скачать книгу бесплатно
Чудо хождения по водам
Анатолий Курчаткин
Новый роман Анатолия Курчаткина «Чудо хождения по водам» продолжает фантастико-реалистическую линию его творчества, нашедшую ранее выражение в романах «Записки экстремиста», «Поезд», рассказах «Счастье Вениамина Л.», «Гильотина» и других. Герой «Чуда…», оказавшись в экстремальной ситуации, неожиданно обретает способность ходить по воде, как посуху. Это необычное свойство, в которое он сам не может поверить, порождает ряд нарастающих обвалом событий, порой комичных, но чем дальше, тем более драматичных – в семье, на работе, в обществе в целом. Его внезапно открывшимся даром заинтересовываются и криминалитет, и спецслужбы, и уфологи… В фантастических с точки зрения здравого смысла ситуациях сочным, выразительным образным языком узнаваемо, ярко и достоверно выписаны реалии современной жизни.
Анатолий Курчаткин
Чудо хождения по водам
1
Что за лето стояло! Какая душегубная жара обрушилась на землю и придавила своей раскаленной дланью живое. Весенний изумруд травы пожух, перегорев в желтый уголь соломы, сбрасывали жестяную листву деревья, наго светились на фоне белесого сожженного неба ажурным скелетом ветвей – будто просвеченные рентгеном. Вода влекла к себе, манила отдаться своей прохладной хляби, погрузить пылающую плоть в ее плещущее объятие, обещая облегчение измаявшемуся телу и отдохновение душе.
Водоемы по всей округе были облеплены страждущим людом, как тарелка со снимаемой пенкой подле таза, вальяжно булькающего кипящим вареньем, бывает облеплена осами, утопившими хоботки в сладком сиропе и с жадностью подергивающими своими полосатыми брюшками.
Приподнявшись на локте и щурясь от солнца, беспрепятственно проникавшего сквозь жидкие увядшие кроны, один такой страждущий, – В. было его имя, – смотрел на расстилающуюся под робким всхолмьем (где он, в устье стекавшего к воде леска, бок о бок с женой и лежал) умиротворенную озерную гладь. У самого берега на устроенном для купания месте, щедро цивилизованном привозным песком, было необыкновенно толкотно, вода будто кипела от народа, облаченного во все цвета радуги, раскроенной на купальники и плавки, была взбаламученной и бурой, а чем дальше от берега, тем людей становилось меньше, вода приобретала первозданную чистоту, становясь бирюзово-аквамариновой. А уж посередине озера людей почти не было, считаные единицы, – отличные пловцы, они виднелись лишь темными шарами голов, да из воды вырывались ритмично руки в гребке. Впрочем, у кого и не вырывались (что значило – человек плывет брассом), один шар головы в блещущей серебряно-аквамариновой ряби, и всё. В. недавно и сам был там, посередине озера, он вернулся сюда, на подстилку, всего какой-нибудь десяток минут назад, но свежесть, разливавшаяся по телу, когда выходил из воды, уже покидала его, и он, глядя на озерную гладь, подумывал, не пойти ли окунуться вновь. Мало ли что только что вылез, почему не окунуться?
На взмахивавшем руками в каком-то странном стиле – кроль не кроль, баттерфляй не баттерфляй – далеком пловце он сначала не задержал внимания. Мазнул по нему взглядом и заскользил дальше, но что-то в стиле пловца показалось ненормальным, и взгляд вернулся к прежнему месту на водной рябящей глади. И только пловец оказался в фокусе взгляда, В. понял: он тонет. Может быть, крича, может быть, молча, но нелепые всплески его рук – это не гребки, а судорожные конвульсии утопающего, бьющегося за свою жизнь.
В. подбросило с подстилки и стремительным снарядом, пущенным пращой, метнуло к воде. Он не был таким уж хорошим пловцом, и никогда прежде не приходилось ему спасать утопающих, но человек тонул, а судя по всему, никто, кроме него, этого не видел.
– Тонет! Человек тонет! – вырвалось из В., когда он уже подлетал к кромке воды.
Услышал ли его кто-нибудь, бросился следом за ним, он не знал. Он стремил себя к утопающему – скорее, скорее достичь его, смотрел на вскидывающиеся над водой изломанными движениями руки, боялся, что они исчезнут в воде и он потеряет утопающего из виду.
Однако человек продержался на поверхности до того, как В. оказался с ним рядом. Сипя, отплевываясь водой, тотчас навалился на В. всем телом, обхватил руками за шею – чего В. боялся больше всего: он слышал, что утопающий виснет на том, кто спасает, гирей, мешает плыть и они оба идут ко дну. Он слышал еще, что нужно оглушить утопающего ударом по голове и уже бесчувственного влечь к берегу, и собирался это сделать, но обнаружил, что руки утопающего на шее ничуть не мешают, наоборот, хорошо, что тот держится так крепко. Силы, правда, оставляли В. с каждым мгновением. Он тащил человека, тащил, а берег, казалось, не приближался, казалось, конца воде не будет никогда. Никогда, никогда…
Он не помнил, как оказался на берегу. Последним усилием В. не дал человеку упасть на песок бревном, и все равно голова того ударилась с глухим сильным стуком. «А-а», – простонал человек. В. наконец увидел, что это был немолодой мужчина с седой головой, не слишком упитанный, без живота – слава Богу, а то, может быть, и не добрался бы с ним до берега. Вокруг топталась ярко-радужная пляжная толпа. Стояли метрах в пяти полукольцом и почему-то не приближались. Помогите же, выдохнул В. Врач есть? Вызовите кто-нибудь «скорую». И, покачиваясь, на подгибающихся ногах пошел вверх по всхолмью, туда, где лежал прежде с женой на подстилке. Он вытащил из воды, спас человека, теперь пусть им займутся другие. А у него не осталось сил. За спиной, услышал он, звучно шлепая по влажному укатанному песку, шумно метнулись к спасенному им мужчине. Перед самим же В. полукольцо толпы вмиг, с непонятной, можно сказать, боязливой торопливостью расступилось, даже не расступилось – разорвалось, люди словно прыснули в стороны.
Потом он увидел: на пути у него осталась только жена. Она тоже была в этой толпе, тоже вначале метнулась в сторону вместе со всеми, но будто пересилила себя – и остановилась, замерла и так, замерев, ждала, когда он подойдет к ней.
– Ну? Ты что? – устало, с растерянностью спросил В.
Жена смотрела на него, как если бы старалась узнать его и не узнавала, хотя вместе с тем и понимала, что это он. И не ступала к нему навстречу, а медленно отходила – как бы боясь его приближения.
– Ну ты что?! – уже раздражаясь, вопросил В.
У нее подобрались губы, как то бывало с ней во время их ссор и она собиралась заплакать, задрожали, собрались гузкой, распустились, задергались, и она, вот так дергано улыбаясь, проговорила:
– Ты как это? Как у тебя получилось?
– Что как? Что получилось? – В. было неприятно поведение жены. Он полагал, что достоин некоторой признательности всей этой собравшейся здесь пляжной публики, все же он избавил их от ужаса смерти, что могла случиться тут у них на глазах, а со стороны жены – так и восхищения: за каким молодцом замужем!
– Ну вот это. Вот то, как ты… Прямо по воде, – отвечая ему, бестолково произнесла жена.
– А как еще, как не по воде?! – вконец раздражившись, воскликнул В. Пляжный песок закончился, ступни колко защекотала трава лужайки, и он рухнул на нее.
Жена по-прежнему держалась поодаль. В. оглянулся. Несколько человек, склонившись над спасенным мужчиной, производили с ним некие манипуляции, а весь остальной пляж, развернувшись к утопавшему спиной, стоял и смотрел на него, спасителя. И снова в том, как стояли, как смотрели – с напряженным изумленным испугом, В. почудилась готовность, вот если что, брызнуть от него во все стороны что есть духу.
– Да что такое?! – осознавая наконец, что пока занимался спасением, тут на берегу произошло нечто неожиданное и чрезвычайное, имеющее какое-то непосредственное отношение к нему, потребовал В. от жены ответа.
– А сам ты не понимаешь? – снова дергая губами в неестественной странной улыбке, ответила она ему вопросом.
– Не понимаю, – подтвердил В.
– Так если ты по воде, как посуху, – сказала жена. – Ни брызги из-под ног…
– По воде, как посуху? – переспросил В. И смолк. Слова жены нужно было переварить. – Что, прямо как Христос? – сыронизировал он.
– Не знаю, – пробормотала жена. Она будто не заметила его иронии или не приняла, голос ее прозвучал не просто серьезно, это был гранит, скальная порода, уходящая корнями к самой земной мантии, – такая серьезность. – Как посуху. Как бежал по земле, так побежал и дальше.
Невозможно было поверить в то, что она говорила. Она его разыгрывала? Но зачем? С чего вдруг? Да и знал он свою жену, узнал за дюжину прожитых лет, – никогда прежде не водилось за ней пристрастия к подобным шуточкам. Но если даже допустить, что розыгрыш. Как объяснить поведение людей вокруг? Невозможно, чтобы толпа неизвестно с чего, с бухты-барахты решила – как один человек – тоже разыграть его. И если он действительно не плыл, а пробежал по воде, как по земле, почему он сам не заметил того? Правда, и того, как плыл, В. не мог вспомнить. Но все равно, все равно: не могло быть, чтобы по воде – так же, как по земле! Ведь он же не ящерица-василиск, которая лупит по воде с такой скоростью, что не успевает прорвать поверхностную пленку. И в нем не сто пятьдесят граммов, как в ящерице.
– Галлюцинация, – сказал В. – И у тебя, и у всех вокруг. Я закричал – и испугал. И всем показалось. Массовый психоз. В Средние века случалось. Да?
Жена не очень уверенно, подтверждающе потрясла головой.
– Да, в Средние века… Случалось. Всем одновременно одно…
Толпа на песке около воды пришла в движение. Седоголовый мужчина, которого спас В., поддерживаемый с двух сторон молодыми людьми, покачиваясь, шел к нему, бледно-синеватое лицо его кривилось в попытке улыбки.
– Я вам, – увидев, что В. смотрит на него, еще издали заговорил спасенный, – признателен… вы меня… у меня бывает… болезнь Паркинсона… я не должен был, а заплыл… Я вам хочу выразить благодарность…
Мужчина не дошел до В. метров трех – колени у него подогнулись, и он упал на землю. Это молодые люди неожиданно отказали ему в своей помощи. Казалось, какая-то сила отталкивала их от В., не допускала до него; вот на такое расстояние они еще могли приблизиться, а дальше – нет.
– Не стоит благодарности, – произнес В. громко, отвечая спасенному им мужчине, пытавшемуся сейчас безуспешно – подобно оказавшемуся на спине жуку – подняться на ноги, повернулся и, спеша, неизвестно откуда взялись силы, рванул к устью леска. Лихорадочно принялся собираться, кидая и свои, и вещи жены в багажную сумку, взвил в воздух подстилку, смял комом, метнул следом за вещами. Жена, видел он боковым зрением, прибежала почти сразу за ним, выдернула из сумки свой красно-синий сарафан и сейчас торопливо и молча натягивала на себя. Не дожидаясь, когда она оденется, он стремительно, не разбирая пути, треща кустарником, зашагал к оставленной на обочине лесной дороги машине, и жена, одергиваясь, застегиваясь на ходу, бросилась догонять его. Жена оставалась женой. Дюжина прожитых вместе лет значила больше… Что «больше» – в нем не выговаривалось. Больше, больше, с радостным удовлетворением, только повторял он про себя.
Когда они отъехали от озера уже километра два, уже недалеко было шоссе, уже прочерчивали лобовое стекло от края до края бегущие там машины, В. свернул на обочину и остановился.
– Нет, это галлюцинация! – с нажимом, со страстью, сжимая в паузах между словами зубы, выговорил он. – Это галлюцинация, галлюцинация!
Жена на соседнем сиденье, отстраняясь к дверце, все с прежним испугом глядя на него, не ответила. Только снова задергала губами в этой своей нервической нелепой улыбке, мелко потрясла головой – то ли соглашаясь, то ли отрицая, то ли говоря таким образом: не знаю.
2
Утро, хранившее в себе, как запах, ночную ясную свежесть, напоминало об утраченном человечеством рае. Такое, во всяком случае, чувство владело В., пока он проделывал свой ежедневный путь от дома до автомобильной стоянки. Охранник, голоплече сидевший в распахнутом окне своей высоко поднятой на цементных столбах, похожей на голубятню сторожевой будки, лишь молча, с ленцой кивнувший В., когда тот входил на стоянку, вместо того чтобы открыть шлагбаум, когда В. подъехал к нему уже на машине, вылез из окна до самого пояса, свесился вниз и что-то прокричал – что, В. не расслышал.
– Повторите, – опустив стекло, попросил В.
– Я говорю, ни хрена себе, что вчера на Запрудном озере было! Мужик по воде пешедралом наяривал! Ни хрена себе, а?!
С голой его груди сквозь обильную растительность с хищной злобностью лилово смотрел на В. широко распластавший крылья двуглавый имперский орел – охранник не стеснялся своей принадлежности к уголовному миру, которому весь остальной мир – только одно большое поле для жатвы, – однако же случившееся вчера в этом чуждом мире проняло и его.
– Да уж, – отозвался на слова охранника В. ничего не значащими словами.
– Нет, прямо по воде как ошпаренный и купальщика, тот тонул, за шкирку, в охапку – и вдвоем обратно, опять прямо поверху, – всем видом и тоном требуя от В. сообщничества, проклекотал из своей голубятни охранник. – Охренеть можно!
– Да, да, – покивал В. Уж чего ему не хотелось, так заниматься обсуждением вчерашнего с этим охранником.
Но охраннику требовалось поговорить, поделиться докатившейся до его слуха новостью, его так и распирало.
– Что, чудо, что ли? – вопросил охранник. – А? Может такое быть?
Готовность к детскому простодушному удивлению читалась на его мясистом лице с широкими, брылами висящими щеками.
– Откуда мне знать? – с прежней короткостью отозвался В. И не удержался: – Может, это массовая галлюцинация, известно такое. Раньше часто случалось.
– Галлюцинация? Массовая? – недоуменно протянул охранник. – Что за хрень?
– Открывайте шлагбаум, – потребовал В. – Открывайте. Опаздываю.
Дорога послушно стлалась под колеса его «фольксвагена», с тем же механическим равнодушием глотали ее асфальтовые метры соседние машины в потоке – казалось, никому ни до чего никакого дела, полное отчуждение, замкнутость на себе; но это иллюзия, кажущийся штиль, думал В. Если так возбужден какой-то охранник на стоянке, то этим возбуждением охвачен и весь город, сейчас на работе его ждет обвал пересудов и толков – шквал, ураган, тайфун.
Он был прав в своем рассуждении.
Уже на крыльце, когда поднимался к стеклянным дверям заводоуправления, его догнал, подхватил под локоть коллега – тоже замначсектора в их департаменте.
– Привет господам начальникам! – общекотал он ухо В. выдохом влажно-горячего воздуха. – Шествуем служить родине и мамоне?
Коллега был чуть постарше В., держался эдаким свойским парнем, если и не своим в доску, то почти своим – откуда и шел этот тон незлобивого балаганного гаерства, – но В. приходилось наблюдать его в ситуациях конфликта: от свойскости в одно мгновение могло ничего не остаться, и – волчьи клыки наружу.
– Почему мамоне? – В других бы обстоятельствах В. нашелся, как ответить. Не впадая в серьезность, но и с достоинством. Однако сейчас он весь был скован напряжением. – Иду на службу. Работать.
– Заколачивать денежку для хозяев, – как закончил за него коллега. – Чтобы и нам от их щедрот перепало. Маловато перепадает!
– Да, могли бы и побольше откалывать, – согласился с его инвективой В.
Они взошли на крыльцо, двинулись к дверям, угодливо разъехавшимся при их приближении в стороны, и тут коллега, уже совсем иным тоном, без всякой свойской шутливости, произнес, и голос его протрепетал тем же возбуждением, что у охранника:
– Знаешь, нет, слышал? Что вчера на Запрудном будто бы случилось?
Сказать, что не слышал, означало обречь свой слух на бурное просвещающее словоизвержение.
– Слышал, – подтвердил В.
– Что это за бред? Все как с ума сошли: тому рассказали, тот будто бы прямо сам видел, тот не видел, но у него деверь как раз там…
Коллега был само воплощение сугубой трезвости. Приправленной, естественно, в изрядной доле и скепсисом, и цинизмом, но все же и скепсис, и цинизм были в нем не сами по себе, они ходили как бы в слугах у его трезвого отношения к жизни, и что В. ценил в нем, так это его приверженность в любой ситуации здравому смыслу.
– Массовая галлюцинация, я думаю, – сказал В. – Что еще. Другого объяснения не может быть.
– Как в Средние века, что ли? – протянул коллега. – Странно. Там все-таки религиозный психоз был. А тут что?
– Жара, – через паузу ответил В. За мгновение до того он не знал ответа на этот вопрос, но коллега задал его – и ответ тотчас нашелся. Выскочив эдаким чертиком из табакерки. – Все равно как мираж в пустыне. Тоже ведь из-за жары.
Коллега несогласно покачал головой.
– То миражи! Совсем другое. Но дыма без огня не бывает! Не бывает дыма без огня, это я знаю точно! Тут что-то определенно было. Сто процентов. Только что?
Они уже вошли внутрь, миновали холл и стояли у лифтов, ожидая кабину.
– А ты сам что по этому поводу думаешь? – осторожно спросил В.
– Ясно, что раз дым, то был и огонь! – не без экспрессии отозвался коллега. – Но что за огонь? Горело? Тлело? Искрило? О-о! – взметнулся его голос. – Ты же собирался вчера на Запрудное после работы? Говорил еще: надо сгонять. Сгонял?
О, взяточники, убийцы, генералы преступного мира и его шестерки! Как вы живете под вечной угрозой разоблачения? Как ваш позвоночный столб выдерживает этот неимоверный груз? Такой внутренний вопль сотряс В.
Но внешне он остался само хладнокровие, сам себе таким образом и ответив на свой вопрос.
– Сгонял, – произнес он вслух. Сообразив следом, что подобная короткость может показаться подозрительной. – Но при мне – ничего особенного. Ничего необыкновенного… ровным счетом.
Спустившийся сверху и растворивший свои медленные двери лифт явил себя спасительным убежищем. В. ринулся в пластмассово-железное нутро кабины, как убегая от смертельной опасности. В лифт вместе с ним и коллегой вошли еще несколько человек, и В. постарался, чтобы их с коллегой разнесло по разным концам кабины. А на их этаже, чтобы разговор не вернулся к прежней теме, В. перехватил инициативу – с живостью, словно его это необычайно заботило, поинтересовавшись, готов ли коллега к сегодняшнему совещанию. На самом деле готовность коллеги его совершенно не волновала, однако для того совещание было действительно важно, он тотчас же заглотил крючок, – и к вчерашнему событию на Запрудном уже не возвращались.
Комната, в которой имел счастье трудиться сектор коллеги, была первой по ходу.
– О’кей, вперед, жрецы мамоны! – останавливаясь перед нужной дверью и указывая на ту путеводным жестом уверенного в своих действиях вождя, возгласил коллега. – Будем надеяться на ее благосклонность к нам.
– На мамону надейся, а сам не плошай, – с удовольствием на этот раз ответил на его гаерство В. Он был рад, что коллега вернулся к этому тону – как бы такого свойского похлопывания по плечу: все же втайне, помня о волчьих зубах, что обнажались в конфликте, он опасался коллегу – так, на всякий случай. – Нам, наемным работникам, благосклонности бы начальства.
Комната, где имел счастье проводить трудовой день сам В., была уже полна. Но никто не сидел на своем рабочем месте, все сбились гудящей толпой около одного стола, и, только В. вошел в комнату, его словно тряхнуло током – такое высоковольтное напряжение растекалось по комнате от этой жарко гудящей голосами толпы. Хозяин стола, сдвинув в сторону клавиатуру компьютера, сидел одной ягодицей на столешнице – словно председательствующий на импровизированной конференции, а собравшиеся вокруг него выступали, и чуть ли не все одновременно. Всё о вчерашнем, не успел подумать В., вернее, едва успел подумать, – его увидели, и вслед за жидким хором утренних приветствий толпа разродилась дружным вопрошением: «Слышали о вчерашнем? На Запрудном что было?».
Что же, не избегнуть было участия в этой их конференции?
– Работать надо! – с неожиданной для самого себя суровостью возгласил В., одеваясь в нее, как в защитную броню. – Мамоне служить! – непонятно для всех процитировал он коллегу, приведя гудящую толпу в замешательство.
– Нет, ну когда такое… – попробовал было кто-то обосновать царивший ажиотаж.
В. перебил:
– Жара! Жара, и ничего больше. Галлюцинация! Мираж! Вы в каком веке живете? Нужно искать научное объяснение!
– Ну да, экономическое, – иронически произнес в толпе чей-то другой голос – то ли развивая непонятную шутку В., то ли намекая на занятия их департамента.
Комментарий шутника тотчас был с живостью и ликованием подхвачен:
– Точно! Страстью к дензнакам все можно объяснить. Дайте мне мильярд, и я по воде побегу!
– И я бы побежал! – было поддержкой этому восклицанию.
– Да, за мильярд-то точно каждый бы побежал! – прозвучало итогом.
И зазвеневшее было готовой лопнуть струной тягостное недоумение, возникшее от суровости В., разрядилось, каждый принялся отпускать собственные шуточки – ни к кому особо не обращаясь, так, в пространство, – и, само собой получилось, стали расходиться к своим столам – начинать день, приступать к рабочим обязанностям. Что, конечно, и пора уже было: пусть и не сам начсектора пришел, а всего лишь зам, но и зам – хоть и не особое, но начальство, так что в любом случае следовало расходиться, начинать заколачивать деньги хозяевам.
Рабочее место В. было не за выгородкой, как у начальника сектора, а в общей комнате, он проследовал к нему, включил, не опускаясь на стул, компьютер и лишь после этого стал располагаться: снял пиджак, повесил на спинку стула, расстегнул портфель, извлек из него бумаги, что брал домой, бросил рядом с клавиатурой. Молодая длинноногая сотрудница в джинсовых бахромящихся шортах, стремящихся выглядеть стрингами, всегда старавшаяся угодить В., подлетела с радостной свежей улыбкой, вопросила – так, что откажешься, смертельно обидишь, – не принести ли стаканчик кофе из автомата. Кофе в преддверии близящейся жары не хотелось (на кондиционерах для простых смертных владельцы завода, естественно, экономили), он попросил шоколаду, дав ей деньги, она удалилась, стуча каблуками, звонкой кобылкой, он сел перед засветившимся экраном – рабочий день начался.
В. не успел толком начать заниматься делом, – раздался вопль. Как такой восклицательный знак, исполненный голосом. Вопил хозяин стола, около которого толклась до этого вся комната:
– Ё-ка-ла-ме-нэ! На Ютубе что! Кто-то на видео заснял и ролик выложил!
Смерч пронесся по комнате и смел во мгновение ока всех, кто был в ней, на прежнее место. Кто немного посопротивлялся смерчу – это В., но и у него недостало сил усидеть за своим столом, – смерч поднял его и швырнул ко всем остальным. Только он оказался в последнем ряду кучи-малы.
