. Паша осмотрел его с ног до головы и сделал вывод:
– Да тебя, мне кажется, комар не возьмет!
– Не возьмет, не возьмет! – поддержала его Мария – Вон какие жиры наел!
– Я?! Жиры?! Ах, ты! – он хотел схватить ее за талию.
– Ай! Ну-ка! Не смей трогать меня! – прикрикнула на нахала Мария. Паша не мог это видеть. Если бы у него имелся пистолет, он бы знал, как его употребить!
– Павел, подтверди, что он – толстяк.
– Вы уж без меня разбирайтесь! – взмолился Паша. – Я не имею желания с ним кокетничать, у меня ориентация нормальная!
– Тогда пококетничай со мной! – предложила Мария. Тоже лишнего выпила, что ли?
«Я не нахожу оригинальным имитировать собачью свадьбу», – хотелось сказать Паше. Конечно, он промолчал. Однако Мария, кажется, догадалась, что он промолчал о чем-то таком! Он поспешил затушевать свой презрительный взгляд, который невольно вырвался у него, невинной фразой:
– Дело кончится тем, что Толоконников вызовет меня на дуэль, а я умею стрелять только сигареты.
– Он – тоже! – заявила Мария.
– Ты откуда знаешь? – наехал на нее ухажер.
Матрос докурил, швырнул окурок в воду, видимо считая, что этот натуральный продукт не сильно ухудшит экологию, и сказал:
– Надо еще накатить.
– Я с вами, – тихо поддержал его Паша.
– Вы что, бросаете нас?! – возопила Мария в притворном испуге.
– Нам надо водку пьянствовать, – проинформировал ее Паша, – и безобразие нарушать.
Роман Володин, вернувшийся из армии, до сих пор развлекал его солдатским фольклором.
Народ переместился в кают-компанию, поскольку Вера Никитична заявила о желании танцевать. Завели «шарманку», двухкассетник – «колбасу», гордость семьи Барановых. Старики смешно тряслись под «Аббу». На медляк Паша мгновенно пригласил повариху, и весь танец они разговаривали.
Будущий актер очень надеялся, что он искусно разыгрывает равнодушие с того момента, как увидел на катере Марию Верескову в сопровождении старого поклонника.
Ее отец и тут понравился ему. Он правильно выдерживал ритм быстрого танца, было ясно, что это веселый, умеющий создать настроение человек в то время, когда он не занят делом и не вынужден быть серьезным соответственно своему капитанскому положению.
Хорошо подогревшийся старпом увивался вокруг именинницы. Паша видел, что это не нравится Чингачгуку. Один раз Паша даже заметил, как матрос дернул старпома за рукав:
– Не увлекайся!
Однако старпом, видно, не внял предостережению.
Натанцевавшись, все вернулись на камбуз, чтобы еще принять по рюмочке. Паша больше не пил, зачем?
Корфаковец притащил гитару. В пищеблоке остались студенты втроем и охмелевший бугор. Ему и захотелось песен. Толоконников разошелся не на шутку, и Павел совсем потух.
Внезапно послышался грохот, топот, женский крик. Бугор и они следом за ним поспешили на шум. Выяснилось, что кричала именинница, матрос и старпом дрались. Матрос приревновал свою жену.
– Вот дают! – развеселился Рыжий. Всем, кроме него, было неловко. Дерущихся разняли капитан и бугор. Рыжий зачем-то потащился следом за миротворцами. Бугор отвел Баранова в его каюту, вернулся и предложил:
– Давайте-ка приберемся. – Сам при этом тотчас исчез. Наверное, задумался.
Паша и Мария убрали посуду, потом появился Толоконников. Он, оказывается, успокаивал старпома. Где-то по дороге корфаковец прихватил Дружка, теперь на него выманил и хозяйку на палубу. Павел остался в одиночестве. Очень хотелось бы назвать его гордым, да вот только настроение опустилось ниже ватерлинии. Конечно, не потому вовсе, что пищеблок располагался в трюме.
«Да, вечеринка задалась, – иронически думал Павельев. – Вера Никитична может быть довольна. Даже драка случилась, такое не на каждой свадьбе бывает!».
Матрос со старпомом сцепились не на шутку. Видно, долго у них копилась взаимная «симпатия». Весовые категории у них были примерно одинаковые, только у Чингачгука все в рост пошло, а у помощника капитана – вширь. В узком пространстве коридора матросу реализовать преимущество своих длинных рук было трудно. Тут, скорее, его противнику повезло: ловчее было нырять под «рычагами» Баранова, да поддавать ревнивому супругу, то с одного бока, то с другого.
Еще Женька Птичкин, участник многочисленных уличных боев, объяснял в свое время Павельеву, что длинного и худого бить очень прикольно: дашь ему под дых, он пополам складывается!
К счастью, члены команды не сильно покалечили друг друга, так, пары выпустили! А Мария пусть переживает теперь, как такое могло случиться на «папином» катере, задумается, как же помирить взрослых дяденек? Ха-ха! Пусть сначала попробует примирить его с Толоконниковым! Разве такое возможно? Третий, тот, который лишний, редко соглашается с отведенным ему местом без моральных издержек. Святые – не в счет.
Паша, даже вынужденный отойти в сторону, желать счастья своему сопернику не собирался. Чтоб ему пусто было – другое дело! Чтобы он подавился, проклятый, – тоже неплохо. Нормально было бы также, если бы у него глаза повылазили, или язык отсох.
Говорят, злые мысли бумерангом отскакивают к тебе же. Ладно, это он пошутил, никому он зла не желает. Пусть будут счастливы, черт с ними!
Паша был уверен, что народ угомонился. Прихватив забытую Рыжим гитару, он устроился на корме и тихонько запел для себя:
Мой друг художник и поэт в дождливый вечер на стекле
Мою любовь нарисовал, открыв мне чудо на земле.
Сидел я молча у окна и наслаждался тишиной,
Моя любовь с тех пор всегда была со мной.
В след за автором песни, солистом группы «Воскресение», Паша пытался убедить себя в том, что быт – такая пакость, которая все убивает, вот и «любовь сменила цвет». Надо бросать к черту и этот быт, и эту любовь, коль скоро она неизбежно полиняет, и заниматься искусством —
…разбить окно, и окунуться в мир иной,
Где солнечный рисуя свет живет художник и поэт.
Однако убедить себя не получалось. Тот, прикидывающийся несчастным, из песни, сначала любовь все-таки испытал, потом уже она поблекла. Как же Паша смог бы заранее ее отвергнуть?
Нет. Закончив пение задумчиво и задушевно, как полагалось, Паша цыкнул зубом: врете, все равно хочу! И этим в раз представил иное личное отношение к исполненной песне.
Впрочем, его никто не слышал, так он полагал.
Но, он ошибался.
Маше Вересковой повезло больше, чем гадкому утенку. Когда она, девочка с интересным лицом, но нескладной фигурой, вздумала переживать по поводу своей внешности, рядом оказался мудрый папа, который вразумил ее: «Видишь, какая у нас мама красавица? И ты вся в нее, и станешь еще красивее! А если хочешь подтянуть мышцы, займись спортом!»
К счастью, Маша не зациклилась на себе, поскольку всегда была девочкой общительной и имела много друзей. А в волейбольной секции, куда ее записали родители, приобрела еще больше. С удовольствием играла в мяч, тем более что участие в соревнованиях позволяло еще путешествовать.
Школьные ловеласы упустили восходящую звезду, спохватились лишь на выпускном вечере, где Мария затмила всех.
В институте никто не знал «гадкого утенка» – длинную худышку с симпатичным лицом, она сразу заняла почетное место среди девушек, у которых нет недостатка во внимании сильного пола. Кроме того, Маша Верескова записалась в общественницы, ее избрали сначала комсоргом группы, затем – курса. Подготовка любого значимого мероприятия вуза, типа участия в праздничной демонстрации, субботников на строительстве нового институтского корпуса, или конкурсов Клуба веселых и находчивых, не обходилась без нее. Не говоря уже о спортивных соревнованиях. Марию выбрали капитаном волейбольной сборной института, причем, не за внешность, – за игру и общительность.
Конечно, на первых порах голова у девушки закружилась, однако, слава богу, в разнос она не пошла, хотя свою первую шишку набила. Ее роман с блестящим аспирантом был недолгим. Известный в своем институте молодой человек, обещавший далеко шагнуть в науке, проявил себя в быту мелочным неврастеником, находящимся, к тому же, под большим влиянием своей мамы, а она каждую особу женского пола рассматривала как потенциальную помеху в карьере сына.
К тому же первый мужчина Марии, казавшийся поначалу таким взрослым, умным, образованным, категорически не любил походов с кострами и комарами, а сидеть с ним постоянно взаперти для того, чтобы сдувать с него пылинки, обихаживать, пока он занимается своей наукой, Маше не улыбалось.
Вместе со своей новой подругой, однокурсницей Ириной Ладыгиной, Мария стала появляться в институтском яхт-клубе, где сблизилась с компанией братьев Царевых, с которыми уже сталкивалась не раз при организации общественных мероприятий. Вот здесь походов, костров, гитар и комаров стало хоть отбавляй! Единственное, что смущало Марию, это свобода отношений между полами. Мария прочитала слишком много хороших книжек, чтобы все так упрощать: переспав с кем-то в палатке, наутро делать вид, что ничего особенного не произошло, и жить по-прежнему одной веселой компанией. Ей хотелось своего, индивидуального, принца на белом коне.
Правда, Гриша Царев, единственный, которому все же удалось один раз раскрутить ее на палаточный интим, – как выяснилось, она тоже была не железная, – повел себя джентльменом. На другое утро после того, как все случилось, принес ей букетик полевых цветов и попытался застолбить за собой место принца. Но, Мария, стараясь его не обижать, не ссориться, отношения свернула. Гриша все еще держался на людях ее кавалером, поэтому к ней долго больше никто не думал приставать. Могло оказаться себе дороже. Однако вскоре всем стало ясно, что Мария и Григорий – вовсе не пара, как бы этого не хотелось Цареву. Тут стал потихоньку подбивать клинья Толоконников. Но Мария больше не воспринимала всерьез никого из этой компании. Она старалась ни с кем не портить отношений, им еще учиться вместе, но потихоньку отдалялась от Царевых.
