скачать книгу бесплатно
– Что можешь сказать о предложенной прокурором и избранной судом мере наказания? – Шеф смотрит в сторону, ответ его не очень и интересует. Судья напряженно и внимательно смотрит в мутное окно на ревущую в каменных берегах реку. Коротков понял, что покраснел. Почему-то вспомнились госэкзамены. Он был не совсем удачлив, и почти всегда тащил билет, на первый вопрос которого не мог ответить. Краснел, честно признавался, что первый вопрос не знает и просил разрешения начать ответ со второго. Приходилось выкручиваться…
Наконец, он успокоился и начал пространно рассуждать о правильно предложенной и избранной судом мере наказания в силу того, что ущерб возмещен, преступление совершено подсудимым впервые, осужденный имеет постоянное место работы, положительно характеризуется, вину признал, на иждевении имеет несовершеннолетнюю дочь и престарелую мать. Поэтому, предложенная обвинителем и избранная судом мера наказания в виде двух лет исправительных работ по месту работы с взысканием 20% заработной платы в доход государства ежемесячно – законна и обоснована!
– Добре. Хватит! Свободен. – Махнул рукой шеф. – Покажешь потом свои записи, а то напишешь еще такого, что твой зональный прокурор из области скажет, что я с тобой не работаю. – И не красней, как красна девица! Ты уже без пяти минут аттестованный помощник прокурора!
Взрыв
Человеку для счастья, оказывается, нужно совсем немного. Хорошая и интересная работа, любящий и любимый человек рядом, уютная квартира… Впрочем, сложно было назвать уютной угловую квартиру в типовой панельной пятиэтажке на четвертом этаже, в которой поселился Коротков. Хотя, все относительно… Во-первых, своей квартиры у Короткова никогда не было, и последние десять лет он жил или у родителей, или в казарме, или в общежитии. Во-вторых (и это, конечно, главное), стоило в этой хмурой берлоге, где шкафом служил каркас для транспортировка дивана, появиться молодой женщине, как квартира действительно стала теплой, уютной и даже красивой. При этом скелет импровизированного «платяного шкафа» был задрапирован каким-то сукном и неплохо смотрелся на фоне стены. На единственном окне появились шторы, и молодому юристу уже было стыдно за то, что был недоволен, когда стоял под потолком и ковырял бетонные перекрытия, чтобы их повесить. Сейчас шторы раскрыты, и за окном виден сказочный пейзаж: над горизонтом возвышается гора Мэнчул с шапкой из темно-зеленого леса, присыпанного снегом. В лучах заходящего где-то в Румынии солнца безлесая часть горы сверкает белизной нетронутого снега. Когда-нибудь летом они пойдут туда вместе с Зоей, прихватив бутылочку сухого вина, кусок сала и пару картофелин, чтоб запечь их на костре. Зое тоже нравится вид из окна, несмотря на захламленный двор и газовую установку, в которую как раз в этот момент специальная машина с противным свистом закачивает газ. Это благо цивилизации досталось всего нескольким домам, в которых проживал служилый люд районного центра. Остальные жители города, зажатого со всех сторон громадами гор, обогревались и готовили пищу по-старинке, на дровяных печках, или использовали привозные баллоны с тем же газом.
Коротков ровно в 18:00 ушел с работы, хотя знал, что шефу такая торопливость не нравится, и сейчас уже стоял с женой у окна, обняв ее за теплые плечи. За рекой в проеме между домами было видно, что свет в окнах прокурора еще горит. А если выйти на балкон, то слева в соседнем здании тоже можно увидеть свет в кабинете первого секретаря райкома партии. Так руководящие чиновники района обозначают свои тяжкие труды на благо советского народа, и порой свет в их окнах гаснет лишь к полуночи.
«Завтра утром шеф начнет брюзжать и придираться из-за того, что я «рано» ушел с работы», – думает молодой юрист. Но… Плевать! Они с женой всего год вместе. И то… В постоянной разлуке. Коротков прошлым летом уехал в Западную Украину, а Зоя оканчивала последний курс пединститута в большом городе Восточной Украины. Две недели назад старшая сестра жены тайком от тещи добыла Зое липовую медицинскую справку о каком-то мудреном заболевании, а теперь они уже неделю радуются жизни вместе. Ну а наука – куда она денется, особенно если вам – немногим за двадцать!
Ближе к вечеру они вдвоем сходили в кафе. Когда неспеша шли по тротуару центральной (она же почти единственная с многоэтажной застройкой) улице, освещенной фонарями, с Коротковым раскланивались городские и районные чиновники, живущие в соседних домах. Их жены, шпацирующие[20 - Шпацирующие (русин., от немец.) – гулять, маршировать.] рядом, громко шептали своим спутникам, указывая на Зою: «А цэ что за одна[21 - А цэ что за одна? (русин.) – Кто это?]?» Ее здесь еще не знали, поэтому местные дамы сверлили молодую женщину глазами, чтоб потом рассказать местным кумушкам, как выглядела и во что была одета жена «заместителя» прокурора. Коротков знал, что его, стажера, здесь молва именует «заместителем» прокурора, вероятно, не понимая смысла слова «помощник». А поскольку манеры отличают его от местных мужчин, то кумушки ему еще и придумали какое-то «благородное» происхождение.
Зато в кафе на них никто не обращал внимание, и можно было даже представить, что они снова в Харькове. Негромкая музыка (Ободзинский пел о таких же «чайных глазах напротив», как и те, что смотрят на стажера), русскоговорящая публика – это туристы, в основном из молдавского Приднестровья, но встречаются и столичные жители – киевляне, москвичи, питерцы. Лыжный сезон в горах еще не закончился, и вечером все кафе забиты отдыхающими. Заказали кофе и нехитрый десерт из чернослива, залитого сгущенным молоком. Впрочем, другого десерта и не было, но зато вкусный ароматный кофе здесь значительно отличается от того, что подают в харьковских кафе. «Прекрасный вечер», – думает счастливый Коротков.
Стажер уже лежал в постели и смотрел по телевизору программу «Время», Зоя листала книжку, как вдруг за окном раздался громкий хлопок и сверкнула вспышка. Коротков неспеша поднялся и подошел к окну. Взрывпакет?.. Но здесь обычно этим не балуются… Да и с четвертого этажа вспышка была бы не видна. Вдруг осколки оконного стекла полетели ему в лицо. Хорошо, что очки, которые он носит с подросткового возраста, смогли защитить глаза. Следом раздался и второй взрыв с ослепительной вспышкой чуть дальше, в глубине двора. Коротков успел заметить, что над газовой установкой во дворе свечей горит дерево. На него вопросительно смотрят глаза жены.
– Быстро одевайся, бери деньги, документы и бежим! – Команду Коротков отдал правильно, но сам, все еще сбитый с толку, начал делать глупости. Он медленно надел костюм и стал завязывать галстук.
– Зачем тебе галстук! – Зоя уже стояла у двери одетая, прижимая к груди сумочку. В подъезде вниз по лестнице уже бежали люди, были слышны топот, крики и женский плач. Коротков как проснулся – теперь уже в армейском темпе сбросил костюм, натянул джинсы, свитер, куртку и бросился к двери. По лестнице они бежали, взявшись за руки, кажется, последними. Двери квартир на нижних этажах были открытыми, под ногами хрустело стекло. Коротков даже успел заметить на втором этаже рядом с квартирой адвокатессы разбитые хрустальные рюмки.
Во дворе Коротков сделал вторую глупость: вместо того, чтобы повернуть вправо за угол дома и оказаться на улице, где дом бы их прикрывал от возможного взрыва газовых емкостей (горело сверху, над газовой установкой, и, казалось, что горит воздух), он, продолжая держать жену за руку, побежал влево через двор от пожара к зданию районного комитета партии. Они остановились только у райкома партии, рядом с лестницей, выходящей в сторону протестантской кирхи[22 - Кирха – культовое здание у протестантов, аналог костела – католического храма у католиков или церковь у православных.] на площадь. Здесь же стояла огромная толпа людей, большинство из которых – полуголые соседи Короткова, остальные – зеваки. Некоторые даже успели вынести свои пожитки, сумки, даже чемоданы. Впрочем, нет… С сумками и чемоданами подходят люди, направляясь через мост к центру, – это пассажиры только что прибывшего из-за перевала львовского поезда. Краем глаза Коротков успел заметить едва одетую адвокатессу, прикрытую дорогой шубой и ее двухметрового молодого сожителя, который держал в руках шкатулку с драгоценностями своей возлюбленной. Только сейчас Коротков понял, что, убегая через двор, они слишком долго находились в опасной зоне. Ну да Бог миловал!
Вдруг краска стыда залила лицо стажера. Пока бежали, он даже не вспомнил о коллеге, который жил в их подъезде рядом с адвокатессой. У следователя прокуратуры двое маленьких детей. Впрочем, в голове уже светлеет. Отлегло. Коллега в отпуске, в горном приюте, катается на лыжах, спрятавшись от прокурора, а жену с детьми отправил в соседний район к родителям. Наконец, голова вспомнила о служебных обязанностях. Правда, нужно было куда-то определить Зою…
Через десять минут они уже были в здании прокуратуры. Увы, центральная часть города была обесточена, и света в кабинете Короткова нет, правда, печка еще теплая. Зоя пришла в себя настолько, что на предложение мужа остаться одной кабинете темного пустого учреждения категорически отказалась, подтвердив отказ тихим всхлипыванием. Впрочем, оставлять жену здесь Короткову и самому не хотелось. Хмурое старое здание бывшей австро-венгерской жандармерии, вероятно, имело какую-то нехорошую ауру. Коротков и сам, бывало, когда заходил один в прокуратуру ночью, чувствовал себя неуютно. Близких знакомых в городе у него почти нет. Вспомнил, что недалеко живет семья однокурсника, который работает в другом городе, и дома появляется только на выходных. Туда они и направились. Благо город такой, что в любую его часть можно попасть за четверть часа.
Оставив жену в безопасном месте, Коротков мучительно размышляя о том, как вести себя при таком ЧП[23 - ЧП – чрезвычайное происшествие.], но ничего путного вспомнить не мог, кроме занятий по гражданской обороне, где говорилось о местах эвакуации и маршрутах движения студентов их вуза при ядерном ударе. Тьфу-тьфу, все не так уж и плохо, решил стажер, направляясь в райотдел милиции. Возле районного отделения сбербанка он заметил знакомого гэбиста. Тот, картинно обнажив свой «Макаров», стоял на крыльце вместе с молоденьким безоружным милиционером. Взрывной волной выбило почти все окна и витрины на центральной улице. Сквозь разбитое окно ресторана Коротков увидел трех мужиков, которые сгребали со стола стекла и при этом продолжали воздавать хвалу Бахусу[24 - Бахус – древнегреческий бог виноделия.]! «Молодцы, однако, – почему-то одобрительно подумал Коротков, – по крайней мере эти люди ведут себя спокойно».
– Забигалы совиты, матир вашу курву![25 - Забигалы совиты (украин.) – Забегали, засуетились советы, т.е. представители советской власти.] – прозвучало в адрес Короткова. Сжимая в кармане куртки увесистую колодочку складного ножа, Коротков резко развернулся. Два плюгавых мужичка средних лет невыразительной наружности.
– А ну иди сюда, крыса! – решимости Короткову прибавил знакомый гэбист, который еще находится в поле зрения Короткова. Мужички юркнули между домами в темень. Стажер пошел дальше. На фоне горящего детского сада Коротков увидел группу людей. Рядом стояло несколько пожарных машин, и бесстрашно сновали пожарники в брезентовых робах и шлемах.
Среди стоявших на фоне пожара выделялся высокий человек в кожаном пальто и пыжиковой шапке. Коротков уже знал начальника районного отдела КГБ Сергиенко в лицо, но пока еще с ним был не знаком. Направившись к Сергиенко, стажер хотел было представиться, но тот сам назвал его по фамилии.
– Коротков! Где прокурор района?
– Не знаю, товарищ подполковник! В прокуратуре нет, в райотделе милиции я пока не был, – стажер не ожидал, что его здесь уже знают и ответил несколько сбивчиво. Рядом с подполковником стоят три крепыша в гражданском. Но судя по выправке – офицеры. Здесь же, чуть в стороне, знакомое лицо – старшина патрульно-постовой службы.
– Где ваш следователь? – Сергиенко обращается к Короткову, но смотрит на пожарников, которые тащат рукав брезентового шланга прямо в окно горящего здания.
– Он в отпуске. С выездом. Сейчас связаться с ним нет возможности. – Коротков был рад отвечать на вопросы и находиться рядом с этим собранным, уверенным в себе человеком.
К ним подошел незнакомый капитан внутренней службы.
– Товарищ подполковник, отойдите!.. Пожалуйста… Христом богом прошу… – Говорит капитан по-русски с местным акцентом. – Емкости с газом еще могут взорваться!.. Коротков покосился в сторону газовой установки. Видимо, емкости находятся под землей, за оплавившимся металлическим ограждением, где пожарники периодически поливают пеной участок земли с обгоревшими приборами и приспособлениями.
– Занимайся своим делом, капитан! – Отмахнулся от него гэбист. – Значит так, Коротков! Бери милиционера и мою машину. Езжай в газовое хозяйство. Опечатаешь все сейфы и шкафы. Оставишь там милиционера на посту… Ни одного человека в здание не пускать! – Сергиенко повернулся к милиционеру. – Эти идиоты устроили какие-то занятия в Поляне (село в 40 км от города) всем личным составом! В гробину, душу мать!.. – Старшина попятился за спину Короткова. – Он точно не виноват в том, что личный состав выехал на занятия, но гэбист явно видит в старшине все милицейское начальство района. В глазах у него недобрые отблески пожара. – … Если встретишь где-нибудь начальника газового хозяйства, то запихивай его в машину и вези к нам в отдел. Через час-полтора жду тебя у себя! Да… И постарайся найти прокурора, каким бы он ни был.
– Ершов! – Один из крепышей вытянулся. – Езжай с прокурором, ежели чего, поможешь!
Через час (около половины первого ночи) Коротков зашел в прокуренный кабинет Сергиенко. Здесь уже были первый секретарь райкома партии, председатель райисполкома, начальник милиции и еще какие-то важные люди. Особняком сидел руководитель газового хозяйства, вид у него был жалкий. Коротков, смутившись, поздоровался (всегда старался держаться подальше от начальства, а тут их вон сколько в одном месте). Все еще чувствуя себя неловко (Сергиенко не был его руководителем, хотя и давал поручения), доложил о проделанной работе, стараясь смотреть в сторону первого секретаря, как бы докладывая обоим. Первый секретарь одобрительно молчал… Сергиенко по-отечески похлопал стажера по плечу:
– Добро, Анатолий! Там в приемной у секретаря почти вся информация по взрыву. Прочитай и доложи о том, с чем согласен, в область по своей линии. Шефа твоего не нашли до сих пор … О нем докладывай, как знаешь, но к утру, хочешь от своего имени, хочешь от имени прокурора, но накрапай постановление о возбуждении уголовного дела по факту взрыва и причинения ущерба государственному и общественному имуществу. Статью, думаю, подберешь… У вас там нет света, можешь работать у нас – вон хоть бы у Ершова в кабинете. Наша секретарь все, что нужно, тебе отпечатает… Давай, смелее, прокурор!
Коротков с Ершовым вышли из кабинета. Они были уже на «ты». Секретарь протянула стажеру лист бумаги с печатным текстом.
– Это ваш экземпляр.
Некоторые фразы из документа были аккуратно закрашены черной тушью. В оригинале это был доклад гэбистов своему областному управлению. Смысл документа сводился к следующему: В 21:20 в результате халатной эксплуатации групповой газовой установки во дворе по ул. Мира, 5, произошла утечка газа. Газ скопился в подвальных помещениях детского сада №2, где от искры произошел взрыв, а затем пожар. По предварительным данным жертв и пострадавших нет. Полностью разрушены и выгорели два здания детского сада. Взрывной волной выбиты окна и витрины на нескольких улицах города. Размер ущерба устанавливается. Магазины и учреждения взяты под охрану силами местной милиции. Прокуратурой возбуждено уголовное дело по факту неосторожного уничтожения государственного и общественного имущества. Создана следственно-оперативная группа во главе с помощником прокурора Коротковым, в которую включены оперативные работники органов госбезопасности и внутренних дел. Руководитель газового хозяйства района дает пояснения, рассматривается вопрос о его задержании. Документация газового хозяйства опечатана и взята под охрану.
«Надо же… Оказывается, я уже – помощник прокурора и «возглавляю» следственно-оперативную группу! Ай-да подполковник!.. » – конечно, сам бы он так толково бумагу составить не смог. За те неполные пять месяцев, что стажер состоит на службе в органах прокуратуры, информации в вышестоящие инстанции о резонансных преступлениях и происшествиях он никогда не составлял. Их обычно готовили следователи или прокуроры лично.
– Слухаю![26 - Слухаю (украин.) – Слушаю.] – звучит недовольный сонный голос незнакомого чиновника из областной прокуратуры. Он служит недолго, на два-три года больше, чем Коротков – большие начальники спят дома.
«Вот говнюк, даже не представился!», – думает Коротков.
– Представтесь, пожалуйста! – Жестко, по-русски требует Коротков. Звучит незнакомая фамилия: какой-то прокурор какого-то отдела. Долго ничего не может понять. Потом растерянно, но, как и полагается, по-русски, спрашивает Короткова:
– Как вы думаете, мне сейчас докладывать прокурору области?
– Думаю, что лучше доложить! – Коротков положил трубку, оборвав разговор, и подумал: «Хорошо, когда начальство сонное, да еще и трусливое. Не нужно врать и объяснять, где находится прокурор района».
Постановление о возбуждении уголовного дела Коротков быстро и без проблем надиктовал секретарю-машинистке районного отделения гэбистов, заметив, что она заложила в машинку и листик для себя. Проворно, под его диктовку, она отпечатала постановление о принятии дела к своему производству и о создании следственной группы.
Подумалось: «Всегда бы так работать». Обычно только на техническую работу по отпечатке документов уходила масса времени, иное дело, когда работаешь с профессиональным секретарем.
Сергиенко внимательно ознакомился с документами, одобрительно кивнул и пригласил Короткова в пустой кабинет, видимо, для конфиденциальной беседы.
– Ну что, прокурор? Тебе принимать решение… Будем задерживать начальника газового хозяйства на трое суток? – Вопрос был сформулирован таким образом, что в нем отчетливо слышался ответ. Коротков на пару секунд задумался. Благодаря Сергиенко он, можно сказать, нашел себя в той непростой обстановке, которая сложилась в городе, но сейчас, когда нет ни следователя, ни шефа, основной процессуальной фигурой в уголовном деле становится он сам. Теперь ему принимать решения и ему же за них отвечать.
До сих пор, разговаривая с подполковником, Коротков чувствовал себя старшим сержантом запаса, коим он и был по военному билету, и даже слегка вытягивался и подбирался, как полагается при общении со старшим по званию. Теперь, желая сбросить с себя груз зависимости от старшего по возрасту и положению, стажер неожиданно для себя самого уселся на краешек стола и смотрел уже не на подполковника, а чуть в сторону.
– Мне не хотелось бы торопиться с задержанием, товарищ подполковник. Жертв нет. Преступление, несмотря на несомненный резонанс, не является тяжким. Кроме того, еще далеко не факт, что работники газового хозяйства виновны в произошедшем. Наверняка еще нужно будет назначать сложные технические экспертизы, которые будут выполняться месяцами (в Донецке на производственной практике Коротков уже сталкивался с техногенными катастрофами, технические экспертизы по которым длились месяцами). Начальник газового хозяйства уже немолодой, семейный человек. Куда он денется, находясь под подпиской о невыезде[27 - Подписка о невыезде – мера пресечения в уголовном процессе.]!?
Еще в Донецке следователь, с которым на досуге было выпито немало, говаривал: «Человека взять под стражу легко. Потом освобождать его или взять грех на свою душу и держать невиновного под стражей – замаешься!» – Это правило Коротков запомнил хорошо.
– Бросать в камеру члена райисполкома даже и на трое суток мне как-то совсем не хочется. —Коротков решительно поднял глаза на подполковника, оставаясь сидеть на столе.
– А-а-а!.. А я надеялся, что ты более решительный парень. – Сергиенко вышел, недовольно хлопнув дверью.
Около четырех часов утра (или ночи) Коротков подошел к дому, где приютили его жену. Внизу, у входа в отделение сбербанка стояли двое милиционеров с автоматами. Стажер поднял голову – в окнах квартиры однокурсника горел свет. Женщины пили чай и обсуждали свои бесконечные житейские истории. Несмотря на уговоры гостеприимной хозяйки, Коротковы вернулись домой. Одеялами завесили выбитое окно. Нашли и зажгли свечу. Все вещи, которые были в квартире, включая верхнюю одежду, бросили на кровать и, тесно прижавшись друг к другу, в полудреме провели остаток ночи. Рано утром взвыла сирена пожарного автомобиля. Коротков выскочил на балкон. Снизу жителям дома, которые прильнули к своим разбитым окнам, помахал пожарник:
– Это кто-то заснул в машине и нечаянно включил сирену.
После ложной тревоги Зоя снова задремала. Стажер курил на кухне у выбитого окна, глядя на уже проступавшие из темноты развалины детского сада. Хорошо, что несмотря на конец февраля, на улице оттепель, 10-12 градусов тепла. Задребезжал телефон… Коротков автоматически посмотрел на часы. 06:35. На линии – начальник следственного управления прокуратуры области. Коротков его знает, даже помнит, что отчество у него, как у Кутузова – Илларионович. Первый вопрос уже традиционный:
– Где прокурор района?
«Значит, его домашний телефон по-прежнему не отвечает, – думает Коротков. – Ночью стажер разговаривал у двери шефа с его женой. Эта дама к ночным отсутствиям мужа привычна. Особого беспокойства по этому поводу не проявляла, несмотря на отсутствие света в доме и кипиша[28 - Кипиш (жаргонное) – переполох, чаще обыск.] в городе». В целом, стажер уже начинает привыкать, что в этом крае прокуроры ховаются[29 - Ховаются (украин.) – прячутся.] за спины своих подчиненных при первых проблесках грозы…
Доложил, как есть. Илларионович такой же полковник по звездочкам, как и его шеф. Тот только вполголоса выругался и то… Почти без мата.
– Правильно, что никого не задерживал! Наломать дров всегда успеем!..
Илларионович, оказывается знал, что следователь в отпуске.
– Связаться с ним сможешь?
Коротков повторил то, что слышал от гэбистов:
– С приютом на горе, где отдыхает следователь, связаться можно только по рации горноспасателей с центральной турбазы, но прямым текстом ничего объяснить нельзя – рядом граница.
На этот раз Илларионович ругался долго, Коротков даже отстранился от телефонной трубки, как-будто могло забрызгать.
– Ладно! – полковник немного успокоился. – С утра приступай к осмотру места происшествия. Плюнь на все свои судебные дела и обязанности! Все, что можно, сфотографируй с милицейским криминалистом. После обеда приедет следователь прокуратуры области по особо важным делам. Все бумаги передашь ему. Организуй ему жилье на турбазе или в лесничестве и покажи, что и где… Дерзай, стажер!
В половине девятого явился мастер из жилконторы. Начал менять разбитое оконное стекло. Коротковы, оставив мастеру ключ, направились в «молочарню»[30 - Молочарня (русин.) – карпатское диетическое кафе (от слова молоко).] Дома приготовить не получится, а в местном экзотическом кафе они позавтракали гамбовцами[31 - Гамбовци (русин.) – местное блюдо на основе манной каши.] и согрелись чаем.
Шеф объявился после обеда. Почти одновременно со следователем прокуратуры области. Был донельзя опухший, но вопросов не задавал. Был в курсе всех событий. Коротков, до того, как он объявился, даже выяснил, где тот находился во время взрыва. В том же подъезде дома, где живет Коротков. Стоял на втором этаже у двери адвокатессы и пил из хрустальной рюмки «на стрэмэно»[32 - На стрэмэно (русин.) – стременную или на посошок.]. Но где он прятался всю ночь и последующие полдня, для Короткова так и осталось загадкой.
Возбужденное им уголовное дело спустя полгода прекратили. Крайних не оказалось… Виновными оказались члены приемной комиссии, которые десять лет назад приняли у строителей с нарушением соответствующих норм и правил бетонную подушку под емкостью с газом. Из-за допущенных нарушений и подвижки грунта (горная река в ста метрах) емкости просели с порывом труб. Газ по проходящей рядом тепломагистрали проник в подвальные помещения двух корпусов детского сада. В одном из подвалов был электрический холодильник для продуктов. А дальше – искра, взрывы, пожар. Господь в тот раз помиловал этот город. Еще днем в детском саду было до тысячи детей!..
Еще раньше Бог прибрал к себе двух членов злополучной приемной комиссии. Председатель комиссии уже давно сидел где-то в сибирском лагере за другой грех. То, что членов комиссии принудили подписать приемочный акт первые руководящие лица района, в протоколы допросов не попало. Впрочем, точно об этом Коротков не знал. Следствием занимались другие работники прокуратуры.
Лицо, утратившее общественную опасность
Однажды, просматривая судебные решения по гражданским делам, рассмотренным без участия прокурора[33 - Гражданские дела…, рассмотренные без участия прокурора. – В указанный период прокуратура осуществляла надзор за судом, поэтому проверяла законность всех гражданских дел, включая и дела о расторжение брака.], Коротков обнаружил решение с явным нарушением закона.
Иск был предъявлен областным предприятием лесного хозяйства к некоему Дзюбе о возмещении вреда, причиненного незаконной охотой. Ответчик[34 - Ответчик – участник гражданского судопроизводства, к которому предъявлены исковые требования.] вместе с приятелем (оба служили егерями в одном из лесничеств) решили добыть медведя, которого обнаружили на своем участке. Иными словами, приятели решили заняться браконьерством. (Спустя много лет Коротков близко познакомится с одним егерем уже в другом регионе Украины, который говаривал: «На моем участке может быть только один браконьер – я сам!»). Судя по бумагам, медведя они убили, причинив материальный ущерб имуществу государства на сумму 800 руб. В возбуждении уголовного дела по факту браконьерства органом внутренних дел было отказано по мотиву, как было указано в постановлении, «в связи с утратой виновным лицом общественной опасности». Сами материалы проверки, проведенной милицией, судом изучались, но отражено это в протоколе судебного заседания было невнятно. Перед рассмотрением дела поступило письмо от истца, что от иска они отказываются. Суд, как ни странно, принял отказ от иска и своим определением дело прекратил, хотя это противоречило закону – иск ведь предъявлен государственным предприятием. Коротков чрезвычайно гордился тем, что он в этой карпатской глуши был представителем Москвы, по определению Петра Великого – «оком государевым». Шеф в настоящее время был на больничном. Коротков исполнял обязанности прокурора района. Пренебрежения интересами государства он пропустить не мог и в тот же день подготовил протест[35 - Протест – процессуальный документ, который раньше приносил прокурор на незаконное (по его мнению) решение суда.] на судебное решение.
Еще через месяц дело это вернулось в район. Областной суд протест прокурора удовлетворил, а дело направил на новое судебное рассмотрение в тот же суд в ином составе суда. Но уже с участием прокурора, поэтому в новом рассмотрении помощник прокурора Коротков поддерживал интересы государства на стороне истца с тем, чтобы ответчику никто не потакал за счет государства!
Уже в самом начале судебного заседания молодой прокурор вынужден был пожалеть о своей принципиальности. Перед судом предстал ответчик, возраст которого можно было определить разве что по голосу. У этого человека не было лица. Носа нет, глаза одного тоже нет. На месте губ какие-то две красные продольные линии. Нет и одной ушной раковины. Голова ответчика обвязана бинтами, хотя после той злополучной охоты прошло больше года. Одного взгляда на этого человека было достаточно, чтобы понять, почему он утратил «общественную опасность». Молодому юристу стало стыдно: прежде чем писать протест на определение суда о прекращении дела, нужно было поднять задницу, сходить в милицию и изучить материалы проверки по факту браконьерства. Заключения судебно-медицинского эксперта по телесным повреждениям Дзюбы было бы достаточно, чтобы не наблюдать сегодня это зрелище. Коротков уже заметил, что молодые женщины – народные заседатели, которые смотрят на ответчика, близки к обмороку…
Ответчик назвал себя. Инвалид первой группы в двадцать шесть лет. В настоящее время не работает. Учится заочно во Львовском филиале академии лесного хозяйства. Судья дотошно опрашивал ответчика об обстоятельствах дела. Тот рассказывал подробно. Обстоятельно. На правильном украинском языке (что отнюдь не характерно для местных жителей), – учеба во Львове дала неплохой результат.
Оба егеря были с карабинами. Договорились разделиться, чтобы наверняка встретить медведя. Тот, который постарше, пошел по хребту, а наш фигурант – низом. Думали, что если обнаружат медведя, то подадут сигнал выстрелом. Дзюба увидел косолапого неожиданно, в малиннике. Стрелять было очень удобно. Расстояние – не больше ста метров. Старший напарник в это время находился далеко, в нескольких километрах. Выстрелил в голову. Видел, что попал. Мишка рявкнул и ушел в густой ельник. Дзюба пошел по кровяному следу.
«Разве так можно поступать?» – думает Коротков. Он уже знал, что такое карпатский ельник —в пяти метрах ничего не видно! Нужно было дождаться напарника!.. Видно, не договорились, как следует…Будучи городским жителем, прокурор в юности читал о сибирских охотниках, что-то рассказывал отец. Серьезно раненный зверь, уходя от преследователей, делает петлю и ложится в «засаду» на свой же след.
Именно так и сделал раненный мишка. Он долго ждал своего преследователя, как потом определили охотоведы по луже крови. Напал внезапно. Из-за скалы. Дзюба и выстрелить не успел.
– Що було дали?[36 - Що було дали? (укр.) – Что было потом (дальше)?] – Не унимался дотошный судья. Коротков удивлено смотрит на председательствующего в судебном заседании.
– Дали вин мэнэ иив…[37 - Дали вин мэнэ иив… (укр.) – Потом он меня ел…] – пожал плечами ответчик.
Напарник, обнаружив Дзюбу с проломленным черепом и изуродованным лицом, тащил его на себе километров шесть к дороге. Мишка остался лежать недалеко от места происшествия. В деле была справка, что шкура зверя уничтожена, поскольку пришла в негодность.
Вынужденный поддерживать исковые требования Коротков, проклиная свою принципиальность, просил суд принять во внимание состояние здоровья ответчика, его материальное положение, уменьшив сумму, подлежавшую взысканию в частичное возмещение вреда, ограничившись размером его заработной платы на момент происшествия – 120 рублей.
Суд согласился с заключением прокурора по делу.
В полоныне
[38 - Полонына – альпийский луг на пологих вершинах карпатских гор выше черты леса.]
В производстве следователя прокуратуры Сюткина уже несколько лет было приостановленное уголовное дело по факту гибели трех подростков. Мальчишки были из неблагополучных семей. Часто уходили из дому. Но куда они пропали в последний раз, следствие установить не могло. Каждые полгода на совещаниях в прокуратуре области Сюткину грозили взысканием, но толку от этого было мало. Как-то при опросе пастухов с полоныны Гроссу, который проводил Коротков совершенно по другому поводу, возник разговор о пожаре. Пастухи, поднявшись в полоныну в начале лета, обнаружили, что сгорела добротная, из бревен колыба[39 - Колыба (русин.) – бревенчатая изба карпатских пастухов, зачастую круглой формы, с очагом внутри и отверстием для дыма в крыше.], в которой они жили все лето, выпасая скот. На пожарище нашли, как им показалось, три обгоревшие тушки кабанчиков, поэтому и подумали, что колыбу по неосторожности сожгли зимой или поздней осенью браконьеры. Коротков поделился этой информацией со следователем. Тот доложил прокурору. Последний принял решение осмотреть место происшествия, поскольку время пожара совпадало со временем исчезновения подростков.
Погожим октябрьским утром отправились в полоныну вчетвером: Сюткин, Коротков, следователь милиции Николай Иванович и криминалист райотдела венгр Лоци. Николай Иванович – сорокалетний майор, жил у подножия горы в селе, от которого начинался путь в эту полоныну, и знал ее, как и окрестности, с детских лет. Пошли налегке, так как следователь пояснил, что дорога вверх займет часа три, а назад – вдвое меньше. Коротков взял папку с бумагами, в карман куртки положил бутерброд с колбасой. Сюткин взял следственный портфель. Следователь ждал их дома в брезентовой робе, кирзачах и с объемным рюкзаком. Всех удивил криминалист, одетый в импортный костюм. О понятых договорился Николай Иванович: возьмут двух лесорубов, которые работают где-то вверху, по дороге на полоныну. Подъем был непростым. Разношерстная группа людей двигалась по едва заметной среди камней тропке, протоптанной пастухами, охотниками и лесниками. Туристы здесь явно не ходили. Шли цепочкой друг за другом. Коротков лишь изредка мог оглянуться по сторонам на окружавшие их девственный лес и скалы. Места, конечно, необыкновенной красоты, но приходится смотреть под ноги, периодически цепляясь руками за кусты и выступы камней да поглядывая на маячащий перед глазами рюкзак Николая Ивановича. Когда капли пота стали заливать глаза, Коротков мысленно себя похвалил, что надел кроссовки. Правда, джинсы были явно узкими для такой прогулки. На каком-то привале к ним присоединились двое лесорубов, которых привел милицейский следователь. Где-то невдалеке они валили спелый лес. Подобные восхождения для молодого прокурора не новость. На Кавказе, в армии, в десантно-штурмовой бригаде приходилось проходить подъемы и посложней. Только тогда он еще тащил вещмешок с химзащитным комплектом и НЗ[40 - НЗ – неприкосновенный запас продуктов. Обычно, пара банок тушенки и галеты.], автомат, противогаз, штык-нож, подсумок с тремя рожками с патронами и малую саперную лопатку на заднице. Кирзовые сапоги – это само собой… Сейчас же, будучи налегке, он едва успевал за следователем милиции, который разменял сороковник. От Короткова не отставал крепкий и жилистый Сюткин, выросший в таком же горном соседнем районе. Его отец – родом из Тулы – после войны остался в Карпатах служить участковым. Хуже всех было Лоци. Группа часто останавливалась, поджидая этого городского хлыща в туфлях и костюме. Криминалистический портфель у него уже давно забрал один из крепышей-лесорубов, вероятно, из сострадания к соплеменнику (они с Лоци иногда переговаривались по-мадьярски), но это мало помогало. Наконец крутой подъем закончился. Втроем они минут пятнадцать наблюдают сверху за бедным Лоци и подталкивающими его лесорубами. Отсюда, со скалистого выступа, открываются сказочные пейзажи притихших перед скорой зимой гор. Деревья внизу еще не сбросили свои золотые наряды, а вверх теперь пошли замершие (ветра нет) и освещенные по верхушкам еще теплым солнцем сорокаметровые красавицы смэрэки[41 - Смэрэка (укр.)– карпатская ель.]. В ельнике же, несмотря на солнечный день, как-будто сумерки. Далеко внизу видно деревню, прорезанную тонкой голубой линией реки. Воздух насыщен прогретой хвоей. Лепота! Приходится делать привал. Лоци едва живой. Его костюм испачкан глиной.
«Цэ тоби не дивок клэиты за рюмкою кавы!»[42 - Цэ тоби нэ дивок клэиты за рюмкою кавы! (укр.) – Это тебе не девок клеить за рюмкой кофе.] – не удержался Сюткин, чтоб не подначить любвеобильного криминалиста. Тот молча сопит. Огрызнуться у него нет сил.
Коротков, покуривая, любуется горным пейзажем. Николай Иванович, сбросив рюкзак, отошел с лесорубами и что-то сбивает с деревьев длинным шестом.
Отдохнув, двинулись по едва пробитой через ельник дороге. Здесь темно и сыро. Николай Иванович показал Короткову место трапезы лисички. У куста аккуратно, как вокруг тарелочки, разложены перышки куропатки. И ни одной косточки. Славно позавтракала рыжая! Немного дальше, свой в этом темном лесу, следователь милиции обнаружил цепочку следов медведя. Перспектива встретить косолапого в этой темени как-то никого не радует. Дальше все идут кучно, стараясь быть ближе к следователю, у которого на поясе охотничий нож и непустая кобура. Чем выше, тем ниже деревья. «Наше путешествие, – прикидывает Коротков, – просто наглядный урок географии: проходим все климатические зоны. Вот только до снежной тундры не дойдем – Карпаты горы невысокие». Лес становится светлей, деревья – меньше, пока не переходят в кустарник. А вот и разлив трав – полонына.
«Если бы не продолжающийся подъем, то можно было бы представить себя дома, в Приазовье, – думает Коротков, – вот только травы пока еще не осенние, зеленые. И небо другое. Дома небо огромное, высокое, просторное, а здесь его почти нет. Мы в небо почти заходим, потому как облака уже рядом, а некоторые вон плывут внизу, закрывая вид на село и реку».
Почти у пологой вершины, в ложбине, расположен табор пастухов, уже оставленный ими до следующего лета. Между загородами для скота без какого-либо порядка расположены колыбы и более ветхие хозяйственные шопы[43 - Шопа (русин.) – сарай для скота.]. На дверях строений здоровенные замки. Пусто. Между постройками посвистывает усиливающийся ветер. Коротков, зябко поеживаясь, застегнул курточку. Николай Иванович внимательно всматривается в небо, словно желая там что-то найти. Сюткин развернул план-схему, составленную со слов пастухов, но следователь милиции уже уверенно идет в верхний край табора, где видны бревенчатые остатки колыбы. Часть бревен и досок обгорели. Лоци фотографирует местность и развалины. Сюткин присел, и на портфеле составляет протокол осмотра места происшествия. Коротков со следователем милиции рассматривают мелкие предметы на месте пожарища, а лесорубы, назвав себя для протокола, лежат в траве и безучастно смотрят в небо.
Нашли обгорелые тряпки. Возможно, это фрагменты одежды. Один подростковый ботинок, обрывки ремней, мелкие косточки (скорее всего, животных). Находки сложили в отдельный пакет. Судебно-медицинскому эксперту уже за пятьдесят, вечно болеет, его взять с собой в полоныну было невозможно. Будет осматривать кости уже внизу. Найти какие-либо части тел животных или людей никто особо и не рассчитывал. Здесь были до них и люди, и собаки, и зверье. Вот и весь осмотр.
«Давайте торопиться, хлопцы. Похоже, нам сильно не повезло с погодой», – Николай Иванович показывает на стремительно выплывающую из-за соседней вершины черную тучу. Все торопливо стали спускаться к центру лагеря пастухов. Почти сразу пошел дождь. Набрав скорость на спуске, следователь милиции выбил плечом ближайшую хилую дверь в шопу. «И то добре, что не успели спуститься к лесу», – говорит он, устраиваясь на чурбаке. «И то, что не успели намокнуть», – про себя говорит Коротков. Холодно. Ветер усиливается. Но внутри сухо, и есть дрова. Только сильно разит овечьим навозом. Пока все устраивались на чурбаках, Николай Иванович вместе с лесорубами у двери наклалы ватру[44 - Наклалы ватру (русин.) – Разожгли костер.]. В щели прислоненной, сорванной с петель двери ветер вытягивал дым. Довольно быстро в низком сарае стала повышаться температура. Меж тем снаружи уже по косой летели крупные снежные хлопья.
«Влипли мы, однако…» – изрек умную мысль Сюткин. В ответ грязно стал ругаться, стряхивая с одежды сухой навоз, Лоци. Короткову захотелось есть, но доставать из кармана куртки бутерброд было неудобно. Николай Иванович, запахнув брезентовую куртку, вышел наружу и через время вернулся с алюминиевым тазом, наполненным снегом. Таз явно использовался пастухами для кормления скота. Лесорубы пристроили таз над костром, растопили снег и чисто вымыли. Затем Николай Иванович достал из рюкзака сало, мелко его порезал в таз, растопив на огне. Следом в таз пошли древесные грибы, собранные по пути и тоже мелко порезанные. В шопе потянуло приятным запахом, запах навоза куда-то улетучился. Увидев удивленные глаза городского жителя, Николай Иванович пояснил прокурору: «Это глывы – древесные грибы, сбиваемые осенью. Пестряки – то же самое, только сбивают их весной. Сейчас попробуете – вкуснее, чем мясо».
Но воистину всеобщее удивление и восторг вызвали у участников похода последние действия следователя: он вытащил из своего рюкзака две буханки хлеба и две бутылки водки, приговаривая: «Нэ я хлиб нэсу – мэнэ хлиб нэсэ!*»
Кружка, правда, была только одна, но разве это проблема! На бурю за дощатыми стенами шопы уже никто не обращал внимания. Даже Лоци перестал чертыхаться по-русски и по-мадьярски по поводу угробленного костюма из братской социалистической Чехословакии.
Буря закончилась часа через полтора. Посветлело. И, хотя до леса пришлось идти чуть не по колено в снегу, все обошлось благополучно. Вояж их в горы оказался безрезультатным, следов присутствия в полоныне пропавших подростков они не нашли. Впрочем, как говорил знакомый следователь Короткова из Донецка: «Отсутствие результата – тоже результат!»
Спустя много лет в большом дымном и шумном городе у синего моря, подняв телефонную трубку, Коротков услышал голос Николая Ивановича: «Зиновьевич, помогай! Айбо мы туй, яко в лиси»[45 - Айбо мы туй, яко в лиси! (русин.) – Однако, мы здесь, как в лесу!]. Оказывается, следователь милиции с сержантом прилетел ночью в город с санкцией на арест служившего в армии парня. Из аэропорта на такси доехали до гостиницы, а утром в каменных джунглях промышленного города почувствовали себя беспомощными. Все было так просто. Коротков созвонился с военной комендатурой. Уточнил, где находится военная часть. Забрал горцев с гостиницы, отвез их в воинскую часть. А затем уже вместе с арестованным доставил в аэропорт и помог взять билет до Львова.
Прощаясь в аэропорту, Коротков признался седому уже подполковнику милиции: «Я на всю жизнь запомнил: «Не я хлеб несу – меня хлеб несет!».
«Мара»
Телефонный звонок, как всегда, прозвучал резко и неожиданно. Время – 21:36. Сегодня Коротков дежурный. Они со следователем Сюткиным дежурят через сутки, выезжая на происшествия. Сутки начинаются в конце рабочего дня. Следователь вне очереди выезжает только в тех случаях, когда очевидно, что преступление прокурорской подследственности имеет место быть. Если преступление тяжкое – изнасилование или убийство, то включаются все, т.е. прокурор, следователь и помощник.
Дежурный сообщил, что в одной из деревень Апшанской долины скоропостижно скончалась молодая женщина. Нужно выезжать. Торопливо собравшись и прихватив папку с бланками протоколов и следственный портфель, Коротков уже через пять минут перепрыгивал через лужи подтаявшего снега, возвышавшегося полутораметровыми кучами на обочинах тротуаров и дорог, направляясь к райотделу. Узенькие улочки зажатого черными громадами гор и утонувшего в снеге и лужах воды городка в это время практически пусты. Лишь у кафе стоит группка подвыпивших гуцулов. Но несмотря на слабое уличное освещение, кто-то из пьяниц узнал Короткова и посторонился, чтобы помощник прокурора прошел по сухому.
– Добрый вэчир! – один из гуляк даже приподнял шляпу.
– Добрый, – ответил Коротков, уже привыкнув, что здесь его многие узнают и даже здороваются. Выезд на место происшествия оперативных работников здесь отработан давно. Район на 75 км вытянут от румынской границы на юго-западе до перевала на северо-востоке. Собственно, его конфигурация на карте представляет собой горную часть бассейна крупной карпатской реки, вдоль русла которой идет республиканская автомобильная дорога и железная дорога на Львов. Говорят, когда-то здесь ходили поезда «Вена – Санкт-Петербург», но сейчас в это уже трудно поверить. Городок в горах является железнодорожным тупиком.
